Кризис реальности и его троичное раскрытие

Сейчас мы в нескольких словах постарались описать архетипическую динамику кризиса, первого, абсолютного, безусловного кризиса, который сопряжен с самой реальностью как таковой. Из этого следует, что тот кризис, о котором говорят классические метафизики, кризис, возникающий на периферийных уровнях, в регионах манифестированной реальности, который они считают следствием удаленности от центра, на самом деле является интерпретацией, развитием этого первого кризиса. Мы считаем, что исходным пунктом нашего разговора должно быть признание фундаментального кризиса "бесконечного", благодаря которому полагается Субъект. Это изначальный кризис Реальности, воплощенный в самом факте свидетельствующего "Я". Но в том мироздании, которое мы знаем и воспринимаем, есть, по крайней мере, три конкретных кризиса, участниками которого мы являемся. Первый - это кризис бытия, бытия не как реальности, а бытия как первой точки, положенной внутри бесконечной возможности, как первой точки возможного проявления, как аристотелевской "возможности проявления", точки на белом листе бумаги. Это то бытие, которое делает возможным все остальное - ангелов, небеса, невидимые планы и т.д.

Второй - это кризис разума. Под разумом мы имеем в виду чистый логос, чистый нус, перворазум, который возникает вслед за этим бытием. Это второй пункт манифестации в эшелоне манифестаций.

Третий, непосредственно нас касающийся, - это кризис человека. Таким образом налицо три кризиса: кризис бытия, кризис разума (переведенный в более близкую плоскость - кризис сознания) и кризис человека.

Эти три кризиса образуют динамическую конкретику той взрывной нестабильности, которой пронизано мироздание, и которую предчувствовал Гераклит, создавая свою очень странную огненную диалектику. Он интуировал стихию кризиса, но называл это враждой. Вражда - отец вещей. На самом деле, Гераклит был в плену онтологизма, потому что его интересовало, как вещи появляются и возникают. Он был чистым эллином, привязанным к стихии становления, стихии непосредственного, плотного, манифестирующегося впечатления. Его интересовало, как это становление возникает, и он решил, что оно возникает из кризиса. В определенном смысле он прав. Но это только один из периферийных аспектов кризиса. Глобальность кризиса, его последняя тайна не в том, что он порождает в качестве эпифеномена какие-то вещи, какие-то миры, а в том, что кризис требует своего разрешения. Разрешением кризиса первореальности может быть только уничтожение бесконечного и рождение на его месте абсолютной альтернативы. А эта альтернатива у нас есть. Сам кризис уже указывает на альтернативу бесконечному, на Субъект. Значит, Субъект есть путь и залог разрешения кризиса. Субъект может выступить в качестве "абсолютной" альтернативы Абсолюту.

В двух словах мы должны остановиться на том, что же такое эти три кризиса, эти три эшелона нестабильности, которые эдаким кадуцеем охватывают колонну мироздания - кризис бытия, сознания и кризис человека.

Кризис бытия. Бытие - это возможность, полагаемая Невозможностью только для того, чтобы быть скошенной, уничтоженной как некий заменитель того Субъекта, за которым идет вечная, ненасытная и безрезультатная погоня в бесконечных эонах. Субститутом Субъекта является бытие. Бытие есть пустой оттиск Субъекта, порождаемый, чтобы быть уничтоженным во имя доказательства того, что бесконечное бесконечно. Итак, бытие, будучи субститутом субъекта, вероятно, и есть тот гностический объект по преимуществу, который возникает у нас просто потому, что он должен возникнуть по ходу гностической пьесы. Кризис бытия обусловлен тем, что бытие полагается не ради себя, а как некий заменитель, как некая альтернатива, как то, что может быть срезано, тем самым вновь и вновь доставляя удовлетворение срезающей косе. Все, что существует не во имя свое, находится в состоянии глубокого динамического дисбаланса и обречено на то, чтобы, сделав кульбит, провалиться в некую бездну. Это и есть общее описание кризиса бытия. Подумайте о том, что это первая возможность проявления, манифестации. А любая возможность несет с собой массу альтернатив. Бытие, будучи чистым и неопределенным, одновременно с этим и многовариантно. Это парадокс, один из парадоксов кризиса. Почему возможно говорить о том, что еще не определилось, как о многовариантном? Возможно потому, что это фатальная логика метафизики. Каждая возможность имеет альтернативу, в том числе, и универсальная Возможность.

Для того, чтобы преодолеть это внутреннее противоречие, на следующем этапе возникает логос, который является организатором и структурализацией этой внутренней кризисной неопределенности, вариантности первой возможности. Логос дает бытию видимость глобальной, нерушимой, всепроникающей целесообразности. Вместе с тем это переход кризиса на другой этап, на другой уровень, потому что логос есть не более чем условность. Постулирование целесообразной архитектоники бытия есть только чистая иллюзия, чистый гипноз. Даже если логос является в своей структурной организации необъятным (хотя и не бесконечным), то его внутренняя целесообразность все равно альтернативна, все равно иллюзорна. Логос существует не для себя, а как разрешение предшествующего ему, кризиса - разрешение иллюзорное, не катарсисное. Таким образом, у нас есть уже два видимых кризиса - кризис бытия, существующего как субститут подлинного предмета отрицания со стороны вечной бездны, и кризис разума, который это бытие организует только в форме кажущегося иллюзорного решения исходных противоречий, свойственных самому бытию.

