Победы и поражения

И опять в петлю...

Как уже говорилось выше, утром 19 августа я получил пакет и записку от «Дяди Алеши». В записке, кроме заверений, что «Второй» — наш человек, содержалось новое задание. Мне поручалось срочно пробраться через фашистское кольцо, в котором замкнуты партизаны в бабиновичских лесах Лиозненского района. «Постарайся обязательно пробраться туда и передать пакет командиру отряда И. И. Гурьеву. Это очень важно. От этого зависит жизнь сотен партизан, и не только алексеевцев. Очень, очень прошу тебя во имя жизни добраться туда при любых условиях. Желаю удачи. «Дядя Алеша»,— тревожно заканчивалась записка.

Записку я сжег, а пакет запрятал в карманчик, специально пришитый к кальсонам. Дома сказал, что пойду в Волосово к дяде Осипу. Деревня Волосово находится в двадцати километрах от Ивановки, за станцией Сосновка. Там за Осипом Борисенко замужем была родная сестра моего отца Ирина. Вот к ним-то я и собрался «в гости».

Возражать особенно никто не стал, только отец недовольно пробурчал:

— Что-то ты расходился то в Волосово, то в Витебск. Лучше бы отдохнул недельку. Или не очень переработался там, в Осинторфе.

Дома ко мне пока все относились терпимо, даже с Уважением: еще прошло лишь немногим больше недели как вернулся из Осинторфа. Прихватив кусок хлеба, я поспешил со двора. Отойдя от деревни и убедившись, что никого поблизости нет, повернул на Мошканы, оттуда на Лучковский разъезд, обошел с левой стороны Богушевск, пересек шоссе Витебск — Орша и оказался в Большой Щитовке. Километров тридцать осталось позади. До Бабиновичей — не более десяти. Уже слышная артиллерийская канонада, все чаще обгоняют или идут навстречу немецкие автомашины с фашистскими солдатами и полицаями.

По пути от Большой Щитовки до Украища четыре раза пришлось сворачивать на луг и, размахивая кепкой, беззаботно гоняться за бабочками или прыгать со скакалкой. Никакого желания резвиться, разумеется не было. Ведь прошел я в темпе уже более тридцати километров, но обстановка этого требовала.

А от Украища пробираться стало еще труднее. Там уже не только раздавалась канонада, но и виднелись черные столбы дыма от бомбовых и снарядных разрывов, то и дело проносились немецкие самолеты. На улицах деревень уже нельзя было встретить крестьян, даже детей, моих добрых друзей, которые лучше всех прикрывали меня. Везде находились оккупанты и их обозы. Дальше двигаться, изображая веселого мальчишку, стало опасно. Что же делать?

Метрах в двадцати от дороги около кустов паслась рябая корова. Я обрадовался, что нашел спасительный выход. Выломал добрый хлыст, засучил штаны выше колен и побежал к корове. Выгнав ее из кустов, погнал вдоль дороги, по которой шли войска. Корова всячески старалась повернуть назад, видимо, ее деревня осталась позади. Но посвист хлыста заставлял идти в сторону Бабиновичей. Нарочно весь замурзавшись, плача навзрыд, смахивая рукавом «набегавшие» слезы и вытирая нос, я громко проклинал «свою» буренку:

— Штоб тебя волки разорвали на клочья!.. Штоб тебя забодал родной теленок!.. Штоб твои глаза выклевал ворон!..

Так помаленьку и продвигался в сторону Бабиновичей. Вот уже около шестисот метров осталось до них. Правее из-за кустов показалась деревня Степаненки. Там извивалась речушка, по обеим сторонам которой раскинулась неширокая болотина, уходившая клином в темнеющий лес. Оттуда доносились стрекотание пулеметных и автоматных очередей, винтовочные выстрелы, разрывы мин и снарядов. Вдали, около самой опушки леса, я разглядел змейку вражеской линии обороны. До нее оставалось не более двух километров.

От дороги повернул корову к болотине, подогнал к речушке и остановился. Корова принялась щипать траву. Я сел на бережок, опустил ноги в воду и думаю, как быть дальше. Мысли одна заманчивее другой наперегонки проносятся в голове. Я еще не решил, как быть. Но что от коровы следует уходить немедленно, было совершенно очевидно.

Посидел, огляделся вокруг, выбрал большой лозовый куст, который возвышался вдали над болотной травой и мелким кустарником, и решил пробираться к нему.

— Прощай, буренка! Спасибо за помощь! Как-никак, а пару километров ты меня выручала.

Шел, зорко наблюдая по сторонам. Старался не привлекать к себе внимания движущихся по дороге фашистов. Вот и лозовый куст. Осторожно забрался в середину. Уселся. Смотрю вокруг, ничего подозрительного не вижу. Местных жителей нигде ни души. И в Бабиновичах, и в Степаненках, и на дорогах видны только вооруженные солдаты и полицаи. Впереди, между деревьями, на бугорке, на моем пути, копошатся фашисты. Присмотрелся. Оказывается, там пулеметная и минометная точки. Наверное, для прикрытия болотины, которая в этом месте не достигает и пятидесятиметровой ширины.

Да, положение сложное. Можно ожидать вечера под лозовым кустом, чтобы потом под покровом темноты пробраться через фашистское кольцо. Но было всего лишь часа три дня. Солнце освещало и обогревало землю, поднимая испарину на болоте.

Вынул из кармана хлеб, грызу его и думаю с тревогой: «Ждать до ночи? А потом? Чем же лучше ночь? Теперь хоть все видно, да и бдительность врага может быть притуплена. А ночью и на засаду нарваться недолго. Наверное же, перекроют на ночь эту болотину. Как же быть?»

Будь что будет. Решил продвигаться днем, и немедленно. Встал во весь рост. Просмотрел свой путь на сотню метров, прощупал глазами шаг за шагом. Мелкий кустарник, кочки, болотные травы. «Никаких перебежек. Только ползком. Хоть медленнее, зато увереннее»,— решаю я.

Вынул пакет, засунул его за подкладку кепки, повернул ее козырьком назад, пистолет зажал в зубах и пополз между кочками по ржавой воде. Ползу медленно, осторожно, чтобы не шелохнулся кустик, не треснула ветка, не плеснула гнилая вода. Все бы ничего, но пистолет... Разве удержишь его в зубах? Челюсти устают, зубы ноют от зажатого металла. Держать в руке — плохо ползти, да того и смотри, что всадишь в болотную жижу. Засунул за ворот рубашки — выскальзывает. Что же делать? Ножом обрезал вокруг низ рубахи и прочно привязал петлей за кожух ствола и скобу! пистолета. Получилась своеобразная мягкая ручка. Взял в зубы. Другое дело.

Медленно преодолеваю расстояние. Когда на пути попадает подходящий кустик, отдохну минутку, приподнимусь, оглянусь вокруг, намечу маршрут — и снова в путь.

Прошло около часа, а расстояние прополз небольшое, еще только приближаюсь к бугорку над болотиной, где находятся огневые точки фашистов, которые я видел еще из лозового куста. Вот уже переполз тропинку через болото, которая связывает бугорок с сушей. Забрался в очередной кустик, отдохнул немножко и огляделся. Фашисты возятся на бугорке, шумят, гогочут. Их голоса раздаются, кажется, у меня над самым ухом. Им весело. Сюда еще не долетают партизанские пули, хотя впереди бой слышится уже отчетливо.

Снова определил себе маршрут метров на 40—50, пополз, вжимаясь в вонючую болотную жижу, то скользя по ней животом, то утопая по самое горло. Чем, выше трава, тем труднее пробираться. Малейшее неосторожное движение может привлечь внимание. По осоке ползти проще: потихоньку надвигаешься на нее, подминаешь под себя — и никакого шума, треска или шевеления верхушек, только уж больно режет она руки и босые ноги. На руках уже во многих местах сочится кровь, на ногах не вижу, но чувствую, что положение тоже незавидное: огнем горят.

Вот минул бугорок с фашистами. Их негромкий гомон и смех раздаются уже сзади. Теперь следует быть еще более осторожным. Болотина ведет к партизанскому расположению, и немцы, несомненно, наблюдают за ней. Ползу, зажав в зубах пистолет, как собака кость... Вдруг над самым ухом раздался какой-то странный протяжный звук, что-то зашипело. Я невольно приподнял голову.

Ужас... Волосы на голове поднялись дыбом, казалось, вот-вот кепка свалится с нее... В полуметре от меня, на уровне глаз, пружиной сжалась здоровенная сероватая гадюка. Приподняв голову и выгнув, как гусак, шею, она застыла в готовности броситься на своего врага.

