Объект, предметы и методы исследования лингвокультурологии

Цель и задачи лингвокультурологии

Цель ЛК – исследовать и описать русское культурное пространство сквозь призму языка и дискурса и культурный фон коммуникативного пространства.

При всем различии в существующих направлениях предметом современной лингвокультурологии является изучение культурной семантики языковых знаков. В этой связи можно говорить о «культурном барьере», который может возникнуть даже при условии соблюдения всех языковых норм. В качестве примера можно привести описанный А. Вежбицкой случай с английским дирижером, когда его пригласили руководить немецким оркестром. Работа не ладилась. Дирижер решил, что это из-за того, что он говорит по-английски и музыканты не воспринимают его как «своего». Он стал заниматься немецким языком, и первое, что спросил у учителя, как ему сказать по-немецки такую фразу: «Послушайте, мне кажется, было бы лучше, если бы мы играли так». Учитель задумался, потом сказал: «Конечно, можно построить фразу и так, но лучше сказать: "Надо играть так"». Отсюда вывод: культурный барьер связан с различиями в нормах речевого поведения, а еще с различными значениями, которые вкладывают участники общения в, казалось бы, одни и те же слова, с неадекватными фоновыми знаниями и т.д.

Лингвокультурология как самостоятельная отрасль знаний должна решать свои специфические задачи и при этом ответить прежде всего на ряд вопросов, которые в наиболее общем виде можно сформулировать так:

1) как культура участвует в образовании языковых концептов;

2) к какой части значения языкового знака прикрепляются «культурные смыслы»;

3) осознаются ли эти смыслы говорящим и слушающим и как они влияют на речевые стратегии;

4) существует ли в реальности культурно-языковая компетенция носителя языка, на основании которой воплощаются в текстах и распознаются носителями языка культурные смыслы. В качестве рабочего определения культурно-языковой компетенции принимаем следующее: это естественное владение языковой личностью процессами речепорождения и речевосприятия и, что особенно важно, владение установками культуры; для доказательства этого нужны новые технологии лингвокультурологического анализа языковых единиц;

5) каковы концептосфера (совокупность основных концептов данной культуры), а также дискурсы культуры, ориентированные на репрезентацию носителями одной культуры, множества культур (универсалии); культурная семантика данных языковых знаков, которая формируется на основе взаимодействия двух разных предметных областей — языка и культуры;

6) как систематизировать основные понятия данной науки, т.е. создать понятийный аппарат, который не только позволил бы анализировать проблему взаимодействия языка и культуры в динамике, но обеспечил бы взаимопонимание в пределах данной научной парадигмы — антропологической, или антропоцент­рической.

Приведенный перечень задач нельзя считать окончательным, ибо продвижение в их решении породит следующий цикл задач.

При решении данных задач нужно учитывать одну чрезвычайно важную особенность, создающую дополнительную трудность в изучении данной проблемы: культурная информация языковых знаков имеет по преимуществу имплицитный характер, она как бы скрывается за языковыми значениями.

Например, русский фразеологизм выносить сор из избы имеете следующее значение, зафиксированное в словаре: «Разглашать сведения о каких-то неприятностях, касающихся узкого круга лиц» (Словарь образных выражений русского языка. — М., 1995. — С. 211), а культурная информация здесь глубоко запрятана — это славянский архетип: выносить сор из избы нельзя, ибо тем самым мы ослабляем «свое» пространство, делаем его уязвимым и можем причинить вред членам своей семьи, а человеку недостойно заниматься ослаблением ближних. Поэтому маркером культурной информации при фразеологизме становится помета «неодобр.», имеющаяся в большинстве современных фразеологических словарей.

Другой пример: идиома ни кола, ни двора означает: нет ни своего двора, ни хозяйства, а культурным знаком она становится, выражая следующую культурную установку: недостойно человека не иметь своего дома и имущества.

Сегодня уже нельзя работать в лингвистике, делая вид, будто лингвокультурологии не существует. Ее игнорирование нарушает этнос научного сообщества, где одной из базовых посылок является требование преемственности (даже если оно идет в виде аргу­ментированного отрицания). Нельзя не видеть, что есть многие вещи в жизни и поведении нации, которые объясняются культурными факторами. Например, обязательное присутствие отчества у русского человека — это особый почет и уважение, которые ему оказывают соплеменники. Русские говорят: по имени называют, по отчеству — величают.

