К островам Южных морей 2 страница

Они явно беспокоились за нас и, указывая на запад, объясняли, что мы двигаемся навстречу опасным рифам. Вожак со слезами на глазах подошел ко мне и трогательно поцеловал меня в щеку. Затем они вскочили в свои каноэ, и снова остались мы вшестером одни на плоту...

Мы предоставили плоту двигаться вперед по воле волн и сели слушать рассказ Кнута о его похождениях.

Кнут добросовестно отправился на резиновой лодке к острову, взяв с собой вожака островитян. Тот сидел на маленьких веслах и греб к проходу в рифе, как вдруг Кнут, к своему удивлению, увидел сигналы с "Кон‑Тики" ‑ приказ возвращаться. Он знаками показал темнокожему гребцу, что надо вернуться, но тот отказался. Тогда Кнут сам бросился к веслам, но островитянин оттолкнул его, и Кнут сообразил, что бессмысленно вступать в борьбу, находясь среди разбивающихся о риф бурунов. Танцуя на волнах, лодка шла в проход в рифе, и наконец волны подняли ее на коралловую глыбу на самом острове. Множество островитян ухватились за резиновую лодку и втащили ее быстро на берег, и вот Кнут стоит под пальмами, окруженный огромной толпой местных жителей, болтающих на непонятном языке. Коричневые босые мужчины, женщины всех возрастов и дети толпились вокруг него, щупали его рубашку и брюки. Сами они были одеты в старую, поношенную европейскую одежду, но на острове не было ни одного белого.

Кнут обратился к самым приятным и сильным на вид островитянам и знаками попросил их отправиться с ним на резиновой лодке вдогонку за "Кон‑Тики". В это время подошел, переваливаясь, рослый, тучный мужчина. Кнут решил, что он был вождем ‑ у него на голове была старая форменная фуражка, и он говорил громко и властно. Все расступились перед ним. Кнут объяснил по‑норвежски и по‑английски, что ему нужны люди и он хочет вернуться на плот, пока он не ушел в море. Вождь широко улыбался, но не понял ни слова, и, несмотря на отчаянные протесты Кнута, вся толпа уволокла его с собой в деревню. Здесь его встретили и красивые девушки Южных морей, принесшие свежие фрукты, и собаки, и свиньи, и куры. Было ясно, что островитяне решили сделать жизнь Кнута как можно приятнее, но Кнут не соблазнялся, он думал лишь о плоте, уходящем все дальше на запад. Замысел островитян был очевиден. Им было скучно, и они знали, что на судах белых людей бывает много хороших вещей. Они думали: если им удастся удержать Кнута, то другие придут за ним на своем странном судне. Они очень хорошо понимали, что ни одно судно не оставит белого человека на таком уединенном маленьком острове, как Ангатау.

После целого ряда приключений Кнуту, окруженному поклонниками обоего пола, все же удалось вырваться и пробиться к резиновой лодке.

Трудно было не понять его международный язык и жесты; он должен вернуться, и он вернется на то странное судно, которое так спешило, что с места в карьер помчалось дальше.

Островитяне попытались пойти на хитрость: они стали объяснять знаками, что оставшиеся на плоту подходят к острову с другой стороны мыса. На одно мгновенье Кнут был сбит с толку. Но вот с берега, где женщины и дети поддерживали огонь, донеслись оживленные голоса. Это вернулись три каноэ, и один из гребцов передал Кнуту записку. Кнут находился теперь в отчаянном положении. Он получил указание не выходить одному в море, а все островитяне наотрез отказались сопровождать его.

Между островитянами завязался оживленный спор. Те, кто выходил в море и видел плот, прекрасно понимали, что бесполезно пытаться задерживать Кнута, рассчитывая залучить таким образом и остальных на берег. Спор закончился тем, что обещания и угрозы Кнута с международными интонациями в голосе заставили гребцов трех каноэ отправиться с ним на своих суденышках вдогонку за "Кон‑Тики". Тропической ночью с резиновой лодкой, плясавшей на буксире, они наконец вышли в море. Островитяне стояли безмолвно на берегу вокруг потухающего костра и смотрели, как их новый светловолосый друг исчезает с той же быстротой, как и появился.

