Доказательства существования Бога

Бог есть. Однако и в чисто теоретическом плане существуют аргументы, которые помогают непредубежденному человеку увидеть, что признание бытия Бога есть не плод фантазии человеческого сознания, но единственный логически оправданный постулат в разрешении вопроса о смысле человеческой и мировой жизни. Некоторые из этих аргументов теперь рассмотрим.

1. Космологический аргумент.

Космологический аргумент (от греч. ‒ космос; порядок, мироздание, мир) наряду с телеологическим был высказан уже древнегреческими философами Платоном († 347 г. до н. э.), Аристотелем († 322 г. до н. э.) и другими древними мыслителями. Впоследствии его развивали многие. Он основан на принятии причинности как всеобщего закона бытия. Исходя из этого закона делается вывод, что, следовательно, должна быть первопричина и самого бытия, то есть всего существующего. Таковой причиной, естественно, может быть лишь то сверхбытие, которое уже ничем не обусловлено, существует вечно (т. е. является «причиной» бытия самого себя). Это сверхбытие и есть Бог.

Условность этого аргумента заключается в том, что само понятие причинности и объективная присущность ее явлениям жизни мира трактуются в истории философии очень различно. Английский философ Д. Юм († 1761 г.) и немецкий И. Кант († 1804 г.) отвергали, например, объективное существование причинности в мире: первый считал ее делом нашей привычки, второй ‒ априорным качеством рассудка. Современная физика также предлагает нам ряд явлений, где обычные причинно-следственные отношения, по-видимому, нарушаются. Н. Бор († 1962 г.), В. Гейзенберг († 1976 г.) и П. Дирак († 1984 г.) ‒ представители двух направлений в квантовой механике ‒ утверждают, что причинность в области атомных и субатомных явлений потеряла свое значение. «В точной формулировке закона причинности, а именно, если мы точно знаем настоящее, мы можем вычислить и будущее, ошибочен не вывод, а предпосылка, поскольку все эксперименты подчиняются законам квантовой механики; с помощью квантовой механики окончательно устанавливается несостоятельность закона причинности», что в мире атомов господствуют статистические закономерности, но не причинные. Таким образом, детерминизм, кажется, не является всеобщим законом в мире. Но в таком случае должен ли мир в целом иметь причину своего бытия? Большинство ученых и мыслителей все же рассматривают причинность как универсальный закон макромира:

Однако вопрос о первопричине или начальных условиях бытия ставится в настоящее время по-прежнему только философией, но не естественными науками, в частности физикой. Как замечает академик Я. Зельдович, «до сих пор физика имела дело с законами, в которые нужно было подставлять начальное условие. Сам же вопрос о начальных условиях лежит пока вне физики. И если не принимать постулата о том, что изначальное дано какой-либо божественной силой, то надо найти научный подход к проблеме выбора начальных условий»

Научного же решения вопроса об «изначальном» (первопричине мира) нет. Поэтому едва ли будет несправедливым постулировать в качестве наиболее вероятной причины мира Бога как его Творца и Перводвижителя (Аристотель). Хотя, конечно, невозможно в границах только космологического аргумента полностью исключить и другие варианты понимания первопричины, например мировую душу стоиков или бессознательное Гартмана (немецкий философ, † 1906 г.) и др.

Телеологический аргумент. Телеологический аргумент (греч. ‒ оканчивать, доводить до совершенства, до конца; ‒ слово, суждение, доказательство, разум) ‒ аргумент, основанный на разумности, совершенстве наблюдаемого мира. Он является одним из наиболее распространенных в силу своей простоты и убедительности. Он известен с глубокой древности. Его знает религиозно-философская мысль едва ли не всех времен и всех народов земли. Существо его сводится к следующему. Устройство мира и его жизнь как в отдельных частях, так и в целом (познанном) поражают своей гармоничностью и закономерностью, свидетельствующими о целесообразности и, следовательно, разумности действия силы, его созидающей. Отсюда и соответствующий вывод: мир устроен таким Разумом, который должен обладать необыкновенным могуществом и сверхсовершенством, т. е. им может быть только Бог.

С формально-логической стороны это рассуждение не абсолютно в том отношении, что оно основывается на неполной индукции: утверждение о закономерном устройстве всего мира и всех его частей не может быть доказано, хотя нет и никаких оснований отрицать его. Кант сдержанно относился к этому аргументу, потому что, исходя из своей системы, говорил о закономерности не мира, а рассудка: «Рассудок не черпает свои законы (a priori) из природы, а предписывает их ей».

