VII Вселенский собор (787 г.)

Местом нового созыва собора была намечена Никея. Город, недалекий от столицы, и все же это была не сама вечно бурлившая и делавшая дворцовые перевороты столица. Город, славный по воспоминаниям о Ι Вселенском соборе. Так как епископы прежнего созыва разъехались и папские легаты были уже в Сицилии, императрица в мае 787 г. начала рассылку приглашений по всей империи к прежним делегатам на новый съезд в Никею. Папа откликнулся одобрением этого нового созыва собора. В своем письме к Карлу Великому он пишет в западном стиле: et sic synodum istam secundum nostram ordinationem (!) fecerunt.

Вот образец западных иллюзий о смысле действий Востока.

Делегаты были в большинстве прежние: те же два пресвитера Петра от Рима; те же формально прикрытые представители трех арабских патриархатов - Иоанн и Фома. На первом месте подписывались римляне, затем патриарх Константинопольский и за ними уже представители прочих патриархов - Иоанн и Фома. Фактическим председателем и руководителем прений был Тарасий, о προκαθεμονος, как зовут его римские Петры. Ирина и Константин лично не присутствовали в Никее. Их представляли: комит (граф) Петрона и начальник штаба Иоанн. Впоследствии патриарх Никифор в письме к папе Льву III называет этот собор "собором 350 отцов."

Никифор был молодым секретарем на соборе и знал положение дел. Число присутствовавших на соборе действительно доходило и до 350, и даже до 368. Но максимум полноправно подписавшихся не превысил 308. Ο числе заботились, чтоб собор был не малочисленнее иконоборческого собора 754 г., на котором было не меньше 338 человек. Особенностью собора было привлечение на него множества монахов - πλαθυς μοναχων, покрывших 131 подписью деяния собора под главенством Саввы, игумена Των Στουδίων, и Платона, игумена Σακκουδεώνος.

Хотя и говорится во вступлении к протоколам собора, что монахи вместе с императорскими чиновниками не были решающими членами - καθεσθέντες, a лишь συμπαρόντες κai άκροώμενοι, но на втором заседании было постановлено, что они имеют право голоса. Монахи спросили сами: имеют ли они право подавать свои голоса? И получили через Тарасия утвердительный ответ, что "таков порядок, что каждый из присутствующих на соборе голосует свое убеждение, η ταξις εστιν, εκαστω των ευρισκομενων εις συνοδον εκφωνειν την εαυτου ομολογιαν."

Таким образом, монахи "в своем чину," но были с правом решающего голоса. Еще на "разбойничий собор" 449 г. Диоскор вызвал сирского авву Бар-Цауму (Варсуму), и тот полноправно подписал его акты. На IV и V соборах монахов в члены соборов не приглашали. На VI их было 6, a здесь - уже масса. Доказательство того, что участие на соборе и право в церкви рождается из моральной силы. На апостольском соборе под председательством апостола Иакова участвовали "в своем чину" все братия, т.е. все решительно, ибо "у всех верующих была одна душа." Так и теперь y собора с монахами-исповедниками за иконы "была одна душа." Благодаря участию в соборе множества монахов одобрение его деяний обеспечивалось во всей толще церковного мнения.

Всего было 8 заседаний собора: первое - в Никее, в церкви св. Софии, 24 сентября 787 г. и последнее - в присутствии императоров в Константинополе 23 октября. Таким образом, собор был сравнительно кратким. Посредине между сидящими по обычаю положено было евангелие. Лишь на пятом заседании по предложению римских легатов постановлено было на следующий раз принести икону и поклониться ей. Настолько отвыкли от употребления икон.

Тарасий открыл заседание собора краткой речью и всех пригласил к такой же краткости.

Начали с вопроса о приеме в общение епископов, запутавшихся в иконоборчестве. Вопрос интересный в том смысле, что мы в первый раз видим формально каноническое исследование его по древним образцам в обстановке вселенского собора. Древность решала вопрос проще, по духу церковного учения. Здесь выступают на сцену история и археология. Сверх того, решение затруднялось тем, что в соборе вскрылась наличность двух ясно выраженных течений. Одно воплощалось в Тарасии. Течение умеренное, снисходительное, искавшее мира гражданского и церковного. Эти люди государственного интереса и государственной опытности понимали историческую и психологическую природу иконоборчества как заразительное общественное переживание и увлечение. Понимали, что его надо изжить постепенно и не без компромисса для отдельных лиц. Это течение руководилось византийской "икономией," грубее - политикой.

Другое воплощалось в монахах. Их интересовала только церковная сторона и ревность о чистоте канонов. Отсечение больных членов им казалось безусловно необходимым. Склонности лечить их силами здоровых y них не было. При соглашении этих разнохарактерных тенденций самый вопрос был освещен с придирчивой строгостью.

Испытуемые епископы разделены были на три очереди. В первую вошли самые "нетрудные" для решения персонажи. Во вторую - более трудные и в третью - еще более. Испытуемые, видимо, отнюдь не добровольно явились сюда, ибо технический термин говорит, что они были в судебном порядке "приведены - προσηχθησαν, παρηχθησαν." Санкцией была императорская власть. Но арестованы они не были и в собор входили по вызову без судебных приставов, кроме епископа последней очереди.

На первое же заседание введены были трое епископов первой очереди: Василий, митрополит Анкирский, Феодор, митрополит Марликийский, и Феодосий, епископ Амморийский (Фригия). Суждение о них, по видимости, было так благоприятно подготовлено, что только выслушали из их уст прочтение их λιβελλοι, т.е. покаянных заявлений, и они сразу приняты были в сущем сане и посажены на места своих кафедр на соборе. Покаянные заявления этих епископов состояли в исповедании своих ошибок. Феодосий Амморийский, например, признавался, что, заблуждаясь, он много худого говорил о чтимых иконах. A теперь он говорил положительно и более определенно: "Что касается до изображения в церквах, то, я полагаю, прежде всего изображать икону Спасителя и Богородицы из всякого вещества: золота, серебра и различными красками, чтобы всем было доступно домостроительство спасения. Считаю также полезным изображать жизнь святых, чтобы труды и подвиги их были известны народу, в особенности простому, кратко обрисовались в его сознании и поучали его. Если царским портретам и фигурам, отправляемым в города и села, навстречу выходит народ со свечами и кадильницами, оказывая почтение не изображению на облитой воском доске, но самому императору, то насколько более следует изображать икону Спасителя, Его Матери и святых!" Один из епископов по заслушании такой речи даже воскликнул: "Речь почтенного епископа Амморийского вызвала y нас даже слезы."

Умеренные устами Тарасия просто констатировали, что вот "некогда бывшие обвинителями - κατηγοροι православия, ныне стали его исповедниками - συωηγοροι. Великое сокрушение сердечное показал Феодосий!." Согласились с этим и монахи, но просили отметить в протоколах, что они в этом случае приемлют покаявшихся как "обратившихся из ереси - τους εξ αιρεσεως επιστρεφοντας."

Вслед за тем на то же первое заседание введены были 7 епископов второй очереди: Ипатий, митрополит Никейский; Лев, митрополит Родосский; Григорий, митрополит Писсунитский (Галатия); Лев, митрополит Иконийский; Георгий, митрополит Антиохии Писидийской; Николай, епископ Иерапольский; Лев, епископ острова Карпаф. Суждения о них затянулись и были перенесены на следующее заседание.

