Типология неологизмов по виду языковой единицы. По виду языковой единицы неологизмы делятся на неолексемы, неофраземы и неосемемы (слова и фразеологизмы)

Конкретно-историческая теория Н.З. Котеловой. Признак «нового», «новизны», лежащий в основе большого числа определений неологизма, по мнению Н.З. Котеловой, должен быть уточнен с точки зрения времени и языкового пространства (Котелова 1978), что позволит дать более корректное представление о сущности неологизма. Дело в том, что «понятие неологизма исторично и относительно» (Головин 1966), поэтому ему нужны конкретизаторы (Котелова 1978).

Лексикографическая теория. Сторонники этой теории полагают, что неологизмы – это слова, отсутствующие в современных словарях, не отмеченные словарями. Эта точка зрения получила значительное распространение в западной неологии. Именно она лежит в основе концепции словаря английских неологизмов К. Барнхарта,[4] ее придерживаются французские лексикографы. Стоит отметить, что французы пытаются скорректировать это определение и включают в словари семантические неологизмы – зафиксированные словарями старые слова, значение которых изменилось.

Стилистическая теория. Согласно этой теории, к неологизмам относят стилистически маркированные слова, значения слов или фразеологизмы, употребление которых сопровождается эффектом новизны. Именно такое определение неологизма представлено в «Большой советской энциклопедии» (3-е изд.), в «Новом энциклопедическом словаре» (2000), в «Новейшем словаре иностранных слов и выражений» (2001), в работах западных лингвистов. А.Г. Лыков пишет: «Генетическим стержнем и принципиальной основой понятия неологизма является качество новизны слова».

Ореол новизны у появившейся в языке единицы психологически важен для ее отнесения к неологизмам, поскольку этот признак всегда был ключевым понятием неологии и именно те слова, которые им обладали, и воспринимались как новые. И все-таки этот критерий не может быть определяющим при выявлении сущности такого явления, как неологизм. Причины этого следующие.

Во-первых, по мнению многих исследователей, понятие новизны до сих пор не имеет достаточной конкретизации и требует уточнений. Так, А.Г. Лыков полагает, что при анализе этот признак «не дается в руки», так как он не может быть количественно измерен и не имеет формализованных характеристик.

Во-вторых, ощущение новизны, возникающее при восприятии какой-либо языковой единиц, является чрезвычайно субъективным: то, что одному человеку кажется новым, для другого носителя языка является совершенно привычным и потому субъективно известным, «старым». В исследовании (Миськевич 1970) подчеркивается субъективность ощущения новизны носителей языка, которое трактуется как «чисто индивидуальное свойство каждого человека»: его появление у реципиента и утрата «при восприятии слов во многом определяется степенью образованности воспринимающего, его вкусами, языковым чутьем и т.д.». О.А. Габинская предлагает совмещать «индивидуальный характер ощущения новизны… с коллективным признанием этой новизны» (1980). А.Г. Лыков полагает, что обязательным признаком неологизма является «объективное ощущение новизны», поскольку оно существует у всех носителей языка, хотя и может быть «несколько различным по отношению к некоторым конкретным словам у отдельных людей» (Лыков 1976). Об этом же пишет В.Г. Гак: «поскольку разные люди по-разному оценивают «неологичность» слова, его правильность и т.п., необходимо опираться на чувство языка разных лиц» (Гак 1978).

Для «снятия» субъективности критерия новизны лингвисты предлагали также учитывать мнение только наиболее компетентных носителей языка – лингвистов, филологов, писателей, журналистов и иных групп носителей языка, профессия которых связана со словом. Например, В.Г. Гак считает, что наиболее важным является мнение лингвиста – специалиста с развитой лексической компетенцией (Гак 1978). По мнению С.И. Тогоевой, с этим трудно согласиться: лингвисты действительно тонко чувствуют язык, но они не могут быть объективными: их мнение неизбежно зависит от тех лингвистических взглядов, теорий, которых они придерживаются. Поэтому для определения степени неологичности какой-либо языковой единицы необходимо привлекать испытуемых различных возрастных, социальных и профессиональных групп (Тогоева 1999: 91-92).

В-третьих, ощущение новизны, которое должно сопровождать каждый неологизм, носит скорее психолингвистический, чем лингвистический характер: оно в большей степени связано с восприятием слова конкретным носителем языка, с его языковой способностью и компетенцией, чем с языком – системой. Выдвинуто же понятие неологизма именно лингвистикой, ей и надлежит дать свое определение этому явлению, которое, естественно, должно отличаться и отличается (см. работы С.И. Тогоевой) от психолингвистического.

