Влияние личностных типов, характерных для России, на судьбу страны

Наиболее естественным, а потому и основным личностным типом в служебно-домашней цивилизации является тип «служителя», т.е. деятеля, который действует в соответствии с ценностями и нормами служебной деятельности. Этот общий личностный тип «вписан» в служебную деятельность, однако он имеет свои варианты, которые возникают под воздействием двух основных факторов: служебного и цивилизационного соблазнов

Вообще-то выражение служебный соблазн, возникло не спонтанно, а в результате осмысления феномена, который в романе «Бесы» Достоевского называется «административный восторг». Степан Верховенский в беседе с генеральшей Ставрогиной употребляет это выражение и поясняет его. «…Поставьте, - говорит Верховенский, - какую-нибудь самую последнюю ничтожность у продажи каких-нибудь дрянных билетов на железную дорогу, и эта ничтожность тотчас же сочтет себя вправе смотреть на вас Юпитером, когда вы пойдете взять билет, чтоб показать вам свою власть. … И это в них до административного восторга доходит… Я вот прочел, что какой-то дьячок в одной из наших заграничных церквей … выгнал, то есть выгнал буквально, из церкви одно замечательное английское семейство … пред самым началом великопостного служения … единственно под тем предлогом, что «шататься иностранцам по русским церквам есть непорядок и чтобы приходили в положенное время…», и довел до обморока… Этот дьячок был в припадке административного восторга…».

В ситуациях, о которых рассказывает Верховенский, хорошо видна одна из возможных линий поведения служащего, когда тот самоутверждается за счет клиента, «показывая свою власть». Но ведь возможна и другая линия поведения в той же самой ситуации, когда служащий просто и четко выполнит свой долг, удовлетворяя нужды просителя. Ясно, что служащий постоянно находится в ситуации нелегкого выбора. С одной стороны, служебный долг требует от него бескорыстия, в пределе – самопожертвования. С другой, можно использовать служебные полномочия для самоутверждения, в корыстных целях, а также чтобы причинить вред соперникам и т.п. Возникает противоречие между естественным стремлением к самоутверждению (подкрепляемым инстинктом самосохранения) и служебным долгом. На личностном уровне оно может разрешиться как в пользу долга, так и в пользу эгоистических устремлений. Наличие выбора между двумя линиями поведения и составляет суть служебного соблазна.

В зависимости от выбора линии поведения, возникают разные типы личностей – «честный служитель», «карьерист», а также «промежуточный» или «ситуативный тип», представители которого ведут себя сообразно обстоятельствам и способны как на самопожертвование во имя долга, так и на служебные злоупотребления во имя корыстных целей. Соответственно, какая-то часть людей всегда действует как честные служители, вторая – как явные карьеристы, но большая – в зависимости от обстановки. В одном случае, крадет, в другом – сражается и умирает героями. Причем и то, и другое поведение вполне естественно.

Естественность как героического, так и «воровского» поведения в противоположных ситуациях и «одобрительное» отношение окружающих к такому поведению, возможны, вероятно, потому, что многие нормы поведения усваиваются людьми бессознательно, без контроля сознания, через имитационное поведение [Симонов. 1985, с.150]. Надо полагать, именно противоречивые нормы служебной деятельности, бессознательно усвоенные русскими людьми, во многом определяют пресловутую «загадку» русской души.

Служебный соблазн вкупе с таким феноменом, как групповой эгоизм приводит к тому, что целый правящий слой или даже сословие «забывает» свои социальные функции, стремясь переложить все тяготы службы на низшие слои, а себе оставить лишь привилегии.

Что касается цивилизационного соблазна, то указание на наличие этого феномена можно найти у двух независимых авторов – у Н.Я.Данилевского и В.Шубарта. Последний, в частности, отмечал, что «когда русские побеждали на полях сражений и вступали в зону европейской культуры … они беспрепятственно и глубоко вдыхали в себя западный яд. Так что победы приносили им гораздо больше вреда, чем их поражения» [Шубарт.1997, с.65]. (Шубарт прав относительно западного яда, только вдыхали его русские дворяне не только после военных побед, но лечась на европейских курортах и развлекаясь в европейских столицах). Данилевский же говорит о болезни «европейничанья», важнейший признак которой – привычка смотреть на ход дел в своей стране с точки зрения общественного мнения Европы [Данилевский. 1995, с.226 и др.]. Она поразила Россию после петровских реформ. Петр, познакомившись Европой, «влюбился в нее и захотел во что бы то ни стало сделать Россию Европой» [Данилевский. 1995, с.224].

Объективно возникновение цивилизационного соблазна обусловлено рядом преимуществ, которыми обладает рыночная цивилизация по сравнению со служебно-домашней.