Именно эти епископы обвинялись, что они в прошлом году вели в Константинополе особые агитационные собрания (παρασυναγωγας) и срывали собор. Теперь они заявляют, что из чтения святых отцов они убедились в истине иконопочитания, a в прошлом году действовали "по неведению и неразумию - κατά αγωοιαω και αφροσυνην."

Странновато было это признание в своем невежестве со стороны епископов, да еще активных бунтовщиков. Искренно ли было их обращение? Сам Тарасий ставил им довольно скептические вопросы. Льву Родосскому: "Ну и как же это ты, батюшка мой, до сих пор восемь или десять лет проепископствовал и только нынче убедился?" Допрашиваемые объясняли дело привычкой и создавшимся новым воспитанием: уже укоренилось давно новое учение и они из школы вынесли его. Тарасий не без язвительности заметил: "Тем труднее поддаются излечению застарелые болезни." И "церкви не полезно принимать священнослужителей от худых учителей." На это Ипатий Никейский заметил: "И все-таки совесть взяла верх!"

Тарасию казалось, что покаяния достаточно. И Савва Студийский верил, что Бог привел этих епископов на путь истины. Но представитель "восточных" Иоанн заявил, что им, монахам, еще трудно решить вопрос, ибо неясно: по какой же норме нужно произвести прием этих лиц? С правом ли священства и в сущем ли сане?

Началось чтение правил: 1) Апостольское- 51; 2) Никейское - 9; 3) Ефесское - 3 (2, 4); 4) Василия Великого к Амфилохию - 188; Василия письмо - 251, 263, 99, 240; 5) Ефесский собор о мессалианах; 6) Кирилла Александрийского письмо - 57, 56; 7) св. Афанасия к Руфиниану; 8) примеры из "Истории" Сократа, Феодора Чтеца, из Деяний Халкидонского соб., из жития св. Саввы - о приеме поставленных в священство еретиками.

Все данные говорили о приятии. Ho o возвращении прав епископства можно было спорить в зависимости от квалификации иконоборчества, т.е. от степени его еретичности. Епископы из Сицилии (а их было много на соборе, из греческой монашеской эмиграции) устами их ученого диакона Епифания Катанского предлагали отожествить новых еретиков с какой-нибудь прежней ересью и тогда делать выводы. Епифаний спрашивал: "Новоизмышленная ересь меньше или больше прежних ересей?" Тарасий сказал: "Зло есть зло," т.е. склонен был уравнивать ереси. Монах Иоанн, заместитель патриарха Антиохийского, усилил квалификацию: "Эта ересь худшая из всех ересей, как ниспровергающая домостроительство Спасителя." Ряд отеческих мнений и исторических аналогий говорил в пользу умеренности. Так, Василий Великий считал справедливым энкратитов перекрещивать, но не желал отпугивать их этим от церкви и не возражал против тех случаев, когда некоторые энкратиты были уже приняты в сущем епископском сане. Третий Вселенский собор постановил принимать мессалиан в сущем сане. Кирилл Александрийский советовал ревнителям не очень придираться к кающимся несторианам, "ибо дело нуждается в великой икономии."

Но монахам больше понравилось письмо св. Афанасия к Руфиниану. Тут излагается его практика, установленная Александрийским собором 362 г. по отношению к арианским клирикам: "предстоятелей нечестия" прощать, но не давать им места в клире, "а завлеченных нуждой и насилием" прощать и допускать в клир. Монахи предложили этот вопрос испытуемым: можно ли и о них сказать, что их вовлекли в иконоборчество насилием? Ипатий Никейский начисто отверг это. Он сказал: "Ведь мы же родились, выросли и все время вращались в этой ереси."

В дальнейшем было признано, что за учителей ереси данных епископов признать нельзя (они еретики, так сказать, по инерции) и потому их можно принять в сане. Но если они неискренни, то Бог им судья.

Монахов приходилось еще убеждать рядом примеров о принятии еретиков в сущем сане: Маркелл Анкирский; на IV Вселенском соборе - Ювеналий Иерусалимский, Фаласий Кесарие-Каппадокийский, Евсевий Анкирский, Евстафий Виритский. Признавалась и хиротония еретиков: Мелетий Антиохийский поставлен арианами; Кирилл Иерусалимский - также Акакием Кесарийским и Патрофилом Скифопольским, яростными арианами; Анатолий Константинопольский - Диоскором; Иоанн Иерусалимский - севирианами; большинство отцов VI Вселенского собора - монофелитами.

Монахи сослались на 240-е письмо Василия Великого, где он пишет: "Я не признаю епископом и не считал бы во иереях Христовых выдвинутого на предстоятельство нечистыми руками на разрушение веры." Поэтому и хиротонисованные им пусть не дерзают "причислять себя к священнической плироме." "Тут, - говорили монахи, - святой отец отвергает хиротонию еретиков." Патриарх Тарасий объяснил, что здесь Василий Великий не говорит, что таковые вообще неприемлемы, a только то, что они не должны безусловно требовать вхождения в православный клир как бы пo праву. Практика при Василии Великом объяснялась обстоятельствами того времени. "И преемники Василия в церкви последующего времени, конечно, знали мнение святого отца и тем не менее покаявшихся принимали с их хиротонией от еретиков."

Наконец все признали вопрос правильно разъясненным ακριβως εξετασθεν, дали прочитать испытуемым покаянные заявления и приняли в их сане на их кафедры.

Третья очередь подсудимых представлена была всего одним митрополитом Неокесарийским Григорием. Он был уже буквально "приведен" под конвоем "царского человека" - μανδατωρ, который, вводя Григория в собор, заявил: "Я послан Благостными Государями, чтобы привести почтеннейшего епископа Неокесарии на богочестный и святый ваш собор, пред каковым и стою ныне." Григорий не обвинялся в прошлогоднем бунте, но он был старый иконоборец, участник собора 754 г., и, видимо, был из упорных. Однако и он предстал перед собором с готовностью переубедиться и понять непривычную для него до сих пор точку зрения на иконы - θρλω μετα παντων και φωτισθεναι και διδαχθηναι.

Единомыслие собора произвело на него большое впечатление, и он просил простить его.

Разъяснены были два сомнения о возможности принятия Григория в сан. Тарасий напомнил, что Григорий епископствовал при Константине Копрониме во время гонения. Тогда епископы могли быть причастными к избиению благочестивых иконопочитателей, a за побои других клирики низвергаются из сана по 26-му и 28-му апостольским правилам. Но Тарасий оговорился: никого не следует обвинять без фактических доказательств. Сам Григорий решительно заявил: "Ни один человек не осмелится обвинить меня в том, что я бил или ударил кого-нибудь. Никто от меня не потерпел такой обиды." Савва Студит спросил: "Григория считали представителем ереси - εξαρχον της αιρεσεως? He придется ли его судить по правилу св. Афанасия в послании к Руфиниану как вождя ереси?" Тарасий и на это возразил фактами: Ювеналий Иерусалимский и Евстафий Севастийский были вождями ереси (εξαρχον αιρεσεως) и, однако, приняты. Наконец и Григорий был возвращен на свою кафедру.

* * *

С четвертого заседания начался разбор библейских, богословских, отеческих и исторических данных в пользу иконопочитания. He входя в подробности, отметим только несколько мыслей собора, которые он противопоставил идеологии иконоборческого собора 754 г.

