Мужи апостольские. Свв. Игнатий антиохийский и Поликарп Смирнский

Мужами апостольскими обычно называют свв. Климента Римского, Игнатия Антиохийского, Поликарпа Смирнского и нескольких других, которые по преданию научились вере Христовой от апостолов и были их непосредственными преемниками.
О св. Игнатии Антиохийском (известном также под прозванием Богоносец) мы знаем из «Церковной истории» Евсевия Кесарийского (IV век). Игнатий был вторым епископом антиохийским (после Еводия) и скончался мученической смертью во время правления императора Траяна. Согласно Евсевию, он был послан в Рим и отдан на растерзание диким зверям в цирке. По дороге в столицу Игнатий написал ряд посланий, в которых ободрял и утешал малоазиатские христианские общины. До нас дошло семь посланий: Римлянам, Эфесянам, Магнезийцам, Траллийцам, Филадельфийцам, Смирнянам и частное письмо Поликарпу Смирнскому, который собрал эти письма и издал их. Письма св. Игнатия представляют собой драгоценный источник сведений о раннехристианском периоде, о котором нам известно очень мало.
Существует благочестивая легенда, что ребенок, которого Христос поставил посреди своих учеников, сказав: «...если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:2-3), был маленький Игнатий, однако хронологически это вряд ли возможно. Также и св. Иоанн Златоуст свидетельствует, что св. Игнатий не видел Господа во плоти.
Интересно, что в письмах Игнатия для обозначения христианской общины употребляется глагол парэкео, откуда происходит слово парэкия, означающее «вторичное» или «временное пребывание». Так, по гречески заглавие Послания к Римлянам буквально означает «К церкви Божией, (временно) пребывающей в Риме». Впоследствии слово парэкия стало техническим термином, обозначающим «приход», т.е. церковную общину, находящуюся в каком-то определенном месте. Это всегда одна и та же Церковь Божия, «временно обитающая» или «странствующая» будь то в Риме, Антиохии, Нью-Йорке, Токио или Москве, ибо истинным «домом», «постоянным местом жительства» христиан является небесный Иерусалим, который сойдет на землю в конце времен.
Особый интерес в писаниях св. Игнатия для нас представляют две взаимосвязанные темы - христология (учение о Христе) и экклесиология (учение о Церкви). Следует иметь в виду, что в истории ранней Церкви Игнатий был первым крупным христианским писателем нееврейского происхождения и из нееврейского окружения, и в его письмах содержится довольно мало ссылок на Ветхий Завет.
Учение Игнатия о Христе окрашено его полемикой против докетов - еретиков, отрицавших материальный аспект Боговоплощения и считавших Христа кем-то вроде бесплотного ангела:

Потому не слушайте, когда кто будет говорить вам не об Иисусе Христе, который произошел из рода Давидова от Марии, истинно родился, ел и пил, истинно был осужден при Понтии Пилате, истинно был распят и умер,... который истинно воскрес из мертвых, так как Его воскресил Отец Его, который подобным образом воскресит и нас, верующих в Иисуса Христа, ибо без Него мы не имеем истинной жизни.

("К Траллийцам", 9)

Св. Игнатий безусловно отвергает всякие сомнения в конкретной материальности тела Христа. Эта конкретность, осязаемость, историчность имеют решающее значение для нашего спасения, ибо если телесный облик Христа был лишь видимостью (как утверждали докеты), то и спасение наше происходит лишь по видимости, а не в действительности.
В богословском отношении св. Игнатий принадлежит к малоазиатской традиции. По терминологии он приближается скорее к св. Иоанну Богослову, нежели к ап. Павлу. Павел пользуется словом сома, «тело», в положительном смысле, тогда как слово саркс, «плоть», в его писаниях имеет отрицательный оттенок. Св. Иоанн говорит о «плоти» положительно: «И Слово стало плотью» (Ин.1:14), и в этом смысле он близок к еврейской традиции, употребляющей слово басар, «плоть», как нечто благое, сотворенное и благословенное Богом. Св. Игнатий, утверждая реальную, плотскую природу Христа, также пользуется словом «плоть» в положительном смысле; иногда его описание Спасителя звучит почти что, как халкидонское вероопределение:

Есть только один врач, телесный и духовный, рожденный и нерожденный. Бог во плоти, в смерти истинная жизнь, от Марии и от Бога, сперва подверженный, а потом не подверженный страданию, Господь наш Иисус Христос.

