Введение /77

героизм, получить свою долю в победе, которая существует скорее для слабого, чем для сильно­го, связать себя тем законом, о котором дума­ешь и в долгую ночь, и в трудовые будни, и ко­торый уподобляет человеческую жизнь дереву, посаженному на берегу и вовремя приносяще­му плоды.

Е{ ГоНит е]ш поп сЫ1ие1,

ЕХ отта, диаесипдпе ГаЫе!:, рговрегаЬипШг¹⁵.

Лекция II/

Отношение искусства к религии

31. Во вступительной лекции — надеюсь, с ва­шего одобрения, — я установил, что занятия, к которым мы приступаем, можно вести правиль­но, только видя в них поддержку для достиже­ния жизненно важных целей, тех задач, осуще­ствление которых ориентировано на весь план вашего воспитания. Но вам нелегко будет сразу понять истинный смысл моих слов. Конечно, вы до сих пор не можете отрешиться от суще­ствующего взгляда, будто так называемые изящные искусства являются прежде всего од­ним из видов приятного развлечения и одним из средств коротать досуг. Прошу вас в меру ва­шего доверия ко мне немедленно изменить свои взгляды. Все великие искусства имеют це­лью или поддержку, или возвышение жизни —

Аг5 1оп§а/

Отношение искусства к религии/ /у

обыкновенно и то и другое. Их величие и само существование зависят от того, будут ли они «цеха А,буо\) а^п^ос;» [«по истинному слову» (грен.)], то есть правильно ли постигнута при­рода материала, которым они оперируют, тех предметов, которых они касаются и воспроиз­водят, и тех способностей, к которым обраща­ются. Они образуют одну цельную систему, из которой нельзя устранить ни одну часть без ущерба для всего остального. В начале они ос­новываются на завоевании земли и моря силой руки, то есть на земледелии и мореплавании; их творческая сила начинается с появления глины в руках гончара, искусство которого — самый грубый, но в то же время самый верный символ формирования человеческого тела и духа, а так­же с появлением плотницкого искусства, кото­рое, вероятно, было занятием Основателя на­шей религии в ранние годы его жизни. И пока люди в совершенстве не изучили законов ис­кусства, обращающегося с глиной и деревом, они не могли знать других. Если понять смысл истории любого из великих народов, то многое, на первый взгляд кажущееся случайностью, приобретает особое значение: например, статуя Афины Паллады была из оливкового дерева, а греческие храмы и готические своды были лишь более прочным, более долговечным вос-

Аг5 1оп§а/

80/Лекция II

произведением утилитарных деревянных соору­жений. За этими двумя изначальными видами искусства следуют каменные строения, скульп­тура, металлообработка и живопись. В узком смысле «изящным» является каждое искусство, которое требует применения всех способностей сердца и ума. В самом деле, хотя подражание и воспроизведение не есть необходимое условие изящных искусств, так как по существу, кгр\ уёиеого [по происхождению (грен.)], их назначе­ние — производить прекрасные формы и цвета, однако высшим из них предназначено раскры­вать всю доступную нам истину о видимых предметах и нравственных чувствах. Это неодо­лимое стремление к миру действительности есть элемент силы, которой обладает искусство. Только в этом стремлении оно может достиг­нуть предела своего развития. Я забегу вперед, приведя положение, которое вам в настоящее время покажется слишком смелым. Но считай­те его таким; тем лучше вы его запомните. Выс­шее, что может сделать искусство, — это пред­ставить истинный образ благородного человечес­кого существа. Оно никогда не делало больше этого; оно не должно делать меньше этого.

32. Таким образом, великие искусства образуют законченный отдел человеческого духа. В этом отделе все подразделения достойны одинаково-

Аг5 1оп§а/

А. Дюрер. Адам и Ева (1504)

Отношение искусства к религии/о 3

го уважения, хотя одни из них более утончен­ны, чем другие. Эти искусства имели и могут иметь три главные цели: во-первых, усиление религиозного чувства, во-вторых, подъем нрав­ственности, и в-третьих, практическую пользу.