Мы различаем объект и предмет исследования. Под объектом исследования мы пониманием некоторую область действительности, представляющую собой совокупность взаимосвязанных процессов, явлений. Предмет исследования — это некоторая часть объекта, имеющая специфические характеристики, процессы и параметры. Например, общим объектом для всех гуманитарных наук является человек, предмет исследования у каждой из этих наук свой — определенная сторона человека и его деятельности.

Объектом лингвокультурологии является исследование взаимодействия языка, который есть транслятор культурной информации, культуры с ее установками и преференциями и человека, который создает эту культуру, пользуясь языком. Объект размещается на «стыке» нескольких фундаментальных наук — лингвистики и культурологии, этнографии и психолингвистики.

Предметом исследования этой науки являются единицы языка, которые приобрели символическое, эталонное, образно-метафорическое значение в культуре и которые обобщают результаты собственно человеческого сознания — архетипического и прототипического, зафиксированные в мифах, легендах, ритуалах, обрядах, фольклорных и религиозных дискурсах, поэтических и прозаических художественных текстах, фразеологизмах и метафорах, символах и паремиях (пословицах и поговорках) и т. д.

При этом одна лингвокультурологическая единица может одновременно принадлежать нескольким семиотическим системам: стереотип ритуала может войти в поговорку, а потом превратиться во фразеологизм; например, было время, когда клятву ели, т. е. ели землю, изображая породнение с ней, как бы жертвуя собой при этом; данный обычай закрепился в языке во фразеологической единице (ФЕ) есть землю (ср. современное употребление в воровском жаргоне); песня «Лазарь бедный», которую пели нищие и обиженные, усиленная семантикой самого имени Лазарь — «бог помог», подкрепленная библейской легендой о Лазаре, который получил награду за свои мучения на том свете (Евангелие от Луки), трансформировалась во фразеологизм петь лазаря в значении «пытаться разжалобить, вызвать сочувствие».

Иногда одна и та же лингвокультурологическая единица вопло­щается и в мифах, и в поговорках и во фразеологизмах: волк содержит в себе представление древних славян о грабителе, убийце, резне, т.е. мифологему «волк-разбойник», которая накладывает отпечаток на метафору волк зарезал. Неизменность разбойничьих привычек волка нашла отражение в поговорке «Волк каждый год линяет, но обычая не меняет», а затем закрепилась во ФЕ волчья хватка и др.

На фоне объекта исследования можно выделить несколько его предметов, каждый из которых также состоит из отдельных лингвокультурологических единиц. Предметом исследования в ЛК должны стать:

1) безэквивалентная лексика и лакуны (предмет лингвострановедения —, а поскольку лингвострановедение является составной частью лингвокультурологии, то они становятся и ее предметом). Различие между языками обусловлены различием культур и легче всего они демонстрируются на материале данных ЛЕ.

Это слова и выражения типа баклуши (бить баклуши), щи, каша, баня (задавать баню), пропал как швед под Полтавой и т.д.; сюда же попадают цитации из русской классики (крылатые слова) — человек в футляре, хлестаковщина, отцы и дети, а также лозунги и политические дискурсы — локомотив истории, трудовая вахта, путевка в жизнь, борьба за урожай, передавать эстафету и т.п.

2) мифологизированные языковые единицы: архетипы и мифологемы, обряды и поверья, ритуалы и обычаи, закрепленные в языке;

Мифологема — это важный для мифа персонаж или ситуация, это как бы «главный герой» мифа, который может переходить из мифа в миф. В основе мифа, как правило, лежит архетип. Архетип — это устойчивый образ, повсеместно возникающий в индивидуальных сознаниях и имеющий распространение в культуре Например, в основе фразеологизмов с компонентом хлеб — есть чужой хлеб, жить на хлебах у кого-либо, зарабатывать на хлеб, хлебом не корми — лежит архетип хлеба как символа жизни, благополучия, материального достатка. Хлеб обязательно должен быть «своим», т.е. заработанным собственным трудом (вспомните слова из Библии, обращенные к первым людям Адаму и Еве: «Хлеб будете добывать в поте лица своего»). Если же есть чужой хлеб, то такое поведение осуждается обществом. Основой для осуждения является библейская установка на то, что хлеб должен добываться трудом, а также представление о хлебе (архетип) как о ритуальном предмете, способном оказать влияние на различные стороны жизни человека, — с хлебом связаны весенние обряды, гадания, ворожба, заговоры. Хлеб — символ солнечного Бога, он не просто дар Божий, а сам есть божественное существо. Таким образом, понятие архетипа — важнейшее в феноменологии культуры.

