Истинность права

П. Бейль: Философский комментарий на слова Иисуса Христа: ЗАСТАВЬ ИХ ВОЙТИ, где доказывается посредством многих очевидных доводов, что нет ничего более отвратительного чем обращение, достигаемое посредством насилия и где опровергаются все софизмы сторонников насильственного обращения, равно как и апология преследований, которую дал святой АвгустинМаксима Если предположить, что Иисус Христос слова Заставь их войти понимал буквально, то они означают: бейте, избивайте кнутами, заключайте в тюрьмы, грабьте, убивайте упорствующих, отнимайте у них жен и детей; все это хорошо, когда совершается ради моего дела; при других обстоятельствах это огромные преступления – но благо, проистекающее из таких поступков для моей церкви, совершеннейшим образом очищает и обеляет эти поступки. Если Христос пришел смешать все понятия о пороке и добродетели, если он пришел ниспровергнуть границы, определяющие эти два состояния, сделав так, что убийство, кража, разбой, тирания, мятеж, клевета, клятвопреступление перестают быть дурными поступками в тот момент, когда их совершают по отношению к иноверцам, более того, они становятся тогда добродетелями, их требует долг, их необходимо проводить в жизнь? Это означало бы поставить себе цель - разрушить всякое общество и заточить человека в пещеру, дабы он избегал себе подобных, как самых опасных зверей, какие ему могут встретиться. В позиции многих католиков, особенно французов, абсурдно то, что, желая, с одной стороны, добиться признания, что Иисус Христос предписал творить насилие, они, с другой стороны, не хотят, чтобы это распространялось на королей, не хотят, чтобы церкви принадлежало право низлагать последних. Это крайне жалкая позиция. На основании приведенной выше цитаты они утверждают, что королям было разрешено богом для сокрушения их подданных-еретиков заключать их в тюрьмы, отдавать в распоряжение драгун, вешать и сжигать. Но они не хотят признать того, что эта же цитата дает право народам прогонять королей, не желающих принять веру своих подданных, и возводить на их место правоверных людей в тот момент, когда папа или церковный собор найдут, что для этого приспело время. Какой смысл в позиции, согласно которой Иисус Христос предписал совершать насилия всегда, за исключением тех случаев, когда насилие может более всего послужить делу церкви, приведя к гибели одного-единственного человека? Ведь всякому ясно, что гибель одного государя - еретика и ханжи может избавить религию от большего количества бед, чем гибель ста тысяч крестьян и ремесленников.Христос хотел, чтобы мы «благословляли тех, кто нас проклинает», и «молились за тех, кто нас преследует». Христос не только не разрешал своим последователям преследовать неверующих, но и не желал даже, чтобы в ответ на преследования они предпринимали что-либо, кроме бегства. «Если вас преследуют в одном городе,говорил он,-удалитесь в другой». Он не говорил своим ученикам: постарайтесь возбудить жителей города против тех, кто ими управляет, призовите к себе на помощь города, стоящие на вашей стороне, и подвергните осаде город, который вас преследовал, чтобы принудить его принять вашу веру. Он им сказал: «Уходите из этого города и перебирайтесь в другое место». Он не говорит, что гонит перед собой стадо ударами хлыста, как это бывает, когда овец хотят заставить идти в какое-то место против их желания. Он говорит, что идет впереди, а овцы следуют за ним, ибо они его знают, а это свидетельствует о том, что он предоставляет им полную свободу следовать за ним, если они его признают, и покинуть его, если они от него отрекаются. Это свидетельствует о том, что он желал только добровольного послушания, предваряемого познанием и основанного на познании. Он противопоставляет свою миссию поведению мошенников и разбойников, которые подобно волкам врываются в овчарню, чтобы силой увести овец, вовсе им не принадлежащих и не знающих их голоса. Когда стадо его покидает, он не вооружает легионы своих ангелов, всегда находящихся в его распоряжении, и не посылает их преследовать беглецов, чтобы принудить их вернуться. Весьма далекий от такого образа действий, он спрашивает тех своих апостолов, которые не покинули его, не испытывают ли и они соблазна уйти от него. «А вы, не хотите ли и вы также уйти? «- говорит он, как бы желая дать им понять, что он не желает сохранять у себя на службе ни одного человека, который не пошел бы на это лишь потому, что это ему нравится. Когда он возносится на небо, он приказывает своим апостолам обращать народы, лишь наставляя их, поучая и подвергая их крещению. Для того чтобы наказания, налагаемые королем на подданных, не подчинившихся его распоряжениям, были справедливы, необходимо, чтобы эти распоряжения были основаны на каком-то разумном соображении. В противном случае король мог бы справедливо наказывать тех из подданных, которые не имеют голубых глаз, орлиного носа, русых волос, тех, кому не нравятся известные сорта мяса, кому не по душе охота, музыка, учение и т.