33. Для вас, несомненно, являются неожидан­ностью мои слова о том, что вторая функция искусства заключается в нравственном совер­шенствовании людей: принято думать, что ис­кусство часто губительно действует на нравст­венность. Но изящные искусства нельзя напра­вить к безнравственным целям, разве только им придают черты, несовместимые с их изящест­вом, или если ими пользуются лица, неспособ­ные постигнуть их изящества. Кто понимает их, того они возвышают. С другой стороны, обыч­но думают, что искусство — самое действенное средство для укрепления религиозных учений и чувств. Однако я постараюсь показать, что есть серьезное основание задуматься над тем, не принесло ли искусство в этой области больше зла, чем добра.

34. В этой и двух следующих лекциях я поста­раюсь показать вам, какая важная связь сущест­вует между жизнью человека и искусством в этих трех областях. Я могу, как вы и сами по­нимаете, сделать это только в грубом виде, по­тому что для надлежащего рассмотрения этих

Аге 1оп§а/

84/Лекция II

предметов потребовались бы не часы, а годы. Но знайте, я уже затратил годы, и немалое их число, для изучения этих предметов. То, что я постараюсь сказать вам [здесь], есть только ми­нимум, безусловно необходимый, чтобы зало­жить прочный фундамент для наших работ. Возможно, вы и не чувствуете надобности в та­ком фундаменте и думаете, что я должен сразу дать вам в руки карандаш и бумагу. Я просто скажу: «Доверьтесь мне на время», и напомню, что независимо от вопроса о первом и послед­нем моя обязанность отнюдь не совпадает с обязанностью преподавателей живописи, скульптуры и гончарного дела: я должен пока­зать вам, что делает искусство изящным и что противоположным изящному, то есть в сущнос­ти хорошим и недостойным. Вам нечего бояться, что я окажусь недостаточно практичным. Все усердие, которое вы отдадите мне, я приму. Но лучшее, чего вы можете достигнуть этим усер­дием, будет потеряно, если я предварительно не объясню назначение каждой формы художест­венного производства и не укажу, почему одни из них называются правильными, а другие оши­бочными.

35. Вам полезно было бы познакомиться с концом второй и с отдельными местами треть­ей книги платоновского «Государства». Обрати­ла 1оп&а/

Отношение искусства к религии

те внимание на два главных предмета, о кото­рых я буду говорить в ближайшей лекции: во-первых, [на] силу, которую так смело и совер­шенно справедливо Платон приписывает ис­кусству в искажении наших представлений о Божестве. Вследствие рокового заблуждения он предполагает, что эту силу можно до известной степени мудро направить к добру и что искаже­ние только тогда безусловно вредно, когда оно касается зла, ёау тццт! %аХщ (регатой [«если кто не соврет красиво» (греч.)]. Затем вы може­те проследить начало перехода от греческого отвлеченного искусства к прекрасному изобра­жению реального; вместо того, чем оно было во времена Пиндара¹⁶, — воспроизведение того, что соответствует действительности. Во-вторых, в книгах «Государства» с гораздо большей точ­ностью и выразительностью, чем допускает ан­глийский язык, выяснена сущность отношения искусства к морали. Отношение это выражено в прекрасной сентенции, которую я, имея в ви­ду очаровательное общество*, украшающее на­шу аудиторию своим присутствием, позволю себе перевести. «Должны ли мы только от одних поэтов требовать, чтобы они или создавали об-

* На лекциях присутствовало много девушек, иногда больше, чем студентов-[мужчин]. — Прим. автора.