Я окаменел, боясь не только шелохнуться — глазом моргнуть. Достаточно сделать малейшее движение, и змея бросится на меня. Она тоже замерла, уставившись на меня. Я хорошо знал, что любая змея всегда старается уйти от своего врага и бросается на него только в крайнем случае, если не сможет убежать или проспит опасность и враг окажется на критическом расстоянии от нее. На мое несчастье, видимо, проспала на солнышке и эта гадюка, а я оказался в крайне опасной близости от нее.

Смотрим один на другого, не моргая, сверлим друг друга глазами. «Ну, хватит, хватит. Уходи. Я тебя не трону,— мысленно прошу я гадюку.— Пропусти меня. Ты испортишь все мое дело. А там сотни людей могут погибнуть... Уйди с дороги».

И мне показалось, что она поняла мою мольбу. Даже, кажется, понимающе подмигнула, кивнула головой, осторожно повернулась, блеснула мне в глаза зеркальным лучом солнца, отраженным ее вороненым шлифованным телом, и, медленно спустившись на противоположную сторону кочки, заскользила по траве. Трава еле-еле шевелилась.

Глубокий вздох облегчения вырвался у меня из груди. Когда прошли напряжение и страх, я даже позавидовал змее: «Ох, если бы я умел так бесшумно и незаметно ползти...»

И снова шаг за шагом продвигался вперед. Надо мной стали свистеть пули, проноситься снаряды. Это был лучший признак, что приближаюсь к цели. Страшно устал. Добрался до густого широкого куста черемухи. Залез под него, прилег на травке. Воды здесь не было. Потянуло на сон. Борюсь с усталостью, стараюсь не уснуть. Выколупываю размокшие хлебные крошки из уголков кармана и бросаю в рот...

До моего слуха донеслось тарахтение телеги. Приподнял голову. Смотрю. С правой стороны болотца с горки спускается здоровенная, рыжая лоснящаяся на солнце бесхвостая лошадь, запряженная в повозку. На телеге лежит и нервозно дергает за вожжи немец, подгоняет неторопливого тяжеловоза. Только выдвинулась к болотине и повернула на обочину, как засвистели пули. Лошадь упала и забилась в предсмертных судорогах. Немец скатился с повозки, отполз, а затем вскочил и побежал.

Так, так. Значит, я уже в поле досягаемости партизанских пуль. Пригляделся хорошенько. Ба! Так это же немецкая линия обороны! Вон она: в двух-трех десятках метров от меня по правую и левую стороны. Я снова пополз, извиваясь между кочками и кустиками. Пули и снаряды свистят над головой. Все бурлит, как в кипящем котле. Сколько времени я ползу? Наверное, часа четыре, может, больше. Солнце уже клонится к закату. А я все ползу и ползу. Кажется, никогда не будет конца этому длинному и трудному пути.

Вот уже и лес. Время от времени приподнимаю голову, чтобы сориентироваться на местности, определить дальнейший маршрут и оглядеться, уточнить, не видно ли где партизан. Чувствую, что нахожусь уже в партизанском расположении. Пули не свистят над головой, а стрельба слышится позади. Но нигде никого не видно. Будто все вымерли.

— Стой, гад, не шевелись! — прошипел у меня над головой женский голос.

В одно мгновение пистолет оказался у меня в руке. Я повернул голову. В двух метрах от меня с карабином наизготове стояла наша партизанка Полина Лютенко. Я сразу узнал ее. Она была у нас в Ивановке в июне этого года, когда партизаны отряда Гурьева совершили неудачное нападение на Латыгово. Вспомнил, как Полина плакала вместе с другими девушками и моей мамой над погибшим в бою пулеметчиком Лешей Смердовым.

— Полина! Здравствуй! Я приполз к вам по заданию...

— Откуда ты взялся, сморкач! А ну, брось пистолет! — приказала она.

— Сама ты сморкачка! И пистолет не брошу,— поднимаясь, недовольно бурчал я, засовывая оружие за пояс.— Своих не узнаешь, что ли?.. Глаза повылезали...

— Повылезали, повылезали. Черт тебя узнает. Посмотри, на кого ты похож.

Я посмотрел на себя. Боже мой... Весь мокрый, в грязи, как свинья после лужи. На руках и ногах капельками сочилась кровь. Это проклятая осока виновата...

— Ну-ка скажи, чье ты задание выполняешь?

— Не нукай, не запрягла. А задание не чье-нибудь, а комбрига «Алексея»,— торжественно заявил я.— Веди к командиру Гурьеву.

— Голубок мой,— бросилась она обнимать меня.— Неужто комбриг нам весточку прислал! Вот радости будет! Пошли быстрее.

Через несколько минут мы были у Гурьева. Он встретил нас около землянки. Не успела Полина раскрыть рот, как я доложил:

— Товарищ командир отряда! Прибыл к вам по заданию командира бригады. Доставил пакет,— вынул его из кепки и передал ему.

— Спасибо, молодец! — кинулся он ко мне, схватил в объятия и поцеловал.— Как тебя зовут?

— Никак меня не зовут, товарищ командир! — ответил я.

— Хорошо, пусть остается секретом,— улыбнулся он.— Пошли в землянку.

Зашли. Там здорово пахло свежей хвоей и смолой. Посередине на четырех загнанных в землю столбиках был пристроен из расколотых кругляков стол. По обеим сторонам его — нары.

Иван Иванович вскрыл пакет, который мог уместиться в спичечной коробке. Несколько раз перечитал принесенное мною письмо.

— Да. Дела, дела,— в задумчивости проговорил командир отряда и отдал распоряжение своему ординарцу позвать Алексеева, Шинкоренка, Ваканова, Казанцева, Семенова, Егора и Павла Рахановых.

— Долго ты добирался до нас? — спросил Иван Иванович.

— Часов с семи или восьми утра! А полз, наверное, часов с трех дня.

— Ничего себе... Сейчас уже почти девять вечера... Чем бы тебя накормить?..

Он приказал дежурному принести чего-нибудь поесть. Тот пожал плечами. Гурьев заморгал ему и жестами показал на что-то. Я понял, что он требует найти что-нибудь.

— Продукты на исходе, патроны тоже,— как бы жалуясь, сказал он.— Три дня беспрерывных боев и бомбежек. Жмут беспощадно, гады. Коней доели. Столько народу кормить надо.

Я рассказал Ивану Ивановичу, каким путем добирался, как полз по болотине, как встретился со змеей, как партизанские пули уложили немецкую лошадь...

— Бр-р-р-р,— передернулся он.— Больше всего я боюсь змей. Когда-то укусила. Еле выжил. А вот насчет лошади — это интересно. Сегодня же ночью пошлю разведку по твоей тропе, а заодно и за мясом... Пригодится.

В землянку вошла его жена Мария Ивановна. Она быстро нашла два сухаря. Я съел эти сухари и кусочек сала, который принес дежурный, улегся на нары и задремал.

— Комбриг требует немедленно прорывать окружение... Фашисты подбрасывают свои войска со всех сторон... Готовятся двадцать второго — двадцать третьего августа перейти в решительное наступление... Стягивают силы... Информация достоверная... Сообщите соседям... Готовят кровавую расправу...— как молотком отдавались в моем сонном мозгу слова Гурьева, который информировал командный состав, срочно собранный в землянку.

Во сне я видел змею, которая все время старалась заползти вперед, то пугая своей настороженной позой, то заигрывая и ласково извиняясь за свой нетактичный поступок. Не один раз я просыпался в холодном поту.

— Ничего, ничего, спи,— гладила меня по вспотевшему лбу жена Гурьева.— Это сон, наверное, дурной приснился.

Иван Иванович сидел, склонившись над картой, окруженный уставшими, озабоченными партизанскими командирами и политработниками.

Утром Гурьевы угощали меня свежей жирной кониной.

— Это тот тяжеловоз. Разведчики принесли,— говорил Иван Иванович.— Ешь, предстоит нелегкая работа...

Пока я уплетал конину, командир кратко рассказал мне, как фашисты в начале второй декады августа блокировали партизан в треугольнике Витебск — Орша — Смоленск.

Народные мстители с боями отходили в глубь треугольника, еще не подозревая, что они окружены. Некоторым отрядам удалось прорваться сквозь цепи и выйти из блокады. Из алексеевцев оказались в фашистском кольце отряды Гурьева и Гайдукова, а также несколько рот из отряда имени Селиваненко. Командиры отрядов В. А. Блохин и А. С. Гайдуков в окружение не попали. Их перед самой блокадой вызвали в штаб бригады. Поэтому всеми алексеевцами, попавшими в окружение, командовал Иван Иванович Гурьев.

