Николай Васильевич Гоголь

Истоки русской философской мысли уходят в далекое прошлое. Первые устные опыты философствования были обусловлены жизнью славян-русов, а также существованием предпосылок в виде идей и концепций, выработанных мыслителями древности. На сегодняшний день выявлены и продолжают выявляться незаметные на первый взгляд связи русской мысли с философским наследием античности и даже с предфилософскими мифопоэтическими комплексами Древнего мира.

Основные этапы развития философской мысли России

На формирующуюся древнерусскую философскую мысль со 2-го тысячелетия до н.э. по V – VII вв. н.э. оказало существенное влияние языческое прошлое славянства. При этом необходимо учесть, что архаичное мифологическое наследие древних русичей, несмотря на все его богатство и своеобразие, не могло дать духовным вождям племен ответа на основные мировоззренческие вопросы. Языческий дуализм божественного и природного начал, выражавшийся в образе синкретической субстанции, где обитают многочисленные боги, люди и вещи, не способствовал формированию целостной философской картины мира. Поклонение сверхъестественным силам и вещам, стоявшим за ними, заслоняло подлинное познание, философское осмысление мира и человека в нем.

Вместе с тем принижать либо недооценивать роль дохристианской восточнославянской мифологии и сакрального языческого знания в формировании древнерусской протофилософии не следует. Ведь «языческой деформации» в Древней Руси подверглась сама основа будущего философствования – византийское христианство. Отголоски некогда мощного языческого фактора ощущаются и сегодня, причем не только на обыденно-бытовом, но и на научно-культурном уровнях. Последнее «великое переселение» в Евразии в V – VI вв. положило начало оседлому образу жизни народов, ставших основой русского этноса. В это время подходит к завершению длительный период языческого по содержанию и мифологического по форме устного предфилософского творчества наших предков.

Оригинальность философской мысли на Руси формировалась в процессе освоения ею духовного опыта Византии. При этом собственный опыт философствования древних русичей оказался существенно обогащен. Наиболее важную роль в этой связи следует отвести восточно-христианской патристике (святоотеческой школе), через которую происходило знакомство Руси как с религиозно-догматической доктриной православия, так и с философским наследием античности.

Становление русской философской мысли хронологически соотносится с IX – X вв. и во многом связано с христианизацией Руси. Творчество христианско-религиозных мыслителей Византии явилось источниковой базой становящегося русского «любомудрия». Среди наиболее ярких представителей святоотеческой философии, чье творческое наследие оказало влияние на формирование древнерусской мысли, следует отметить Василия Великого, Григория Нисского, Григория Назианзина (Богослова), Иоанна Златоуста, Леонтия Византийского, Иоанна Дамаскина, Максима Исповедника и др.

Воззрения византийских Отцов церкви принимались древнерусской мыслью на фоне установившихся задолго до крещения Руси ее тесных связей с южнославянским миром, древнеболгарской культурой. Поэтому «болгарскую книжность» следует считать истоками древнерусской философии, ибо на ее волне наши предки постигали христианско-философские азы. При этом необходимо подчеркнуть, что идейно-философские основы восточной патристики были привнесены на Киевскую Русь через Древнюю Болгарию посредством творчества мыслителей кирилло-мефодиевской традиции. В этом аспекте кроме выдающихся славянских просветителей Кирилла и Мефодия следует отметить имена Клемента Охридского, Черноризца Храбра, Константина Переславского, Иоанна Экзарха.

Среди наиболее значимых для формирования древнерусской философской мысли источников, дошедших до нашего времени, следует назвать ряд творений византийских авторов. Наиболее известные и значимые из них – «Шестоднев» Василия Великого, «Источник знания» Иоанна Дамаскина, а также различные сборники церковных песнопений, канонов, стихир, кондаков, икосов Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Максима Исповедника и др.

Кроме религиозных восточно-патристических трактатов, источниками древнерусской философской мысли явились также светские книги Византии и подконтрольных ей территорий Восточной Европы данного периода – различные сборники, хроники, афористические и морально-назидательные сочинения. Перечисляя некоторые из них, следует назвать «Изборники» 1073 и 1076 гг., «Хронику» Георгия Амартола, сочинение Филиппа Философа «Диоптра», сборники «Пчела», «Толковая Палея» и др. Широкое распространение и известность этих теоретических произведений в Древней Руси свидетельствует о реально существовавших тесных взаимосвязях в рамках восточноевропейской культуры и о высоком уровне философских знаний у наших предков.