Аг5 1оп§а/

86/Лекция II

разы благородные и нравственные, или совсем не творили среди нас? Не должны ли мы также на­блюдать за всеми другими, кто трудится для на­рода, и запрещать им делать все, что имеет без­нравственный, разнузданный и грубый характер, — в чем нет порядка и формы, причем безразлично, идет ли речь об изображении одушевленных пред­метов, или о постройках, или о чем-нибудь дру­гом? Не должны ли мы скорее искать таких ра­ботников, которые могут постигнуть внутрен­ нюю сущность всего, что поддается воплощению в гармонические образы? Тогда наши молодые лю­ди жили бы словно в здоровой местности. Им могло бы сослужить службу все, что, будучи об­лечено в прекрасную форму, способно трогать при помощи слуха или зрения, — словно дыхание ве­терка приносило бы им здоровье из страны с бла­годатным климатом».

36. Теперь, прежде чем перейти к нашей зада­че, еще одно замечание о том, как вы должны <> пики гея к моим словам.

Прошу иле никогда не думать, что я хочу ска­зать больше того, что говорю. Обычно я всегда подразумеваю только то, что говорю, не боль­ше. Но если что-нибудь и останется невыска-:иIIп.1м го оно екорее всего не совпадает с ва-|| |ц |«>\н.1. 1.1мм Мтпнги просим, можете уз-11-И1. 1ич\, чю я 1\м;ио, иъ'п.ко предварительно я

Агв 1оп§а/

Отношение искусства к религии

представлю основания, заставляющие меня ду­мать так или иначе. Но пока я буду это делать, вы сумеете составить свое собственное мнение, и мое окажется излишним.

37. Я употребляю и буду употреблять слово «религия» для обозначения чувств любви, бла­гоговения или страха, под впечатлением кото­рых находится человеческий разум в представ­лениях о духовном бытии. Вы знаете, что для правильного направления нашей жизни и для понимания жизни других необходимо ясно от­личать наши религиозные идеи в упомянутом смысле от моральных идей как законов пра­вильности человеческих действий. В самом де­ле, существует много религий, но только одна истинная — христианская, и возвещаемая этой религией только одна нравственность, которая была, есть и всегда будет врожденным побужде­нием в сердцах всех цивилизованных людей, столь же верным и неизменным, как их внешняя видимая форма, и которая получает от религии надежду и блаженство.

38. Известные до сих пор чистые формы, или состояния искусства — это те, в которых здра­вомыслящие люди, находя в себе различные слабости и пороки, представляют или невольно чувствуют существование высшего духовного существа, не подверженного этим грехам и по-

Л|\ |0111!;|/

о О/Лекция II

рокам; и, обращаясь к воле и благоволению чи­стых духов, в своих усилиях они находят под­держку, а в своих страданиях — утешение. Ис­торический анализ не может определить разли­чие между тем впечатлением, которое является результатом собственного воображения моля­щегося, и тем, которое порождает особое ду­ховное существо, действительно присутствую­щее во времени и пространстве. Вам нет ника­кой необходимости решать этот и подобные вопросы, но вы должны быть настолько смелы, чтобы прямо поставить такой вопрос, и на­столько скромны, чтобы, сделав это, знать, что он выше ваших сил.

39. Теперь, приступая к занятиям, я должен предостеречь вас от двух форм субъективизма, которые могут вкрасться в ваши суждения о произведениях искусства или в практические занятия им. С одной стороны, выражение ва­ших собственных горячих религиозных чувств в какой-нибудь форме искусства не должно из­менять вашего суждения об абсолютном досто­инстве этой формы; вы также не должны допу­скать, чтобы само искусство стало незаконным средством укрепления ваших убеждений, обле­кая в реальные образы то, что вы смутно угады­ваете умом; ббльшая ясность образа не должна быть более убедительным доказательством его

Аг5 1оп§а/

Отношение искусства к религии/оУ

истинности. С другой стороны, [воспитанная] наукой привычка — верить только в то, что можно удостоверить, — не должна мешать вам ценить работу самой высокой способности че­ловеческого духа — воображения, когда оно трудится над такими предметами, к которым неприменимы никакие другие способности.