Уже далеко в море, когда каноэ поднялись на греб не волны, один из сопровождавших Кнута островитян увидел световой сигнал с плота. Узкие и стройные полинезийские каноэ, с балансиром, разрезали воду, как нож, но тем не менее Кнуту показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он наконец снова почувствовал под ногами круглые толстые бревна "Кон‑Тики".

‑ Ну как, хорошо повеселился на берегу? ‑ завистливо спросил Турстейн.

‑ Угу! ‑ ответил Кнут. ‑ Посмотрел бы ты, какие там девушки!

Мы не стали поднимать паруса, убрали кормовое весло, забрались в хижину и заснули, как валуны на острове Ангатау.

Трое суток мы плыли по океану, не видя земли.

Нас несло прямо на зловещие рифы Такуме и Рароиа, протянувшиеся огромным барьером на 40 ‑ 50 морских миль поперек нашего пути. Мы делали отчаянные попытки провести плот севернее, чтобы избегнуть опасного рифа. И одно время казалось, что нам это удастся. Но однажды ночью вахтенный влетел в хижину и поднял всех на ноги.

Ветер переменился. Мы плыли прямо на риф Такуме. Начался дождь, и видимость была плохая. Но риф был где‑то неподалеку.

Ночью заседал "военный совет". Теперь стоял вопрос о жизни и смерти. Обойти риф с севера было немыслимо. Единственное, что мы могли еще сделать, ‑ это изменить курс и попытаться обойти его с юга. Мы поставили парус, изменили положение кормового весла и начали наше опасное путешествие вдоль рифа. Нас подгонял переменный северный ветер.

Если восточный ветер снова подует, прежде чем мы пройдем все 50 морских миль рифа, то мы неминуемо окажемся во власти прибоя.

Мы договорились о всех мерах, которые необходимо будет принять в случае, если авария станет неминуемой, и решили любой ценой держаться на "Кон‑Тики". Взбираться на мачту было нецелесообразно, потому что нас стрясет с нее, как загнивший плод, но мы решили крепко уцепиться за мачтовые штаги, когда волны начнут на нас обрушиваться. На палубе мы приготовили резиновую лодку, уложив в нее небольшой водонепроницаемый радиопередатчик, немного продовольствия, бутылки с водой и ящик с медикаментами. Мы рассчитывали на то, что волны сами пригонят лодку к суше и она будет ждать нас, если нам удастся перебраться через риф невредимыми, но с пустыми руками. На корме "Кон‑Тики" прикрепили длинный канат с буйком, который также, вероятно, будет выброшен на сушу, так что мы сможем задержать деревянные части плота, если он будет выброшен на риф. Договорившись обо всем, мы забрались обратно в постели, оставив под дождем на палубе вахтенного у руля.

Пока ветер дул с севера, мы медленно скользили вдоль фасада кораллового рифа, который подкарауливал нас на горизонте. Однако в полдень ветер затих, а затем начал дуть с востока. По вычислениям Эрика, мы уже столько прошли, что у нас теперь была надежда обойти риф Рароиа с юга.

С наступлением ночи начались сотые сутки нашего пребывания на море.

Ночью я проснулся от какого‑то безотчетного чувства беспокойства и тревоги. С волнами действительно происходило что‑то странное. "Кон‑Тики" шел иначе, чем обычно в подобных же условиях. Мы уже привыкли к тому, что у него был определенный ритм. Теперь этот ритм был нарушен. Я подумал, что причиной этого, может быть, было обратное течение от острова, и все время выходил на палубу и взбирался на мачту. Но я видел лишь одно море. И все же я не мог спокойно уснуть. Время шло...