После библейских данных (херувимы скинии и храма) собор доказывал цитатами из отцов психологическую естественность и ценность икон в религии. На этом пути собор очень заботливо отбросил ханжеский и фальшивый аргумент иконоборцев, направленный против искусства вообще в области религии. Собор рассуждал: "Значит, искусство живописца есть занятие священное и совсем не таково, чтобы его осмеивать." "Святые отцы представляют живописца человеком, творящим благочестивое дело." "И к каким странным выводам мы придем, если, подобно иконоборцам, будем отвергать религиозное искусство? Значит, и плотник, вытачивающий крест, должен называться жалким плотником? И каменщик, высекающий и формирующий святую трапезу, есть также жалкий каменщик? И золотых и серебряных дел мастер, и ткач тоже? He следует ли, по их мнению, бросить всякое знание и художество, дарованное Богом, ради славы Его. Неужели иконоборцы не знают, что Сам Бог в Ветхом завете освятил искусство, повелев Веселиилу приготовить все нужные украшения для Скинии?"

Как мы уже говорили о соборе 754 г., его ханжеский поход против искусства отвергал в принципе и всякое знание, и всякое богословие, и всякую мысль и слово человеческое как орудия выражения догматов. Это было не только лицемерное напускное варварство, но и просто дуализм, отвергающий святость всего материального. VII собор православно восстает против этой скрытой ереси монофизитства и дуализма и защищает вместе с искусством и "всякое знание и художество как дарованные Богом ради славы Его." Просветительский либерализм иконоборцев, таким образом, оказывается мракобесием, a богословие VII собора - благословением науки и культуры, самым глубоким и непререкаемым.

Самое ходячее выражение иконоборцев против "рукотворных" икон - ссылку на образ евхаристии, собор также победоносно отвергает: "Ни один из апостолов и евангелистов не называет нигде бескровную жертву образом плоти Христовой. Если некоторые отцы, например Василий Великий и Евстафий Антиохийский, и называют бескровную жертву - хлеб и вино "вместообразными," то так они называют только до момента преложения их в истинную Кровь и Плоть Господа. Учить, как учат иконоборцы, - значит отрицать преложение Святых Даров."

Собор уточняет и образ почитания икон: только ли почтительное, благоговейное лобызание или и поклонение? Собор точно установил, что не только лобызание, но и поклонение - προσκυνησις.

Однако - не λατρεια, т.е. служение, приличествующее одному только божественному естеству. Для пояснения ссылались на одно место из св. Анастасия, епископа Феопольского: "Мы поклоняемся и святым людям, и ангелам, но не служим им как богам, ибо Моисей говорит: Господу Богу твоему поклонишися и Тому Единому послужиши. Смотри: при слове "послужиши" прибавлено "Единому," a к слову "поклонишися" не прибавлено. Значит, поклоняться можно и не Богу, потому что поклонение есть выражение почтения, служить же нельзя никому, кроме Бога."

Помня о злоупотреблениях собора 754 г. вырванными цитатами на отдельных "фишах" (πιττακια, карточках), VII собор педантически соблюдал форму вычитывания всех цитат из принесенных полных книг. Когда пресвитер Влахернский Илия начал читать правило Трулльского собора по хартии, то Савва Студийский прямо спросил его: почему это читается не по книге? Тогда Тарасий объяснил, что эта хартия в данном случае и составляет подлинник актов.

He лишены исторического интереса и еще несколько деталей.

На третьем заседании (28 сентября) епископ города Констанции на Кипре Константин выразился так ("и с ним согласны были прочие"): "Приемлю и лобызаю с глубоким почитанием святые иконы, но что касается поклонения в смысле служения (προσκυνησις κατά λατρειαν), то я воздаю eгo исключительно Св. Троице." Эту правильную формулу враждебный Византии и невежественный в греческом языке Франкфуртский собор 794 г. Карла Великого истолковывал как раз наоборот, будто собор 787 г. приписывал иконам именно adorationem - λατρειαν, поклонение в смысле служения, которое подобает только Св. Троице.

На четвертом заседании (1 октября) патриарх Тарасий, ссылаясь на 82-е правило "Пято-шестого" Трулльского собора, назвал его собором тех же отцов VI Вселенского собора, и папские легаты подписались под этим протоколом, как бы не считая его противоречащим факту неприятия римской церковью Трулльского собора.

На седьмом заседании (13 октября) пред своим оросом VII собор приводит текст Никео-Цареградского символа, конечно, без filioque. Когда на Флорентийском соборе 16 октября 1438 г. латиняне показали грекам греческую рукопись деяний VII Вселенского собора со вставкой слов "και εκ του Υιού," то Гемист Плитон правильно возразил им, что если бы так было писано от начала с момента VII собора 787 г., то латинские богословы, например великий Фома Аквинат, не цитировали бы в полемике с греками для их "посрамления" целого ряда других и писателей, и второстепенных соборов. Стало быть, данная рукопись интерполирована.

* * *

Заключительный орос собора, прочитанный и принятый на 7-м общем заседании (13 октября), имел такой вид:

"И кратко сказать, мы храним ненововводно все церковные предания, установленные для нас письменно или без писания. Одно из них есть изображение иконной живописью, как согласное с рассказом о евангельской проповеди, служащее нам удостоверением подлинного, a не призрачного воплощения Бога-Слова; ибо вещи, которые указывают взаимно друг на друга, без сомнения, и уясняют друг друга.

Поэтому мы, шествуя как бы царским путем и следуя богоглаголивому учению святых отцов и преданию кафолической церкви и Духу Святому, в ней живущему, со всяким тщанием и осмотрительностью определяем:

подобно изображению честного и животворящего Креста,

полагать во святых Божиих церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях,

честные и святые иконы, написанные красками и сделанные из мозаики и из другого пригодного к этому вещества,

иконы Господа и Бога и Спаса Нашего Иисуса Христа, непорочные Владычицы нашея Святыя Богородицы, также и честных ангелов и всех святых и преподобных мужей.

Ибо, чем чаще через изображение на иконах они бывают видимы, тем более взирающие на них побуждаются к воспоминанию о самих первообразах и к любви к ним

и к тому, чтобы чествовать их лобызанием и почитательным поклонением (τιμιτικην προσκυνησιν),

не тем истинным по нашей вере служением (λατρειαν), которое приличествует одному только Божескому естеству, но почитанием по тому же образцу, как оно воздается изображению честного и животворящего Креста и святому евангелию, и прочим святыням, фимиамом и поставлением свечей, как делалось это по благочестивому обычаю и древними.

Ибо честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней.

Вот таково учение святых отцов наших, т.е. предание кафолической церкви, от конца до конца земли приявшей евангелие.

Осмеливающихся же иначе думать или учить, или согласно с нечестивыми еретиками отвергать церковные предания и измышлять какое-то нововведение, или отвергать что-нибудь из посвященного церкви, евангелие, или изображение Креста, или иконное живописание, или святые останки мученика, или замышлять что-либо с хитростью и коварством для ниспровержения какого-либо из принятых в кафолической церкви преданий, или давать профанное употребление священным сосудам или святым монастырям, постановляем,

если это будут епископы или клирики - извергать из сана, если же монахи или миряне - отлучать от общения."

Значит, здесь указаны: 1) основание для почитания икон - это предание церкви; 2) бесспорный образец: почитание креста; 3) места, где полагается изображать иконы; 4) материалы икон; 5) объекты изображения; 6) нравственный смысл почитания; 7) догматическая норма его и 8) церковные кары на непослушных.