Однако закономерность, наблюдаемая в мире, всегда поражала всех естествоиспытателей и мыслителей, в том числе и самого Канта, приводя их к мысли о бытии Божественного Творца. Вот несколько высказываний видных современных ученых об этом. «Равновесие между гравитационными и электромагнитными взаимодействиями внутри звезд, ‒ пишет П. Девис, соблюдается почти с немыслимой точностью. Вычисления показывают, что изменение любого из взаимодействий всего лишь на 10-40 его величины повлекло бы за собой катастрофу для звезд типа Солнца». Профессор М. Рьюз, рассуждая о возможной первопричине мира, пишет: «Понятие о такой причине возвращает нас, по сути дела, к признанию Высшей силы того или иного рода, которую вполне можно именовать Богом. Кстати говоря, мне кажется, что эта аргументация подпадает под класс доводов, традиционно известных как телеологические». И продолжает: «Вообще же, предположение, что за покровом наличного бытия вселенной, за ее организацией должен скрываться некий Разум, начинает казаться в наши дни все более правдоподобным». Еще одно высказывание принадлежит известному американскому ученому Ральфу Эстлингу, который, комментируя т. н. антропный принцип, писал: «Абсолютно во всем, начиная от постоянных, определяющих гравитационные, электромагнитные, сильные и слабые ядерные взаимодействия, и вплоть до основных биологических предпосылок, мы обнаруживаем, что космос в целом, наше Солнце в частности, и в особенности Земля настолько точно подогнаны к нам, что неизбежно напрашивается вопрос: а не Бог или кто-то еще с аналогичным именем создал все это, прежде всего имея в виду нас? Это слишком много для совпадения, даже для чуда, чтобы назвать это чистой случайностью»

Наш крупный ученый академик Л. С. Берг († 1950 г.) писал: «Основной постулат, с которым естествоиспытатель подходит к пониманию природы, ‒ это тот, что в природе вообще есть смысл, что ее, возможно, осмыслить и понять, что между законами мышления, с одной стороны, и строем природы ‒ с другой, есть некая предустановленная гармония. Без этого молчаливого допущения невозможно никакое естествознание». Иными словами, основанием науки является вера ученого в разумность мира. Эту мысль очень четко выразил А. Эйнштейн: «Моя религия ‒ это глубоко прочувствованная уверенность в существовании Высшего Интеллекта, который открывается нам в доступном познанию мире». Приведенное высказывание хорошо соотносится со словами апостола Павла: «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы» Ценность телеологического аргумента в том и состоит, что он ставит человека перед альтернативой: признать ли Разум причиной удивительных законов, по которым столь целесообразно устроен мир, или же таковой причиной считать слепой случай «Как-то математики подсчитали вероятность возникновения жизни на земле. Оказалось, что по законам мира чисел мы не имеем права возникнуть, а уж если возникли, то не должны были выжить». Вероятность возникновения жизни из случайного соединения молекул равна 10 в минус 255 степени.

Онтологический аргумент. Онтологоческий аргумент (греч. ‒ причастия м., ж., и ср. рода наст. времени от ‒ быть, существовать) ‒ аргумент, исходящий из идеи совершенного Существа. Логика его такова: если в нашем уме есть понятие о Существе всесовершенном, то такое Существо необходимо должно существовать, поскольку, не имея признака бытия, Оно не было бы всесовершенным. Мы мыслим Бога Существом всесовершенным, следовательно, Он должен иметь и свойство бытия.

Впервые этот аргумент сформулировал архиепископ Ансельм Кентерберийский († 1109 г.). Р. Декарт († 1650 г.) дополнил его мыслью о том, что нельзя представить себе происхождения в человеке самой идеи Бога без Его реального существования. Лейбниц († 1716 г.) присоединил к нему довод о том, что Бог должен существовать, поскольку в понятии о Нем не содержится внутренних противоречий. Русский философ С. Н. Трубецкой (1862-1905 гг.), исходя из понятия Бога-Абсолюта, понимаемого как «всеединое бытие», принимал онтологический аргумент за основу в вопросе о бытии Бога.