К концу дня 16 августа партизаны оказались в бабиновичских лесах зажатыми плотным вражеским кольцом. Алексеевцы закрепились около Бабиновичей на реках Лучеса и Верхута. Но не удержались на этом рубеже. Под напором превосходящих сил противника они вынуждены были отступить в лес и на его опушке занять оборону.

17 августа фашисты прекратили наступление. Они усиленно строили оборонительные линии, вели беспрерывную бомбардировку, артиллерийский и пулеметный обстрел окруженных партизан. Решительное наступление на народных мстителей, как и указывалось в доставленном мною письме комбрига, враг наметил на 22 августа.

И вот она, ночь с 20 на 21 августа. Когда начало вечереть, алексеевцы бесшумно снялись с обороны, сгруппировались по ротам. Были созданы три отдельные группы. Первую — из пяти человек — возглавлял политрук роты Егор Петрович Раханов. Она имела два ручных пулемета и три автомата, каждому бойцу дали по две-три гранаты. Вторая состояла из трех человек во главе с начальником штаба отряда Михаилом Алексеевым. В нее вошли пулеметчик и я. Третью возглавил командир роты Артем Исаевич Ваканов. Она насчитывала двадцать пять человек. В нее были подобраны обстрелянные, видавшие виды бойцы: Николай Дмитриевич Семенов, Борис Иванович Конюхов, уралец-пулеметчик Георгий Соколов, храбрая партизанская разведчица Полина Дмитриевна Лютенко, брат Артема Ваканова — Никита, четырнадцатилетний разведчик Ваня Рыжков, двенадцатилетний Доня Семашко и другие.

Первые две группы под покровом темноты должны были по болотине пробраться через немецкую оборону и залечь позади огневых точек противника по левую и правую стороны, чтобы в первый же момент уничтожить их. Группе Ваканова выпала сложная и трудная задача прикрывать отход, всеми силами задержать преследование алексеевцев, приковать к себе внимание противника.

Часов в одиннадцать вечера все три группы покинули исходные позиции и бесшумно двинулись по болоту на север между Бабиновичами и Степаненками. Группа Ваканова залегла и окопалась по обеим сторонам болота перед самой немецкой обороной, охватив ее полукругом. Остальные две группы пробирались дальше. Когда мы доползли до того места, где я встретился со змеей, группа Егора Рахакова повернула налево в тыл правого крыла противника, мы же втроем двинулись направо, на взгорок, в тыл пулеметному и минометному гнездам фашистов на их левом фланге.

Мы приблизились к огневым точкам противника на 25—30 метров. В кустах осторожно установили пулемет. Залег пулеметчик, залегли и мы: я с одной стороны, а Алексеев — с другой. Замерли, припав к земле. Решалась судьба попавших в железное кольцо народных мстителей. Мы должны подавить немецкие огневые точки, если будут обнаружены партизаны. Лежим, считаем минуты. Вот уже слышен осторожный шорох на болоте. Это алексеевцы выходят из окружения. Шорох слышен минуту, две, десять, двадцать... Я уж было подумал, что так бесшумно и удастся всем уйти. А вслед за ними и мы снимемся и оставим фашистов спокойно спать у оружия. Только так подумал и облегченно вздохнул, как началось...

Правее в нескольких километрах от нас со стороны шоссе Витебск — Орша разгорелся жаркий бой. Это народные мстители из бригад К. С. Заслонова, В. У. Бойко и К. В. Зюкова пошли на прорыв фашистской цепи в сторону Богушевского и Сенненского районов.

Всполошились и «наши подопечные». В небо взвились ракеты. В болотине стали видны четыре длинные цепочки партизан, выходящих из окружения.

Мы сразу же забросали гранатами пулеметное и минометное гнезда. Фашистский пулемет успел дать только короткую очередь, а минометчики не выпустили ни одной мины. Оставшиеся в живых каратели бросились бежать, но их уложили наши пули. Мы успешно выполнили свою задачу. Алексеев отдал приказ отходить вслед за выходящими из окружения партизанами.

Жаркий бой кипел в это время левее, куда направилась группа Егора Раханова, и сзади, где прикрывала отряд группа Ваканова.

Мы прошли уже более трех километров, а бой там еще гремел вовсю.

Позже стало известно, что группа Раханова забросала гранатами огневые точки противника и перебежками начала уходить к болоту. За нею увязались фашисты с соседнего рубежа, стали окружать. Раханов стоя ударил из ручного пулемета, но автоматная очередь прошила ноги политрука. Егор Петрович упал.

— Уходите немедленно, я прикрою вас!— приказал он.

Раханов отстреливался до последнего патрона. Гитлеровцы стали обходить героя, чтобы взять живым.

— Не выйдет, гады! — Он бросил последнюю гранату в подползавших фашистов, выхватил пистолет и... выстрелил себе в висок.

Так погиб храбрый партизан, пятидесятилетний коммунист Егор Петрович Раханов. До войны он работал председателем колхоза «Коммунар» Октябрьского сельсовета Лиозненского района. С первых дней оккупации вместе со своим братом Павлом, кадровым командиром Красной Армии, который, попав в окружение, вернулся домой, они ушли в леса, создали партизанскую группу, громили врага, а затем в начале 1942 года влились в партизанскую бригаду «Алексея». Егора Петровича назначили политруком, а Павла — командиром роты.

В ту ночь также вышли из окружения заслоновцы, на юг прорвались отряды Амельченко и Соколова, на восток — смоленцы, остатки бригад Бойко и Зюкова вышли за железную дорогу Витебск — Орша.

Вместе с алексеевцами я дошел до Лучесы, распрощался со своими боевыми друзьями и, круто повернув налево, пошел в сторону Сосновки. К обеду я уже был в деревне Волосово в гостях у дяди Осипа. Погостив немного, отправился домой.

Не один день пришлось партизанам, вырвавшимся из бабиновичского окружения, принимать бои и уходить от карателей. Тогда погиб и начальник штаба отряда Михаил Алексеев. Но в целом операцию партизаны выиграли. Немцы не смогли быстро перестроиться и предпринять преследование партизан, прорвавшихся в четырех направлениях. К тому же они не снимали блокады с бабиновичских лесов и начали прочесывание, надеясь, что часть партизан все же осталась в окружении.

Не сладко пришлось и группе алексеевцев во главе с Вакановым, которая прикрывала отход партизан. Фашистам удалось перерезать болотину и закрыть отход храбрецам, вызвавшим огонь на себя, чтобы дать возможность отряду вырваться из окружения. Оставшиеся в живых бойцы ушли в глубь леса, пытались найти в кольце какую-нибудь щель, но ничего не получилось. Фашисты гоняли их из одного сектора в другой, прижимая к шоссе Орша — Витебск, где был установлен плотный заслон. Семь дней голодные, изможденные партизаны уходили от преследователей. Их осталось 8 человек: Вакановы Артем и Никита, Соколов, Семенов, Лютекко, Конюхов, Доня Семашко и Ваня Рыжков.

У двенадцатилетнего Дони Семашки и четырнадцатилетнего Вани Рыжкова биографии только начинались, и начинались в суровые годы фашистского нашествия. Деревенские пареньки, бывшие воспитанники детского дома, добровольно пришли в партизанский отряд, чтобы мстить врагам за кровь и слезы Родины.

Артем Исаевич Ваканов и его брат Никита — мои земляки. Родились они в деревне Антуси, что в трех километрах от Ивановки. Артем был старший, 1918 года рождения. Он служил в Красной Армии. В первые дни войны сержантом вступил в бой с фашистскими захватчиками. Испытал горечь отступления, попал в плен, затем бежал и вернулся к родителям. В начале июля 1942 года вместе с младшим братом Никитой ушел в партизанский отряд Гурьева из бригады «Алексея». Никита был года на два старше меня, но учились мы с ним вместе с первого и до шестого класса, вначале в Церковищенской начальной, а затем в Скрыдлевской неполной средней школе, даже сидели за одной партой. Артем Исаевич в партизанах быстро проявил себя смелым и находчивым. Его вскоре назначили командиром роты.