В-четвертых, субъективность и «психолингвистичность» критерия новизны делают неологизмы нелексикографируемыми или в очень слабой степени лексикографируемыми явлениями. Лексические же единицы – это самый естественный и традиционный объект лексикографов.

В-пятых, ореол новизны опирается преимущественно на признак известности/не­из­вестности носителю языка какой-либо языковой единиц, на степень ее употреби­тельности, на вхождение в активный или пассивный запас языка. Именно поэтому в некоторых психолингвистических экспериментах испытуемые относили к неологизмам не только недавно образованные и непонятные им слова, но и неизвестную им уста­рев­шую лексику: историзмы и архаизмы.

В результате «смыкаются» явления, находящиеся на противоположных темпорально-языковых полюсах, стирается грань между ними. Об этом свидетельствует, например, история проникновения в современный русский литературный язык лексики репрессированных: слова ГУЛАГ, зэк, зэчка, «пепельница» (о радиоприемнике, радиотарелке, бывшей источником новостей для заключенных) и под. во второй половине 80-х гг. ХХ в. воспринимались основной массой носителей русского языка как новые, но, обозначая старые, утраченные обществом реалии, очень быстро перешли в разряд историзмов.

Известны и процессы, идущие в противоположном направлении – случаи возвращения устаревших слов в язык, их актуализации. Достаточно вспомнить существительные дума, гимназия, лицей, полиция и под., которые исчезли из активного запаса русского языка после революции 1917 г., но начали вновь активно употребляться (хотя и с частично измененным значением) в конце ХХ в.

В-шестых, следует учитывать и то, что ощущение новизны быстро утрачивается вследствие активного употребления слова, созданного по продуктивной словообразовательной или семантической модели. Н.З. Котелова считает, что «многие новые слова сразу усваиваются говорящими и ощущение новизны быстро стирается» (Котелова 1978). Е.В. Сенько полагает, что неологизмы в качестве единиц, маркированных временем, «существуют лишь определенный период, переходя в сознании говорящих в разряд единиц, не маркированных временем» (Сенько 1994). Так, многие неологизмы, появившиеся в русском языке в 80-90-е годы ХХ в., такие, например, как перестройка, спонсор, презентация, консенсус, крутой (о человеке), тусовка, въехать в ситуацию, забить стрелку и под., быстро лишились эффекта новизны вследствие своей частотности в современных текстах.

Иногда новые слова даже в момент своего возникновения не обладают признаком новизны и воспринимаются носителями языка как обычные, привычные лексемы. Обычно к таким неологизмам относятся новообразования, созданные по продуктивным моделям русского словообразования, при этом они обозначают уже известные носителю данного языка реалии, например прилагательные догорбачевский, послегорбачевский, постсоветский, постперестроечный, доперестроечный (периоды раз­ви­тия общества) и под.

Все вышесказанное позволяет согласиться с Н.З. Котеловой, полагавшей, что ореол новизны – это характеризующий, но не определяющий признак для такого явления, как неологизмы.

Психолингвистическая теория. Эта теория наиболее полно представлена в исследованиях ученых Тверского университета, в частности в работах С.И. Тогоевой (1999), которая определяет неологизм как языковую единицу, не встречавшуюся ранее в индивидуальном речевом опыте носителя языка. Таким образом, акцент делается на субъективной, индивидуальной новизне неологизма.

Именно поэтому, по ее данным, архаизмы могут восприниматься носителями языка в силу их жизненного опыта как новые, неизвестные им единицы: так, экспериментальное исследование, проведенное С.И. Тогоевой в 1998 г. на материале лексики художественной литературы середины ХIХ в., обнаружило, что большинство реципиентов отметили как «новое», «не встречавшееся ранее» существительное погост; в аналогичном эксперименте, проведенном Н. Костюшиной, к новым словам были отнесены лексемы светец, исполать, вотще, жуировать, уда (Тогоева 1999: 94).

Против такого чисто позитивистского определения неологизмов обычно выдвигаются следующие аргументы.

Во-первых, логическим следствием такого понимания неологизмов является представление о том, что неологизмы есть лишь в том языке, который имеет письменную форму, а языки, существующие только в устной форме, либо не имеют неологизмов вообще, либо имеют, но принципы их выделения не ясны, хотя очевидно, что они должны быть иными.