Во-первых, эгодеятельность сама по себе, в некотором смысле, «естественнее» для человека, нежели служебная. Служба – тяжела. Ее исполнение всегда связано с ограничениями человеческого естества. Не случайно в пору становления московского государства молодые дворяне, жившие на рубеже «Дикого поля», записывались в холопы, чтобы не служить [см.:Волков. 1993, с.27].

Во вторых, правовая система общества, идущего по пути рыночной цивилизации, строится на примате личности над обществом, поэтому личность защищена в правовом отношении. Ее взаимоотношения с властью намного комфортнее, нежели отношения личности с властью в служебно-домашней цивилизации.

В-третьих, человеку в стране рыночной цивилизации дано намного больше свободы действий.

Наконец, в силу того, что рыночная цивилизация развивается намного быстрее служебно-домашней в технологическом отношении, она предоставляет человеку большее разнообразие товаров и услуг, как правило, более высокого качества. В общем, жить в рыночной цивилизации намного безопаснее, удобнее и приятнее, нежели в служебно-домашней.

Цивилизационный соблазн проявляется в том, что в обществе появляются личностные типы, различающиеся по взглядам относительно развития страны.

Часть правящей и интеллектуальной элиты, видя комфорт, свободы и защищенность личных интересов в рыночной цивилизации, начинает смотреть на свою страну как на что-то ущербное, неполноценное, подлежащее радикальному и быстрому исправлению. Возникает уже упомянутая болезнь «европейничанья», на основе которой появляются личности «реформаторов», стремящихся быстро и радикально «исправить» или «исцелить» страну, ввести ее «в лоно цивилизации», не взирая на возможные издержки.

Другая часть элиты пытается отстаивать самобытность развития страны на основе присущих ей традиций и ценностей. Критикуя западную ориентацию развития страны, ее представители выдвигают множество верных, по сути, аргументов, которым однако не всегда хватает доказательности на основе фактов. Успехи рыночной цивилизации во многих областях очевидны, и даже для некоторых «почвенно» ориентированных людей (Ф.М.Достоевский) Европа остается «страной святых чудес» [Достоевский. 1995, с.223]. Наличием двух указанных типов, появившихся под действием цивилизационного соблазна можно объяснить раскол в XIX-ом веке русской общественной мысли на два течения: славянофильство и западничество (иначе западничество было бы невозможно).

Большинство же людей составляет и в этом случае «промежуточный слой». Личности, входящие в него, не имеют ясных, четких и устойчивых взглядов относительно путей развития страны и способны, в зависимости от обстоятельств, поддержать как «западников», так и «патриотов».

С учетом действия служебного и цивилизационного соблазнов, можно теоретически выделить следующие важнейшие типы личности в служебно-домашней цивилизации.

1) «Промежуточный» или «ситуационный» тип. Он составляет большинство, в него входят те, кто в зависимости от обстоятельств способен как поддаваться обоим соблазнам, так и отвергать их. Именно представители этого типа в наибольшей степени подвержены влиянию средств массовой информации. Под влиянием целенаправленной пропаганды они способны действовать вопреки собственным долгосрочным интересам.

2) «Служитель-патриот». Этот тип личности обычно проявляется в годы испытаний. Люди, относящиеся к нему, способны на самопожертвование, уверены в необходимости последовательно отстаивать национальные интересы, полностью отождествляют себя со своим народом. Подобный тип личности проявился достаточно отчетливо в Александре Невском, Суворове, Столыпине, Жукове.

3) «Служитель-западник». Личности этого типа всплывают на поверхность в периоды реформ или начинают их (но не обязательно только они выступают инициаторами). Вероятно, личностью подобного типа отчасти был Петр I. В нем явно чувствуется влияние «цивилизационного соблазна», чему, надо полагать, в немалой степени способствовал «кукуйский опыт» Петра. К служителям-западникам можно отнести также Герцена и Ленина.

4) «Карьерист-патриот». Это те, кто поддался служебному соблазну, но остался верен патриотическим идеалам. Такие личности имеются всегда. Они могут проявить себя при сильном властителе в качестве полезных помощников. Яркие представители подобного типа Меншиков, Потемкин, Орловы. В советское время, возможно, этому типу соответствуют личности Калинина или Жданова.

5) «Карьерист-западник». Самый опасный для существования страны тип. Ибо личности этого типа поддались обоим соблазнам и, образно говоря, у них «нет ничего святого за душой». Во имя «радикальных реформ» и собственных выгод, связанных с ними, удовлетворения личного честолюбия и пр. они готовы принести в жертву все что угодно. В революционные годы подобная личность может проявиться в фигуре Троцкого. В годы «перестройки» и «радикальных реформ этот тип был представлен Горбачевым, Гайдаром, Бурбулисом, Чубайсом и т.п.