Около шести часов на рассвете Турстейн неожиданно свалился с мачты. Далеко впереди он увидел цепочку островков, покрытых пальмами. Прежде всего мы повернули кормовое весло, насколько это было возможно, чтобы идти на юг. То, что Турстейн видел, по‑видимому, были мелкие коралловые островки, раскинувшиеся, как жемчужное ожерелье, позади рифа Рароиа. Нас наверняка уносило течением, направлявшимся на север.

В половине восьмого вдоль всего горизонта на западе показалась целая цепь островков, покрытых пальмами. Самый южный из них лежал на нашем курсе, и от него по всему горизонту справа от нас были острова и группы пальм, которые постепенно превращались в точки и исчезали в северном направлении. Ближайший островок находился от нас на расстоянии 4‑ 5 морских миль.

Забравшись на мачту, мы убедились, что, хотя нос плота и был направлен на самый крайний остров в цепи, все же снос плота в сторону был настолько велик, что мы двигались не в том направлении, куда смотрел нос. По сути дела нас сносило наискось прямо на риф. Если бы килевые доски были у нас в порядке, можно было бы справиться со сносом плота, но лезть под него, чтобы закрепить килевые доски новыми оттяжками, ‑ бессмысленно: акулы следовали за нами по пятам.

Мы понимали, что нам остается пробыть на‑ плоту "Кон‑Тики" считанные часы. Нужно было использовать их для того, чтобы подготовиться к неизбежной катастрофе ‑ крушению на коралловом рифе. Каждый из нас знал, что ему делать, когда настанет критический момент. Каждому были даны определенные обязанности. Никто не будет суетиться, наступая другому на пятки, когда настанет роковая минута и каждая секунда будет на счету.

"Кон‑Тики" нырял вверх и вниз, вверх и вниз, повинуясь порывам ветра. Уже не было сомнения, что мы попали в водоворот, образующийся обычно около рифа, ‑ волны набегали и наскакивали на откатывающиеся массы воды, которые уже успели удариться об окружающую их стену.

Шли по‑прежнему под парусом, в надежде, что нам все же удастся обойти риф. Мы подходили, хотя и боком, все ближе и ближе к нему и увидели с мачты. что вся цепь коралловых островов тесно связана, частью под водой, частью над ней, коралловым рифом, который тянулся, как мол, там, где море было белым от пены и прыгало высоко в воздух.

Риф Рароиа имеет форму овала, диаметром 40 километров. Длинной своей стороной он обращен к востоку, в ту сторону, откуда мы пришли. В ширину риф, тянувшийся от горизонта к горизонту, имел всего лишь несколько сот метров, и за ним, вокруг тихой лагуны, расположилась цепь идиллических мелких островков.

Со смешанным чувством наблюдали мы, как впереди нас по всему горизонту риф безжалостно рвал и швырял в воздух голубой Тихий океан. Я знал, что нас ожидало. Я уже бывал на архипелаге Туамоту и много раз наблюдал с берега великолепное зрелище, открывавшееся на востоке: буруны надвигались с Тихого океана и разбивались о риф. На юге один за другим появились новые острова и рифы. Мы, очевидно, находились у середины фасада кораллового рифа.

На борту "Кон‑Тики" были сделаны все приготовления к окончанию путешествия. Все ценное мы снесли в хижину и прочно привязали. Документы и бумаги, а также пленки и другие портящиеся от воды вещи мы запаковали в водонепроницаемые мешки. После этого мы укрыли всю бамбуковую хижину парусиной, закрепили ее особенно прочным тросом. Когда наконец исчезла последняя надежда, мы подняли палубу и обрубили тросы, поддерживавшие килевые доски. Вытащить их на палубу оказалось очень трудно, потому что они густо обросли огромными ракушками. Теперь, когда килевые доски были убраны, наш плот сидел в воде, как обычные бревна на плаву, и поэтому ему было легче перебраться через риф. Лишившись паруса и килевых досок, плот повернулся бортом к ветру и стал беспомощной добычей ветра и волн.