Подписав протокол, отцы восклицали: "Такова наша вера, таково учение апостолов! Анафема не примыкающим к нему, не чтущим икон, которые они называют идолами и обвиняют за них христиан в идолослужении. Многая лета императорам! Вечная память новому Константину и новой Елене! Да благословит Бог их правление! Анафема всем еретикам, Феодосию лжеепископу Ефесскому, Сисинию Пастилле и Василию Трикокаву. Анафема Анастасию, Константину и Никите, которые были последовательно патриархами Константинополя. Они суть Арий II, Несторий II, Диоскор II! Анафема ересиархам Иоанну Никомидийскому и Константину Наколийскому! Вечная память Герману (Константинопольскому), Иоанну (Дамаскину), Георгию (Кипрскому) - этим героям истины!" Эти трое были анафематствованы иконоборческим собором 754 г.

Особым приказом, данным Тарасию, императоры пригласили членов собора прибыть в Константинополь. Императрица любезно приняла их и назначила на 23 октября последнее, 8-е торжественное заседание в Мангаврском дворце. На этом заседании в присутствии императоров, чинов империи и армии были прочитаны определения собора, подтверждены одобрительными восклицаниями всех, включая и военных, и подписаны императорами, начиная с Ирины. После этого епископы, одаренные царицей подарками, были распущены по епархиям. Ирина заказала заранее изготовить образ Спасителя над воротами Халкопратии, откуда он был свергнут 60 лет тому назад при Льве Исавре. Теперь сделана к нему надпись: "ην καθειλε πάλαι Λέων ό δεσπόζων, ενταύθα άνεστήλωσεν Ειρήνη." Тут игра слов "Лев" и "Ирина." Судя по термину, "άναστηλόω" образ был скульптурным или просто - крестом с распятием.

Собор издал еще 22 канона, главным образом против симонии и беспорядков в жизни монахов.

Краткая предыстория разделения Церквей

Основная структура древней церкви - это вселенский союз местных Церквей, соединенных единством апостольского преемства, единством предания и непрестанным “кафолическим” (т.е. всеобщим, целостным) согласием. Каждая Церковь - община была одновременно и полным образом или воплощением единства Христа и Церкви, и, вместе с тем, столь же органически ощущала себя частью вселенского единства всех христиан, как одного народа Божьего.

Однако внешние формы связи между Церквами менялись и развивались в зависимости от менявшихся исторических условий. В апостольскую эпоху несомненным центром единства всех церквей была Иерусалимская община, “Церковь мать” в полном и абсолютном смысле этого слова - источник и образ всех других общин. Позднее, после падения Иерусалима, появляется несколько таких “центров”, освященных апостольским авторитетом. Такими центрами - и по количеству христиан, и по значению города стали на Востоке - Антиохия и Ефес, на западе - Рим, в Африке - Александрия. В самом начале не было никаких канонических или юрисдикционных прав, закреплявших авторитет этих Церквей. Он складывался естественным образом. Постепенно, с ростом христианства и с ростом активности этих Церквей вырастает и их авторитет во всей древней Церкви.

Вполне понятно, что с самого начала особенным признанием пользовалась Церковь столицы империи, Церковь апостолов Петра и Павла - Римская Церковь. Не удивительно, что св. Игнатий Богоносец называл ее во II веке “председательствующей в любви” и поручил ей свою Сирскую Церковь, осиротевшую после того, как в результате гонений Игнатий был арестован. Для решения многих богословских споров, разразившихся на Востоке, в Римскую Церковь обращаются за авторитетным суждением спорящие стороны. Св. Ириней не случайно называет ее “масштабом истины христианской”, а Св. Киприан Карфагенский - “матерью и корнем кафолической Церкви”.

Конечно, нельзя забывать, что уже в самом начале в христианстве имели место разделения и споры. Это мы знаем и из послания Св. ап. Павла к Коринфянам и из различных посланий мужей апостольских. В настоящем курсе истории Церкви уже обсуждались ереси первых веков, которые сопутствовали формированию богословского сознания Церкви. Известны и расколы в связи с разными решениями вопросов церковной дисциплины (Карфаген, Рим, Александрия). Первый спор между Западом и Востоком возник по вопросу о дате празднования Пасхи (при Папе Викторе: 189 - 198 гг.) и был улажен только ко времени Первого Вселенского собора.

Но более основательные разногласия между Западом и Востоком сформировались в связи с учреждением Константинопольской архиепископии. Практически до времени Второго Вселенского собора на Востоке первой кафедрой считалась Александрийская, поэтому порядок в древней Церкви, в котором кафедры перечислялись и оказывалась им честь, был таков: Рим, Александрия, Антиохия. Но в связи с тем, что Константинополь стал местопребыванием императора и столицей, авторитет Константинопольского архиепископа возрос, и третье правило Второго Вселенского Собора выдвинуло Константинополь на второе место вслед за Римом, мотивировав это тем, что Константинополь - Новый Рим.

Дело в том, что политическая и административная структура Римской империи наложили отпечаток на внешнее устройство Христианской Церкви. В частности, границы епархий совпадали с административными границами государства. Не удивительно и возвышение Константинопольского архиепископа параллельно повышению ранга самого города. 28-е правило Четвертого Вселенского Собора подтвердило решение Второго Вселенского Собора и вдобавок подчинило диоцезы провинций Фракии, Понта и Асии Константинополю, т.е. значительно расширило его юрисдикцию. Это Правило вызвало протест Папы Льва Великого, поскольку он увидел в этом опасность для привилегированного положения Рима в Церкви. Уже со времени Второго Вселенского Собора Папы стремились теоретически обосновать преимущество своей Кафедры и подчеркивали апостольский ее характер, причем в основе их рассуждений лежали три утверждаемые ими принципа: 1) апостол Петр - князь апостолов и как таковой имеет особые полномочия, 2) эти полномочия должны существовать всегда и 3) преемниками св. Петра являются римские епископы. Но впервые наиболее четко и обстоятельно эти идеи были сформулированы Папой Львом Великим, протестовавшим против 28 правила Халкидонского Собора. Он считал, что второе место в Церкви должно принадлежать Александрийскому престолу, основанному Марком, а третье - Антиохии, основанной самим Петром.

В конце V - начале VI века можно отметить новую фазу отчуждения между двумя Церквами - так называемый акакиевский раскол 483 - 518. С именем патриарха Акакия (471 - 489) связывали “Энотикон” императора Зенона - новое исповедание веры, делавшее некоторые уступки монофизитам. Папа Симплиций (468-483) отлучил Патриарха. В спорах между папой, Патриархом и императором Анастасием I Римом настойчиво подчеркивался апостольский и петрианский принцип. Папа Геласий I (491-496) еще больше развил этот принцип, и его аргументация использовалась в XI веке защитниками превосходства духовной власти над земной. Споры эти закончились при Папе Гормизде (514 - 523), и восточная иерархия подписала декларацию, признающую преимущество Римского Престола.

Споры породили неприятные чувства с обеих сторон. Император Юстиниан попытался определить сферу полномочий обеих сторон эдиктом от 6 марта 535 г., заявив, что обе Церкви - величайшие дары Божии человечеству и подчеркнул, что согласие между ними “окажется полезным для человечества”. Он также намеревался покончить с соперничеством великих кафедр, сохраняя первое место за иерархией Рима, а второе - за Константинополем, третье - за Александрией, а четвертое - за Антиохией.