Поясним, как деятельность различных личностных типов сказывается на развитии страны. В общих чертах механизм их влияния можно описать следующим образом.

Во-первых, ясно, что честные служители и карьеристы (эгодеятели) всех мастей постоянно борются между собой.

Во-вторых, в результате этой борьбы карьеристы занимают господствующие позиции во властвующей элите. Особенно успешно они осуществляют «хождение во власть» в мирное время.

В-третьих, занятие карьеристами господствующих позиций в управлении страной приводит к потере управляемости, застою, кризису или даже к катастрофе.

В-четвертых, в период кризиса возможен приход к власти служителей, которые при дополнительных благоприятных условиях могут устранить угрозу гибели страны.

В-пятых, если непосредственная опасность устранена и наступает более или менее длительный период «мирного существования», цикл начинается вновь. Карьеристы постепенно занимают доминирующие позиции во власти и т.д.

Почему так происходит? Почему служители в борьбе за власть проигрывают карьеристам? На эти вопросы можно ответить, если хорошенько подумать над, казалось бы, простой мыслью, которую в свое время Л.Н.Толстой высказал устами Пьера Безухова. Пьер, беседуя с Наташей в эпилоге «Войны и мира», сказал, что «все мысли, которые имеют огромные последствия, - всегда просты. Вся моя мысль в том, что ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое. Ведь как просто» [Толстой. 1993, с.684]. Если вольно перефразировать Толстого (помня, конечно, что эгодеятель не обязательно порочный человек, но основную массу последних составляют именно эгодеятели циничного типа, то можно сказать, что поскольку «эгодеятели связаны между собой и составляют силу, то служителям надо сделать то же самое. Ведь как просто».

К сожалению, дело обстоит совсем не так просто, как хотелось бы великому писателю, да и нам тоже. Честным людям (служителям) объединиться намного сложнее, чем карьеристам (эгодеятелям). И на то есть весомые причины.

Дело в том, что эгодеятели (не обязательно карьеристы) легко находят общий язык, потому что стремятся к одному и тому же – личной выгоде. Равным образом, они легко договариваются о возможных путях достижения этой выгоды. Спор у них может возникнуть только из-за величины доли, приходящейся каждому. Тогда вступает в действие закон силы, и тот, чья позиция сильнее, получает больше. При этом «сильному» эгодеятелю невыгодно полностью лишать доли «слабого», учитывая возможность дальнейшего «сотрудничества».

Служители же стремятся к благу другого (Бога, народа, страны и т.д.). И уже здесь возможны разногласия. Например, один служитель, вслед за В.В.Шульгиным может считать, что «идея родины потухает перед идеей Божества», которая переносит «нас в мир ценностей, несравненно более высоких» [Шульгин. 1992, с.196]. Другой же может служить именно Родине, не слишком беспокоясь о Небе. Третий на первое место ставит расу или народ (нацию), а четвертый – вообще «борьбу за построение коммунизма» или «освобождение рабочего класса». Поэтому им трудно договориться уже относительно общей ценности, которой нужно служить.

Возможны разногласия и тогда, когда они служат одной и той же ценности, но по-разному понимают, как лучше действовать для сохранения ее, ибо отличаются друг от друга в понимании этой ценности. Например, если они стремятся к благу Родины (России), то один может считать, что Россия – самобытная цивилизация, и для ее же блага ей следует развиваться на собственных традициях и корнях. Другой же полагает, что Россия «отстала» в своем историческом развитии или «заблудилась», оказалась вне столбовой дороги мирового развития, поэтому она должна перестроиться на основе «общечеловеческих ценностей» и войти в лоно общемировой цивилизации. Иначе говоря, речь идет о выборе конечного блага (цели), к которому следует двигаться, чтобы лучше сохранить общую для всех ценность. И здесь тоже возможны резкие, даже непримиримые споры.

Подобная ситуация воспроизведена Герценом, когда он говорит о «наших» и «не наших» в «Былом и Думах»: «Мы были противниками их, но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинакая.

У них и у нас с ранних лет одно сильное безотчетное, физиологическое, страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы – за пророчество: чувство безграничной, охватывающей все существование любви к русскому народу, русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно» [Герцен. Т.1. 1969, с..468].

Наконец, если они и конечное благо того, чему или кому служат, понимают одинаково, у них возникает проблема выбора средств достижения этого блага. Допустим, имеется согласие, что высшая ценность – «единая и процветающая России», допустим, решено, что общее направление развития – в сторону рыночной цивилизации. Но предстоит еще выбрать эволюцию (постепенные реформы) или революцию («шоковую терапию») в качестве средства решения поставленных задач. И здесь опять-таки возможны принципиальные расхождения.