Уже в древнейшей сохранившейся русской летописи «Повести временных лет» (сер. XI – нач. XII в.) были поставлены не только литературно-художественные и историко-хронологические вопросы. Данный источник можно по праву считать и памятником зарождающейся отечественной философской мысли. В нем упоминаются имена мыслителей поздней античности, употребляются термины «философ», «философствование», излагается философско-историческая концепция, рассматриваются вопросы о происхождении Руси, о едином христианском Боге, о творении добра и необходимости борьбы со злом. Здесь же предприняты попытки осмыслить социальные отношения на Руси, сформировать нравственные нормы общественной жизни. Однако целостной философской системы в «Повести» еще нет. А философский синкретизм летописного источника отражает фрагментарность и разрозненность воззрений древнерусских «любомудров».

В числе тех, кто непосредственно стоял у истоков русской религиозной философии, были первые киевские митрополиты. Из их творений до нашего времени дошли «Слово о законе и благодати» Илариона (1049), «Послание» к Владимиру Мономаху Никифора Грека (возглавлял русскую церковь в 1104 – 1120 гг.), «Послание пресвитеру Фоме» Климента Смолятича (кон. XI – сер. XII в.). В данных источниках в соответствии с канонами византийской патристики красной нитью проходят темы истинного предназначения православного христианства, важности его роли в формировании государства, величия Руси, богоизбранности ее властителей и благости ее народа. При этом здесь уже более явно, чем в «Повести», выражены философские идеи.

Так, Иларион, по сути дела, явился создателем основ учения о свободе как органическом состоянии человечества. Причем истинная свобода, по мнению мыслителя, возможна лишь в рамках христианства, а ее достижение – не в «оправдании посредством тени закона», а в «благодатном и изобильном спасении». Никифор говорил о необходимости соблюдения равновесия между светской и духовной властями, рассматривал проблемы добра и зла, истины и заблуждения, соотношения разума и чувств, духовного и телесного начал в человеке. Взгляды Климента Смолятича характеризовал дуализм познания божественной сущности, вытекающий из веры и «разумения». Учитывая данное обстоятельство, можно сказать, что он одним из первых высказал идею о важности разума в познании человеком божественной и природной сущности. Кроме того, раскрывая этические основания проблем познаваемости Бога и мира, мыслитель определил, что истинное предназначение души человека заключается в познании премудрости божьей как источника гармонии тварного мира. Данные мысли в последующем получили живой отклик в русской философии. С одной стороны, они развились в идею значимости рационального фактора в познании мира, а с другой – в идею важности морально-этического принципа в гносеологии.

Определенный теоретический итог начального этапа философствования в Киевской Руси и других княжествах во второй половине XII в. подвел мыслитель-книжник Кирилл Туровский (ок. 1130 – ок. 1182). Его творчество, направленное на решение вопросов, связанных с верой в человека, можно охарактеризовать как религиозную антропологию. А выведенный и отстаиваемый им философско-религиозный принцип «познавай веруя» упрочил идею Климента об «оправдании» православно-христианских постулатов средствами логики, рациональным мышлением.

Следует подчеркнуть, что русская философия, прошедшая к концу XII в. стадию своего становления, имеет все основания быть поставленной в один ряд с философскими системами западного Средневековья. Современные исследования содержания и хронологии, становления и развития воззрений древнерусских мыслителей позволяют опровергнуть тезисы о некой изолированности древнерусской культуры, о ее отставании, «запоздалом старте» либо «загадочном вековом молчании» русской Софии.