Значительное охлаждение между Римом и Константинополем имело место в конце VI века, когда Патриарх Иоанн II усвоил себе титул “вселенский патриарх”. Папа Григорий I видел в этом опасный вызов Римскому примату. Именно в это время в противовес новому восточному титулу появляется по инициативе Папы Григория Великого в титуле Папы выражение “раб рабов Божиих” (Servus servorum Dei). Инцидент был исчерпан в 607 г. декретом императора Фоки, который по просьбе Папы Бонифация III подтвердил преимущество Римской кафедры.

Новый конфликт между Византийским императором и Римским Папой возник из-за того, что Папа Мартин (649 - 653) отказался признать императорский указ, называвшийся “Типос” и запрещавший всякие дискуссии относительно монофелитства. Папа Мартин был арестован, привезен в Константинополь и сослан в Крым, где и умер. Лишь при Папе Агафоне (678-681), который осудил монофелитство, что было позднее подтверждено на Шестом Вселенском Соборе, конфликт был ликвидирован. В 692 г. состоялся Трулльский собор, на котором утверждались дисциплинарные правила в Восточной Церкви. Однако в ряде канонов осуждались некотоые обычаи Западной Церкви. Это показывает, что отчуждение между двумя Церквами постепенно нарастало. Однако, Папа Сергий (687-701) отверг решения этого собора. Император Юстиниан II пытался арестовать его, но ему это не удалось. Конфликт был улажен лишь в 710 г. во время пребывания в Константинополе Папы Константина II, которого нам принимали с почестями.

Значительно возросли антивизантийские настроения в Риме, когда император Лев III (717-740) стал проводить иконоборческую политику. Папа Григорий III (731-741) осудил такое вмешательство императоров в церковное учение и проклял ересь иконоборцев. Император же в отместку Папе изъял из юрисдикции Папы Иллирик, подчинив эту провинцию Константинопольскому Патриарху, а также конфисковал папские владения в той части Италии, которая находилась в административном подчинении Византийского императора. Южная Италия и Иллирик были по существу мостами между Востоком и Западом, поскольку восточные и западные христиане жили в этих местах бок о бок.

Новая фаза в отчуждении Рима и Константинополя началась нашествием на Италию Лангобардов. Папа Григорий Великий и его преемники смогли остановить лангобардских королей у ворот Рима, но с ростом угрозы захвата Рима Папы с возрастающей настойчивосьтю обращались к императору за помощью. Однако из-за арабской опасности такое вмешательство было невозможно.

Папа Захарий (741-752) был последним из Пап, которые оповещали о своем избрании императора и просили его об утверждении. Поскольку на помощь от Византийского императора для защиты от лангобардов Папы не рассчитывали, да и не желали ее принять (ведь как иконоборцы Византийские императоры были осуждены Папами), они обратились за помощью к франкам, которые были очень благосклонны к духовенству. Когда главой франков практически был Пипин, франки разбили лангобардского короля Айстульфа. Пипин после этой победы подарил (754) Папе бывшие Византийские владения в Италии, экзархат Равенский и герцогство Римское. Это и считается образованием Папского государства, после чего Папы могли установить свою независимость от Византийской империи, а затем и приобрели характер политических лидеров.

Осуждение иконоборчества на Седьмом Вселенском Соборе повысило престиж папства, но деяния Собора показывают в то же время, что охлаждение отношений между двумя Церквами не было до конца преодолено. Просьба Папы возвратить Иллирик и его протесты по поводу титула “вселенский патриарх” были отвергнуты.

Важное событие произошло на Рождественскую ночь 800 года. Папа Лев 111 (795-816) провозгласил Карла Великого императором Священной Римской Империи. Византийцы восприняли этот шаг Папы как восстание против законного императора. Впоследствии, однако, Лев 111 завоевал на Востоке уважение тем, что защищал Седьмой Вселенский Собор, в истинности которого сомневался Карл Великий, а также своей верностью Никео-Константинопольскому Символу, когда отказался добавить к нему “филиокве”, как это предлагали франки.

Когда на Западе в конце 1X века империя Каролингов стала распадаться, власть Римского Папы стала еще больше укрепляться. Особенно заметно это было в период понтификата Николая 1 (858-867). Он много сделал для претворения в жизнь идеи теократического господства Церкви. Этот Папа ослабил значение соборов и роль митрополитов в Западной Церкви, сделал свой суд аппеляционной инстанцией по важнейшим церковным и светским делам и поколебал королевскую власть во всех ее основаниях. Когда, напрмер, он осудил развод брата западного императора Лотара, то заявил: “короли достойны короны лишь в том случае, если умеют управлять собой, иначе это не государи, а тираны; мы не должны им покоряться, но оказывать им сопротивление и восставать против них”. Но когда Папа Николай попытался распространить свои идеи и претензии на Восточную Церковь, возник острый конфликт.

В 857 г. вместо несправедливо низложенного императорской властью и сосланного Константинопольского Патриарха Игнатия был избран величайший ученый своего века мирянин Фотий. Он, однако не получил общего признания. Некоторые епископы отвергли его, а если и перешли впоследствии на его сторону, то только при условии, что Фотий признает своего предшественника невиновным. Когда выяснилось, что новый Патриарх не выполнил этого условия, противники анафематствовали его на своем соборе. Фотий ответил тем же. Но не только в Восточной Церкви наметился раскол. Помимо аргументов, общих с византийскими противниками Фотия, Рим выдвигал и другие основания, не признавая Фотия. Така как Фотий был мирянином, то его возвышение совершилось вопреки 10-му правилу Сардикского собора. Кроме того, в посвящении Фотия принимал участие епископ Григорий Асбест Сиракузский, не имевший на это права, так как будучи низложен Игнатием, он, хотя и принес на это апелляцию в Рим, но не был еще там реабилитирован.

По приглашению императора, сообщавшего о новом Патриархе, а также о новых происках иконоборцев (859 г.), в Константинополь были отправлены папские легаты. На Соборе в Константинополе (861) легаты высказались за Фотия и подтвердили низложение Игнатия. Тогда Папа Николай I, считая, что легаты превысили свои полномочия, осудил это своеволие и приговорил участников его к низложению, а в случае упорного сопротивления, и к анафеме (863). Причем, когда Папа позднее пригласил в Рим обе стороны для расследования дела (865), император Михаил ответил ему весьма оскорбительно.

Затем значительно обострил ситуацию возникший в то время так называемый “болгарский вопрос”.

В 865 году болгары были крещены православным духовенством из Константинополя. Но вскоре по политическим соображениям болгарский князь Борис решил вступить в союз с Римской кафедрой и попросил Папу прислать духовенство и ответить на ряд вопросов относительно христианской веры и жизни. Папа послал в Болгарию епископов и соответствующее наставление в вере. Принтие Папою под свое церковно-административное ведение Болгарии вызвало острый конфликт Константинополя и Рима. Патриарх Фотий отправил другим восточным Патриархам окружное послание, в котором приглашал их в столицу для суда над Папой. В своем послании он сетовал, что латинские миссионеры “затоптали засеянную в Болгарии ниву, обещавшую обильную жатву Евангелию”, что они, как “дикие вепри вторглись в виноградник Господень, чтобы болгарский народ, едва два года перед тем познавший истинную веру из Византии, вести на путь смерти”. Фотий обвиняет латинян в том, что они склоняют болгар к ложным обрядам: 1) посту в субботу, 2) непощению в первую седмицу Четыредесятницы, 3) целибату духовенства, 4) повторному миропомазанию, 5) искажению Символа вставкой “Филиокве”. Кроме того, Фотий указывает и на другие “заблуждения латинян”: бритье бороды и др. По существу, Патриарх Фотий первым сформулировал перечень отступлений Римской Церкви.