Наконец, если относительно и всего этого разногласия устранены, в игру вступает борьба честолюбий, личные амбиции, симпатии и антипатии и пр. Поэтому служители объединятся чаще всего лишь тогда, когда ситуация недвусмысленно задает направление деятельности, времени на всякие дискуссии просто нет и в процессе борьбы выявился общепризнанный лидер, вера в которого позволяет им на время забыть разногласия.

Чаще всего, подобная ситуация складывается во время войны, угрожающей существованию нации и государства. Служители получают шанс хотя бы на время занять доминирующее положение в руководстве страны, поскольку сама обстановка позволяет оценить человека по реальному вкладу в общее дело. И хотя полностью служебные злоупотребления неискоренимы, в обществе (если оно еще способно к самосохранению) возникает атмосфера, в которой эгодеятели не могут свободно действовать. Они вынуждены либо действовать как служители, либо оттесняются на вторые и третьи роли.

В мирное же время эгодеятели постепенно начинают занимать доминирующее положение в руководстве всеми сферами жизнедеятельности общества. В этом процессе могут наблюдаться следующие этапы.

Сначала на почве корыстных интересов объединяются эгодеятели всех мастей (говоря нашими словами, «карьеристы-патриоты» и «карьеристы-западники») и вытесняют честных служителей (будь то «служители-патриоты» или «служители-западники»). На какой-то период высшие места могут достаться карьеристам-патриотам, поскольку нельзя мгновенно сменить идеологическую ориентацию, а «карьеристы-западники» вынуждены пользоваться патриотической фразеологией. Обществу трудно проследить вредные последствия от деятельности конкретного должностного лица, и в нем расцветают коррупция, казнокрадство, злоупотребления властью и пр. Затем, если ход событий благоприятствует тому, на первые места выдвигаются «карьеристы-западники», спекулирующие (по собственной инициативе или с чужого голоса) на реальных трудностях общества и пытающиеся показать преимущества западной цивилизации. Среди них может находиться и какая-то часть «служителей-западников», искренне верящих в необходимость движения в сторону запада.

В результате борьбы между различными личностными типами в национальной элите, последняя оказывается расколотой на враждующие слои или течения и утрачивает способность видеть реальные национальные интересы, а также моральную готовность твердо и настойчиво их защищать.

Это проявляется, в частности, в том, что «карьеристы», пришедшие к высшей власти, легко «сдают» национальные интересы при переговорах с должностными лицами из соперничающей, рыночной цивилизации.

Дело в том, что последние всегда находятся под пристальным вниманием собственной элиты и общественного мнения. Общество, «знающее», что люди в нем всегда действуют в свою пользу, выработало механизмы контроля над высшими чиновниками. Поэтому «эгодеятель», выполняющий служебные функции, ведет себя как «честный служитель». Он знает, что сдача национальных интересов ему не простится.

«Карьерист» же привык приносить интересы дела в жертву своим собственным выгодам. Он это делал многократно на протяжении своей карьеры и в столкновении с упорным и энергичным лидером с противоположной стороны легко сдает свои позиции (ситуация «Горбачев – Рейган», когда каждый «компромисс» ослаблял позицию СССР). Возможно и «чистое» принесение в жертву общих интересов во имя личного честолюбия, стремления быть «первым», если не Риме, то хотя бы в собственной «деревне» (позиция Ельцина во время Беловежского сговора).

К сожалению, обычные люди из служебно-домашней цивилизации (представители ситуационного типа) не способны быстро распознать суть происходящего. Они привыкли доверять своим лидерам. Выполнив свой долг, они полагают, что и начальствующие тоже выполнят свой. Однако, вопреки чаяниям народа, основная масса высших должностных лиц «забывает» о своем долге. Групповой эгоизм становится господствующим, правящий слой оказывается не в состоянии проводить последовательную внутреннюю и внешнюю политику, обеспечивающую интересы страны, и общество втягивается в кризис, способный превратиться в катастрофу.

В истории России подобная ситуация складывалась неоднократно, иногда разрешалась катастрофой, но страна находила выход из нее, что не в последнюю очередь связано с существованием монархии (или лица, выполняющего его функции).

Впервые катастрофа в России, известная под названием «Великой Смуты», разразилась из-за предательства правящего слоя вскоре после пресечения династии Калиты. До взятия Грозным Казани боярская знать служила государству (что воспринималось как личное служение государю), опасаясь подвергнуться очередному татарскому нашествию. Когда же непосредственная угроза была устранена, да еще во главе государства не осталось царя из привычной династии, боярство, по замечанию Ключевского, «начало Смуту», в которую постепенно втянулись и другие социальные слои [Ключевский. Т.2, 1995, с.148, 168 и др.]. Очевидно, удельные князья и великие бояре хотели быть «велики и славны не только в России, но и в дальних странах», ограничив власть «избранного царя» [Ключевский. Т.2. 1995, с.149], установить в Московии порядки, подобные польским, и жить как польские магнаты.