Психологический аргумент. Психологический ‒ от греческого слова ‒ душа, дух, сознание. Основная идея его была высказана еще блаженным Августином († 430г.) и развита Декартом. Сущность его заключается в следующем. Поскольку идея Бога как Существа всесовершенного, вечного присутствует в человеческом сознании, а таковая идея не могла произойти ни от впечатлений внешнего мира, как глубоко отличного от представлений о Боге, ни как результат чисто мыслительной деятельности человека, его психики ‒ следовательно, источник этой идеи принадлежит Самому Богу. Подобную мысль высказывал в свое время знаменитый римский оратор, государственный деятель и мыслитель Цицерон († 43 г. до н. э.), который писал: «Если бы истина бытия Божия не была понята и признана в нашей душе, то одно мнение не могло бы ни быть постоянным, ни подтверждаться давностью времени, ни состариться вместе с веками и поколениями людей: ибо мы видим, что прочие вымышленные и пустые мнения с течением времени исчезли. Кто теперь думает, что существует гиппокентавр или химера?.. Время изобличает мнения ложные, подтверждает истины природные».

Исторический аргумент. На этот аргумент, как на самый надежный, ссылается уже Цицерон. «Мы считаем, ‒ говорит он, ‒ нужным указать на то, что нет племени столь дикого, нет человека, настолько потерявшего сознание о нравственных обязанностях, душу которого не освещала бы мысль о богах. Многие о богах думают неправо, но это обыкновенно происходит от нравственного развращения и порочности: все однако же убеждены в том, что есть сила и природа божественная. И такое признание не от предварительного уговора и соглашения людей; это памятование о богах утвердилось не в силу государственных постановлений или законов, но во всяком этом деле единомыслие всех народов должно быть почитаемо законом природы»

Подобное же пишет и известный греческий писатель, философ Плутарх († 120 г.): «Обойди все страны, ты можешь найти города без стен, без письменности, без правителей, без дворцов, без богатств, без монеты, но никто не видел еще города, лишенного храмов и богов, города, в котором не воссылались бы молитвы, где не клялись бы именем божества» Действительно, истории не известно ни одного атеистического племени. Чем же можно объяснить этот уникальный факт? Поскольку все атеистические гипотезы, предлагающие различные варианты т. н. «естественного» происхождения идеи Бога в сознании человека, оказались несостоятельны, то остается лишь одно и последнее ‒ признать, что эта идея, которой жило все человечество всю историю своего существования, не есть плод «земли», но имеет своим источником Самого Бога.

Нравственный аргумент. Этот аргумент в зависимости от принимаемого основания имеет два вида. Один из них исходит из факта присутствия в человеке идеи и чувства нравственного (т. н. «нравственного закона» (Под нравственным законом подразумевается присущее человеку свойство различения добра и зла, голос совести и внутреннее требование правды, выражающееся в основном принципе: не делай другому того, чего не желаешь себе.), другой ‒ из идеи нравственного и духовного совершенства человека как высшей цели, к которой стремится нравственное существо.

Первый вид. То, что в нас существует нравственный «закон», повелевающий делать добро и осуждающий в голосе совести зло, ‒ несомненный факт. В этом убеждает личный опыт, опыт окружающих, существование общественного мнения, законов, заповедей и т. д. Каков источник этого закона?

По этому вопросу имеются разные точки зрения. Основными из них являются: биологическая, автономная, социальная и религиозная.

Биологическая точка зрения объясняет возникновение нравственного закона в человеке его стремлением к удовольствию и пользе, которые, таким образом, являются единственными критериями различения добра и зла. С этой точки зрения все, что дает человеку возможность наилучшим образом «устроиться в жизни» и приносит наибольшие наслаждения, ‒ хорошо и нравственно, и, напротив, все, что мешает этому, ‒ плохо. Предпосылкой подобного взгляда на нравственность является то обстоятельство, что человек рассматривается здесь не более как животное (только с компьютером в голове), в котором нет и не должно быть ни души, ни присущего человеческой природе стремления к истине, красоте, правде, любви бескорыстной к Богу. Полнота т. н. счастья на земле ‒ вот единственное божество, которому в жертву приносится все: и совесть, и правда, и отцы, и дети.