В древности считалось, что если человек ест «твой» хлеб, он может навредить тебе. Есть и прямо противоположная точка зрения: «странник, вкусивший нашего хлеба-соли, уже не может питать к нам неприязненного чувства, становится как бы родственным нам человеком». О святости хлеба есть множество свидетельств |у славян. Так, по словацкому обычаю в пеленки новорожденному кладут кусок хлеба, чтобы его никто не сглазил. Чехи и украинцы считают, что хлеб способен защитить от нечистой силы. Отсюда и поговорка, бытующая у русских: «Хлеб-соль не пропустит зла», а одна из функций хлеба-соли, оставляемого в течение 40 дней после смерти человека, — быть оберегом. Эти архетипические представления о хлебе до сих пор живут у славян. Например, на Украине на том месте, где хотят построить дом, сыплют по всем четырем углам зерно. Если место хорошее, то зерно в течение трех дней будет лежать на месте. В России под строящуюся избу закладывают хлеб. В Белоруссии широко распространено употребление каравая — обрядового хлеба как жертвы солнцу.

Обряд Любое действие может стать обрядом, если оно теряет целесообразность и становится семиотическим знаком. Обряд тесно связан с мифами и ритуалами. Некоторые ученые выводят происхождение мифа из обряда и ритуала Обряд в отличие от ритуала имеет более сложную структуру, включает несколько этапов и более длителен во времени. Он сопровождается специальными песнями, драматическими действиями, хороводами, ряжением, гаданием и т. п. Миф может обосновывать происхождение обряда. Примерами обрядов могут служить родильные обряды, крестины, сватанье, свадьба, похороны, поминки и др.

Ритуал — система действий, совершаемых по строго установленному порядку, традиционным способом и в определенное время. Это форма «превращенного сознания» (термин В. Зомбарта), он является главным механизмом коллективной памяти, который во многом определяет жизнь человека и теперь.

Ритуал магически связывал людей с живыми силами природы,» с персонифицированными мифическими существами, богами; древние ритуалы — это своего рода обряд оберега от вреда. Например, сглаз — специфический вид вреда, нанесенного визуальным, путем. Отсюда беречься от сглаза — не попадаться на глаза, не смотреть в глаза. Дурной глаз входит в архетипическую модель мира. ‒ Око — окно в иной мир. Через окно иной мир врывается в дом в сказках, как, например, вампиры и вурдалаки проникают в дом сквозь окна. Бережет человека и смех, точнее, ритуальный смех. Уже на самых ранних стадиях развития культуры рядом с серьезными культами существовали и смеховые, срамословящие и высмеивающие божество: его ругают, над ним издеваются, чтобы утвердить жизненное начало вслед «умирающему» божеству; смех, сопровождающий эти культы, и назывался ритуальным смехом. Так древний и средневековый человек освобождался от религиозного догматизма, от мистики и благоговения, молитвенного состояния. Так создавался второй, как бы параллельный, мир, в котором жил человек. Это было для него необходимо, ибо официальный праздник не вполне соответствовал человеческой природе, искажал ее, поскольку был абсолютно серьезным.

Смех по своей семантике амбивалентен. В языческом обществе он имел сакральную символику, своеобразный магический жест. В христианской культуре смеются смерть, дьявол и прочая нечисть, отсюда фразеологизм дьявольский смех. Считается, что уже с самого рождения возле человека находится как ангел-хранитель, так и дьявол-искуситель, соблазнитель. И если ангел радуется, умиляясь добрым поступкам человека, то дьявол осклабляется и хохочет при виде злых дел. Христос, его апостолы и святые никогда не смеются, лишь улыбаются, радуясь.