Философская мысль периода феодальной раздробленности РусиXII – XIV вв. и сопутствующее ему почти трехвековое монголо-татарское иго не лучшим образом сказались на процессе развития русской культуры в целом и философской мысли в частности. Однако краха русской культуры и разрыва русской философской традиции не произошло. В литературно-философских памятниках Руси XIII в. продолжают ощущаться связи со славянским югом. В XIV в. эти связи дополняются усилением культурного влияния на Русь Константинополя и Афона. Именно оттуда осуществляется приток идейно-философских христианских источников мистической и аскетической направленности. Этот период культурно-философской жизни Руси связан с такими проявлениями, как отшельничество и монастырское возрождение. Из наиболее известных имен той поры следует назвать имя одного из наиболее почитаемых на Руси святых – преподобного Сергия Радонежского. Традиция православного богословия, ярким представителем которой он являлся, получила название исихазм (греч. ΄ησυχια – покой, отрешенность, безмолвие).

Исихазм имел своим истоком нравственно-аскетические учения христианских подвижников VI – VII вв. о «стяжании благодати через очищение сердца», постоянное волевое усилие, отвержение греховных помыслов и практически непрерывную молитвенную практику. Это направление христианства оказало существенное влияние на русскую философскую мысль. Крупнейшими его представителями были Григорий Синаит и Григорий Палама. Важнейшие положения их религиозно-философского учения были связаны с преодолением чувственной и «страстной» природы души человека. Эти мыслители обосновывали возможность реального созерцания божественной благодати, утверждали примат веры над разумом, настаивали на овладении нравственно-аскетическим опытом, приближающим христианина к Богу.

Теоретические труды данных авторов совпадают с началом преодоления феодальной раздробленности Руси, последствий монголо-татарского нашествия, формирования единого Московского государства. Сами авторы при жизни и их философские труды после смерти обладали непререкаемым авторитетом на Руси. Более того, традиция исихазма придала философскую глубину древнерусскому искусству. Это наиболее отчетливо выявляется в русской православной архитектуре, а также иконописи, которую Е.Н. Трубецкой охарактеризовал как «умозрение в красках». Творчество Феофана Грека, Андрея Рублева и других иконописцев данного периода – яркий пример выражения философских мыслей в художественной форме.

Философская мысль московского периода русской государственности XV – XVII вв. с особой силой проявилась в мировоззрении заволжских старцев-нестяжателей, в их полемике с иосифлянством. Спор иосифлян и нестяжателей – одно из основных событий в духовной жизни Московского царства. Центральными фигурами в этой духовно-философской борьбе были лидеры этих течений: Иосиф Волоцкий и Нил Сорский.

Поводом идейно-философских разногласий стало отношение к монастырскому землевладению, так как монастыри в то время являлись крупными земельными собственниками. Нил Сорский и поддерживавшие его заволжские старцы выступили против этого, настаивая на отказе церкви от «стяжания» материальных благ, на усилении активного воздействия на мирскую сферу простых людей. Со своей стороны иосифляне выступали за активное воздействие православно-христианской идеологии на все сферы государства и общества. При этом они не отрицали возможность существования сильной материальной базы церкви. Одержав победу над нестяжателями, иосифлянство стало по своей сути идеологической доктриной единого, сильного, активно развивающегося Московского централизованного государства.

В период формирования и укрепления Московского царства государственная идея начинает играть все более значимую роль в отечественной философии. В связи с кризисом и последующим падением Византии в русском сознании крепнет представление о том, что историческая миссия «православного царства» отныне принадлежит русскому государству. В конце XV – начале XVI вв. данная установка представлена в отечественной литературе. Среди философских произведений той поры следует назвать «Повесть о белом клобуке», цикл сказаний о Мономаховом венце и др.

Более последовательно идея «Москва – Третий Рим» была обоснована старцем псковского Спасово-Елеазарова монастыря Филофеем в его посланиях (прежде всего в послании к Василию III). Обращаясь к великому князю, старец писал, что «две веси яко вся христианския царства ирнидоша в конец и снидошася в единое царство: два ибо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти»[5]. В этой вербальной формуле Филофея заключен глубокий смысл. В ней можно видеть историческое выражение древнерусского идеала Святой Руси, связанного с верой в историческую реальность подлинно православной государственности. Эта вера впоследствии явилась идейной основой протеста протопопа Аввакума и его сторонников против реформ патриарха Никона. Наследники воззрений иосифлян о Руси как «священном православном царстве» своим исходом из пореформенной церкви знаменовали не просто происшедший церковный раскол. Вследствие неудачно и поспешно проведенной церковной реформы, имевшей целью унифицировать религиозные тексты и культово-обрядовую деятельность, от православия отпала значительная его часть (староверие, или старообрядчество). В ХVII в. сформировалось и религиозное сектантство. При этом некоторые секты сложились при опоре на новые социальные связи, другие – были привнесены с Запада, где такие связи возникли ранее.