Николай Дмитриевич Семенов (настоящая фамилия Завьялов) из Ленинграда. Он родился в 1915 году, служил в Красной Армии. Часть его стояла около Витебска, перед самой войной вместе со всеми выехал в лагерь под Лиду. Здесь Семенов 24 июня принял первый бой. Затем вместе с частью отступал до Минска, участвовал в боях. Попал в окружение, двигался в сторону Великих Лук в надежде выйти за линию фронта. Пришлось остановиться у знакомых в Витебске, а затем перебраться в деревню Шарки. В конце июня 1942 года Семенов встретился с Павлом Петровичем Рахановым и ушел в партизаны.

Полина Дмитриевна Лютенко родилась в 1920 году в Лиозненском районе. С 1936 года работала в Витебске на швейной фабрике «Знамя индустриализации», вступила в комсомол, а в 1938 году окончила автошколу и стала шофером на полуторке. На ней она и отступала в сторону Смоленска, везла военный груз, но немцы разбомбили колонну, и Полине пришлось вернуться к матери в деревню Ковали. Лютенко оказывала посильную помощь народным мстителям, ходила в разведку, а в мае 1942 года пришла к алексеевцам и вступила в партизанский отряд Гурьева.

Борис Иванович Конюхов, колхозник из Лиозненского района, в начале 1942 года пришел в партизаны, стал пулеметчиком и храбро сражался с врагом до соединения с Красной Армией. Сейчас живет в Витебске.

О Георгии Соколове почти ничего не сохранилось в памяти его боевых друзей. Известно только, что служил он в Красной Армии, уралец, попал в окружение, затем пришел к партизанам-алексеевцам, был отчаянным парнем и отличным пулеметчиком, в конце 1942 года погиб в бою с карателями.

Их осталось всего восемь. Они попали в западню. Дальше уходить некуда. Впереди шоссе, на котором плотной стеной стоит немецкая техника, а на обочинах ощерились дулами в сторону партизан пулеметы. По шоссе патрулируют фашисты с овчарками, позади — немецкая цепь. Как быть? Положение безвыходное. Но... Семенова осенила мысль. Вон прямо на бугорке среди редкого чистого леса лежит вывороченная комоватая развесистая ель.

— Давай, Артем, попытаем счастья, заберемся под нее, замаскируемся и будем ждать,— предложил он.— Обнаружат — примем последний бой. А вдруг да пронесет. Место неподозрительное.

Партизаны забрались под ель, залезли под ее ветки, установили два ручных пулемета, выбрали цели для автоматов, выложили перед собой оставшиеся гранаты, заняли круговую оборону...

А фашисты уже близко. Видны их зеленые мундиры, мелькающие между деревьями. Идут, переговариваются, автоматы наизготове. Два гитлеровца, громко разговаривая, прошли около самой ели. Каждый их шаг будто молотом отбивался в сердцах притаившихся партизан. Минут через пятнадцать прошла вторая цепь, уже менее настороженно, а за нею и третья...

Смеркалось. На шоссе, до которого было не более ста метров, все еще шумели фашисты, гудели моторы машин. Под этот шум партизаны незаметно для себя уснули мертвым сном...

Первым проснулся Николай Дмитриевич Семенов. Его поразило лесное обыденное спокойствие со звонким щебетаньем птиц. Хотя подкрадывалась осень, но птицы в этот день расчирикались основательно. Солнце поднималось над лесом, было уже часов восемь утра. Семенов разбудил остальных. Радость охватила людей. Свободно вздохнули народные мстители.

— Что ж, давайте, браточки, позавтракаем и в путь,— сказала Полина.

— А чем?

— Есть у меня НЗ.

Она вынула из-за пазухи маленький узелочек. Развязала. В одной стороне его было немножко соли, в другой — горсточка муки. Она брала пальцами и сыпала в семь протянутых рук по щепотке соли и муки. Партизаны осторожно и бережно слизывали каждую капельку соли, каждую мучинку...

— Вот и все, что было у меня в запасе и что я берегла до радостного дня,— сказала она.

— Ничего. Подкрепились хорошо. Попьем водички и в путь. Теперь-то уж до победы доживем, а после войны соберемся да и по рюмке водки выпьем...

Через семь дней с большими трудностями группа Ваканова добралась до бригады.

Отряд «Моряк»

С весны 1942 года южнее Витебска, в хотемлянском лесу, прочно обосновался один из боевых отрядов бригады «Алексея», которым командовал черноморский моряк Михаил Васильевич Наумов. Отряд так и называли отрядом Наумова, а чаще всего — «Моряк».

Бойцы в нем были все как на подбор, смелые, веселые, хорошо владеющие оружием и тактикой партизанской войны; большинство — комсомольцы. Командиру отряда только что исполнилось двадцать четыре года. Смоленский парень, он до войны окончил Демидовский сельскохозяйственный техникум, получил специальность агронома, работал в Понизовской МТС. Но его больше всего влекли не волны хлебных полей, а море с его беспокойным характером. В 1938 году Михаил Наумов поступил в Севастопольское артиллерийское военно-морское училище. Там его и застала война. Дрался с фашистами на кораблях Дунайской флотилии, затем на суше. Попал в окружение, по тылам противника в конце января 1942 года дошел до родной деревни Кошевичи Руднянского района и переступил порог отчего дома. Явился со своим другом-моряком. Мать Екатерина Митрофановна с месяц откармливала своего сыночка и его друга, лечила их от разных хворей, которые прилипли к ним за долгий путь от Черного моря до смоленской деревушки.

В конце марта Михаил и его товарищ под покровом ночи ушли из деревни, намереваясь перейти линию фронта. Комсомольская совесть не позволяла отсиживаться в домашнем тепле. Долг перед Родиной звал к оружию, чтобы стереть с лица земли фашистскую гадину.

В Слободском районе они встретились с командиром партизанского отряда «Родина» Алексеем Федоровичем Данукаловым. Им понравился командир. И ему по душе пришлись эти молодые моряки. Они стали партизанами. Вскоре отряд перешел в Лиозненский район, разросся. Его преобразовали в бригаду. Михаилу Васильевичу Наумову поручили сформировать партизанский отряд, назначив его командиром. Комиссаром стал Николай Иванович Шерстнев.

Николай Иванович — ровесник Великого Октября. Родился он 7 ноября 1917 года в семье лиозненского крестьянина в деревне Ковалево. Как и все, учился, служил в Красной Армии. Участвовал в финской войне. Там такого военного борща хлебнул, обильно заправленного пороховым дымом, что в 1940 году был начисто снят с военного учета. После демобилизации работал помощником прокурора в родном районе. А тут на тебе — фашистская оккупация. Коммуниста Шерстнева оставили для работы в тылу врага. И вот его назначили комиссаром во вновь создаваемый отряд Михаила Наумова.

Когда в бригаде встал вопрос о направлении боевого партизанского отряда под самый Витебск, в опасное место переплетения важнейших транспортных артерий, выбор пал на тогда еще маленький отряд Наумова.

— Лучшего отряда не найти. Ребята все — молодцы, да и командир их — побывавший в переделках, видавший виды матрос,— предложил Данукалов.

— Правильно, комбриг! Это надежные ребята,— поддержали его комиссар и начальник штаба бригады.

Задание командования партизаны восприняли как величайшую честь и доверие и старались быть достойными его. Отряд вскоре перешел в хотемлянский лес. Как ни старались фашисты выбить партизан из этих мест, ничего не получилось. Прижмут в смоленском треугольнике дорог — отряд уходит за оршанское шоссе, насядут там — Наумов со своими ребятами перебирается за железную дорогу. И не успеют фашисты вернуться на сбои базы, как партизаны снова в хотемлянском лесу, а отсюда рукой подать до всех важнейших транспортных артерий врага, здесь рядом Витебск, все пригородные коммуникации и аэродром.

Не было того дня и ночи, чтобы народные мстители не совершили диверсий. То они пустят под откос воинский эшелон или из засады обстреляют фашистскую колонну, то немецкие танки или машины взлетят на воздух, подорвавшись на партизанских минах, то вражеский гарнизон сотрут с лица земли, то подберутся к самому Витебску и обстреляют аэродром, подожгут самолеты или склад с горючим, взорвут боеприпасы. А бывало и рейдом пройдутся по соседним Богушевскому, Сенненскому и Бешенковичскому районам, сметая на пути гарнизоны, нагоняя страх на фашистов и их прихвостней, поднимая дух советских людей.