п. Он мог бы, говорю я, наказывать их совершенно справедливо, если предположить, что он опубликовал распоряжения, обязывающие всех подданных иметь к определенному сроку голубые глаза, получать удовольствие от учения и т. д. Но всякий видит, что, поскольку такие распоряжения были несправедливы, постольку и наказания нарушителей этих распоряжений тоже несправедливы. Значит, нужно согласиться, что для того, чтобы справедливо притеснять подданных, недостаточно установить, что они нарушают распоряжения. Необходимо установить, в частности, что они нарушили распоряжения либо справедливые, либо по крайней мере такие, что лишь неразумная небрежность могла привести к их нарушению. В начале существования империи сарацинов многие евреи оставили свою религию, чтобы посвятить себя языческой философии, ибо считали, что нашли в обрядовом законе Моисея бесчисленное множество бесполезных или бессмысленных предписаний, не основанных, по их мнению, ни на каких здравых основаниях запрета или приказа. Отсюда они заключили, что все это не исходит от бога. Следствия были выведены ими, несомненно, правильно, но их гипотеза была ошибочной. Они недостаточно прилежно изучили доводы, неоспоримо доказывающие, что сам бог возложил миссию на Моисея, доводы, которые непоколебимо выдержали бы испытание перед лицом чистых идей естественной метафизики, после чего каждый отдельный закон Моисея нес бы в самом себе, implicite, здравое основание. Кроме того, евреи, покинувшие свою религию, не обладали достаточно сильным или достаточно обширным умом, чтобы рассмотреть цель обрядовых законов, которые, если принять во внимание характер евреев и их склонность к идолопоклонству или учесть символические высказывания Евангелия, были основаны на благих мотивах. Таким образом, они заблуждались, и хотя следствие из своего ложного принципа они выводили правомерно, но ввиду его ложности их вывод был ошибочным.П. Бейль убежден, что критерий истинности права – его всеобщее признание: Богословы признают, что верховный суд, выносящий обо всем, что нам предлагается, приговор в последней инстанции, без права обжалования, – это разум, говорящий посредством аксиом естественного света, или метафизики. Нечто истинно лишь постольку, поскольку оно согласно с первоначальным и всеобщим светом, которым бог наделил души всех людей, светом, который безошибочно и непреодолимо вызывает в людях убежденность в тот же момент, как они внимательно прислушаются к его голосу.Но, говорят католики, надо быть осторожным, ибо наш свет может нас обмануть, а наш разум представляет собой лишь мрак и иллюзию, а поэтому-де следует держаться суждения церкви. Но не означает ли это возврата к разуму? Ведь необходимо, чтобы тот, кто предпочитает принять суждение церкви, отказавшись от собственного суждения, сделал это в силу следующего рассуждения: церковь обладает большим светом, чем я, следовательно, она больше, чем я, заслуживает того, чтобы ей верить. Таким образом, каждый принимает решение на основе своего собственного света. Но при допущении, что у нас нет естественного света [разума], представляющего собой несомненное и безошибочное правило рассуждения, наступит хаос и мы окажемся во власти пирронизма 3. Эксклюзии права Miller, Seumas Пытка. Таким образом, закон и этика не только могут и действительно ломаться; действительно, иногда они должны сломаться.Далее, есть теперь много эмпирических доказательств, что в установленной окружающей среде, в которой обычно осуществляется пытка, она оказывает массивное влияние на другие методы и на моральные отношения. Например, в полицейских организациях, в которых обычно используется пытка, качество расследований имеет тенденцию быть низким. Осторожное выстраивание свидетельских показаний заменено избиением подозреваемого. Снова, полицейские в организациях, в которых обычно мучаются преступники, неудивительно, не имеют тенденцию развивать уважение к моральным правам преступников, подозреваемых, или даже свидетелей. Это полностью совместимо с излишками, детализированными Любаном и Волдроном в американских военных исправительных учреждениях в Ираке и в других местах, например, скандал с Абу-Грейб, и в случае допросов подозреваемых террористов израильской секретной службой.Распространенность пытки в многочисленных вооруженных силах, полиции, и исправительных учреждениях во всем мире имела место, несмотря на то, что по большей части это было незаконно. Эти учреждения очень восприимчивы к практике пытки — даже когда это незаконно — и что эти учреждения в качестве учреждения относительно легко включили бы легализованное подучреждение пытки; соответственно, очень легко легализовать пытку и таким образом вырастить и развить культуру пытки в вооруженных силах, полиции и исправительных учреждениях.Лучше легализовать алкоголь, потому что тогда это может содержаться и управляться. Эта форма аргумента, используемого относительно пытки, является поддельной. Потребление алкоголя нравственно не эквивалентно мучениям, и мы не легализуем использование алкоголя только в чрезвычайных ситуациях. Узаконивание использования пытки в чрезвычайных случаях более родственно узакониванию лжесвидетельства в чрезвычайных ситуациях. Как с пыткой — и в отличие от алкоголя — лжесвидетельство нравственно оправдано только в некоторых чрезвычайных одноразовых ситуациях.