В России приближалась эпоха светского государства, эпоха проникновения в общественное сознание западных идей и эпоха секуляризации философской мысли.

Отечественная философия петербургского периода стала важным признаком российского Просвещения. Она характеризовалась пересмотром отношения к восприятию русской культуры через культуру Запада. Европейские философские идеи уже в послемонгольский период приходили на Русь через Великое княжество Литовское и Польшу. Ключевое вли­яние на развитие философии в России в контексте западных традиций оказала Киево-Могилянская академия, и особенно творчество Петра Могилы. «Латинское» направление русской философской мысли XVII в. было связано с творчеством Симеона Полоцкого. Новые тенденции развития философии в России фокусируются в XVIII в. в контексте ре­форм Петра I и связаны в идейно-философском плане с творчеством бывшего ректора Киево-Могилянской академии, а затем первого помощника Петра I по созданию Священного Синода и управлению им Феофана Прокоповича. Русь данного периода, воспринимая новые для нее элементы западной философской системы, становилась менее изолированной. Вместе с тем ускоренное, а порой и насильственное внедрение чуждой культуры оказалось чревато последующими противоречиями социально-политического и духовного развития России, в том числе и в области философии.

Типичным для данного периода было так называемое «вольтерьянство», весьма созвучное критическому духу эпохи, тяге к переменам, ставшее в конечном счете одним из источников идейного радикализма и нигилизма XIX – XX вв. Другая тенденция выразилась в стремлении создать новую национальную идеологию, опиравшуюся на идеи гуманизма, просвещения, социальной целесообразности (М.В. Ломоносов, Н.И. Новиков). Сюда же примыкают антропологиче­ские учения А.Н. Радищева и А.И. Галича. Причем антропологизм, трактуемый в западном понимании, с этих пор ста­новится все более значимой чертой русской философии.

Разнонаправленность философского мыслительного творчества в России периода Просвещения, которое все более приобретало черты рационализма и светского позитивизма, иллюстрируется также духовно-религиозным наследием Тихона Задонского, Паисия Величковского, идейно-философскими воззрениями Г.С. Сковороды, сохранившими и антично-идеалистические мотивы, и христианскую мистическую традицию. А распространившиеся в это время идеи масонства стали специфической реакцией русской мысли на односто­ронний интеллектуализм просвети­тельства, выражением ее поворота к индивидуальному поиску сокровенного смысла жизни.

Философская мысль России XIX – начала XX в. отражает расцвет отечественной духовной культуры, время «философского пробуждения» России. Это время становления большого количества разнообразных философских направлений, школ и течений.

Вопросы для самоконтроля:

1. В чем состоит предыстория развития русского философствования?

2. Каковы истоки русской философской мысли?

3. Дайте характеристику основных черт и особенностей русской философской мысли.

4. Раскройте содержание основных этапов формирования, становления и развития русской философии.

5. Определите круг основных проблем в русской философии и их мировоззренческое решение.

6. В чем состояла преемственность отечественной и западной философии?

Литература:

1. Алексеев, В.П. Философия: учебник/ В. П. Алексеев, А. В. Панин; МГУ им. М.В. Ломоносова. - 4-е изд., перераб. и доп.. - М.: Проспект, 2008.

2. Гайденко В.П., Громов М.Н., Мотрошилова Н.В. История философии: Запад-Россия-Восток. – В 4 кн. – М.: Академический проспект, 2012.

3. История русской философии: учебник /Под ред Маслина М.А. – М., 2008.

4. Краткий философский словарь: словарь / Под. ред. А. П. Алексеева. - 2-е изд., перераб. и доп. - М.: РГ-Пресс, 2010.

5. Методика изучения философии /А. В. Малов и др. В 2 т., - Химки: АГЗ МЧС РФ, 2012.