40. Это два существенные условия вашего ус­пеха. С одной стороны, берегитесь произвольно пользоваться искусством, его силой все пред­ставлять в реальных образах для того, чтобы убеждать себя в тех исторических и теологиче­ских выводах, которые вы не можете доказать другими путями и которые вам хочется дока­зать. С другой стороны, не ограничивайте вооб­ражения и совести, овладевая теми истинами, которые доступны только им, не ограничивай­те их ради излишнего подчинения научному интересу, который располагает иными метода­ми исследования.

Например, легко объяснить те свойства воды и электричества, в результате которых появля­ются видимые очертания скал, будто излучаю­щих серебристый свет, а также, громовой тучи, [рождающей] серо-голубую тень, и которые от­деляют эти явления от спокойствия золотисто­го летнего утра. Подобным образом легко ука­зать природные механизмы, которые вырезают

Аг5 1оп§а/

90/Лекция II

жало змеи, [словно] сдавливают ее продолгова­тую голову и делают ее морду отличной от ли­ца молодой девушки. Но задача правильно вос­питанного воображения — познать как в этом, так и в других подобных явлениях единство на­правляющей силы, которая и в наши чувства, и в нашу совесть прочно вкладывает различие между добром и злом; признать закон, господ­ствующий и над небесными облаками, и над земными творениями, закон того самого Духа, который вселяет в наши сердца и ужас смерти, и могущество любви.

41. Итак, подходя к нашему предмету с этой точки зрения, заставляющей соблюдать равно­весие, мешающей стремлению видеть с одной стороны только то, чего мы желаем, а с другой — только то, что можно объяснить, мы найдем, что наше исследование об отношении искусст­ва к религии распадается на три вопроса: во-первых, насколько искусство буквально движи­мо религиозными силами; во-вторых, насколь­ко оно если не внушалось, то возвышалось ими, и, наконец, насколько своим воздействи­ем оно продвинуло те религии, которые рас­пространялись с его помощью?

42. Первое. Какие основания есть для того, чтобы думать, что искусство когда-либо вдох­новлялось откровением? Какие доказательства

Агя 1оп§а/

Отношение искусства к религии/9 1

в творениях великих художников свидетельст­вуют в пользу того, что эти творения находи­лись под властным руководством сверхъестест­венных сил?

Правда, ответа на такие мистические вопросы нельзя дать на основании только внутренней очевидности. Но на основании ее одной можно сделать кое-какие заключения, и вам было бы полезно их узнать. Чем беспристрастнее вы бу­дете исследовать феномены воображения, тем скорее придете к заключению, что могущество этой духовной силы возрастает и уменьшается в нас в зависимости от нашего собственного по­ведения; в различных случаях она вызывается нашей волей, приводится в удрученное состоя­ние нашим горем или грехом; она всегда одина­ково человечна и одинаково божественна. Мы люди, а не животные, и потому в нас всегда присутствует особое проявление [этой силы]. Мы более благородны и более низки в зависи­мости от того, больше или меньше ее в нас. Но она никогда не доходит до такой степени, кото­рая могла бы нас сделать более чем людьми.

43. Заметьте, это объяснение я даю не в каче­стве несомненного, а только в качестве такого, к которому, по моему мнению, на основании существующих данных склонится каждый бес­пристрастно рассуждающий человек. Но во

Аг5 1оп§а/

92/Лекция II

время наших занятий я сумею доказать, что все произведения искусства, обычно рассматривае­мые как результат особого наития, созданы только продолжительным, мудро направлен­ным трудом и под влиянием чувств, общих для всего человечества.

Вы должны заметить, что эти чувства и спо­собности, в различной степени свойственные всему человечеству, распадаются на три глав­ные группы: во-первых, инстинкт сооружения и мелодии, который мы разделяем с низшими животными, — он врожденный, как у пчел и соловьев; во-вторых, способность к видениям или грезам, во сне ли, в сознательных ли меч­тах или в добровольном напряжении воображе­ния; и, наконец, способность делать разумные умозаключения, выбирать законы и формы красоты.