Римское внедрение в Болгарию, их упомянутые выше “заблуждения” и вмешательство Папы Николая во внутренние дела Константинопольской Церкви были осуждены на Соборе 867 г. в Константинополе, созванном Патриархом Фотием. Западному императору Людовику II было предложено низложить Папу Николая. Но тем временем в Константинополе произошел дворцовый переворот и императором Византии стал Василий I Македонянин, который низложил Фотия и восстановил на Патриаршем Престоле Игнатия, сделав это по требованию Папы Адриана II (867-872), отлучившего Фотия.

В 869-870 г. в Константинополе состоялся Собор, на котором был утвержден вердикт Адриана II и разрешен болгарский вопрос. Болгары снова вошли в состав Константинопольской Церкви, а римские миссионеры должны были поинуть Болгарию. Игнатий посвятил Болгарам архиепископа. Однако, при этом отчуждение между Римом и Константинополем не уменьшилось. Большинство византийской иерархии и духовенства остались верными Фотию.Даже сторонники Фотия обращались с апелляцией к Папе как к верховному судье.

Незадолго до смерти Патриарха Игнатия (+877) Фотий и Игнатий примирились. Фотий снова заменил на патриаршей кафедре Игнатия. В 879 г. в Константинополь прибыли легаты Папы Иоанна VIII (872-888) и состоялся Собор, который дал удовлетворение Фотию и его сторонникам. Собор этот подчеркнул также, что каждая Церковь должна следовать своим собственным обычаям и жить в согласии. Остается только добавить к истории этого периода, что в 886 г. Патриарх Фотий был снова низложен (скончался он уже в безвестности в 897 г.), так как новый император Лев VI (886-911) возвел на Патриарший престол своего шестнадцатилетнего брата Стефана (886-893).

Последующая история взаимоотношений Рима и Константинополя до середины XI века вполне мирная, но, по-видимому, при Папе Сергии VI (1009-1012) в Византиии перестали поминать имена Римских Пап за литургией.

“Окончательный“ разрыв между Востоком и Западом.

В июне 1054 г. в Константинополь приехали легаты Римского Папы Льва IX. Нужно отметить, однако, что уже в апреле Папа скончался, а новый предстоятель Римской Церкви так и не был еще избран. Посольство это прибыло в ответ на посольство Византиии в Рим. Дело в том, что Византия юридически владела значительными областями на юге Итаии (Апулией, Калабрией, Сицилией), но фактически византийская власть оспаривалась норманнскими завоевателями, и в 40-е годы XI века норманнские графы разделили между собою значительную часть Апулии и проникли в Калабрию. Сицилией же владели сарацины. Но наместник (дука) Византии носил титул дуки Апулии, калабрии и Сицилии (в 1051 г. им был назначен Аргир, находившийся с Константинопольским Патриархом в плохих отношениях). папа Лев IX не благоволил к норманнам, поскольку те нападали и на папские владения, и не щадили монастырского имущества. Поэтому естественно, что византийский император рассчитывал на поддержку Папы и посылал к нему с этой целью посольство. В ответ на него и приехали в Константинополь папские легаты: кардинал Гумберт, епископ Петр Амальфитанский и диакон-кардинал Фридрих Лотарингский (будущий Папа Стефан IX). [1]

Но это обстоятельство осложнялось тем, что церковные отношения между Римом и Константинополем уже были чрезвычайно напряженными. Связано это также с византийскими владениями в Италии. Церковное управление этими областями (юрисдикция) принадлежало Константинополю., т.е. Константинопольскому Патриарху, и понятно, что богослужебный обряд в греческих церквах в Италии соответствовал константинопольскому.

Но в 40-е и 50-е годы XI века усилилась тенденция Папы вводить в греческих церквах латинский обряд. Кстати сказать, византийский дука Аргир этому способствовал. (Известно даже, что, когда он до этого жил 5 лет в Константинополе, то настаивал на употреблении для Евхаристии опресноков, за что Патриарх отлучил его от причастия.

Желая остановить латинское влияние, Константинопольский Патриарх Михаил Керулларий поручил одному из видных византийских иерархов болгарскому архиепископу Льву Охридскому составить послание, обличающее латинский обряд, в частности опресноки, пост в субботу, пение Аллилуиа на Пасху и др. и направить его епископу Иоанну Транийскому в Италию. (Городок Трани находится в Апулии и епископ его подчинялся Патриарху). Через Иоанна Транийского послание, по существу, направлялось и всем остальным епископам, и самому Папе. Конечно, нельзя не отметить, что напряжение создавалось этим посланием не из-за обсуждения вопросов, разделявших Церковь, но вопросов второстепенных. Внешнее, обрядовое заслонило Истину.

В ответ на это послание Папа со своей стороны направил прямо Патриарху Константинопольскому свое послание, в котором мало касался вопросов религиозных и богословских. Главным образом оно было посвящено всестороннему раскрытию тех притязаний, из совокупности которых возникло то, что называлось папскою властью. Притязания Папы не были новы; новыми были лишь доказательства, которыми Папа Лев пользовался в этом письме. Можно также отметить в нем новые идеи о светском владычестве Пап, опиравшиеся на “Дар Константина” - документ, согласно которому будто бы первый христианский император навеки подарил Рим Папам. (Подложность этого документа впоследствии была доказана самими католиками). По этим идеям Папы неизмеримо превосходят представителей всех других Церквей, так как они в одно и то же время и верховные первосвященники, и цари. В своем послании Папа рисовал также Константинопольскую Церковь как Церковь заблуждающуюся, грешную, скандальную, которую лишь по снисхождению, а не по заслугам Римская Церковь-мать удостоила второго места после себя. Причем в качестве аргумента, подтверждающего скандальность и недостоинство Константинопольской Церкви, он даже использовал легенду о том, что будто бы на патриарший престол в Константинополе некогда была возведена женщина.

Конечно, подобный ответ значительно накалил атмосферу напряженности между Римом и Константинополем. Но все же византийский император Константин Мономах весьма рассчитывал при помощи Папы склонить германского императора Генриха III к союзной войне против норманнов и таким образом защитить свои греческие владения в Италии. Это намерение византийского императора было небезвыгодным и для Папы. Поэтому прибывшее в Константинополь посольство должно было примирить Константинопольского Патриарха с Папой. Оно привезло с собой два письма от Папы: одно для императора, другое - для Патриарха.

В письме Патриарху Папа обвиняет его в том, что Константинопольский Патриарх подчинил себе Патриархов Александрийского и Антиохийского и Папа в нем еще раз высказывается относительно своего преимущества в церковных делах. Весь тон письма мало соответствовал достоинству Константинопольской Церкви.

В письме к императору Папа намекает на то, что именно Папа есть раздаятель императорских корон, а также хвалит императора за его религиозность и уважение к Римской Церкви, рассчитывая тем самым на его нажим на Патриарха в пользу Папы. Конечно, такие письма не могли привести к примирению, но и не они, в конце концов, определили последующие печальные события.

Возглавлял римское посольство кардинал Гумберт, по характеристике историков, человек умный, но запальчивый, высокомерный и страстный защитник преимуществ Римской кафедры. С собой он привез опровержение трактата монаха Студийского монастыря Никиты Стифата[2], которому Патриархом Керулларием было поручено составить обличение латинян по поводу опресноков, поста в субботу и целибата.