Для возвращения государству управляемости московские великие князья и цари сформировали вокруг себя слой служилых людей, дворянство, как надежную опору трону и источник кадров для выполнения важнейших государственных функций. Какое-то время дворянство исправно несло службу. Не потому, конечно, что все дворяне были служителями по духу. Но, во-первых, еще требовалось устранить угрозу с Запада и Юга, а во-вторых, через службу государю дворянство осуществляло свой эгоистичный сословный интерес – закрепощение крестьян. После побед русской армии в XVIII-ом веке внешняя угроза на обозримый исторический период была снята. Сделав русского царя заложником императорской гвардии в Петербурге, дворянство с помощью указа о «Золотой вольности» к царствованию Александра I постепенно освободило себя от государственных обязанностей и сохранило все привилегии, не сумев при этом стать деятельным хозяйственным классом.

Стране снова грозила потеря управляемости. Чтобы исправить ситуацию, Сперанский, используя петровскую «табель о рангах», привлек к работе «новый правящий класс», уравняв на службе дворянина с разночинцем. Хотя дворянин имел преимущества по службе, но не он, а именно разночинец «придавал дух системе» (выражение Г.П.Федотова). Более или менее удовлетворительное отправление служебных обязанностей разночинцем обусловливалось его стремлением «выйти в люди», заслужить дворянское звание, чтобы передать его детям. Но к концу XIX века и новая бюрократия, разросшаяся донельзя, открыто и принципиально приносит в жертву личным и семейным интересам дело государства [Федотов Г.П. Т.1.1991, с.132-141 и др.]. Попытка великого государственника П.А.Столыпина с помощью аграрной реформы закрепить в России начала общественного самоуправления, заложенные Александром II, не удалась отчасти в связи с разложением управленческого аппарата.

Грянула Октябрьская катастрофа. Большевики продолжили традицию расширения доступа к власти лицам из низов, опершись на Советы, изобретенные народом. К управлению страной пришли энергичные, жаждущие дела люди, нередко фанатично преданные идеалам революции (пусть ложным в основе). Не всегда образованные и «культурные» эти люди отличались смелостью мысли, дерзостью желаний, крепостью воли. Благодаря ним страна превратилась во вторую мировую сверхдержаву. К сожалению, советско-партийный руководящий слой деградировал еще быстрее, чем любой российский правящий класс до него. В послевоенные годы, когда были решены задачи восстановления народного хозяйства, страна на волне патриотического подъема вырвалась в космос. Но в это же время «властвующая элита», с одной стороны, догматически твердила о «построении коммунизма», не давая возможности трезво и спокойно обсудить реально достижимые стратегические цели развития страны, а с другой – полностью предала забвению государственные и национальные интересы. В результате сперва наступила эпоха «застоя», когда страной управляли «карьеристы-патриоты», а затем «перестройка» и «радикальные реформы», завершившиеся катастрофой, что было обусловлено приходом к власти «карьеристов-западников» во главе с Горбачевым.

Вот таков, вкратце, механизм влияния национального характера на судьбу страны, через деятельность личностных типов. К сказанному остается добавить лишь несколько дополнительных замечаний.

В служебно-домашней цивилизации «законный» контроль над деятельностью управленческого аппарата осуществляется сверху вниз. В связи с этим личность первого лица в стране (государя, генсека, президента) обретает особое значение. В переломные моменты истории его личная деятельность может определить благоприятное или катастрофическое течение событий. Крайне важно, чтобы во главе государства в такой момент оказался истинный служитель, более или менее понимающий общий ход мирового развития. При этом ему абсолютно необходим в качестве опоры достаточно мощный слой национально ориентированных людей (служителей)

К сожалению, России в предыдущем столетии не слишком везло в этом отношении. Николай II, какими бы чисто человеческими качествами он ни обладал, как государственный деятель оказался ничтожеством. Он не сумел понять задач, вставших перед страной, не сумел опереться на людей, понимавших эти задачи (Столыпин), нашел опору в личностях, мягко говоря, несколько странных (Распутин и царствующая императрица). Сталин, могучий государственный деятель, был ослеплен ложной идеей коммунизма и, преследуя ее, бесполезно истощил великую силу русского народа. Горбачев вообще оказался ничтожеством, неспособным к принятию самостоятельных стратегических решений. Что касается Ельцина, то едва ли он мог представить возможные последствия своих действий. Его, наделенного мощным инстинктом власти, умные люди использовали в качестве тупого бревна для разрушения существовавшего на тот момент общества. Конечно, оба этих деятеля опирались на слой западников-карьеристов и поддержку Запада