6. Новая философская энциклопедия: в 4 томах. – М.: Мысль, 2010.

7. Светлов, В.А. История философии в схемах и комментариях: учебное пособие/ В. А. Светлов. - СПб.: Питер, 2010

8. Философия: учебник/ МГУ им. М.В. Ломоносова; Под ред. А. Ф. Зотова, В. В. Миронова, А. В. Разина. - М.: Академический Проект, 2009.

9. Философия. Учебник для вузов /Под ред. В.В. Миронова. – М.: Норма, 2010.

10. Философия: учебник для вузов/ под ред. В.Н. Лавриненко, В.П. Ратникова.- 4-е изд., перераб. и доп. – М.: Юрайт, 2011.

[1] См.: Зеньковский В.В. История русской философии. Л., 1991. Т. 1, ч. 1. С. 35.

[2] См.: Флоренский П.А. У водоразделов мысли. М., 2006. С. 114.

[3] См.: Иларион. Слово о законе и благодати //Первые книги Святой Руси. М., 2005. С. 11.

[4] См.: Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С. 509.

[5] См.: Святая Русь: энциклопедический словарь русской цивилизации. М., 2000. С. 898.

Николай Васильевич Гоголь – одна из ключевых фигур в литературном процессе первой половины 19 века. Вторую половину столетия часто называют «веком прозы». Именно Гоголь вместе с Пушкиным стал «отцом» русской реалистической прозы. Его воздействие на несколько поколений прозаиков оказалось несравненно глубже пушкинского, хотя «школы» и учеников в точном смысле слова у него не было.

Белинский о Гоголе: «…Но есть еще другая оригинальность, проистекающая из индивидуальности автора, следствие цвета очков, сквозь которые смотрит он на мир. Такая оригинальность у г. Гоголя состоит, как я уже сказал выше, в комическом одушевлении, всегда побеждаемом чувством глубокой грусти. В этом отношении русская поговорка: «начал во здравие, а свел за упокой» может быть девизом его повестей. В самом деле, какое чувство остается у вас, когда пересмотрите вы все эти картины жизни, пустой, ничтожной, во всей ее наготе, во всем ее чудовищном безобразии, когда досыта нахохочетесь, наругаетесь над нею? …Возьмите «Записки сумасшедшего», этот уродливый гротеск, эту странную, прихотливую грезу художника, эту добродушную насмешку над жизнию и человеком, жалкою жизнию, жалким человеком, эту карикатуру, в которой такая бездна поэзии, такая бездна философии, эту психическую историю болезни, изложенную в поэтической форме, удивительную по своей истине и глубокости, достойную кисти Шекспира: вы еще смеетесь над простаком, но уже ваш смех растворен горечью; это смех над сумасшедшим, которого бред и смешит и возбуждает сострадание.

… Если г. Гоголь часто и с умыслом подшучивает над своими героями, то без злобы, без ненависти; он понимает их ничтожность, но не сердится на нее; он даже как будто любуется ею, как любуется взрослый человек на игры детей, которые для него смешны своею наивностию, но которых он не имеет желания разделить. Но тем не менее это все-таки гумор (юмор), ибо не щадит ничтожества, не скрывает и не скрашивает его безобразия, ибо, пленяя изображением этого ничтожества, возбуждает к нему отвращение. Это гумор спокойный и, может быть, тем скорее достигающий своей цели. И вот замечу мимоходом, вот настоящая нравственность такого рода сочинений. Здесь автор не позволяет себе никаких сентенций, никаких нравоучений; он только рисует вещи так, как они есть, и ему дела нет до того, каковы они, и он рисует их без всякой цели, из одного удовольствия рисовать. После «Горя от ума» я не знаю ничего на русском языке, что бы отличалось такою чистейшею нравствеяностию и что бы могло иметь сильнейшее и благодетельнейшее влияние на нравы, как повести г. Гоголя. О, пред такою нравственностью я всегда готов падать на колена!»

«Петербургские повести» Гоголя.