Во-вторых, фиксация слов в словарях зависит в целом от лексикографической ситуации в стране, от того, сколько словарей, описывающих конкретный язык, создано и к каким типам они принадлежат. Если лексикографическое описание какого-либо языка только начинается, то трудно отграничить новые слова от существующих давно. Кроме того, некоторые давно «живущие» слова могут быть пропущены лексикографами случайно либо сознательно, поскольку они не соответствуют принципам отбора материала для словника, установленным автором-составителем.

Вероятно, наличие или отсутствие слова в словарях целесообразно использовать как один из методов выявления неологизмов, но не как основной, сущностный признак последних.

Денотативная теория. Это одна из самых распространенных теорий неологизмов. Она представлена в «Словаре лингвистических терминов» О.С. Ахмановой (1966), во 2-ом издании БАСа, в энциклопедии «Русский язык» (1979), пособии В.А. Козырева и В.Д. Черняк «Русская лексикография» (2004) и многих других работах. Согласно этой теории, неологизм – это слово, обозначающее новое явление (денотат, реалию) или понятие. Так, в последнем пособии словарь неологизмов определяется как «тип словаря, в котором описываются слова или обороты речи, созданные для обозначения нового предмета или для выражения нового понятия» (Козырев, Черняк 2004).

Недостатком этой теории является то, что она не учитывает внутриязыковые причины появления неологизмов (стремление носителя языка к экспрессивности, выразительности, экономности номинации, образование по аналогии и т.п.) и то, что неологизмы могут обозначать разные с точки зрения новизны явления и понятия.

Самой многочисленной группой неологизмов являются те, которые действительно обозначают новые реалии и понятия. Перестройка обусловила появление в русском языке многих слов и устойчивых словосочетаний, обозначающих новые явления и понятия: деколлективизация, деидеологизация, деполитизация, десоветизация, деидеологизация, ваучер, ваучеризировать, спонсор, спонсорство, рашнгейт, новый русский, ближнее зарубежье, дальнее зарубежье и под.

В то же время появилось много неологизмов, обозначавших ранее известные (и обычно уже имевшие общепринятое название) реалии: консенсус (син.: согласие), презентация, спикер и иные. Некоторые давно существующие реалии получили имя лишь после того, как актуализировались в ходе развития общества, например доперестроечное время, доельцинский и послеельцинский периоды развития страны и под.

Некоторые неологизмы 90-х гг. ХХ в. обозначают гипотетически существующие реалии: аура, биополе, телекинез, чакры, экстрасенс, биоэнерготерапевт и др.

Таким образом, не всегда за неологизмами скрываются новые явления и понятия. Поэтому эта теория неологизма охватывает лишь часть новой лексики и может быть принята с некоторыми оговорками.

Структурная теория. Сторонники этой теории полагают, что к неологизмам могут быть отнесены только те слова, которые обладают абсолютной структурной, формальной новизной; обычно это уникальные звукосочетания, воспринимающиеся как нечленимые, непроизводные, немотивированные единицы. В качестве примеров обычно приводятся такие слова, как * неон, *лилипут, *бокр, *куздра, * гуолла, *рокоо, *фелибр и под.[5] Часто к подобным единицам относят и новообразования типа *газ (из греч. хаос), * кодак (звукоподражание), * лавсан (аббревиатура, созданная на базе сочетания слов лаборатория высокомолекулярных соединений АН). Н.З. Котелова не считает правомерным рассматривать их в качестве иллюстраций, доказывающих корректность данной теории, поскольку они являются заимствованиями (газ), аббревиатурами (лавсан) либо звукоподражаниями (кодак) (Котелова 1978).

Сторонники этой максимально узкой точки зрения на неологизмы не относят к новой лексике обычные производные слова, поскольку они понятны носителям языка и могут быть созданы ими в любой момент.

Эта теория вызывает много возражений. Во-первых, приведенные выше неологизмы созданы искусственно, они аналогичны знаменитой глокой куздре Л.В. Щербы. Подобные образования редко встречаются в обычной речи носителей языка, потребность в них возникает в основном у писателей, создающих фантастические произведения о вымышленных мирах (ср. * дрион – космический корабль, *гуолла – болезнь неземной цивилизации и под.), либо у тех, кто занимается проблемами искусственной номинации. Стоит учитывать и то, что и те, и другие в последнее время стремятся создавать мотивированные неологизмы: Музобоз (музыкальный обоз), Виношоукур (Винокур + шоу) и др. Таким образом, сложившиеся в последнее время тенденции развития искусственной лексики, среди которой прежде всего и можно было встретить структурно новые для языка слова, противоречат данной теории.