Мы выбрали самый длинный трос и привязали его одним концом к самодельному якорю, а другим к основанию мачты с правого борта; после спуска якоря плот должен был войти в буруны кормой. Якорь был сделан из пустых баков для воды, наполненных использованными батарейками и другими тяжелыми предметами, и из связанных накрест тяжелых мангровых бревнышек.

Приказ номер один ‑ первый и последний на плоту ‑ гласил: "Держись за плот". Что бы ни случилось, мы должны были крепко держаться на плоту, предоставив девяти бревнам принять на себя удар при столкновении с рифом. С нас было достаточно, если мы выдержим удары волн. Прыгать за борт было равносильно самоубийству, потому что мы немедленно стали бы беспомощной жертвой прибоя, который принялся бы швырять нас об острые кораллы. Бессмысленно было бы спасаться и в резиновой лодке, потому что она или будет опрокинута крутыми волнами, или вместе с нами разорвана рифом в клочья. А бревна рано или поздно будут выброшены на берег, а с ними и мы, если ухитримся крепко на них удержаться.

После этого всем было приказано надеть ботинки ‑ впервые за сто суток ‑ и приготовить спасательные пояса. Польза от них была, однако, сомнительной, потому что, очутившись за бортом, нам предстояло скорее разбиться о рифы, чем утонуть. У нас осталось еще время, чтобы рассовать по карманам паспорта и те немногие доллары, которые у нас были. Но нас беспокоил отнюдь не недостаток во времени.

В течение нескольких напряженных часов мы беспомощно, боком, шаг за шагом шли к рифу. На борту царила поразительная тишина. Молча, перебрасываясь лишь необходимыми замечаниями, входили мы в хижину и выходили из нее, занятые своей работой. Серьезность лиц показывала, что никто не пребывал в неведении относительно того, что нас ожидало, а отсутствие паники говорило за то, что все мы приобрели непоколебимое доверие к возможностям плота. Если он перенес нас в целости и сохранности через океан, то доставит живыми и на берег.

В хижине царил невероятный хаос: картонки с продовольствием и всякий другой крепко‑накрепко привязанный груз. Турстейн едва нашел себе место в радиоуголке, где ему удалось настроить коротковолновый радиопередатчик. Теперь мы были на расстоянии 4 тысяч морских миль от Кальяо и радиостанции военно‑морской школы, поддерживавшей с нами постоянную связь, а до радиолюбителей из США было еще дальше. Однако накануне нам повезло: мы установили связь с радиолюбителем на Раротонге (архипелаг Кука), и наши радисты договорились с ним об установлении, в виде исключения, связи в утренние часы. А пока что мы подходили все ближе и ближе к рифу. Турстейн стучал ключом и вызывал Раротонгу.

Вот что записано в вахтенном журнале "Кон‑Тики":

"8.15. Мы медленно приближаемся к земле. Невооруженным глазом можем уже различить справа стволы пальм.

8.45. Ветер стал на четверть румба[35]еще более неблагоприятным для нас, и нет никакой надежды на то, что удастся увернуться от аварии. На борту нет паники, на палубе‑лихорадочные приготовления. На рифе перед нами лежит что‑то, напоминающее остов погибшей шхуны, но, может быть, это просто прибившиеся бревна.

9.45. Ветер гонит нас прямо к последнему острову из тех, которые мы можем разглядеть за рифом. Сейчас мы ясно видим весь коралловый риф; он похож на стену из красных и белых кусочков, выступающую из воды, опоясывая все острова. Вдоль всего рифа взлетает к небу белый пенящийся прибой. Бенгт подает нам хороший горячий обед‑последний перед тяжелым испытанием. Да, там на рифе действительно лежат останки корабля. Мы подошли уже так близко, что видим искрящуюся лагуну за рифом и даже очертания островов на другой стороне.

Пока писались эти строки, глухой грохот прибоя снова усилился и. как резкая барабанная дробь, разносился вокруг, возвещая начало последнего акта драмы "Кон‑Тики".