К партизанам шла молодежь, шли комсомольцы. Отряд рос не по дням, а по часам за счет ребят из окрестных деревень, красноармейцев и командиров, бежавших из плена или попавших в окружение. Михаил Васильевич лично отбирал пополнение, проверял каждого на выносливость, хладнокровие, меткость стрельбы. Зачислялись только подготовленные люди. Так, в первый же день прибытия в хотемлянский лес в отряд влились комсомольцы деревни Лососино Феликс Крыжевич и его друзья Нил Денисов и Василий Кривонощенко, потом Сергей и Григорий Цурановы, Ростислав Петренко, Антон Денисов и Николай Базыленко. Вслед за ними вступили в отряд студент третьего курса Витебского швейно-текстильного техникума, будущий пулеметчик и поэт Дмитрий Махлаев и его товарищи из деревни Осиповщины Иван Кузьменков, Александр Шепятовский, Владимир Соловьев, Давыд Дементей и многие другие. Вскоре в отряде уже было около двухсот человек.

Командир бригады Алексей Федорович Данукалов постоянно следил за действиями отряда «Моряк», радовался его боевым успехам, старался помочь дельным советом, добрым словом. Он нацеливал командира на Решение важнейших задач, имеющих существенное значение для дела, предостерегал от мелочных, но заманчивых налетов и лихачества.

Комбригу одинаково были дороги отряды П. М. Антипова и М. П. Ахмедчика, Г. Г. Огиенко и В. А. Блохина, М. М. Клименкова и И. И. Гурьева, А. С. Гайдукова и Б. П. Золотова и других. Все они не давали дремать фашистам. Но к отряду Наумова он относился по-особому. То ли потому, что командир здесь был моложе всех, то ли потому, что отряд находился под самым носом у противника и беспрерывно наносил удары по его коммуникациям. Ему всегда доставалась лишняя тысяча патронов или десяток килограммов взрывчатки. Комбриг направлял в этот отряд и хорошо подготовленных людей.

Прибыла из-за линии фронта группа подрывников. Алексей Федорович Данукалов лично отобрал пять человек — коммуниста Владимира Князюка, комсомольцев Лидию Шумскую, Анатолия Кастузика, Георгия Милошевского и Анатолия Сковородко — и направил их в отряд Наумова. Они стали костяком группы подрывников отряда. Командиром ее назначили комсомольца из деревни Лососино Феликса Крыжевича. Сюда потянулась молодежь, которую привлекало не только хорошее знание подрывниками оружия, взрывных средств и приемов организации диверсий, но и то, что здесь были посланцы Большой земли.

Командир отряда радовался этому, всячески поощрял тягу бойцов к знаниям, к изучению приемов борьбы с врагом. Он подзадоривал, подталкивал молодых партизан настойчивее изучать военное дело.

— Ну что же ты, Сережа, с опаской посматриваешь на эти адские машинки,— говорил он недавно прибывшему в отряд комсомольцу Сергею Шабашову.— Для своих они не такие уж и страшные, особенно если изучить их механизм и узнать характер. Они становятся покорными, а для врагов — это смерть. Не бойся, Сережа, попроси «Оксану» — она тебя научит, как обращаться с ними.

И «Оксана» (партизанская кличка Лидии Шумской) учила, учила Сережу Шабашова, Петю Королева, Васю Кривонощенко, Женю Шапурова... Обучали этой опасной профессии и Милошевский, Кастузик, Князюк, Скогородко. Особенно ребята старались попасть в ученики к «Оксане». Да и кто не пожелает учиться военному мастерству у этой красавицы, на которую все заглядывались. Стройная, ладная, вокруг головы венком уложена толстая коса. А глаза! Как угольки, горят они под красивыми бровями, прожигая собеседника. Казалось, она ими видит насквозь и еще на пять километров дальше. А уж хохотунья была! Как зальется смехом, да так искренне, так от души, так привольно, что сразу забудешь о тревожных военных днях, полных опасностей, подстерегающих тебя на каждом шагу, за каждым кустом. Невольно, кажется, переносишься на деревенскую вечеринку или вечер старшеклассников, где вот-вот грянет музыка и закружатся пары в вихре беззаботных танцев. А как пела «Оксана»! И русские, и белорусские, и украинские песни. Пела она так задушевно, что заслушаешься...

«Оксана» родилась в Белоруссии. Отец ее коммунист с 1918 года, в гражданскую войну был заместителем комиссара 1-го полка 6-й Чонгарской кавалерийской дивизии по комсомолу, участвовал в боях с беляками. Боевой поход закончил в Крыму. Потом работал на различных руководящих постах. «Оксана» в 1941 году окончила в Днепродзержинске среднюю школу, не догуляла выпускной вечер — началась война. Потом эвакуация, работа на заводе в Енакиево, затем в Чусовой Пермской области. В начале 1942 года член ВЛКСМ Лидия Шумская явилась в горком комсомола и прямо к первому секретарю Вере Любимовой:

— Не могу я так больше. Враг топчет нашу землю. Хочу на фронт,— решительно заявила она.

Секретарь горкома вначале отговаривала, а потом согласилась. Тем более что перед ней на столе лежала телеграмма ЦК ВЛКСМ о необходимости подобрать добровольцев, знающих языки народов оккупированных районов страны. А Лида отлично знала белорусский и украинский. Вскоре она уже училась действовать в тылу врага. А в июле прибыла в отряд Наумова.

Учились партизаны в свободное время. А как только солнце клонилось к закату, группы партизан отправлялись на выполнение боевых заданий.

Никогда не забудет Петр Иванович Королев, в то время еще новичок в партизанском отряде, как командир объявил, что сегодня на выполнение рискованного задания на железную дорогу Витебск — Смоленск идет тройка комсомольцев: «Оксана», Георгий Милошевский и Петр Королев.

— Старшей назначается «Оксана». Надеюсь, никто не возражает, все согласны? — спросил Наумов.

— Согласны, товарищ командир отряда! — громче всех ответил Королев.

Он не раз мечтал принять участие в подобной операции против фашистов. А тут такое счастье подвалило — идти на задание вместе с «Оксаной». Радость-то какая! Королев чувствовал на себе завистливые взгляды товарищей. Многие ребята по уши были влюблены в эту храбрую девушку. Чего греха таить, мне тоже она нравилась. Хотя я видел ее всего несколько раз, да и был еще сущим пацаном, втайне не раз вздыхал по «Оксане».

С завистью и тревогой провожали ребята группу комсомольцев на боевое задание. Многие из них в эту ночь не ложились спать, вслушивались в каждый шорох, каждый звук ночи. И когда в стороне железнодорожной станции Крынки послышался раскатистый взрыв, все вздохнули с облегчением.

— Задание выполнено, товарищ командир! Эшелон пущен под откос,— доложила утром «Оксана» Наумову.— Ребята держались храбро. Королев проявил себя настоящим бойцом.

Петя Королев покраснел как маков цвет. Похвала «Оксаны» пришлась по душе, это было высшей наградой молодому партизану.

В начале августа отряд «Моряк» неоднократно вступал в бой с карателями, загонявшими партизан в бабиновичские леса. Он с тыла нападал на фашистские цепи, потрепал врага и в районе деревень Заболотье и Дербица, атаковал гарнизон в деревне Клевцы, убил там начальника полиции, громил гитлеровцев в деревнях Погостище, Вороны и Ковалево.

Партизаны отряда «Моряк» молниеносно появлялись там, где меньше всего их ждали Браги, храбро дрались и умели отойти организованно и быстро, обойти расставленные оккупантами ловушки и сами заманить фашистов в западню.

Часто были удачи. Но случались и неудачи, промахи и досадные просчеты. Приходилось иногда не только пожинать плоды победы, но и переживать горечь поражений, хоронить боевых товарищей, с которыми сдружились, срослись сердцами и помыслами, делили хлеб и табак, патроны, радости и невзгоды. Война есть война. Здесь не бывает одних побед. Всякое случается. Но в конце концов побеждают те, кто более трезво оценивает обстановку, детально изучает положение, возможные варианты схваток, кто объективно и трезво оценивает свои силы и так же объективно взвешивает силы врага, не умаляет его возможностей, не считает его глупее себя.

Активные действия народных мстителей на важнейших коммуникациях противника заставляли фашистов принимать срочные меры по охране дорог, отвлекая на это часть войск. Вскоре после неудавшейся попытки разгромить партизан в бабиновичских лесах враг решил нанести удар по отряду «Моряк», очистить от него предместье Витебска. Гитлеровцы создали новые гарнизоны, усилили патрульную службу. Вот уже появились и укреплены гарнизоны в Билеве, Воронах, Заболотинке, Крынках, Медведке, Крестьянке, Еремине, Подберезье, Васютах, Языкове, Осиновке... На них возлагались обязанности обеспечить безопасность движения по железным и шоссейным дорогам. Но партизаны под самым носом у фашистов проникали во все уголки.