6. Противостояние: Великое существо как бог жрецов и Субъект как Бог пророков.

Третьим звеном этого кризиса возникает Великое существо, единственная миссия которого разрешить эту проблему, гармонизировать дуальное противостояние, неравновесие бытия и логоса. Великое существо является тем, в чем, по-видимому, определенная кризисность бытия и логоса "снята". Великое существо - это "стабилизатор" кризиса, страшной деструктивной энергии первой бездны.

Мы проанализировали, что последний горизонт воспринимаемой реальности оказывается косой отрицания и несет кризис в самом себе. Это то, что воспринимает жрец, наделенный даром интеллектуального созерцания. Он воспринимает чистый рок. Но смысл рока в том, чтобы ничтожить. Когда жрец воспринимает чистый рок, когда воспринимаемый им рок, восприятие жреца и сам жрец как смертный человек исчезают, становясь тремя элементами одного и того же, что тогда является искупительным катарсисным гарантом этого акта восприятия, ради чего надо воспринимать последнее как полностью ничтожущую все косу, которая скосит все, в том числе и тебя? Великое существо выступает гарантом того, что это восприятие имеет позитивный смысл. Великое существо есть медиатор между косой и цветком, между воспринимаемым и воспринимающим. Великое существо как бы говорит жрецу: "В своем восприятии ты не исчезаешь как цветок под косой, но ты становишься мною навсегда, мною, в котором это восприятие есть то, что есть. Я есть тот, кто есть, и ты есть то, что есть. Это не коса, это не негатив, это не страшное отрицание, это вечно возобновляющееся утверждение. Ты его обрел, созерцая последнее. Я гарант, я свидетель этого". Это говорит Великое существо, которое, согласно Традиции, распято между небом и землей, или точнее, оно заполняет собою все субтильные миры, и выходит своей головой за пределы последнего неба.

Великое существо, которому молятся все жрецы, все представители языческих религий, подавляющее число живущих людей, независимо от того, какую религию они исповедывают, называют Богом. Однако в Коране Бог говорит: "Мне тот кто на небе и тот кто на земле" - Аллаху тот кто на небе и тот, кто на земле. Значит, в Коране Бог абсолютно диссоциируется от этого Великого существа, заполняющего собой все небеса. Он говорит: "Тот кто на небе - Мне". Что значит "Мне"? Принадлежит, подчиняется, относится, покоряется? Но вся эта динамика отношения говорит только об одном: Бог и Великое существо - абсолютно разные реальности. Потому что, забегая вперед, мы скажем, что словом "бог" не обычные люди, не жрецы, но пророки обозначали того Субъекта, о котором мы сегодня сказали как о цветке, рождающемся из кризиса бесконечности.

Итак, Великое существо обещает превратить негатив в позитив, яд в бальзам. Великое существо - это примиритель внутреннего кризиса бытия и логоса, которые мало того, что являются развитием нестабильности один другого, но еще и противостоят друг другу. В Великом существе возникает та самая триада, которую мы знаем из индийской метафизики: сат-чит-ананда (бытие, сознание, блаженство). "Ананда" и есть то состояние абсолютного равновесия между "сат" и "чит", бытием и сознанием.

А что же человек? Проблема человека в том, что он уникально чувствует, интуирует совершенно особую, страшную, небывалую правду Субъекта и постоянно пытается отождествить этого Субъекта с собой в разных формах, и, вместе с тем, человек, конечно же, не является Субъектом. Человек есть объект, но только с потенцией иметь определенное отношение к Субъекту, только с определенной связью с субъектностью. Прежде всего, человек является существом в самом непосредственном объектном смысле, он сделан, он тварен, он вылеплен согласно некоторому проекту, так же как и лошадь. Есть идея лошади, есть идея человека. Человек представляет собой нечто функциональное, заменяемое. Вместе с тем, человек отличается от всех объектов одной парадоксальной особенностью. Внутри человека смерть осознает самую себя. Если мы уничтожим камень, полено, животное, ангела, джина, то это будет простое и чистое снятие некоего наличия. Это наличие может знать и предчувствовать свою конечность. Животные знают о том, что они не вечны. Джины знают, что Аллах поражает их метеорами во время полета и трепещут. Но это другое. Внутри человека смерть смотрит в свое собственное лицо.

Что такое смерть? Это, конечно же, не снятие предмета. Мы сожгли некое полено. Мы можем назвать это смертью? Нет, просто оно было, и его не стало. Мы проявили вариантность возможности, мы проявили то, что каждый предмет влечет за собой целый короб теней альтернативных предметов, чуть-чуть других или вовсе не тех. Был кусок дерева - стала горстка пепла. А могло и вовсе не быть этого дерева - вот его и не стало. Все возможности есть. Проявилась возможность этому куску не быть - сняли эту наличность. Разве это смерть? Это не смерть. Есть ли, по большому счету, разница в том, что мы сожгли кусок дерева и сшибли метеором джина? В том смысле, в каком джин, дерево, лошадь - объекты, никакой разницы нет.

Дата добавления: 2014-01-05