9.50. Уже совсем близко. Идем вдоль рифа. Мы от

него всего в нескольких метрах. Турстейн все еще говорит с радиолюбителем на Раротонге. Все ясно. Нужно уложить вахтенный журнал. Все в бодром настроении. Выглядит эта история неважно, но мы должны из нее выскочить".

Через несколько минут мы выбросили якорь за борт. Он коснулся дна, плот развернулся и встал кормой к бурлящему пеной рифу. Якорь на несколько мгновений задержал ход плота. Турстейн воспользовался этим и в бешеном темпе застучал ключом. Он связался с Раротонгой. Прибой гремел в воздухе, волны яростно вставали и падали. Все были заняты работой на палубе, а Турстейн передавал сообщение, что нас несет к рифу Рароиа, и попросил Раротонгу в дальнейшем слушать каждый час на той же волне. Если от нас не будет никаких сообщений в течение 36 часов, он должен уведомить норвежское посольство в Вашингтоне. Последние слова Турстейна были:

"О. К. 50 yards left. Here we go. Good bye!"[36]

И он выключил станцию. Кнут запаковал бумаги, и оба со всех ног бросились к нам на палубу. Якорь больше не выдерживал.

Волны становились круче и круче и ложбины между ними все глубже, и мы чувствовали, как плот стремительно взлетал вверх и опускался вниз, вверх и вниз, все выше и выше...

И снова громкий приказ:

"Держитесь! Наплевать на груз! Держитесь!"

Мы уже подошли к прибою так близко, что больше не слышали упорного беспрерывного грохота волн вдоль всего рифа. Мы слышали теперь отдельные удары, раздававшиеся каждый раз, когда ближайший вал разбивался о скалы.

Все были готовы, и каждый из нас крепко держался за тот трос, который внушал ему больше доверия. В последний момент Эрик залез в хижину: он не выполнил всей программы ‑ забыл надеть ботинки.

На корме никого не было, ей предстояло столкнуться с рифом. Ненадежны были и два мачтовых штага на корме: в случае падения мачты они повиснут за бортом над рифом. Герман, Бенгт и Турстейн забрались на ящики, у передней стены хижины. Герман ухватился за оттяжки, укреплявшие стены, а остальные двое ухватились за тросы мачты, которыми в лучшие времена поднимался парус. Кнут и я выбрали себе место около носового штага, считая, что если даже мачта, хижина и все остальное будет сметено за борт, то носовой штаг все же останется на плоту, потому что волны набегали с носа.

Как только мы почувствовали, что попали в прибой, мы обрубили якорный канат. Огромная волна вставала как раз под плотом и подняла высоко в воздух "Кон‑Тики". Наступил великий момент: мы неслись на гребне волны с бешеной скоростью, наше еще живое суденышко скрипело, стонало и дрожало под ногами. Кровь у нас буквально кипела от возбуждения. Помню, что совершенно неожиданно для самого себя я замахал рукой и закричал изо всех сил: "Ура!" Это вызвало некоторую разрядку в настроении и не нанесло никакого вреда. Остальные, должно быть, подумали, что я сошел с ума, но все лица просияли и выразили улыбкой свое одобрение. Мы по‑прежнему неслись вперед, волны бросались на нас сзади. "Кон‑Тики" переживал свое боевое крещение. Мы не сомневались, что все сойдет хорошо.

Но приподнятое настроение скоро исчезло. Позади нас, как зеленая стеклянная стена, поднялась огромная волна, мы скользнули вниз. она налетела на нас, и в следующее мгновение я увидел ее высоко над головой, почувствовал сильнейший толчок и исчез под массой воды. У меня было такое ощущение, как будто все мое тело отрывалось от плота и с такой силой, что мне пришлось напрячь все мускулы и думать только об одном: "Держись! Держись!" В таком отчаянном положении руки могут быть оторваны от плота раньше, чем мозг на это согласится, зная, чем это грозит. Затем я почувствовал, что водяная гора удаляется, освобождая мое тело из своих дьявольских тисков. Когда она с оглушительным грохотом и ревом пронеслась мимо, я снова увидел Кнута, висевшего около меня свернувшись в клубок. Сзади гигантская волна уже казалась почти плоской и серой, и когда она пронеслась наконец над хижиной, я увидел, как остальные трое тоже вынырнули из воды.