Император, все еще надеясь на политический сговор с Папой, принял легатов торжественно и всячески оказывал им покровительство. В угоду им Никита Стифат дорлжен был по приказу императора публично осудить и сжечь свое произведение против латинских обрядов.

Патриарх же молча принял от легатов папское послание, не оказал им никакого почета и в дальнейшем отказался видеться с ними. На первой же аудиенции, окруженный митрополитами и епископами, Патриарх рассчитывал, что легаты поведут себя скромно и займут место в ряду епископов, тем самым отдавая должную честь Патриарху. Но легаты, в свою очередь, как представители Папы - епископа, имеющего в Церкви преимущество чести, рассчитывали на особую честь. Надежда их обманула, и Патриарх не предоставил им ни председательского кресла, ни особо почетного. Тогда они высокомерно вручили Патриарху папское письмо и удалились, ожидая, что Патриарх вынужден будет снова позвать их к себе. Прошло пять недель, но ожидания легатов были тщетны. Разрыв нарастал. Напрасно Антиохийский Патриарх Петр, образованнейший богослов, в своих посланиях уговаривал Патриарха Константинопольского поставить единство Церкви выше обрядов. Но было уже поздно. Легаты решились на отчаянный поступок.

16 июля 1054 г., утром, когда народ собирался в храм Св.Софии на литургию, легаты вошли в алтарь и положили на престол отлучительную грамоту на Патриарха Михаила Керуллария и его последователей.

В этой грамоте легаты заявляют, что они посланы в Константинополь, чтобы сообщить Папе: “отвечает ли самое дело, или нет тому шуму, который непрерывно доносится до его ушей из этого города... - и далее, - что касается граждан, то государство это - христианнейшее и православное. Но что касается Михаила, неправильно именуемого Патриархом, и приспешников его безумия, то в его среде ежедневно рассеиваются плевелы крайних ересей”. Затем Гумберт обвиняет Константинопольскую Церковь в самых различных ересях, которые он иллюстрирует теми обрядами, отличными от латинских, на истинности которых как раз и настаивал в своей полемике Константинополь. Далее в грамоте говорится: “Сверх того, когда мы, его нунции, хотели благоразумно прекратить причины стольких зол, Патриарх отказывался видеться и говорить с нами, отказал нам в церквах для совершения литургии, равно как и прежде запер церкви латинян и называя их азимитами, всюду преследовал словом и делом, дойдя до того, что анафематствовал апостольский престол, в лице его сынов, и, в противность ему, доселе пишется вселенским патриархом. Посему мы... властью святой и нераздельной Троицы и апостольского престола... подписываем анафему... Михаилу и его последователям...”.

Нет необходимости подробно разбирать несправедливые обвинения Гумберта, изложенные в отлучительной грамоте. Даже крупный католический историк епископ Гефеле говорит о ней, что она “не имеет надлежащей умеренности, потому что изобличает Керуллария и лиц с ним единомышленных во всех древних возможных ересях”. Однако, то, что говорит Гумберт в грамоте о закрытии латинских церквей в Константинополе, соответствует действительности. По распоряжению Патриарха приняты были стеснительные меры против проживавших в столице латинян, державшихся опресноков. В своем письме к Михаилу Керулларию Лев IX указывал на народную молву как на источник сведений о том, что Керулларий запер в Константинополе латинские храмы и монастыри, стал требовать замены опресноков квасным хлебом и подверг анафеме всех, принимающих Таинство Евхаристии на опресноках. Слухи эти легатами были проверены и легаты занесли в акт отлучения, что Керулларий словом и делом преследовал латинян, называя их азимитами и анафематствуя их, а в их лице апостольский престол. Осуждение легаты произнесли не только над Керулларием, но и над исполнителем его велений сакелларием Никифором, который попирал ногам Евхаристию латинян.

Возможно, что своим резким поступком легаты намеревались произвести волнения в народе против Патриарха как виновника разделения с Римом и тем самым добиться низложения Михаила Керуллария. Но они ошиблись. Волнения в народе поднялись против легатов, и они спешно, на следующий же день, оставили Константинополь.

Константинопольский Патриарх почувствовал необходимость ответить на анафематствование. Во-первых, он объявил, что не верит в подлинность папских посланий и считает инициатором их написания, а также виновником сложившихся недоразумений византийского наместника в Италии дуку Аргиру. В качестве же главного полемического вопроса в отношениях с Римом Михаил Керулларий решил выдвинуть вопрос о “Filioque”, т.е. вопрос об исхождении Святого Духа, разность между Востоком и Западом в учении о Святой Троице. Через день после отъезда легатов Михаил обратился к императору с просьбой вернуть легатов. Константин, полагая, что Михаил готов уступить легатам, послал им в догонку письмо, и они вернулись.

Но Патриарх не собирался уступать, но, наоборот, всенародно анафематствовать легатов, сделанное ими, а также и западное учение об исхождении Святого Духа. Он потребовал, чтобы легаты явились в собор Св. Софии. Император же, не желая политического разрыва с Западом, решил избежать общественного осуждения легатов и поэтому посоветовал им как можно скорее уехать, что те и сделали.

20 июля 1054 года Патриарх созвал Собор, на котором в присутствии 2 архиепископов, 12 митрополитов, 7 епископов, а также представителей императора произнес анафему на папских легатов и лиц соприкосновенных с ним: “тех, кто трудился над ее (отлучительной грамоты) изготовлением советом или даже голосом”. Через пять дней определение Собора было повторено торжественно, сообщено всем прочим восточным Патриархам, а отлучительная грамота сожжена (правда, один экземпляр сохранен).

В учебниках эта величайшая в истории Церкви драма называлась зачастую “окончательным” разрывом Востока и Запада. Но сегодня мы с радостью можем утверждать, что это не так. 7 декабря 1965 года произошло исключительно важное для Церкви событие. Одновременно в Константинополе в Патриаршей Церкви в Фанареи и в Риме в Соборе Св. Петра были прочитаны церковные документы, объявляющие снятие взаимных отлучений, т.е. анафематствований. Таким образом, хотя и не восстановлено полное евхаристическое общение*, все же разделение 1054 года потеряло свою юридическую силу и во всяком случае никак не может быть названо окончательным.

Однако разрыв 1054 года не был окончательным не только в этом смысле. Нельзя сказать, что произошло разделение, и взаиные отношения Восточной и Западной Церквей как бы застыли. Разрыв этот стал как бы формальны началом продолжающегося разделения. Сначала он и переживался как один из временных разрывов между двумя кафедрами, каких много было и раньше.

Церковные связи не всюду и не везде были порваны сразу. По-настоящему разрыв этот перерос в разделение, в расово-религиозную ненависть только в следующую эпоху. И роковую роль в этом сыграли крестовые походы, о которых речь пойдет в последующих главах.