При всем примитивизме и неприглядности этой точки зрения, рассматривающей жизнь и нравственность чисто утилитарно, она у значительного числа разумных существ, даже, по-видимому, не согласных с таким пониманием жизни, является основной жизненной установкой. Причина понятна: «кожа» побеждает ум. Очевидно, что этот взгляд не только чисто волюнтаристски исключает «вертикальное» измерение человеческого сознания, в силу которого человек в поисках истины, в борьбе за правду нередко оставляет и богатство, и славу, и наслаждения, но в нем игнорируется и самая элементарная действительность этой жизни, прямо и непрерывно показывающая, на каком тончайшем волоске висит любое человеческое благополучие: всего один «не вовремя» лопнувший сосудик лишает человека во мгновение ока всех благ и наслаждений, самой жизни.

В любом человеческом обществе далеко не каждый поступок, который приносит наслаждение или пользу его совершившему, считается нравственным. Часто, напротив, он рассматривается как аморальный и противозаконный. И даже в самых «свободных» цивилизациях, дошедших, кажется, до предела моральной «освобожденности» человека, все же остается идея его нравственного достоинства и совершенства, состоящая, «как ни странно», в господстве личности над низменными инстинктами и чувственным эгоизмом. И во все времена нравственный закон давал себя знать в практической жизни народов, требуя часто от человека во имя «каких-то» высших идей и чувств не только отречения от удовольствий, но и жертвы самой жизнью, жертвы нередко прямо «вредной» с точки зрения общественной пользы.

Автономная гипотеза, в лице Канта, находит, что человек, как существо разумное и абсолютно свободное, сам устанавливает себе нравственный закон, который независим от каких-либо внешних по отношению к нравственности условий, интересов и целей. Кант тем самым утверждает такую самостоятельность личной совести, которая формулирует всеобщие и общеобязательные нравственные нормы исключительно по внутреннему убеждению. Этот нравственный принцип, которым должны руководствоваться все люди, Кант назвал категорическим императивом. Он имеет две взаимодополняющие формулировки. Первая: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом» и другая формулировка: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству».

Идея автономной этики естественно вытекает из деистических воззрений Канта. Но в этом и ее уязвимость. Из признания Бога Творцом следует, что все законы (физические, биологические, психологические, рациональные, нравственные, духовные) «даны» Богом, а не созданы волею человека. И в этом качестве они существуют постольку, поскольку сохраняется единение «узла творения» ‒ человека ‒ с Богом. Профессор Московской Духовной Академии В. Д. Кудрявцев († 1892 г.) справедливо писал: «Истинный источник закона нравственного, так же как и прочих законов нашей природы, ‒ вне нас, в той высочайшей природе, которой мы обязаны своим существованием, ‒ в Боге. О независимом от человека происхождении нравственного закона говорит как психологический опыт, указывающий на существование в нас этого закона прежде и независимо от каких-либо определений нашего разума и воли, вызвавших его появление, так и идеальный характер этого закона, необъяснимый из данного состояния человеческой природы». Нравственный закон всегда оказывается шире и выше тех норм, которыми человек хотел бы регламентировать свою жизнь, и этот закон он не в силах отменить при всем своем желании: голос совести часто слышат самые закоренелые преступники, избравшие себе иной закон жизни.

Социальная точка зрения исходит из той основной идеи, что нравственный закон порождается социальной жизнью людей. Он диктуется интересами доминирующих групп и классов и возникает и изменяется в ходе исторического развития общества. Источником нравственного закона, совести в человеке является общество.

Данная точка зрения представляет собой не что иное, как синтез предыдущих двух гипотез. И основная ее идея выглядит весьма неубедительно.

Во-первых, моральные нормы, обусловленные социальным фактором, ни в коей мере не исчерпывают присутствующего в человеке нравственного закона. В человеческом обществе не существует того биологического детерминизма, который находим, например, у животных и насекомых, ведущих «социальный» образ жизни (слоны, обезьяны, пчелы, муравьи и т. д.). В человеческой природе доминирует другой фактор ‒ свобода воли, которая практически никогда не может до конца «вместиться» ни в какую социальную среду, поскольку всегда предполагает возможность нравственных деяний, выходящих за границы нормального и законного в обществе.

Существует множество примеров, когда люди самых разных цивилизаций, культур, классов и обществ имели одинаковые моральные воззрения, а люди одного общества ‒ различную мораль. Сами муки совести возникают большей частью по мотивам личного характера. Ф. М. Достоевский в своем романе «Преступление и наказание» прекрасно показал это. Студент Раскольников убил старую ростовщицу и ее сестру. Убил, исходя из того, что «не преступление» убить «чахоточную, злую, глупую старушонку», и что «старушка вредна», и что на эти «старухины деньги, обреченные в монастырь», можно сделать «сто, тысячу добрых дел и начинаний». Каков же был результат этого «наполеоновского» плана, этого «не преступления»?