Мы все еще были на плаву.

Вмиг я восстановил свое положение и обвился руками и ногами вокруг штага. Кнут прыгнул, как тигр, к тем, кто был на ящике, потому что хижина, невидимому, была более надежной опорой. Я слышал их успокаивающие крики и видел, как поднимается новый зеленый вал, который, вздымаясь, направлялся к нам. Я предостерегающе крикнул и постарался сделаться как можно меньше и крепче. В следующий момент вновь разверзся ад, и "Кон‑Тики" совершенно исчез под массами воды. Море изо всех сил стаскивало и сдергивало бедный маленький комочек‑человека. Второй гигантский вал пронесся над нами. И третий такой же.

Затем я услыхал торжествующий крик Кнута, державшегося за выбленки:

‑ Посмотрите на плот ‑ он держится!

После трех валов только двойная мачта накренилась да хижина немного осела.

Мы еще раз почувствовали, что одерживаем победу над стихией, и это придало нам новые силы.

Затем я увидел, как вздымается новая волна. Она была выше первых трех. Я снова предупредил криком товарищей, а сам поторопился взобраться как можно выше на штаг и уцепился за него. Затем я исчез в недрах зеленой стены, поднявшейся высоко над нами. Находившиеся позади меня товарищи успели заметить, что волна, в которой я исчез, достигала высоты 8 метров, а ее пенистый гребень был на 5 метров выше того вала, который меня накрыл. Затем огромная волна докатилась и до них, и у всех у нас была одна мысль: "Держись, держись, держись!"

Мы, по всей вероятности, уже налетели на риф. Я ощутил только удар, какое‑то давление снизу на штаг, который начал провисать и подпрыгивать от толчков. Вися на нем, я не мог определить, сверху или снизу шли толчки. Все произошло на протяжении нескольких секунд, но они потребовали больше сил, чем имеется обычно у человека. Человеческий организм обладает не только мускульной, но еще и другой силой, значащей гораздо больше. Я решил, что если мне суждено умереть, то я умру в том положении, в каком находился, ‑ как узел, висящий на штаге. Волны налетали, обрушивались и мчались дальше, оставляя после себя ужасающую картину. "Кон‑Тики" преобразился, как по мановению волшебной палочки. Того плота, который мы так хорошо знали многие недели и месяцы, уже не существовало. В течение нескольких секунд наш чудесный мир превратился в обломки крушения.

Я видел на борту, кроме самого себя, лишь одного человека. Он лежал, прижатый к крыше хижины, с вытянутыми руками и лицом вниз. И правая и задняя стенки хижины были смяты, как карточный домик, а неподвижной фигурой был Герман. Когда потоки воды помчались дальше на риф, я огляделся, но не увидел никаких других признаков жизни. Мачта из твердого мангрового дерева была сломана, как спичка, и верхушка ее при падении разбила крышу хижины. Мачта со всеми снастями висела теперь с правого борта над рифом. Чурбан, на котором лежало кормовое весло, был расколот пополам. Поперечная балка переломлена, кормовое весло разбито вдребезги. Толстые сосновые доски в носовой части были раздавлены, как коробки из‑под папирос, палуба.разлетелась в клочья и, как мокрая бумага, влепилась в переднюю стену хижины вместе с ящиками, банками, парусом и другими предметами. Отовсюду торчали щепки бамбука и концы канатов. Кругом царил полный хаос.