Подобных ход событий возможен также потому, что в служебно-домашней цивилизации текущий контроль над ситуацией осуществляется сверху вниз. Лишь в периоды кризисов народ заявляет о своем недовольстве путем бунтов, мятежей, революций. При этом бунт, русский бунт, в том числе, пугачевский, вопреки мнению А.С.Пушкина, никогда не бывал «бессмысленным и беспощадным» [Пушкин. Т.4. 1994, с.85]. Бунт вообще редко бывает бессмысленным. Не случайно Т.Джефферсон полагал, что «небольшой бунт время от времени – хорошее дело и так же необходим в политическом мире, как бури в мире физических явлений. Неудачные восстания действительно выявляют те нарушения прав народов, которые их породили» [Джефферсон. 1970, с.701]. Пугачевский бунт также имел смысл. Он, очевидно, был направлен против крепостного права, поскольку оно после указа о «Золотой вольности дворянства» потеряло оправдание. Подразумевалось прежде, что крестьянин кормит «государева человека», дворянина, поскольку тот защищает того же крестьянина, платя «налог кровью» и служа государю и отечеству. Но если дворянин не более обязан служить, то почему крестьянин обязан служить дворянину?

Что же касается беспощадности, то в России и намека не было на нечто подобное Варфоломеевской ночи во Франции. И во время нашей революции толпы народа не занимались массовой резней подобно тем же французам. Как свидетельствует Г.Лебон, во время «сентябрьской резни», продолжавшейся 3 дня в сентябре 1792 года было «перерезано от 12 000 до 15 000 врагов нации», так сказать, в «индивидуальном порядке». А кроме того, «сентябрьщики» «перебили гуртом» заключенных в одной из тюрем, «в том числе около пятидесяти детей в возрасте от 12 до 17 лет» [Лебон. 1995, с.270-273].

Подлинно жестокими были чекисты в период Гражданской войны, планомерно и беспощадно, «по спискам» истреблявшие цвет русской нации – офицеров, профессоров, юристов, купцов, врачей и т.д., чтобы лишить народ потенциальных вождей. Но мы прекрасно знаем, что ЧК того периода была «интернациональной», если не «космополитической» организацией. Собственно русских людей в ней был ничтожный процент, да и то на чисто исполнительских должностях. И не русские были инициаторами, организаторами и главными исполнителями убийства царской семьи. Русский народ, несомненно, виновен в грехе попустительства. Но все-таки, это не грех цареубийства.

Очевидно, бунт не самое лучшее средство контроля снизу за деятельностью государственного аппарата. Но ведь обществу нужно, чтобы этот аппарат работал более или менее удовлетворительно. Какие же средства оно может применить, понуждая чиновников к эффективной работе, если не считать культивирования в их среде ценностей долга, дисциплины, добросовестной службы и т.д.?

Вероятно, есть только одно действенное средство противодействовать служебному соблазну и побудить государственных служащих работать добросовестно – смена или угроза смены людей, занимающих те или иные посты в служебной иерархии. Менять же людей на этих должностях можно принципиально двумя разными способами. Первый способ – демократический, путем выборов. Кадры госаппарата в этом случае постепенно обновляются, а сам аппарат получает необходимый для своего функционирования запас свежих идей и энергии. И это оптимальный для общества и для отдельного человека способ.

Но что делать обществу, если такой путь для него по каким-то причинам закрыт, например, в ситуации служебно-домашней цивилизации, находящейся во враждебном окружении? Как можно заменить заленившихся или проворовавшихся чиновников и вынудить их служить «честно и грозно»? Для этого, очевидно, существует только одно средство – репрессии или угроза репрессий (которая, чтобы быть действенной, должна опираться на реальные наказания). Репрессии могут быть более или менее жесткими, могут быть связаны с личностью лидера и его психическими особенностями, но в принципе они неустранимы, если общество пытается контролировать деятельность чиновничьего аппарата.

В обществе необходима такая социальная структура, в которой ведущую роль играла бы культурная и научная (добавим, и управленческая) элита [Плахов. 1992, с.128]. Важным условием эффективности функционирования элиты является ее единство, преодоление служебного и цивилизационного соблазнов как факторов ее раскола. Элита должна быть национально ориентирована, она должна осознавать национальные интересы и последовательно защищать их. Для достижения этой цели нужна широкая воспитательно-просветительская работа, но нужны также и социальные механизмы, способствующие продвижению на руководящие должности подлинных служителей и препятствующие успешной карьере эгодеятелей всех мастей.

Противоречивость русского характера. Указанная выше конфликтность служебной деятельности, отсутствие возможности достижения ряда модусов социальной значимости и слабое развитие рынка как объективного способа социального признания вели к тому, что в русском национальном характере действительно сочетались самые разнообразные и противоречивые черты, причем отдельный человек усваивал их вполне бессознательно.