К величайшему недоумению и ужасу Раскольникова, вопреки всем его самым последовательным и «разумным» доводам, оправдывающим и даже одобряющим убийство этой не более как «вши, таракана старушонки (да и того не стоит)», он вдруг ощутил жестокую боль в душе. И не потому совсем, будто он считал, что совершил преступление против общества, закона и т. д., и не потому, что ему жалко стало старуху, ‒ ничего этого не было. Он сам не понимал, откуда и почему пришла эта внутренняя страшная кара.

«Преступление и наказание» ‒ замечательная по своей силе и яркости иллюстрация того живущего в человеке нравственного закона, действие которого переживает в себе каждый человек в различной лишь степени и из-за различных «преступлений».

Во-вторых, самоанализ, или, как говорят святые отцы, «внимание себе», раскрывает человеку внутри сердца целый мир, где действительно «дьявол с Богом борется» (Ф. Достоевский), раскрывает мир правды и зла, открывает взору истинные законы жизни души. Перед этим взором все человеческие кодексы, моральные нормы, этика, правила поведения оказываются не более как слабым, подчас весьма искаженным отражением Истины, скрытой в глубине сердца каждого человека. Это говорит о том, что социальная среда есть лишь фактор, вызывающий в человеке осознание присутствующего в нем нравственного закона, отчасти выражающегося затем в моральных нормах, кодексах и т. д. То есть общественная жизнь является своего рода «демиургом» определенных нравственных норм, но не творцом самой совести ‒ точно так же, как общественная жизнь не порождает у ребенка дара речи, а лишь является необходимым условием развития этой присущей ему способности, в то время как с обезьяной этого не происходит.

Нравственное чувство, чувство совести, добра и зла, конечно, первоначально может проявляться лишь в социальной среде, но может только потому, что оно заложено в человеке. Появившееся же и не затоптанное сознательными нечестными поступками, словами и мыслями, это чувство скоро заявляет о себе человеку как об идеале, величие которого неизмеримо превосходит все установленные и принятые обществом моральные нормы.

Совесть как наиболее очевидное проявление нравственного закона есть нечто совершенно необъяснимое данной гипотезой. Страшный преступник, потерявший не только общественное сознание, но, кажется, и облик человеческий, вдруг начинает испытывать муки совести. И это мучение у него возникает совсем не по социальным мотивам, но от неожиданного, вопреки его сознанию возникшего видения несоответствия сделанного им в жизни с внутренней правдой, открывшейся в нем. Нужно отвергнуть подобные факты, чтобы утверждать, что нравственное чувство, совесть ‒ продукт исключительно общественной жизни людей и что какие-либо моральные ее нормы исчерпывают содержание всего нравственного закона, присущего человеку.

Какова особенность христианского взгляда на происхождение нравственного закона в человеке? Она прямо вытекает из библейской антропологии. По библейскому учению, человек является высшим из всех существ, он ‒ образ Бога (Быт. 1, 27) в мире и призван к богоподобному бытию. Идеальная норма этого бытия дана во Христе, в Котором человеческая природа без изменения или растворения была воспринята в нераздельное и неразлучное единство с Божественной природой в Ипостаси Бога Слова, вознесена и «спосажена» одесную Бога Отца (Мк. 16, 19). Это царственное величие, к которому призван человек, не есть, однако, что-то внешнее по отношению к нему, но заложено в творении в саму природу человека («Царствие Божие внутрь вас есть» ‒ Лк. 17, 21) и раскрывается в нем «по силе жития» (преп. Исаак Сирин, VI в.). Таким образом, нравственный закон, весь «категорический императив», в этом контексте оказывается лишь одним из выражений той полноты духовных даров, которыми изначала наделен человек.