Я похолодел от ужаса. Что проку в том, что я держался крепко? Все потеряно, если хотя бы один из членов экипажа плота погиб. А после недавней борьбы с волнами я видел лишь одного человека. В этот момент за бортом плота появилась сгорбленная фигура Турстейна. Он, как обезьяна, висел на снастях упавшей мачты, но ему удалось все‑таки взобраться на борт и подползти к развалившейся хижине. Герман тоже повернул голову и постарался состроить бодрую гримасу, но сам не двинулся с места. Я крикнул, в надежде, что и остальные отзовутся, и услыхал спокойный голос Бенгта, сообщавший, что весь экипаж находится на борту. Они лежали, крепко держась за тросы за баррикадой из плетеного бамбука, покрывавшего палубу.

Все произошло в несколько секунд. "Кон‑Тики" отнесло обратной волной от кипящего котла, а в это время подошла новая волна. В последний раз я крикнул изо всех сил, стараясь перекричать окружающий грохот, и исчез в нахлынувших массах воды. Я висел, скорчившись, на штаге. Прошло бесконечных две‑три секунды. Вал откатился. С меня было довольно. Я видел, что концы бревен бьются об острый выступ кораллового рифа, но не могут перевалить через него. Затем нас снова стало уносить от рифа. Я видел двух людей, которые, растянувшись, лежали на крыше хижины. Но никто из нас больше не улыбался. Из груды бамбука донесся спокойный голос:

‑ Так дело не пойдет.

И мной овладело уныние. Так как мачта все больше и больше кренилась через правый борт, я оказался наконец висящим за бортом. Шла следующая волна. Когда она прошла, я почувствовал смертельную усталость и думал лишь о том, чтобы попасть на бревна и прилечь за баррикадой. Когда вода отхлынула, я впервые заметил около нас обнажившийся зловещий красный риф и увидел Турстейна, стоявшего, согнувшись пополам, на блестящих красных кораллах и державшегося за снасти, свисающие с мачты. Кнут стоял на корме, приготовившись к прыжку. Я крикнул, что мы все должны оставаться на бревнах, и Турстейн, как кошка, прыгнул обратно ‑ его смыло за борт волной.

Еще две или три волны меньшей силы обрушились на нас. А что случилось потом, я не помню. Знаю только, что пенящиеся волны набегали и убегали, а я опускался все ниже и ниже, к красному рифу, над которым нас подняла волна. Затем до меня стали долетать только вспененные гребни из соленых брызг, и я смог вскарабкаться на плот. Все мы начали перебираться на бревна кормы, которые лежали выше остальных на рифе.

Мы не успели моргнуть глазом, как Кнут присел и прыгнул на риф. В руках у него был трос, лежавший на корме. Пользуясь спадом волны, он пробежал метров двадцать по рифу и, когда следующая волна хлынула, пенясь, на него, спала и широким потоком ринулась с рифа, ‑ он стоял цел и невредим.

Только теперь Эрик в ботинках выполз из хижины. Куда легче мы бы отделались, если бы последовали его примеру. Хижина не была снесена за борт, а лишь превратилась под парусиной в лепешку, и Эрик спокойно вытянулся среди вещей и слушал грохот волн, хотя обвалившиеся бамбуковые стены прогнулись внутрь. Бенгт получил небольшое сотрясение мозга, когда на него свалилась мачта, но ему тоже удалось заползти в хижину и улечься рядом с Эриком. Мы, конечно, все бы залегли в ней, если заранее знали, как спокойно будут выдерживать натиск воды бесчисленные найтовы и плетеные бамбуковые стены.

Эрик стоял наготове на корме, и когда волна отхлынула, он тоже прыгнул на риф. Следующей была очередь Германа, а за ним ‑ Бенгта. С каждой волной плот продвигался все дальше по рифу, и когда очередь дошла до Турстейна и меня, то плот находился уже так далеко на рифе, что не было надобности его покидать. Весь экипаж принялся за спасение груза.