Народные мстители действовали в своем районе непрерывно и неуловимо. А тут еще им на помощь пришел отряд имени Селиваненко под командованием Васйлия Александровича Блохина, который разместился совсем рядом в лесах Чистика. Этот отряд пополнился за счет вышедших из бабиновичского окружения небольших групп партизан из отряда Гайдукова и бригады Зюкова.

В конце сентября гарнизоны противника, расположенные вокруг хотемлянского леса, начали получать пополнение. Стало ясно, что враг готовит удар. Все окрестности наводнились фашистскими солдатами и полицаями. Главные силы скапливались в гарнизонах деревень Вороны и Еремино, что расположены недалеко от Витебска на смоленском шоссе. Там же находился и штаб противника.

Михаил Васильевич Наумов собрал партизанских командиров. Пришли комиссар отряда Николай Иванович Шерстнев, начальник штаба Валей Валерьянович Имангулов, командиры рот, политруки.

— Что делать дальше будем? — обратился командир к собравшимся.— Ждать, пока фашисты организованно возьмутся за нас, или дадим бой первыми?

— Первыми! По одиночке бить их! — зашумел совет.

— Никто не возражает против такого решения? — спросил командир.

— Никто!

— Тогда все по местам, готовьте подразделения к. выступлению.

Операция была разработана детально. Главный удар должен быть нанесен по Еремино. На этот участок бросались основные силы отряда. Кроме того, рота Павла Спириденка получила приказ не дать возможности фашистам перебросить подкрепление из Стасева, а рота Георгия Лисиченка — прикрыть дорогу на Витебск.

Под покровом темноты отряд под командованием Михаила Васильевича Наумова вышел на боевое задание. В назначенное время все роты заняли исходные позиции. В час ночи 2 октября они дружно ринулись на фашистские укрепления, смяли противника, не успевшего еще занять оборону. Вылавливали разбежавшихся по деревне Еремино вражеских солдат и полицаев. Завязалась перестрелка и со стороны Стасева. Это рота Спириденка преградила путь спешившему к немцам подкреплению.

Гитлеровцы отступили в сторону Витебска. Их преследовал отряд «Моряк». Рядом с Михаилом Васильевичем бежали автоматчики Александр Корнеев, Василий Кривонощенко и Георгий Милошевский, чуть позади — Петр Королев с группой партизан. Вот уже и конец деревни. Впереди слева остался один дом, а правее по обочине дороги стоял подбитый танк. За угол дома метнулось несколько серых фигур.

— Корнеев! Милошевский! Кривонощенко! Обойти дом справа! — приказал командир.

Александр, Георгий и Василий кинулись вправо, чтобы перехватить убегающих фашистов. Командир и несколько бойцов побежали прямо. Только поравнялся Наумов с крайним домом, как из-под танка застрочил пулемет. Михаил Васильевич выхватил гранату и бросил ее под танк. Пулемет замолк. Но из-за угла фашисты выкатили другой. Очередь прошила грудь командира. Заговорили автоматы и пулеметы у обочины дороги, снова ожил пулемет под танком. Все это случилось так неожиданно, что атака партизан захлебнулась. Храбрый командир Михаил Васильевич Наумов, Мишка-моряк замертво упал на дорогу, широко раскинув руки, зажав в одной из них автомат. Казалось, он собирается плыть по морю.

Партизаны пытались подползти, утащить тело своего командира, но противник вел настолько плотный огонь, что нельзя было от земли оторваться. Милошевский, Королев и Кривонощенко приблизились по канаве метров на двадцать, но были обнаружены фашистами и еле уползли. К тому лее к немцам подошло крупное подкрепление из Витебска. Залегшая рота Лисиченка не смогла удержать противника на бронетранспортерах. Отряду пришлось отступить из Еремино и, что прискорбнее всего, оставить там тело своего командира.

Партизаны ушли в хотемлянский лес. Полетела тревожная весть в штаб бригады. Алексей Федорович Данукалов побледнел, узнав о гибели своего любимого Мишки-моряка. Отряду было присвоено наименование «Моряк», командиром его назначили начальника штаба отряда «Победа» Дмитрия Матвеевича Коркина, который ранее являлся первым старшиной алексеевской бригады. Отрядам имени Селиваненко и «Моряк» поставили задачу окружить Еремино, уничтожить его гарнизон и вынести тело погибшего командира. Было приказано похоронить Михаила Васильевича Наумова со всеми воинскими почестями в хотемлянском лесу, откуда долгое время отряд наносил удары по врагу.

Фашисты понимали, что партизаны не оставят труп своего командира на поругание врагам, придут, попытаются отбить его. Вот они и готовились встретить народных мстителей огнем. Тело Наумова специально никуда не убирали. Сняли с него кожанку и скинули в канаву, нарочно небрежно присыпали землей так, что руки и ноги находились на поверхности. Не тронули враги партизанского разведчика Василия Леонтьевича Кривонощенко, который переоделся в крестьянскую одежду и дважды прошел через деревню, хотя был опознан предателем. Гитлеровцы ждали появления партизан и уже предвкушали победу. Они устроили настоящую ловушку: с наступлением темноты расставили огневые точки, заняли круговую оборону вокруг присыпанного землей тела Наумова. Но расчеты врага оказались липовыми.

Два партизанских отряда с четырех сторон ударили по фашистскому гарнизону. Засада у тела Наумова была отрезана от основных сил противника. На нее как бы и не обращали внимания. Для страховки, чтобы фашисты из засады не ударили по партизанам с тыла, был оставлен взвод Арменака Карапетовича Парнакьяна, храброго сына солнечной Армении. Остальные силы партизан ринулись на фашистов, находившихся в центре Еремина. Забросали гранатами дзоты, подавили пулеметные гнезда, прорвались через окопы и проволочные заграждения. Гарнизон был уничтожен.

Не выдержали нервы у фашистских вояк, сидевших в засаде около тела Наумова. Они стали отступать в сторону Витебска, но попали под автоматные и пулеметные очереди партизан из отряда имени Селиваненко, которых возглавлял политрук роты Александр Александрович Урзов.

Партизаны забрали тело Михаила Васильевича Наумова, бережно уложили на носилки и впереди отрядов посменно несли его на руках до самого хотемлянского леса. В четыре часа ночи уже были в деревне Голиково. На рассвете гроб с прахом храброго командира был установлен на повозке в центре деревни. Через каждые пять минут менялся почетный караул. Партизаны и крестьяне без головных уборов проходили мимо, отдавая последний долг любимому командиру. Местные жители возлагали на гроб и повозку цветы и венки, оплакивая этого замечательного человека.

На повозке у гроба сидела и горько плакала жена Наумова. Женился Михаил Васильевич всего несколько месяцев назад на партизанке Анне Макаровне Матвеевой из деревни Ганьково. На похоронах Наумова не было никого из его родных. Судьба их разбросала по свету. Когда Михаил весной сорок второго ушел из дому, а потом возглавил партизанский отряд, слухи об этом дошли и до Руднянского района. Донеслись они и до немецких властей. Над семьей Наумовых нависла угроза. Тем более что два старших брата Михаила — Николай и Петр — еще задолго до войны добровольцами ушли в армию и служили в авиации. Михаил с группой партизан несколько раз ночью заезжал навестить родных, что тоже не могло остаться незамеченным. Дома оставалось четыре человека: отец Василий Наумович, мать Екатерина Митрофановна, сестра Шура да девятилетний брат Володя.

Когда полицаи пришли, чтобы арестовать семью моряка, Василий Наумович метнулся за сарай, оттуда по огородам — к кустам. И поминай как звали. Он добрался до линии фронта, перешел ее и оказался в штабе 4-й ударной армии. Там поработал немного по хозяйству при штабе, затем его, как старика, эвакуировали в глубокий тыл. А Екатерину Митрофановну, Шуру и Володю арестовали. Их вели в Рудню. Но, к счастью, сопровождал их полицай, который когда-то был одноклассником Михаила и всегда списывал у него контрольные.

— Ладно,— сказал он.— Отпущу вас подобру-поздорову на все четыре стороны. Убирайтесь, но больше на глаза никому здесь не попадайтесь. Скажу, что пристрелил по дороге... Вам лучше в партизанскую зону... Вон в том направлении,— показал рукой полицай и поскакал на лошади, оставив растерявшихся пленников.