К ним относятся повести "Невский проспект", "Портрет", "Записки сумасшедшего". Они открывают собой серию петербургских повестей. К ним надо отнести также "Нос", "Коляску", "Шинель". Хотя "Шинель" Петербургские повести составляют как бы особый этап в творчестве Гоголя и историки литературы не без оснований говорят о втором, петербургском, периоде в его литературной деятельности. Необыкновенное изобилие всякой вещественности, но все призрачно. Призрачны предметы, люди, их поступки. Мир будто настоящий; дома, как дома, платья, как платья, люди, как люди; фантастические образины будто исчезли, но этот действительный мир выглядит неестественным; пожалуй, он фантастичнее всяких фантазий. Все повести связаны общностью проблем(власть чинов и денег) и единством основного героя(разночинец, мал чел). Фантастика подчинена изображению жизненной правды.

Темой Невского, проспекта открывается первая из «Петербургских повестей»; страницы, посвященные главной улице города, играют роль пролога к циклу в целом. Автор произносит ироничный гимн Невскому проспекту, где «пахнет одним гуляньем», где «жадность, корысть и надобность выражаются на идущих и летящих в карстах и на дрожках» и совершается быстрая «фантасмагория в течение одного только дня». Невский проспект - лишь красивая личина странного, фантастического, полубезумного города, сущность которого раскрывается в сюжетах и характерах «Петербургских повестей».

В повести «Нос» майор Ковалев однажды утром обнаруживает, что его нос исчез, а затем с изумлением узнает, что этот кусок тела обрел собственную жизнь. Гротескная история об отделившемся и возгордившемся носе не только высмеивает свойственные жителям столицы чинопочитание и карьеризм, но и обогащает образ города новыми красками. Петербург - центр русской культуры, город художников, поэтому в Петербургских повестях» закономерно появление персонажей - служителей искусства. В Петербурге искатели карьеры и денег, прозаические ковалевы и пироговы сосуществуют рядом с искренними и чистыми пискаревыми, кроткими и беззащитными «маленькими людьми»; горячка, сумасшествие и смерть соседствуют с высокой радостью служения искусству (этот путь избирает бывший товарищ Чарткова) - таков подлинный облик города, скрывающийся за пестрым фасадом Невского проспекта. Петербург в повестях Гоголя — фантасмагорический полупризрачный город, в котором странное переплетает­ся с повседневным, реальное — с фантастическим, вели­чественное — с низким, красивое — с безобразным. Этот мифологический образ Петербурга во многом восходит к поэме А. С. Пушкина «Медный всадник. Одновременно с этим в произведениях Гоголя при­сутствует глубоко реалистическое видение Петербурга. Чаще всего писатель изображает мир чиновников, их специфические взаимоотношения, определяемые табе­лью о рангах (обратите внимание, что этот институт был введен Петром I: весь бюрократический Петербург — это, образно выражаясь, «постройка» Петра). Повести, различные по сюжетам, тематике, героям, объединены местом действия — Петербургом. Но для писателя это не просто геогра­фическое пространство. Он создал яркий образ-символ города, одновременно реального и призрачного, фантастического. В судьбах героев, в заурядных и невероятных происшествиях их жизни, в молве, слухах и легендах, которыми насыщен сам воздух города, Гоголь находит зеркальное отражение петербургской "фантасмаго­рии". В Петербурге реальность и фантастика легко меняются местами. Повседневная жизнь и судьбы обитателей города — на грани правдоподобного и чудесного. Невероятное вдруг становит­ся настолько реальным, что человек не выдерживает и сходит с ума. Гоголь дал свою трактовку петербургской темы. Его Петербург, в отличие от пушкинского Петербурга ("Медный всадник"), живет вне истории, вне России. Петербург Гоголя — город невероятных происшествий, призрачно-абсурдной жизни, фантастических собы­тий и идеалов. В нем возможны любые метаморфозы. Живое превращается в вещь, марионетку (таковы обитатели аристократи­ческого Невского проспекта). Вещь, предмет или часть тела становится "лицом", важной персоной в чине статского советника (нос, пропавший у коллежского асессора Ковалева, называющего себя "майором"). Город обезличивает людей, искажает добрые их качества, выпячивает дурные, до неузнаваемости меняет их облик.