Дьявольский выступ на рифе находился теперь на расстоянии 20 метров сзади нас, и об него разбивались катившиеся один за другим длинными рядами буруны. Коралловые полипы позаботились построить такой высокий риф, что только самая верхушка буруна могла посылать через наши головы свежий поток морской воды в богатую рыбой лагуну. Здесь был свой мир ‑ мир кораллов, и они развлекались, изобретая самые причудливые формы и раскраски.

Далеко в глубине рифа мы нашли выброшенную волнами резиновую лодку, полную воды. Воду мы вычерпали, а лодку притащили к обломкам плота. Здесь мы нагрузили ее самыми необходимыми вещами; радиоаппаратурой, продовольствием и бутылками с водой, и оттащили все это по рифу к одиноко возвышавшейся и похожей на метеорит коралловой глыбе. Затем мы вернулись к месту крушения за новым грузом. Мы не знали, как сложатся обстоятельства и до какого места будут доставать волны, когда начнется прилив.

В мелководье на рифе мы заметили что‑то, блестевшее на солнце. Мы подошли поближе и, к своему удивлению, увидели, что это были две пустые консервные банки. Конечно, это совсем не то, что мы ожидали найти. Еще больше мы удивились, когда рассмотрели, что маленькие банки совсем недавно были откупорены и блестели как новенькие. На них была надпись "Ананасы", точно такая же, как на банках, входивших в новый фронтовой паек, которым нас снабдили для его проверки перед началом путешествия. Таким образом, это были наши банки, которые мы выбросили за борт после нашего последнего обеда на "Кон‑Тики".

Мы по их пятам шли на риф.

Кораллы под ногами были острыми и очень неровными, и когда мы шли по шероховатому дну, вода доходила то до щиколоток, то до самой груди, в зависимости от многочисленных каналов и ручьев, прорезавших риф. Анемоны, морские розы и кораллы делали риф похожим на подводный сад на скале, в котором росли кактусы и мох и стояли окаменелые растения красного, желтого, зеленого и белого цвета. Кораллы и водоросли, раковины и кишевшие повсюду фантастические рыбки играли всеми цветами радуги. В более глубоких каналах в кристально прозрачной воде к нам подбирались небольшие, 4‑футовые акулы. Но стоило хлопнуть по воде ладонью, как они делали разворот и держались на почтительном расстоянии.

В том месте, где мы потерпели аварию, были лишь мокрые коралловые глыбы и небольшие озерца, а дальше лежала спокойная голубая лагуна. Начался отлив, и из воды кругом нас показывались все новые и новые коралловые образования, а прибой, беспрестанно грохотавший вдоль рифа, стал ниже на целый этаж. Кто знает, что будет, когда начнется прилив... Лучше убраться подальше, в безопасное место.

Риф, похожий на полузатопленную стену крепости, к северу поднимался и к югу спускался. Далеко на юге широко раскинулся остров, густо покрытый пальмовым лесом, а прямо перед нами к северу, всего лишь в 600‑700 метрах, находился другой, совсем маленький островок. Он лежал за рифом, его пальмы поднимали свои кроны к небу, и снежно‑белые песчаные берега сбегали к спокойной лагуне. Весь остров напоминал большую зеленую корзину с цветами и казался нам воплощением рая.

Его‑то мы и выбрали.

Герман стоял рядом со мной, и все его бородатое лицо сияло. Он не произнес Ни слова, протянул руку и тихо засмеялся. "Кон‑Тики" по‑прежнему лежал далеко на рифе, и над ним летели брызги. Это были обломки плота, но почетные обломки. Все на палубе было разбито, а девять бальзовых бревен из леса в Киведо, в Эквадоре, были по‑прежнему целы. Они спасли нам жизнь. Море унесло часть нашего груза, но все, что было укрыто в хижине, уцелело. Мы уже собрали с плота все, что имело ценность, и перенесли в безопасное место ‑ на верхушку огромной, опаленной солнцем глыбы за рифом.

Дата добавления: 2017-02-01