Так и пошли без куска хлеба, без узелка в руках скитаться по деревням мать с двумя детьми. Но вскоре Шура категорически заявила, что пойдет в партизаны. И ушла, взялась за оружие. Мать же с малолетним сыном так и бродила по деревням до самого прихода советских войск...

Когда взошло солнце, все уже было готово к похоронам командира. Через час процессия должна покинуть деревню и отправиться на лесную поляну, где под дубом желтел песок от свежевырытой могилы. Построились партизаны, пришли старики, женщины и Дети.

Но что это такое? Раз за разом оттуда, где находился дозор, раздались три винтовочных выстрела — сигнал тревоги. Почти одновременно затрещали два автомата, затем все слилось в автоматной и пулеметной трескотне.

«Оксана» была в дозоре. Она взобралась на противопожарную лесную вышку на опушке, в двух километрах от деревни, зорко вглядывалась в даль, откуда могли появиться фашисты. Никого не было видно. И вдруг в двухстах метрах от себя она заметила какую-то серую цепь, передвигающуюся по полю. «Оксана» прицелилась, выстрелила. Она еще два раза выстрелила и сползла с вышки.

Почти одновременно с «Оксаной» врага заметили партизаны отряда имени Селиваненко Николай Семенов и политрук Александр Урзов. Они возвращались с задания и оказались всего в каких-нибудь семидесяти метрах от вражеской цепи. Залегли и открыли огонь по фашистам. Несколько правее от них находились бойцы отряда «Моряк» Василий Пирогов, Василий Кривонощенко, Петр Королев, Арменак Парнакьян и Дмитрий Махлаев. Они тоже открыли огонь. Немцам не удалось бесшумно подобраться и окружить партизан, которые готовились к похоронам моряка.

Отдавалась команда за командой. Рота за ротой проходила перед гробом Михаила Васильевича Наумова и спешно отправлялась на помощь группе храбрецов, ввязавшихся в бой с крупным отрядом противника. Завязалась ожесточенная схватка.

Под беспрерывные пулеметные и автоматные очереди и разрывы мин траурный кортеж двинулся в сторону хотемлянского леса; там, на полянке среди дубняка, партизаны осторожно опустили в могилу гроб с прахом прославленного партизанского командира Михаила Васильевича Наумова, Мишки-моряка. Вырос холмик земли, который весь покрылся венками. Прощальный салют влился в грохот боя с фашистскими карателями.

Хозяйственная часть ушла в глубь леса, а боевые подразделения кинулись навстречу нарастающей канонаде, туда, где сражались их товарищи. Целый день длился жаркий бой партизан-алексеевцев с превосходящими силами противника. Много вражеских трупов осталось на подступах к хотемлянскому лесу. Погибли и три бойца из отряда «Моряк»: Владимир Сметанин, Пимен Тишутии и Николай Моисеев.

Под покровом ночи партизаны отрядов «Моряк» и имени Селиваненко покинули хотемлянский лес и за ночь перешли в расположение штаба бригады «Алексея».

Не верилось партизанам, что нет больше в живых храброго командира Михаила Васильевича Наумова. Все так живо напоминало о нем. Казалось, всюду чувствуется его дыхание. Вот и сейчас привезли и вывесили в центре деревни бригадную рукописную газету «Клич партизана» № 8 от 25 сентября 1942 года. Газета в бригаде выходила ежемесячно. Ее редактировал храбрый партизан и толковый журналист С. Свиридов.

Газету обступили партизаны. Им сразу же бросилась в глаза заметка Наумова, помещенная в центре страницы. В ней говорилось:

«Отбили охоту кушать

Полицейские, как голодные собаки, рыщут по колхозам, рвут, хватают, что попадает им под руку. Особенно у предателей волчий аппетит на колхозный хлеб.

21 сентября группа полицейских, вооруженная пулеметами и винтовками, приехала в д. Мисьники и начала забирать у колхозников хлеб. Об этом узнали наши партизаны и напали на грабителей.

Полицейские, застигнутые врасплох, с перепугу бросили автомашину, стали удирать. Но меткие партизанские пули навсегда отбили охоту кушать у трех предателей. Нам достались трофеи: ручной пулемет, две винтовки, а также автомашина-полуторатонка.

М. Моряк».

Этот последний печатный разговор Михаила Васильевича со своими боевыми друзьями перешагнул десятилетия и навсегда представился посетителям Белорусского государственного музея истории Великой Отечественной войны.

На земле витебской пламя партизанской борьбы вспыхнуло в первые же дни фашистской оккупации. Еще до прихода немцев Витебский обком партии создал инициативные группы, выделил для подпольной работы в тылу врага партийных, советских и комсомольских работников, коммунистов и комсомольцев. Они явились костяком будущих партизанских отрядов и подпольных организаций. Первым начал активную деятельность отряд Миная Филипповича Шмырева (батьки Миная), который затем был преобразован в 1-ю Белорусскую партизанскую бригаду.

А как родилась партизанская бригада «Алексея»?

В грозные июльские дни 1941 года на смоленской земле советская танковая рота, истекая кровью, вела ожесточенный бой с фашистскими танками и артиллерией, попала в окружение. Были израсходованы все боеприпасы, кончалось горючее. Оставшийся в живых политрук Алексей Федорович Данукалов приказал бойцам на полном ходу спустить танки в болото, а самим собраться в кустах над оврагом. Там, в районе Кардымова, политрук поставил танкистам задачу пробиваться за линию фронта. Пошли на восток, обходя фашистские гарнизоны, уклоняясь от боев, а где и прокладывая себе дорогу штыком и гранатой. По пути к танкистам примыкали бойцы и командиры из других частей, оказавшиеся в окружении.

В Слободской район Смоленской области группа Данукалова пришла окрепшей, сплоченной, имевшей уже опыт ведения боев в тылу врага. В ней насчитывалось около пятидесяти вооруженных бойцов. Здесь она встретилась с группой инструктора Витебского подпольного обкома партии Трофима Васильевича Павловского, а вскоре к ним примкнули еще группы лейтенанта Александра Грабовского и старшего сержанта Петра Антипова. Собралось уже около ста человек. Из них и создали партизанский отряд. Командиром единодушно избрали Алексея Данукалова, комиссаром — Александра Грабовского. Имя отряду дали «Родина». Вначале он действовал самостоятельно, а затем вошел в смоленскую партизанскую бригаду «Бати».

Отряд совершал рейды по тылам врага, нападал на фашистские гарнизоны и колонны войск, организовывал диверсии на шоссейных дорогах Смоленщины. Слава о боевых действиях отряда «Родина» быстро распространялась в округе. К отряду потянулись партизанские группы, созданные, местными коммунистами и комсомольцами, а также попавшими в окружение бойцами и командирами Красной Армии.

Из женщин первой к алексеевцам, как называли себя партизаны «Родины», пришла Мария Яковлевна Горохова. Ее назначили сестрой милосердия и разведчицей отряда. Так и прошла она весь тернистый путь от зарождения бригады до соединения с войсками Красной Армии.

Отряд рос с каждым днем и уже к концу года превратился в крупную боевую единицу в тылу врага.

Расширилась его зона деятельности. От Слободского района Смоленской области она пролегла через Суражский и Лиозненский районы и приблизилась к Витебску. В начале 1942 года партизаны-алексеевцы совместно с войсками Красной Армии участвовали в освобождении Слободы (ныне Пржевальск) от фашистских оккупантов и проявили себя настоящими воинами.

В апреле 1942 года согласно указаниям Витебского подпольного обкома КП(б)Б на базе отрядов «Родина», «Крепость» и «Гроза врагам» была сформирована партизанская бригада. Командиром ее назначили Алексея Федоровича Данукалова, а комиссаром — Трофима Васильевича Павловского. Но вскоре Павловский погиб. Бригада полностью перешла в Белоруссию и расположилась на территории Аиозненского и Суражского районов. Здесь комиссаром бригады назначили секретаря Аиозненского подпольного райкома партии Апанаса Тимофеевича Щербакова. За бригадой закрепилось наименование «Алексея». К ней присоединились партизанские группы, созданные командирами и политработниками Красной Армии, попавшими в окружение: Н. В. Селиваненко, В. К. Солодовниковым, Ф. И. Плоскуновым и И. И. Старовойтовым, И. П. Казанцевым, В. А. Блохиным и П. А. Казаковым, П. В. Чернецовым и другими.

Алексеевцы начали расширять зону действий. Отряды бригады нападали на фашистов в Слободском, Касплянском и Понизовском районах Смоленской области, Суражском, Лиозненском, Оршанском, Богушевском и Витебском районах Витебской области. Партизанские дозоры доходили до окраин Витебска.