Однако радикальное повреждение образа Божия, которое произошло в связи с отпадением человека от Бога, не дает практически возможности видеть все то духовно-нравственное величие и богоподобную красоту, которые скрыты в человеке. Постоянно и во всей силе обнаруживается противоположное ‒ то, что Бог изрекает о пред потопном человечестве: Не имать Дух Мой пребывати в человецех сих во век, зане суть плоть»(Быт. 6, 3 ‒ славян. Библия). Оправдание греха и возведение его в ранг нормы и закона в личной и общественной жизни (например, порнография, гомосексуализм, рок-музыка, сатанизм), опустошая и обезображивая душу, делают ее мертвой, неспособной к духовному развитию и духовным переживаниям.

Но всегда были в человечестве те, которые оказывались способными поверить в реальность Царства Божия, открывающегося в исцеленной душе человека, поверить во Христа и Христу и возлюбить Его больше души своей (Мф. 10, 39). Эти верующие ‒ святители и преподобные, мученики и праведные, юродивые Христа ради и безвестные подвижники ‒ засвидетельствовали жизнью и смертью своей, каков и Кем дан духовный и нравственный закон, «внутрь» души и каким бесконечно прекрасным и совершенным делает он человека, исполняющего его.

Религиозно-опытный аргумент. Сначала небольшое отступление. «В 1790 году около французского города Жюллек упал метеорит. Мэр составил протокол об этом событии, который подписали 300 свидетелей, и послал а Парижскую Академию. Думаете академики тогда поблагодарили за помощь науке? Ничего подобного. Парижская Академия не только составила объемистый трактат «Об абсурдности падения камней с неба», но даже приняла специальное постановление по этому поводу. Многие музеи выбросили метеориты из коллекций, чтобы «не сделать музей посмешищем». А один из академиков Делюк заявил: «Если даже такой камень упадет у меня перед ногами, и я вынужден буду признать, что я его видел, я добавлю, что поверить в это я не могу». Другой академик Годен добавил, что «подобные факты лучше отрицать, чем опускаться до попыток объяснить их». В чем дело? Почему почтенные академики объявили войну метеоритам? Согласно поверьям невежественных людей, камни с неба посылает Господь Бог. «Раз Бога нет ‒ значит, не может быть и камней с неба», ‒ постановили парижские академики. Да, нелегкое дело ‒ заставить поверить в новые факты, не укладывающиеся в сложившуюся систему убеждений

Если проследить внимательно историю науки, то становится ясно, что вся она ‒ история борьбы с преклонением перед очевидностью, которая всегда выступала от имени житейского здравого смысла. А ведь так называемый здравый смысл есть не что иное, как накопленный и обобщенный веками повседневный опыт людей. Казалось бы, идти против него бессмысленно, ведь он и только он ‒ единственный критерий истины. Лишь с большим трудом люди начинают понимать, что их повседневный опыт вовсе не абсолютен, что он охватывает только некоторые поверхностные стороны событий и явлений, что житейский здравый смысл ограничен, что есть очень много неопровержимых фактов, не укладывающихся в незыблемые, казалось бы, самоочевидные истины» Религия, понимаемая как реальная живая связь человека с Богом, есть, по выражению отцов Церкви, «наука из наук». Таковой она является не только в смысле ее исключительной важности для человека, но и в силу ее естественного соответствия эмпирическим наукам, которые все основываются на опыте и им проверяются. Без подтверждения опытом самая блестящая мысль остается в естествознании не более как догадкой, гипотезой. «Вообще говоря, когда выводы науки расходятся с фактами, предпочтение отдается фактам (при условии, что факты еще и еще раз повторяются)».

Бытие Бога является фактом, проверенным «еще и еще» огромное число раз. Люди разных исторических эпох, с глубокой древности и до наших дней включительно, различных рас, национальностей, языков, культур, уровней образования и воспитания, часто ничего не зная друг о друге, с поразительным единодушием свидетельствуют о реальном, невыразимом, глубочайшем личном переживании Бога ‒ именно переживании Бога, а не просто «чего-то сверхъестественного», мистического. При этом одно обстоятельство сближает все эти свидетельства, делает их несомненными научными фактами это совершенно конкретные и принципиально однозначные условия опыта познания Бога.

Богопознание ‒ это не хаос мистических экстазов и болезненных экзальтаций на почве повышенной нервозности, но по-своему очень точная и сложная наука. В ней есть своя последовательность, свои условия, свои критерии. Как оно осуществляется? Здесь ответим лишь в самой краткой форме. ‒ В бескорыстном искании смысла жизни, в подвиге нравственного очищения себя и покаяния, в понуждении себя к добру ради добра. Это есть то первое необходимое условие, без которого «эксперимент» богопознания не может быть успешным. В Евангелии оно выражено кратко и ясно: Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят»(Мф. 5, 8).