Русский одновременно мог быть храбрым на поле брани и робким в гражданской жизни, и это противоречие неоднократно отмечалась как специфическая русская черта. Так, А.И.Солженицын писал: «Ведь мы привыкли под доблестью понимать доблесть только военную (ну и ту, что в космос летает), ту, что позвякивает орденами. Мы забыли доблесть другую – гражданскую – а ее-то! ее-то! только и нужно нашему обществу! Только и нет у нас! [Солженицын.1989. № 9, с.154]. Но недостаток гражданской смелости отмечался у русских русскими же людьми значительно раньше. Еще дьяк Иван Тимофеев, общественный деятель Смутного времени, «особенно выделяет именно... недостаток «мужественные крепости» - пассивное и раболепное «бессловесное молчание» перед сильными мира сего. Крайне резко об этом недостатке гражданской смелости высказывался келарь Троицкого монастыря Авраам Палицын. Он называл его «всего мира безумным молчанием» и в этом «безумном молчании» видит основной общественный порок, повлекший за собою ослабление государства [Cм.: Лихачев. 1945, с.115-116].

Но ведь не недостаток личной смелости и страх собственную жизнь как таковую были причиной этого «безумного молчания». И не равнодушие к интересам Отечества. Вспомним подвиг Ивана Сусанина, знаменитый приговор нижегородцев и способность к самопожертвованию, проявленную русскими в годы Великой Отечественной войны. Разве о недостатке личной смелости свидетельствует тот факт, что из смоленского войска воеводы Шеина только шесть человек перешли на службу к королю Владиславу после сдачи города полякам? При это во время возвращения войска в Москву от болезней погибла почти пятая часть [См.: Мухин. 1993, с.58-60]. И разве этот недостаток заставил Шеина склонить голову на плаху, когда бояре осудили его за «большое бесчестие государеву имени»? (Войско Шеина склонило знамена перед польским королем и положило их на землю перед ним, но потом знаменосцы снова подняли их, и войско с развернутыми знаменами отправилось в путь) [См.: Мухин. 1993,.с.58-60].

Неужто именно недостаток личного мужества не позволял многим из нас противостоять нелепостям нашей жизни в советское время? Ведь не случайно же столь популярна в русском народе пословица «Или грудь в крестах – или голова в кустах», свидетельствующая даже о некоторой лихости, а не просто смелости в поведении? А значит, приходится сделать вывод, что действительно возможно сочетание в одном человеке личной смелости, отваги, проявлявшейся в подвигах и боях за Отечество (вплоть до самопожертвования), и гражданской или «робости», т.е. порока, вредившего тому же Отечеству.

Своеобразное сочетание противоречивых черт в русском характере можно объяснить отчасти своеобразием самоутверждения русского человека в условиях служебной деятельности и «привычкой» русских к этому своеобразию. Одновременное наличие воинской доблести и отсутствие гражданского мужества естественно для русского, потому что в первом случае он мог достичь социальной значимости путем подвига или героической смерти (обрести славу или власть). Во втором же он превращался в социальное ничтожество, если осмеливался выступить против существующих порядков. Кроме того, жертвуя собой на поле боя, он выполнял свой долг, а выступая против существующего порядка – бунтовал, что было сродни святотатству. Ведь именно твердая власть освободила народ от татарского ига, от ужасов Смутного времени или гражданской войны. Пусть лучше будет жесткая, порой несправедливая, но твердая власть, чем анархия и произвол любого сильного. «Лучше грозный царь, чем семибоярщина», - так если не думал, то инстинктивно чувствовал русский человек. И применительно к конкретным обстоятельствам русской истории истинность этого принципа не вызывает сомнения.

Другие качества сочетались в русском человеке столь же противоречивым образом. Он мог быть лично предан государю, но без зазрения совести запускать руку в государеву казну (Меншиков), тратить чудовищное количество денег и энергии на забавы и халатнейшим образом вести дела, эти деньги доставляющие.

С точки зрения сочетания противоречивых черт характера весьма любопытен рассказ Н.С.Лескова «Бесстыдник». В рассказе речь идет о том, что вскоре после Крымской войны участник ее, честный флотский офицер, встретил в одном петербургском салоне другого ее участника, интенданта-казнокрада, как раз того самого «бесстыдника». Между ними произошла перепалка. Морской офицер (воспитанник адмирала Лазарева, истинного служителя), говоря о войне, как бы разделил всех русских на две части - честных и мошенников. Бесстыдник же возразил ему, сказав, что все русские люди одинаковы. «Мы, русские», - сказал он, «где что уместно, так себя и покажем: умирать – так умирать, а красть – так красть. Вас поставили к тому, чтобы сражаться, и вы... сражались и умирали героями, и на всю Европу отличились; а мы были при таком деле, где можно было красть, и мы тоже отличились и так крали, что тоже далеко известны. А если бы... вышло... повеление, чтобы всех нас переставить одного на место другого, нас... в траншеи, а вас к поставкам, то мы бы, воры, сражались и умирали, а вы бы... крали». Присутствующие одобрили речь этого «практического мудреца», да и сам морской офицер, по прошествии нескольких лет, находит, «что бесстыдник-то – чего доброго – пожалуй, был и прав» [Лесков. Т.6. 1993, с.113-114].