30 мая 1942 года алексеевцы столкнулись с регулярными немецкими частями в деревнях Новый Стан и Ордеж. Бой длился пять часов. Со стороны противника участвовали 2 батальона пехоты, 3 бронемашины и 2 танкетки. Потеряв много солдат и офицеров, враг отошел.

Вскоре партизаны бригады провели ряд других операций. Из засады у деревни Фокино они разгромили колонну фашистов, на дорогах Понизовье — Яновичи а Яновичи — Сураж уничтожили 7 вражеских машин с живой силой, продовольствием и боеприпасами, изгнали фашистов из деревни Клевцы, провели удачную диверсию на шоссе Витебск — Смоленск недалеко от деревни Вороны, пустили под откос вражеский эшелон в районе станции Выдрея.

«10 июня 1942 года из витебской фельдкомендатуры в бригаду «Алексея» на автомашине уехали шесть военнопленных во главе с И. С. Волковым (подлинная фамилия Рапопорт). Полевая жандармерия объявила розыск. Во все гарнизоны области полетело срочное сообщение: «Крытая машина марки «Оппель», мотор № 37653, с желтым треугольником на левом переднем крыле и на дверях, 10.06.42 г. была использована 6 членами рабочего взвода военнопленных для побега из Витебска. Беглецами являются: Бреев Иван, сильного телосложения, волос темный; Сахаров Сергей, маленький, свежее розовое лицо, русый; Шпартюк Николай, маленький, хилый, темный цвет лица и волос; Стародубов Алексей, высокий, стройный, здоровый цвет лица, разговаривает медленно и монотонно, что сразу бросается в глаза, темно-русые волосы; Третьяк Сергей, высокий, сильный, шрам на левой стороне лица сверху, темные пышные волосы; Волков Илья, среднего роста, крепкий, полное бледное лицо, волос слегка русый, хорошо говорит по-немецки. Удравшие имеют свидетельства и нарукавные повязки учреждения с полевым номером 30924. Сообщение посылать в полевую комендатуру 815(у), полевая жандармерия.

Вейнгардт, штабс-фельдфебель полевой жандармерии».

Коллективный побег военнопленных среди бела дня из гнезда фашистских карателей произвел большое впечатление в городе. Распространялись самые фантастические версии. Гитлеровцы учинили допрос всем военнопленным, работавшим при фельдкомендатуре, арестовали многих жителей, но так и не могли ничего добиться.

Тогда они стали распускать слухи, что беглецы пойманы. Но этому никто не верил»[1].

На самом же деле Волков (Рапопорт), Бреев, Сахаров, Шпартюк, Стародубов и Третьяк умчались в Суражский район и в деревне Поддубье встретились с партизанами-алексеевцами, влились в бригаду. Илья Савельевич Рапопорт (Волков) вскоре стал начальником разведки бригады и командиром бригадного взвода разведки. Его товарищи тоже честно воевали с фашистскими оккупантами в дружной семье алексеевцев. Третьяка сразу же назначили командиром роты, а после тяжелого ранения самолетом отправили за линию фронта. Сахарова вскоре после побега из плена тоже назначили командиром партизанской роты. Он храбро воевал, но погиб в 1943 году. Стародубов и Шпартюк стали пулеметчиками, беспощадно громили фашистов. Они полегли в неравном бою с гитлеровцами. Боец Иван Бреев тоже не дожил до Дня Победы. Он погиб в Ушачском районе.

Илья Савельевич Рапопорт (Волков) много сделал для укрепления бригадной разведки. Были установлены надежные связи в Витебске, Сосновке, Сураже, Лиозно, Богушевске, Осинторфе, Яновичах, Выдрее и других гарнизонах врага. Наши разведчики совместно с подпольщиками совершили много славных дел. Благодаря хорошо поставленной разведке бригада провела немало дерзких операций. Приведу один случай.

В Дыманово стоял сильный фашистский гарнизон. Туда заслали алексеевцы свою разведчицу Любу Зиновенко. Она вскоре устроилась работать на почте. Коменданту гарнизона, немецкому майору, приглянулась красивая девушка. Он начал обхаживать Любу: приносил ей шоколад, конфеты, консервы, угощал коньяком. Она будто была довольна, только не разрешала себя поцеловать. Майор приглашал ее в кино и на танцы. Люба вздыхала:

— Тети боюсь. Она очень злая. Увидят люди — тетя убьет меня.

— Пойдем на опушку леса. Там никто не увидит,

— Ой, партизан боюсь!

— Здесь партизан нет. Они не посмеют сюда и приблизиться.

Сделав вид, что она обдумывает предложение, Люба долго молчала. Потом сказала:

— Хорошо. Завтра после обеда я приду к трем часам вон в тот густой ельничек...

— Молодец! Я возьму тебя замуж. Поедем в Германию.

В назначенный час Люба пришла. Майор ее уже ждал. На прогалинке было разостлано одеяло. Комендант достал коньяк, наполнил обе рюмочки. Чокнулись. Немец стал приближаться к девушке. В этот момент тупой удар свалил его. Майору связали руки, засунули в рот кляп... Он лупил глаза, видимо, ничего не мог сообразить. Перед ним стояли три партизана с автоматами.

— Ну, завоеватель,— улыбаясь сказал Шинкоренко,— дорого тебе обойдутся слезы невинных людей.

Через час фашистский комендант дымановского гарнизона уже находился в расположении отряда имени Селиваненко, а Люба докладывала командиру Василию Александровичу Блохину:

— Задание выполнено.

Сведения из Суража и Яновичей разведчики передавали через семью Садовских из деревни Якушенки. Все члены семьи участвовали в этом деле: хозяйка Анна Денисовна, член КПСС, до войны работала председателем колхоза, муж ее Федор Тимофеевич и дети — Шура, Рая и Миша. Позже все они стали партизанами нашей бригады, но погибли в бою с оккупантами. В ведении разведки помогали Любовь Шаровская, которая работала в яновичской комендатуре, Сергей Михайлович Корнеев, бывший студент Витебского пединститута, и многие другие патриоты.

И. С. Рапопорт родом из Толочинского района. В 1940 году окончил электротехнический факультет Свердловского индустриального института и стал инженером-электриком. В мае 1941 года его призвали в Красную Армию, а 26 июля около Себежа вступил в бой с фашистами. Потом отступление, плен, побег. В мае 1943 года Илью Савельевича Рапопорта (Волкова) отозвали в советский тыл. Он продолжал воевать на Ленинградском и других фронтах до Дня Победы.

К началу июля 1942 года в составе бригады уже действовало 12 партизанских отрядов, личный состав ее достиг 1085 человек. На вооружении находилось 48 ручных пулеметов, 26 автоматов, около 1000 винтовок, 68 пистолетов, 2 ротных миномета, одна 45-миллиметровая л одна 122-миллиметровая пушки, трактор ХТЗ... В каждом отряде имелись партийные и комсомольские организации, в которых насчитывалось 81 коммунист и 196 комсомольцев. На счету алексеевцев уже было немало славных дел, много выигранных боев и совершенных диверсий.

Между тем не только победы сопутствовали бригаде. Были и серьезные промахи и неудачи, горькие разочарования.

Вот какая беда постигла 1-й отряд, созданный из подготовленных и обстрелянных бойцов, побывавших в различных переделках сурового времени, коммунистов и комсомольцев, таких, например, как Альфред Павлович Юргенсон из деревни Соколово Лиозненского района. Война его застала в Донбассе, где после окончания Буденовского горпромучилища он работал машинистом врубовой машины в шахте. Оттуда по оккупированной территории дошел до Лиозненского района, а в июне 1942 года добровольно стал партизаном. И таких много. Командиром отряда тогда был попавший в начале войны в окружение капитан Григорий Васильевич Лыневский.

После многих успешных налетов на вражеские гарнизоны, неоднократных удачных диверсий на шоссейных и железных дорогах летом 1942 года партизаны Лыневского решили разгромить полицейский участок Паленовки — Михалинова. Внимание их привлекла молодая симпатичная женщина, которая почти ежедневно собирала ягоды в лесу недалеко от полицейского участка. Казалось, она ничем не интересовалась, далеко от опушки не уходила, ни к чему не присматривалась. Придет сюда, наклонится и собирает ягоды, мурлыча под нос какие-то песенки. Наберет кувшин и идет себе спокойно в деревню. С ней-то Лыневский и решил установить связь. Уж больно ему хотелось разг

Дата добавления: 2013-12-13