Запрет на смех находит отражение в славянском фольклоре — в тех русских сказках, где живой проникает в царство мертвых: сказки о Бабе Яге, где героя предупреждают: «Придешь в избушку — не смейся!». Отсутствие смеха — признак пребывания в царстве мертвых, ибо мертвые не смеются. Смеясь, мертвый выдает себя за живого. Поэтому смеется, например, русалка в одноименном стихотворении В.Я.Брюсова: Еще нежней, еще коварней, \ Смеялась, зыбля камыши. По славянскому поверью, хохочет в лесу леший, заманивая к себе людей. В стихотворении «Папоротник» В.Брюсов пишет: Все виденья, всех поверий, \ По кустам кругом хохочут.

В тесной связи с запретом на смех формируется значение фразеологизма сардонический смех (смех смерти). Внутреннее содержание этого фразеологизма -- существовавший у древнего населения Сардинии обычай убивать стариков и при этом громко смеяться.

Смех не одобряется древними славянами, отсюда выражения типа дурня па смеху пазнаеш; па латках пазнаеш скупого, а па смеху — дурного (бел.), русские фразеологизмы и поговорки смеху подобного смехотворном — неодобр.), смех без причины -- признак дурачины и др. Выражение гомерический смех, также имеет негативную окраску: это громовой смех, подобный тому, каким смеялись на пиршествах олимпийские боги в «Илиаде» Гомера.

К фразеологизмам поведения можно отнести ФЕ с компонентом «смех»: и смех и грех, поднимать на смех (русск.); памграць ад смеху, не на смех, надрываць жываты ад смеху, паехаць ад смеху (бел.) и др., которые кодируют в своей семантике запрет на смех.

Но есть и другая сторона у смеха. А. А. Потебня видит связь смеха со светом и жизнью. В мифах народов мира, в которых повествуется о проглоченных рыбами, смех — возврат к жизни. По украинскому поверью, ворон похищает детей на тот свет, и если мать успеет рассмешить ребенка, он остается с ней, а если не успеет, то он достается ворону. Следы этого аспекта значения у смеха имеют фразеологизмы: смех разбирает, смешинка в рот попала и др.

Заговор Урон— семантизируется как наговор, т. е. вред, нанесенный словом. Чтобы избавиться от него, нужен заговор. Заговоры и заклинания уходят своими истоками в глубокую древность. Первые сведения о них у восточных славян встречаются в летописных сводах X в., в договорах XI в. русских с греками. Позднее заговоры включаются в древнерусские памятники, а с XVI—XVII вв. о них есть сведения в судебных документах о колдовстве.

3) паремиологический фонд языка;

С прагматической точки зрения цель пословиц размыта: одна и та же пословица может быть упреком, утешением, нравоучением, советом, угрозой и т. д., например: Старость не радость.

Не все пословицы, однако, являются предметом исследования лингвокультурологии. Например, библейская пословица Одна ласточка весны не делает, представленная у славян, французов, итальянцев и других народов, хотя и отражает передаваемый из поколения в поколение опыт, но не присуща конкретной культуре, конкретному этносу, поэтому не может считаться предметом лингвокультурологии. Здесь должны изучаться лишь те пословицы и поговорки, происхождение и функционирование которых неразрывно связано с историей конкретного народа или этноса, его культурой, бытом, моралью и т. д. Например: На каждое чихание не наздравствуешься. В основе этой пословицы лежит славянский обычай в ответ на чихание желать здоровья.

4) фразеологический фонд языка; ценнейший источник сведений о культуре и менталитете народа, в них как бы законсервированы представления народа о мифах, обычаях, обрядах, ритуалах, привычках, морали, поведении и т. д.

5) эталоны, стереотипы, символы; Примерами эталона являются выражения: здоров как бык, глаза красивые, как у коровы (эталон красоты у киргизов); толстый, как бочка. Эти эталоны отражают не только национальное мировидение, но и национальное миропонимание, поскольку они являются результатом собственно национально-типического соизмерения явлений мира. Эталоны — это то, в чем образно измеряется мир. Стереотип, в отличие от эталона, это тип, существующий в мире, он измеряет деятельность, поведение и т. д. Стереотипы пове­дения как важнейшие среди стереотипов могут переходить в ритуалы.