44. Способность к видениям, тесно связан­ную с нашей сокровенной духовной природой, многие рассудительные люди считают особым проводником божественной воли; и действи­тельно, большая часть чисто дидактического искусства является отражением полной веры — при помощи либо языка, либо созерцания на­стоящего видения, хотя оно и явилось умствен­ному оку, испытанному жизнью. Но верно так­же и то, что люди придают видениям излишнее

Аг5 1опва/

Отношение искусства к религии/УЗ

значение, выбирая то, что считают пригодным, называя это «вдохновением свыше», и прене­брегая тем, что находят непригодным, хотя это последнее послано созерцающему той же си­лой.

45. Поэтому весьма вероятно, что ни одно произведение не являлось дидактическим в большей степени, чем гравюра Альбрехта Дю­рера «Рыцарь и Смерть». Но это только одно из целой серии произведений, изображающих яр­кие грезы, из которых одни ничем не интерес­ны, разве только манерой исполнения, как «Св. Губерт», а другие непонятны, а некоторые страшны и совершенно бесполезны; таким об­разом, можно заключить, что способность это­го великого художника к видениям производи­ла болезненное действие, которое скорее уни­жало, чем укрепляло его дар, и заставило [его] истратить большую часть своих сил на пустые сюжеты; в течение своей долгой жизни он со­здал только два произведения, которые имеют высокое дидактическое значение, да и то оба они способны внушить только отчаянную хра­брость*. Каково бы ни было значение этих двух

* Значение картины «Рыцарь и Смерть» даже в этом от­ношении оспаривалось на основании серьезных соображе­ний. — Прим. автора.

Аг§ 1оп§а/

94/Лекция II

творений, оно имеет характер скорее сокрови­ща, добытого ценой великих страданий, чем да­ра, ниспосланного прямо с небес.

46. С другой стороны, не только самые высо­
кие, но и самые прочные результаты в искусст­
ве были достигнуты людьми, у которых способ­
ность к видениям хотя и была сильно развита,
но подчинялась способности к обдуманному
плану и умерялась равным, постоянным не бо­
лезненным, а любовным наблюдением не при­
зрачных, а действительных фактов окружающе­
го мира.

И, насколько возможно проследить связь способностей с нравственными сторонами жиз­ни, мы увидим, что лучшие творения искусства принадлежат обычным людям, которые могут не сознавать внушения свыше и часто до такой степени не понимают своего превосходства, что один из величайших художников, Рейнолдс, скромно утверждал, что все возможно при по­мощи верно направленного труда.

47. Второй вопрос — насколько искусство ес­
ли не внушалось, то облагораживалось религи­
ей — я не могу обсуждать сегодня: во-первых,
потому что он требует технического анализа, а,
во-вторых, он слишком далеко отвлечет нас от
главного вопроса: насколько искусство оказало
помощь религии?

Аг5 1оп§а/

А. Дюрер. Рыцарь, смерть и дьявол (1513)

Отношение искусства к религии/У/

Вы увидите, что воздействие изобразительно­го искусства (я не говорю о музыке) на религи­озные верования сводится главным образом к двум функциям: зрительное воплощение вооб­ражаемых духовных существ и ограничение их воображаемого присутствия определенным ме­стом. Мы последовательно рассмотрим обе эти функции искусства.

48. Итак, сначала посмотрим, какова роль ис­кусства в зрительном воплощении наших пред­ставлений о духовных существах.

По-моему, люди вполне честные, верующие и смиренные должны стремиться чувствовать Бо­жественное присутствие только в той мере, в какой это определено высшими силами, и ни в коем случае не думать, что они чувствуют или знают что-либо сверх того, что им доступно.

Но ум, заблуждающийся в вере, не отличаю­щийся смирением в горе и в своем упрямстве жаждущий более точного и убедительного ощу­щения Божества, постарается дополнить или, вернее, сузить свое понимание формой кон­кретной фигуры, облеченной в известную одежду и т. п.