Понятие ордеров пытки, возможно, походит на наблюдение и телефонные ордеры перехвата, выпущенные полиции судьей или другим судебным чиновником. Идея состоит в том, что частная жизнь - основное право, но она может быть нарушена при определенных условиях, таких как разумное подозрение, что человек, право частной жизни которого предстоит нарушить, занят в серьезной преступной деятельности, нет никакого альтернативного способа приобрести необходимую информацию, чтобы признать его/ее виновным, и так далее. В этом виде установки судья, не полиция, принимает решение относительно того, получают ли эти условия. Следовательно, нарушения прав частной жизни ограничены, и подчинены строгим механизмам ответственности.

Однако, нравственно разговор, ордеры пытки полностью отличаются от телефонного перехвата или ордеров наблюдения. Во-первых, пытка - намного большее зло, чем нарушение частной жизни. С одной стороны, выявление телефона или снятых движений неотъемлемо намного менее беспокоит, вредный и нравственно противный, чем физическое страдание и потеря автономии, вовлеченной в то, чтобы быть связанным стулу и, скажем, имея кого-то, сверлят в необезболенный зуб. На спектре зла пытка ближе, чтобы убить/убить, чем это к нарушению частной жизни. Для другой вещи пытка - намного более опасная практика чем посягающая частная жизнь. Поскольку степень нарушения частной жизни может быть минимизирована, например, полученная информация может относительно легко храниться строго конфиденциальная полицией; кроме того, нет никакой врожденной причины для полиции незаконно расширить данное нарушение частной жизни, нарушая конфиденциальность. Но в практике пытка не может быть ограничена аналогично.

Методы пытки и процесс пытки существуют на континууме, и часто есть врожденная причина причинить когда-либо более серьезные формы физического страдания на жертвах; так называемая ‘пытка, облегченная’, становится энергичной - запрещенной пыткой. Одно из последствий этого континуума пытки - вездесущая возможность, что жертвы пытки не будут просто замучены, а скорее убиты; и фактически многочисленные люди умерли в ходе того, чтобы быть замученным.

Информация, полученная, перехватывая или наблюдение, имеют в общей намного большей полезности чем полученное посредством практики пытки. Одна причина состоит в том, что жертвы пытки типично говорят мучителю вообще, что они думают, что он хочет услышать, например, они счастливы вовлечь других, которые фактически невинны, чтобы положить конец их собственной муке. И даже относительно желательной поддающейся проверке информации часто есть проблема знания, протягивает ли жертва пытки или действительно не знает; это в особенности имеет место с убежденными террористами. Так в сравнении с телефоном и ордерами наблюдения, ордеры пытки, вероятно, приведут к ненадежной информации; есть серьезный вопрос о качестве большой части информации, предоставленной под системой ордеров пытки.

Ордеры пытки должны быть выпущены только в чрезвычайных аварийных обстановках. В отличие от этого, телефонный перехват и ордеры наблюдения выпущены как рутину, хотя только при определенных (возвращающихся) условиях. Соответственно, объем информации, способной к тому, чтобы быть обеспеченным под системой ордеров пытки, чрезвычайно ограничен. Короче говоря, в течение долгого времени система ордера пытки вероятно только, чтобы привести к чрезвычайно маленькому количеству достоверной информации. Эта полная вероятная нехватка полезности системы ордера пытки в качестве учреждение важна, чтобы иметь в виду в контексте длительной борьбы против терроризма, вовлекающего продолжающуюся потерю жизни с обеих сторон.

Могут быть одноразовые чрезвычайные ситуации, в которых использование пытки нравственно допустимо. В тех случаях соответствующие должностные лица должны терпеть боль и сделать то, что нравственно требуется, например, замучить террориста, чтобы спасти тысячи невинных людей. В такой чрезвычайной ситуации вооруженные силы или вовлеченные полицейские должны будут нарушить закон. Что должно быть сделано офицеру, полицейскому, или другому должностному лицу, которое мучает террориста, если — после сохранения города — их преступление обнаружено? Весьма ясно он (или она) должен уйти в отставку или быть уволен. Далее, рассматриваемое должностное лицо нужно судить, признано виновным, и приговорено за то, что оно совершило преступление пытки. Очевидно, есть смягчающие обстоятельства, и наказание должно быть смягчено. Должностные лица были бы подготовлены действовать, чтобы спасти тысячи невинных жизней, если бы они знали, что они могли бы потерять свою работу и/или перенести некоторое незначительное наказание? По-видимому многие были бы. Но в противном случае действительно ли желательно настроить легализованную палату пытки и поместить в нее людей, отвечающих за это?

Дата добавления: 2014-01-04