6) метафоры и образы языка; Образ — это важнейшая языковая сущность, в которой содержится основная информация о связи слова с культурой. Традиционно под образностью понимается способность языковых единиц создавать наглядно-чувственные представления о предметах и явлениях действительности. ВФ – тот буквальный смысл, который складывается из значений морфем, образующих слово. ВФ делает значение слова мотированным, однако эта обусловленность не является полной, к примеру, слово «подснежник» («нечто, находившееся под снегом») могла бы подойти не только к цветку, но и к любому другому предмету, пролежавшему под снегом зиму, — калоше, шапке, пню и т. д

7) стилистический уклад языков. Взаимоотношение между литературным языком и нелитературными формами его существования определяется всем ходом раз­вития культурной истории общества: историей его письменности, школы, литературы, мировоззрения, его культурно-идеологическими симпатиями и т. д.

8) речевое поведение. В результате исследований было установлено, что в каждой культуре поведение людей регулируется представлениями о том, как человеку полагается вести себя в типичных ситуациях в соответствии с их социальными ролями (начальник—подчиненный, муж—жена, отец—сын, пассажир—контролер и т. д.).

9) область речевого этикета. Важным предметом исследования в лингвокультурологии нужно считать область речевого этикета (Формановская), т. е. «культурное притворство вежливости», по О.Мандельштаму. Речевой этикет — это социально заданные и кулътурно-специфические правила речевого поведения людей в ситуациях общения в соответствии с их социальными и психологическими ролями, ролевыми и личностными отношениями в официальной и неофициальной обстановках общения. Речевой этикет — зона «социальных поглаживаний», по Э. Берну, это национально-культурный компонент общения. Этикетные отношения — это универсалия, но проявление их национально-специфичны, а потому должны изучаться лингвокультурологией. Казалось бы, этикетное поведение стандартно и стереотипно, представляет собой замкнутую систему, но нарушение этого поведения может привести к непредсказуемым последствиям для человека и человечества, ибо, по словам Н. И. Формановской, коммуникативная истинность выше по ценности для культурной общности людей, чем искренность (истина). Таким образом, лингвокультурология исследует и живые коммуникативные процессы — связь используемых в них языковых выражений с культурой и менталитетом народа, т.е. его массовым сознанием, традициями, обычаями т.д.

Обозначенный нами список предметов исследования в лингвокультурологии не представляется нам окончательным и неизменным, здесь указаны лишь основные области, где активно взаимодействуют язык и культура.

Методы лингвокультурологии — это совокупность аналитических приемов, операций и процедур, используемых при анализе взаимосвязи языка и культуры.

В лингвокультурологии можно использовать лингвистические, а также культурологические и социологические методы — методику контент-анализа, фреймовый анализ, нарративный анализ, восходящий к В. Проппу, методы полевой этнографии (описание, классификация, метод пережитков и др.), открытые интервью, применяемые в психологии и социологии, метод лингвистической реконструкции культуры, используемый в школе Н. И. Толстого; можно исследовать материал как традиционными методами этнографии, так и приемами экспериментально-когнитивной лин­гвистики, где важнейшим источником материала выступают носители языка (информанты). Данные методы вступают в отношение взаимодополнительности, особой сопряженности с разными познавательными принципами, приемами анализа, что позволяет лингвокультурологии исследовать свой сложный объект — взаимодействие языка и культуры.

Мы предлагаем активно использовать в лингвокультурологическом описании психосоцио-культурологический эксперимент, а также шире задействовать готовые тексты разных типов, потому что культурная информация в языковых единицах имеет преимущественно скрытый за их собственно языковым значением характер. Например, фразеологизм ни кола, ни двора, ни куриного пера имеет значение «не иметь совсем ничего». Культурная информация здесь реализуется через культурную коннотацию на образ фразеологизма — «недостойно человека не иметь ничего». Именно благодаря ей появляется словарная помета — «презр.».

Особая область исследования — лингвокультурологический анализ текстов, которые как раз и являются подлинными хранителями культуры. Приобщение человека к культуре происходит путем присвоения им «чужих» текстов. Будучи ничтожно малым элементом мира, текст (книга) вбирает в себя мир, становится всем миром, замещает собой весь мир для читающего. Поэтому важен анализ текстов в рамках герменевтической парадигмы (герменевтика — наука о понимании). Здесь применяются самые различные методы и приемы исследования — от интерпретационных до психолингвистических.

Общепринятого определения, единого мнения относительно статуса, предмета и методов лингвокультурологии нет. Теоретико-методологическая база этой дисциплины на настоящий момент находится на стадии становления. Общепринятым является определение лингвокультурологического исследования как изучения языка в неразрывной связи с культурой.

Дата добавления: 2014-01-04