Во-вторых, понимание неологизма как слова с абсолютно новой формой плохо соотносится с тем, что подавляющее большинство слов русского языка (86 % – по данным А.Н. Тихонова; 96 % – по данным М.В. Панова) являются производными, то есть связанными отношениями формально-семантического сходства с другими словами. Структурно уникальные неологизмы предстают в этом случае как что-то редкое, нетипичное для системы языка, находящееся на его периферии.

В-третьих, подавляющее большинство русских неологизмов (при традиционном выделении этой группы слов), несмотря на значительное количество заимствований, составляют производные слова, образованные с помощью средств русского словообразования: с помощью уже известных языку деривационных морфем и мотиваторов, что также не предполагает формально-структурной уникальности новых слов.

Высказанные выше соображения не позволяют согласиться с приведенными теориями неологизмов. Более корректной представляется точка зрения Н.З. Котеловой, которую условно можно назвать конкретно-исторической теорией неологизма.

Первый и основной конкретизатор – это конкретизация по признаку «время». К неологизмам должны относиться слова, которые существуют в определенный период языка и не существовали в предшествующий период. Поэтому возможно выявление и исследование неологизмов любого временного периода: Х1Х в., ХХ в., 30-х гг. ХХ в., 70–90-х гг. ХХ в. и т.д. Б.Н. Головин определяет точку отсчета: новые слова – это «слова, возникшие на памяти применяющего их поколения».

Второй конкретизатор – это конкретизация по параметру «языковое пространство», то есть по сферам и жанрам употребления языка. При этом могут использоваться следующие показатели новизны слова: а) новое для многих (всех, некоторых) языков; б) для данного национального языка; в) для литературного языка; г) для конкретного подъязыка (определенной терминосистемы, жаргона, диалекта и т.п.); д) для языка и/или речи.

Конкретизаторы времени и социально-языкового пространства используются не только в лингвистике, но и в психолингвистике, имея при этом иное наполнение: «… в лингвистике время выступает как способ хронологической фиксации коллективного знания, в психолингвистике – как мироощущение познающего субъекта, при этом «ощущение бытия» единицы номинации (для человека это всегда единица индивидуального лексикона) обусловлено факторами иными, нежели фиксация слова в тексте» (Тогоева 1999) – опытом всей речемыслительной и когнитивной деятельности человека. Понятие пространства в лингвистике и психолингвистике достаточно близки: в лингвистике это совокупность всех идиолектов языка, а также место слова в системе языка или речевой единицы в тексте, в психолингвистике пространство – это «совокупность социально обусловленных идиолектов носителей языка» (Тогоева 1999).

Третий конкретизатор, выделяемый Н.З. Котеловой, – это тип новизны языковой единицы. Он в большей степени важен для определения типа неологизма, чем его сущности: слово или фразеологизм могут обладать новым значением (это семантический неологизм), новой формой (неологизм – синоним к уже существующему слову) или и тем, и другим вместе (собственно неологизм).

Таким образом, неологизмы можно определить как слова, значения слов и идиомы, существующие в определенном языке, подъязыке и языковой сфере и не существовавшие в предшествующий период в том же языке, подъязыке, языковой сфере (Котелова 1978).

Учет этих конкретизаторов позволяет выделять неологизмы достаточно корректно и объективно. Так, существительное * экибана было неологизмом для русского языка 70-х гг. ХХ в., но не было таковым для японского языка, из которого оно и пришло в русский; * одиночество – новый термин в русской социологии того же периода, но обычное слово для русского литературного языка; подмолодить – неологизм для русского литературного языка конца ХХ в., но узуальное слово для молодежного жаргона.

Достаточно полным можно назвать определение Н.З. Котеловой, понимающей под новыми словами «как собственно новые, впервые образованные или заимствованные из других языков слова, так и слова, известные в русском языке и ранее, но или употреблявшиеся ограниченно, за пределами литературного языка, или ушедшие на какое-то время из активного употребления, а сейчас ставшие широко употребительными», а также «производные слова, которые как бы существовали в языке потенциально и были образованы от давно образовавшихся слов по известным моделям лишь в последние годы (их регистрируют письменные источники только последних лет)» (Котелова 1971: 7).