Для любой науки достаточно нескольких фактов, чтобы теоретическую догадку сделать общепризнанной истиной. Достаточно нескольким ученым увидеть след элементарной частицы или новую галактику (через приборы или даже отпечатки на фотографии), как уже никто, фактически, не сомневается в их существовании. Какие же, спрашивается, основания отвергать опыт огромного числа ученых, величайших в своей области, свидетельствующих о непосредственном, а не через приборы или следы на фотографии, видении Бога? Ученых, которые не только делом или словом, но даже мыслью неспособны были совершить обман или погнаться за славой человеческой; тех, которые творили чудеса, прозревали будущее, перенесли изгнания и ссылки за слово веры и правды, которые претерпели пытки и надругательства, проливали кровь и часто отдавали саму жизнь свою за непоколебимое исповедание Бога и Христа? Все это говорит не о голословной их вере в Бога, не о мнении, не о принятой гипотезе или простой традиции. Нет ‒ это свидетельство глубочайшего убеждения, которое проистекало из непосредственного видения, познания самого Бога этими учеными ‒ подвижниками науки из наук.

Где же основания для отрицания их опыта видения Бога? Может быть, Павел и Петр, Иустин Философ и Павел Препростый, Иоанн Дамаскин и Макарий Египетский, Александр Невский и Климент Римский, Сергий Радонежский и Андрей Рублев, Серафим Саровский и Игнатий Брянчанинов, Шекспир и Достоевский, Ньютон и Паскаль, Бах и Менделеев, Васнецов и Флоренский ‒ невозможно перечислить имена только тех, о которых знает весь мир, так, может быть, все они лишь «по традиции» верили в Бога, или были невеждами, «отсталыми», или?

Как рассматривать этот грандиознейший в истории человечества опыт? Может быть, необходимо над ним задуматься или и «подобные факты лучше отрицать, чем опускаться до попыток объяснить их?» «Да, нелегкое дело ‒ заставить поверить в новые факты, не укладывающиеся в сложившуюся систему убеждений», к тому же еще требующие духовно-нравственной работы над собой.

Неужели можно отрицать Бога только потому, что повседневный опыт не дает нам Его? Но известно, что «повседневный опыт вовсе не абсолютен, что он охватывает только некоторые поверхностные стороны событий и явлений, что житейский здравый смысл ограничен, что есть очень много неопровержимых фактов, не укладывающихся в незыблемые, казалось бы, самоочевидные истины». Повседневный опыт вообще не дает нам почти ничего из того, о чем говорят современные ученые, но мы верим их опытам, верим им, не зная их и не имея при этом большей частью ни малейшей возможности проверить их утверждения и выводы. Какие же основания не поверить неисчислимо большему количеству религиозных опытов, засвидетельствованных кристально чистыми людьми? Справедливы слова С. Булгакова: «Основное переживание религии, встреча с Богом, обладает (по крайней мере на вершинных своих точках) такой победной силой, такой пламенной убедительностью, которая далеко позади оставляет всякую иную очевидность. Его можно позабыть или утратить, но не опровергнуть. Вся история человечества, что касается религиозного его самосознания, превращается в какую то совершенно неразрешимую загадку и нелепость, если не признать, что человечество опирается на живой религиозный опыт, т. е. если не принять, что все народы как-то видели и знали свои божества, знали о них не из одного «катехизиса». У пророков Израиля мы постоянно встречаем такие слова: «И сказал мне Бог». Приходилось ли нам когда-нибудь задумываться над этими словами? Пытались ли мы понять их, хотя отдаленно переводя эти слова на свой религиозный опыт? «И сказал мне Бог»! Что это: неужели же только галлюцинация, самообман, шарлатанство, литературный прием, или?.. А если правда если правда, что написано в этих книгах: Бог говорил, а человек слушал, слышал Бога, конечно, не физическим органом слуха, но слышал сердцем, всем существом своим, и слово Божие звучало громче, чем все громы мира, убедительнее и достовернее, чем все его разумение». И «если бы люди веры стали рассказывать о себе, что они видели и узнавали с последней достоверностью, то образовалась бы гора, под которой был бы погребен и скрыт от глаз холм скептического рационализма».

Дата добавления: 2013-12-13