После формального разделения в 1054 г. в лучших представителях как Восточной, так и Западной Церкви все же не иссякало чувство и сознание церковного единства. Выразителями этого примирительного направления были: на Западе - Доминик Градский, а на Востоке - Патриарх Антиохийский Петр. Очень интересно его письмо Патриарху Михаилу Керулларию в ответ на письмо Михаила, сообщающее о легатах и разрыве. В своем письме Керулларий перечислял более тридцати “заблуждений” латинян. Петр Антиохийский отвечал, что из перечисленных заблуждений одни действительно важны, другие принадлежат к разряду частных мнений и легко могут быть исправлены, третьи и внимания не заслуживают, до такой степени они безразличны, четвертые же вообще несправедливо приписаны латинянам. В частности, несправедливым он считает обвинение латинян в непочитании св. мощей и св. икон. Остальные заблуждения Антиохийский патриарх находит ничтожными, или хотя и требующими исправления, однако же не непременного. Он высказывает такой взгляд, что если латиняне исправят повреждение в Символе Веры, то от них можно больше ничего не требовать, принимая во внимание то, что каждый народ дорожит своими обычаями. И в этом случае нужно быть снисходительным ко всем, а тем более к людям, стоящим на более низком уровне развития. Далее Петр отмечает важность того, что латиняне исповедуют Троичного Бога и веруют в домостроительство Воплощения. Там, где нет опасности для веры, подчеркивает он, - необходимо поддерживать мир и братское согласие. Петр советует Патриарху Константинопольскому, по избрании нового Папы обратиться к нему с почтительным письмом и кротко убеждать его сделать нужные исправления, так как кротостию легче всего привести к раскаянию. “Убеждаю, умоляю, прошу, - писал Петр Антиохийский, - и мысленно припадаю к твоим святительским стопам, чтобы твое боговидное блаженство тщательно применялось к обстоятельствам. Нужно остерегаться, чтобы, желая соединить разорванное, не произвести еще большего разрыва и, желая восстановить павшего, не причинить еще большего падения. Посмотри, разве не ясно, что от продолжительного разъединения и разногласия между нашими святыми церквами и этим великим первым апостольским престолом размножилось всяческое зло в жизни, весь мир в беспорядке, потрясены все царства земли, всюду плач и стенание многое, по стране и в столице постоянный голод и язва и решительно нигде нет никакой удачи

нашим войскам”.

И после разделения 1054 г. сношения Византии с Римом возобновлялись и затухали. неизвестно только, проходили ли они по желанию Константинопольского Патриарха и в какой мере стороны расположены были вести их в духе кротости, рекомендованном Антиохийским Патриархом. Несомненно лишь то, что они ни к чему не привели, так как ни Папы не отказались от своих идеалов, ни Константинопольские Патриархи не поступились своими правами. Кроме того, ясно, велись он не исключительно на церковной почве, но и на полотической (Имеются ввиду многочисленные посольства между Римом и Константинополем).

Общая оценка причин разделения

Как бы мы не оценивали значение событий 1054 г., факт остается фактом - имел место разрыв, приведший постепенно к болезненному для Христианской Церкви разделению. Не удивительно, что мы испытываем потребность понять причины произошедшего и впадаем в соблазн произвести суд над участниками событий и возложить на каждого из них, нами же определяемую меру их вины и ответственности. Однако, всегда следует помнить, что даже очень добросовестное и тщательное изучение свидетельств о событиях столь далеко от нас отстоящих никогда не гарантирует нам абсолютного знания о причинах, о сущности событий, поскольку это касается Промысла мировой истории и Божественного о ней предопределения. Но объективное, честное и кропотливое научное исследование всех обстоятельств и фактов позволяет историку почувствовать связь, взаимозависимость событий, уловить внутренние напряжения и противоречия, осознать основные причины конфликтов.

Какие же события способствовали разделению Церквей, какие противоречия можно проследить в истории взаимоотношений Западного и Восточного христианства? Конечно же можно вычленить в истори определенные факты и факторы, которые осложняли конфликт, причиняли вред христианскому единству, выявить то, что, собственно, мы и будем называть причинами, но в ограниченном смысле. К сожалению, объем семинарского курса и настоящей главы, в частности, не позволит подробно и наглядно показать, как эти причины действовали. Поэтому придется лишь кратко их очертить.

Кроме того, необходимо сознавать, что даже на такие важные вопросы однозначного и приемлемого для всех ответа быть не может. Дело даже не в том, что историк высказывает точку зрения, обусловленную его конфессионализмом (или своей принадлежностью к католичеству, православию или протестантизму), но в том, что конкретный историк руководствуется в своих выводах своим опытом, а опыт этот всегда индивидуален. Кроме того, аргументы в историческом исследовании не являются аргументами чисто логического и математического характера и не обязательно заставляют сделать определенное заключение. Так, например, даже в церковно-исторических трудах православных ученых причины Разделения Церквей определяются неодинаково. Поэтому ниже излагаются самые главные обстоятельства, способствовавшие Разделению, и отмечаются основные внутренние противоречия и расхождения между Восточным и Западным христианством и, в частности, между Константинопольским Патриархом и Римским Папой.

Все эти обстоятельства и противоречия можно разделить на несколько групп: историко-политические, взаимоотношения Церкви и государства в Византии, этнические и церковно-богословские, которые, в сою очередь, распадаются на догматические (из них, пожалуй, следует выделить, экклезиологическую проблему), канонические и обрядовые.

Прежде всего, следует указать на важнейшие историко-политические обстоятельства, которые обусловили взаимное отчуждение Востока и Запада, создали почву для конфликта. В принципе, итсорические факты уже перечислялись в начале главы, но сейчас речь пойдет о тех узловых моментах, в которые напряжение возрастало.

В 330 г. столица Римской империи была перенесена из Рима в Константинополь. Это, однако, не ослабило авторитета предстоятеля Римской Церкви и, может быть, даже способствовало его возвышению, поскольку усиливало независимость и подчеркивало присущий именно этой кафедре авторитет.

Более определенно обособление Запада и Востока стало проявляться после 395 г. - после разделения империи на Западную и Восточную. Хотя разделение империи между Аркадием и Гонорием окончательно разъединило два государства в административном отношении, тем не менее эти государства все еще считались составными частями единой империи, и правители Востока не раз вмешивались в дела Запада, желая посадить на западный престол государей, которым они не могли оказать никакой поддержки. Судьбы каждой из частей сложились в дальнейшем неодинаково. В то время как Восточная империя продолжала еще долго сохранять свое единство и сильную императорскую власть, Западная империя вскоре после разделения (476) рухнула под натиском варваров. На ее территории образовалось множество варварских королевств с экономикой и культурой более низкого уровня, чем в восточных провинциях.

Формально, ликвидация Западной империи состояла в том, что по приказанию предводителя варварских отрядов Одоакра юный западный император Ромул Август объявил перед сенатом о своем отречении, а депутация Запада отправилась к Восточному императору Зенону и заявила, что Запад не нуждается больше в особом императоре, признавая защитником государства Одоакра, которому и просит даровать королевский титул. Император не мог в этом отказать.

Таким образом, с юридической точки зрения, Западная империя вовсе не была уничтожена, произошло только воссоединение Востока с западом. Формально, а некоторые были в этом действительно убеждены, вернулся тот порядок вещей, который существовал в первые два солетия империи. Разница была только в том, что теперь центром гражанского управления была уже Византия, а не Рим. Система, созданная Диоклетианом, развитая Константином, восстановленная при Валентиниане I, после смерти Феодосия окончила свое существование. Еще раз скипетр мира перешел в руки единого императора. В глазах современников 476 год вовсе не являлся эпохой, чем он стал потом, и впечатление, которое произвело на умы людей это событие, вовсе не соответствовало его действительному значению. Хотя оно не уничтожило империи в идее, и не вполне даже в действительности, но уже на первых порах обнаружились его громадные последствия.

Ликвидация Западной империи ускорила развитие латинских форм христианства в противоположность греческим. Событие это эмансипировало Пап, оно сообщило новый харак

Дата добавления: 2014-01-07