Именно последнее определение неологизма, принадлежащее Н.З. Котеловой, по указанным выше причинам представляется наиболее приемлемым и принимается в данной работе.

3.2. Типология неологизмов.Типология неологизмов, как и типология обычных слов русского языка, может быть построена с учетом самых разных признаков, свойственных этим единицам: формальных, семантических, синтагматических, социолингвистических и иных. Поэтому некоторые классификации неологизмов являются традиционными для лексики в целом (например, деление неологизмов по способу их образования, по стилистической окраске и под.), другие же опираются на признаки, свойственные только этим языковым единицам (например, деление неологизмов на группы по степени их новизны или по степени новизны обозначаемой реалии). Рассмотрим существующие типологии неологизмов более подробно.

Неолексемы представляют собой новые слова, являющиеся результатом заимствования (имидж, киллер, папарацци, рейв, рэп, свингер, секьюрити, слоган, сингл, тамагочи, чизбургер) либо процессов словообразования (предел → беспредел, бизнесмен → бизнесменка, туалет → биотуалет, бомж → бомжатник, бомж → бомжиха, бомж → бомжевать, иностранная валюта → инвалюта, качать мышцы → качок, расказачивать → расказачивание).[6]

Неофраземы – это новые фразеологизмы и устойчивые сочетания слов с формирующейся идиоматичной семантикой, или аналитические сочетания, по терминологии Н.З. Котеловой. Например, в годы перестройки сформировались такие фразеологизмы, как Белый дом (о русских реалиях), беловежский пакт, кредит доверия, непопулярные меры, популистские меры, правовое государство, декларация о доходах, прожиточный минимум, рекламная пауза, смешные цены и под.

Неосемемы – это новые значения старых слов и фразеологизмов, например, у существительного экология появилось новое переносное значение ‘чистота, правильность, обусловленные гармоничным соотношением элементов; забота о такой чистоте’: экология духа, экология языка, экология культуры; у существительного демонтаж – переносное значение, сформировавшееся в публицистическом стиле ‘уничтожение или коренное преобразование чего-либо (общественных структур, системы управления государством и т.п.)’; у фразеологизма светлое будущее сформировалось переносное значение с иной стилистической окраской: в советское время оно зафиксировано в словарях с пометой высок. в значении ‘о коммунизме’, сейчас словари ставят помету ирон., значение может быть сформулировано примерно следующим образом ‘будущее, о котором мечтали в годы перестройки и которое стало светлым только для богатых’; фразеологизм дворянское гнездо приобрел значение ‘место элитной застройки в городе для правящего класса и богатых’ и помету ирон.

По данным Н.З. Котеловой, новые слова составляют примерно 90,7% русских лексических инноваций, неофраземы – 1,2 %, неосемемы – 8% новых единиц, вошедших в словарь «Новые слова и значения. По материалам прессы и литературы 60-х гг.» (Котелова 1978: 19).

Н.З. Котелова полагает, что при широком понимании термина неология как науки о новом, ее объектом, помимо названных выше, могут стать и такие единицы, как:

а) новые свойства старых слов, например терминологизация слова в целом или его отдельного значения (* надежность, *структура), изменение стилистической или «временной» окраски (так, слова * мысленный, *отлу­чить, *стезя потеряли уже в 60-е гг. ХХ в. помету устар.; существительные *выходной, * получка – помету разг. и под.);

б) новые формы словоизменения слова: у прилагательных появляются формы степеней сравнения или краткие формы (*камерна, *зрелищны, *личностен, *пред­мет­нее), у существительных – формы множественного числа (* единичности, * логики, * протяженности);

в) новая сочетаемость слов, например *экскурсовод по чему (по стилям), *гео­гра­фия чего и под.;

г) новые лексико-грамматические функции слов, например использование союзов и, или в новой модели фото- и кинопромышленность, авто- или электропогрузчик, активно заявившей о себе в 60-е гг. ХХ в., специализация слов в роли постоянных приложений(* цех-гигант, город-гигант) или слов, соединяющихся с приложениями (* автомат-диспетчер, * автомат-секре­тарь под). (Котелова 1978: 17-18).

Названные процессы, характеризующие развитие языка, представляют собой интересный объект для научных исследований, но могут быть предметом анализа в исследованиях нелексикографического характера, поскольку с трудом поддаются лексикографическому описанию.

Дата добавления: 2014-01-05