Бесстыдник, конечно же, неправ, утверждая, что все русские одинаковы. В его словах искаженным образом преломился тот факт, что большинство русских представляет личностный тип, названный выше ситуативным или промежуточным. Этот тип бессознательно усваивает нормы служебной деятельности, как те, что направлены на выполнение служебного долга, так и те, что сформировались под влиянием служебного соблазна. Поэтому и возможно столь противоречивое поведение. Поскольку тип цивилизации в России в царское и в советское время не менялся (получив после Октябрьской революции лишь более резкое и отчасти карикатурное выражение), существенно не менялся и национальный характер. По сути во многом справедлива оценка, что «они (русские – П.С.) остались такими же, как и при царе» [Smith H. 1977, p.682].

Следует, правда, иметь в виду, что некоторые нормы поведения были утрачены, а некоторые (большей частью негативные) приобретены. Утрачены были почти полностью нормы честного приобретения частной собственности и богатства, которые и в царское то время не стали фундаментальной чертой национального характера. Напротив, в отдельных нишах общества укрепились сверхциничные правила поведения, направленные на приобретение богатства. В силу же необходимости простого выживания было ослаблено уважение к общественной собственности, особенно среди колхозников, где хищение корма для домашнего скота с колхозных полей и лугов стало повседневной нормой жизни. Кроме того, бессмысленное принесение в жертву миллионов людей ради целей коммунистического строительства, включая «перевоспитание» «врагов народа» и «расхитителей социалистической собственности» в лагерях, вырабатывало сверхэгоистичный стиль выживания по принципу: «Умри ты сегодня, а я – завтра!». Приобретенные во время социализма негативные нормы поведения сказались самым разрушительным образом во времена «перестройки» и «радикальных реформ».

Основные выводы. Личностные типы в российском обществе и отдельные черты национального русского характера формировались под влиянием домашней цивилизации и служебной деятельности. В частности, на основе служебной деятельности складывались социальные нормы, усваиваемые индивидами, и далее вырабатывались нравственно-душевные черты, традиционно считающиеся признаками национального характера. Основным личностным типом в России оказался тип служителя. Влияние служебного и цивилизационного соблазнов привело к образованию дополнительных личностных типов. Сформировались типы «служителя-патриота», «служителя-западника», «карьериста-патриота», «карьериста-западника», а также «ситуативный» или «промежуточный» тип, способный действовать противоречивым образом в зависимости от обстоятельств. Бессознательно усвоенные противоречивые линии поведения, формируемые в служебной деятельности под влиянием служебного соблазна, были характерны для «промежуточного» личностного типа. Этим во многом определяется противоречивость русского (российского) характера. Наличие промежуточного личностного типа, способного как следовать служебному долгу, так и предавать этот долг ради корыстных интересов, является важнейшим обстоятельством, породившим представление о «загадочной русской душе».

Национальный характер оказывал обратное влияние на развитие страны двояким образом: 1) на исторический процесс влияли широко распространенные нормы поведения и деятельности и 2) на развитии страны сказывалась деятельность личностных типов, воплощавших определенные комплексы социальных норм. Широко распространенные нормы сказывались в переломные моменты истории, причем как позитивно (героизм, самоотверженность), так и негативно (доверчивость, отсутствие прочных «частнособственнических инстинктов»).

Взаимодействие личностных типов в правящем слое приводило к тому, что ключевые позиции в нем рано или поздно занимали эгодеятели (в обличье карьеристов). Между «карьеристами» и «служителями» идет борьба, однако «карьеристы» в этой борьбе всегда побеждают, особенно в мирное время, поскольку способны легко сплачиваться в группы. Преобладание в управленческой элите карьеристов и влияние группового эгоизма приводит к тому, что страна теряет управляемость, а государственная элита оказывается способной предать интересы страны. К сожалению, служители способны оказать заметное влияние на ход событий лишь в годину испытаний, да и то не всегда.

Запрет на обладание богатством и хозяйством в период строительства социализма, а также принесение в жертву этому строительству миллионов людей способствовали формированию сверхциничных и сверхэгоистичных норм поведения, которые, как болезнетворные вирусы, поразили общество, когда жесткие ограничение на доступность названных ценностей были сняты.

Вопросы для самоконтроля.

Дата добавления: 2014-01-06