Как и Пушкин, порабощение человека Петербургом Гоголь объясняет с социальных позиций: в призрачной жизни города он обнаруживает особый механизм, который приводится в движение "электричеством чина". Чин, то есть место человека, определен­ное Табелью о рангах, заменяет человеческую индивидуальность. Нет людей — есть должности. Без чина, без должности петербур­жец не человек, а ни то ни се, "черт знает что". Универсальный художественный прием, который использует писатель, изображая Петербург, — синекдоха. Замещение целого его частью — уродливый закон, по которому живут и город, и его обитатели. Человек, теряя свою индивидуальность, сливается с безликим множеством таких же, как он, людей. Достаточно сказать о мундире, фраке, шинели, усах, бакенбардах, чтобы дать исчерпывающее представление о пестрой петербургской толпе. Невский проспект — парадная часть города — представляет весь Петербург. Город существует как бы сам по себе, это государство в государстве — и здесь часть теснит целое. Гоголь отнюдь не бесстрастный летописец города: он смеется, негодует, иронизирует и печалится.

В "Невском проспекте" писатель дал как бы заставку ко всему циклу "петербургских повестей". Это и "физиологический очерк" (подробное исследование главной "артерии" города и городской "выставки"), и романтическая новелла о судьбах художника Пискарева и поручика Пирогова. Их свел Невский проспект, "лицо", "физиономия" Петербурга, меняющаяся в зависимости от времени суток. Он становится то деловым, то "педагогичес­ким", то "главной выставкой лучших произведений человека". Гоголь создает образы кукол-марионеток, носителей бакенбард и усов разных мастей и оттенков. Их механическое собрание шествует по Невскому проспекту. Судьбы двух героев — детали петербургской жизни, позволившие сорвать с города блес­тящую маску и показать его суть: Петербург убивает художника и благосклонен к чиновнику, в нем возможны и трагедия, и зауряд­ный фарс. Невский проспект "лжив во всякое время", как и сам город.

Безумие — одно из проявлений петербургского абсурда. В каждой повести есть герои-безумцы: это не только сумасшедшие художники Пискарев ("Невский проспект") и Чартков ("Портрет"), но и чиновники Поприщин ("Записки сумасшедшего") и Ковалев, который едва не сошел с ума, увидев собственный нос, разгуливающий по Петербургу. Даже "маленького человека" Башмачкина, потерявшего надежду отыскать шинель — "светлую гостью" его унылой жизни, охватывает безумие. Образы безумцев в повестях Гоголя не только показатель алогизма общественной жизни. Патология человеческого духа позволяет увидеть подлин­ную суть происходящего. Петербуржец — "нуль" среди множества подобных ему "нулей". Выделить его способно только безумие. Безумие героев — это их "звездный час", ведь, только потеряв рассудок, они становятся личностями, утрачивают автоматизм, свойственный человеку из чиновничьей массы. Безумие — одна из форм бунта людей против всевластия социальной среды.

Сам Гоголь был не просто религиозным человеком, он был мифологически
суеверен, т.е. суеверие приобретало вполне реальные очертания, диктовало
свою волю и свои нормы поведения, которым он неукоснительно следовал, и
которые всецело подчиняли себе все окружающее. Смех, плач, дорога, смерть,
огонь (сожжение рукописей и даже печатных произведений), порожденные какой-
то болезненной страстью, таинственным образом влияли на судьбу Гоголя.
Процесс писания становился смыслом бытия, это был его духовный скит и
судьба. «Записки охотника» неопровержимо убеждали читателя в необходимости уничтожения крепостничества как основы общественного строя в России; в этом смысле они ближе всего стоят к «Путешествию из Петербурга в Москву» Радищева.

Несмотря на многочисленные исследовательские прочтения, Гоголь и как
художник, и как личность по-прежнему окутан тайной, созданию которой,
впрочем, в наибольшей мере, способствовал он сам (многочисленные
сомнительные даты под собственными сочинениями, апокрифические письма
родным и друзьям, истории из уст Гоголя о дружбе с Пушкиным и общении на
«дружеской ноте» с петербургским литературным окружением, анекдот о
прыскающих в руках типографских наборщиках, легенда о «Прощальной повести»
и многие др. сюжеты, творимые Гоголем как реальность, и в реальность
которых он сам – прежде всего – верил.

Дата добавления: 2014-01-06