Предположите далее, что, составив подобное представление, у нас есть возможность вопло­тить и сохранить его. Тогда кто-то может не­правильно понять значение образа. Этот кто-то

Аг5 1оп§а/

98/Лекция II

решит, что изображенное присутствует возле нас, хотя на самом деле его не будет. Затем он может счесть, что присутствие этого изображе­ния избавляет его от обязанностей по отноше­нию к ближним. Иногда, если он пожелает не думать о религии, присутствие изображения бу­дет направлять его мысли и тогда, когда он за­нялся бы какими-нибудь другими делами; так изображение приучит более или менее маши­нально соединять появление представляемого высшего существа с обычным или же непра­вильным состоянием нашего ума.

49. Таким образом, действие искусства на ра­зум может оказаться вредным в двух случаях: во-первых, оно заставляет верить в то, во что без него не поверили бы, и, во-вторых, застав­ляет думать о вещах, о которых иначе не дума­ли бы, некстати и бесцеремонно вводя эти ве­щи в круг повседневных мыслей. Мы не можем утверждать, полезно или вредно такое благоче­стие, потому что его действие на разные харак­теры различно, но несомненно, что искусство, заставляющее верить в то, во что иначе не ве­рили бы, находит плохое, а во многих случаях даже опасное применение. Наш долг — верить в существование Божества или других божест­венных существ, но не потому, что у нас есть изображающие их картины.

Аге 1оп§а/

Отношение искусства к религии/У;/

50. Заметьте, что здесь необходимо делать строгое различие, до того тонкое, что в приме­нении к фактам его невозможно точно отме­тить. Но оно до того важно, что не только пра­вильное понимание силы искусства, но и рабо­та вашего ума в делах первостепенной важности зависит от усилий, которые вы прилагаете с це­лью строго установить это различие. Искусство, которое претворяет плоды воображения в ре­альные образы, только зловредно, когда это претворение подразумевает или действительно создает веру в реальное существование вообра­жаемого существа, причем факт такого сущест­вования противоречит другим свидетельствам об этом существе или не оправдывается ими. Но если средствами искусства воспроизводится известное существо, и при этом есть понима­ние, что это образ воображаемый, тогда стрем­ление к воплощению здраво и благодетельно.

Например, греческое изображение Аполлона, переходящего через море в Дельфы, является самым интересным в серии Ленормана. И пока оно в антропоморфной форме правильно выра­жает символические представления о солярном могуществе, оно законно и величественно. Но если оно внушает греку идею существования реального Аполлона, оно зловредно, независи­мо от того, существует ли реальный Аполлон

Аг8 1оп§а/

100/Лекция II

или нет. Если он не существует, то искусство вредно, потому что вводит в заблуждение; если существует, то оно еще более вредно, так как не только низводит образ истинного бога до деко­ративного украшения в нишах или символа для резного перстня, но и мешает появлению на­стоящих свидетельств его существования. В са­мом деле, если бы греки, вместо того чтобы в самых разнообразных формах воспроизводить фигуру бога, какой она рисуется их воображе­нию, — если бы вместо этого они оставили нам точное изображение героев сражений при Ма­рафоне и Саламине¹⁷, рассказали бы простыми безыскусным греческим языком об очевидных проявлениях Аполлона или в его оракулах, или в помощи, или в наказаниях, или, наконец, в непосредственных видениях, то более содейст­вовали бы сохранению своей религии в непри­косновенности, чем [посредством] всех рисун­ков на некогда погребенных вазах, всех изящ­ных статуй, которые когда-либо были предметом обожания.

51. В этом примере и во многих других образ­цах греческого изящного искусства смешаны два состояния мышления: символическое и ре­альное; искусство, как я постараюсь доказать, благотворно в первой функции и настолько ги­бельно во второй, что, по моему мнению, пред-

Агя 1оп§а/

	"*/
	&И
•#.	!: - Щ	\
	3!
ЯШ 1 /		^^^1Щ ■^щ»
ЙЬЯ	л	1й1кл ^

Дата добавления: 2014-01-06