("К Ефесянам", 7)

Следует повторить, что, настаивая снова и снова на реальном, плотском характере Боговоплощения, Игнатий тем самым утверждает реальность нашего спасения. Чтобы спасти нас, Христос должен был в точности уподобиться нам, а, следовательно, облечься настоящей живой человеческой плотью.
Такая сотериология (учение о спасении) служит также основой христианской нравственности, которая состоит в подражании Христу. Это подражание не ограничивается лишь соблюдением нравственного закона, но - как Спаситель полностью и реально воспринял нашу человеческую участь, так же и мы должны сознательно уподобиться Его жизни и особенно Страстям и смерти:

А если иные, как некоторые безбожники, то есть неверующие говорят, что Он страдал только призрачно, - сами они призрак, - то зачем же я в узах? Зачем я пламенно желаю бороться со зверями? Зачем я напрасно умираю? Значит, я говорю ложь о Господе?... И так как все имеет конец, то одно из двух предлежит нам: смерть или жизнь, и каждый пойдет в свое место. Ибо есть как бы две монеты, одна Божия, другая мирская, и каждая имеет на себе собственный образ, неверующие - образ мира сего, а верующие в любви - образ Бога Отца чрез Иисуса Христа. Если мы чрез Него не готовы добровольно умереть по образу страдания Его, то жизни Его нет в нас.

("К Траллийцам", 10; "К Магнезийцам", 5)

Иными словами, если Христос существовал лишь по видимости (а в такое призрачное существование Христа верили докеты и многие гностики), то тогда и смерть Его была призрачной. Но, по мнению св. Игнатия, как никто из учителей раннего христианства настаивавшего на реальности Боговоплощения. Христос действительно умер на Кресте, и мученичество является совершенным Ему подражанием. Своей смертью за нас Христос победил смерть, и поэтому смерть за веру, во имя Христово - свидетельство бессилия смерти. Гонений как таковых было нетрудно избежать, но христиане сознательно стремились умереть или пострадать за Христа, тем самым демонстрируя истинную преданность Тому, кто страдал и умер за нас и самое смерть обратил в победу. Отсюда и иначе необъяснимые пыл и стремление св. Игнатия претерпеть мученичество. Так, в послании к Римлянам он просит римских христиан не заступаться за него и не стараться воспрепятствовать его смерти:

Я пишу церквам и всем сказываю, что добровольно умираю за Бога, если только вы не воспрепятствуете мне. Умоляю вас: не оказывайте мне неблаговременной любви. Оставьте меня быть пищею зверей и посредством их достигнуть Бога. Я пшеница Божия: пусть измелют меня зубы зверей, чтоб я сделался чистым хлебом Христовым... Если пострадаю - буду отпущенником Иисуса и воскресну в Нем свободным. Теперь же в узах своих я учу не желать ничего мирского или суетного.

("К Римлянам", 4)

В этом отрывке за красноречивым слогом образованного сирийца скрывается ясный образ, типичный для евхаристического богословия того времени. Уже в «Учении двенадцати апостолов» ("Дидахи") употребление хлеба в евхаристии объясняется как символ Воскресения и Преображения. Переход от ветхого к новому лежит через смерть, через полную трансформацию: пшеничные зерна перемалываются в муку, из которой выпекается хлеб: новая жизнь начинается, только когда зерно падает в землю и умирает. Тот же символизм применим и к вину: чтобы изготовить вино, нужно раздавить виноград и дать ему перебродить, дав начало новой, преображенной природе.
Далее св. Игнатий так рассуждает о смысле мученичества:

Никакой пользы не принесут мне удовольствия мира, ни царства века сего. Лучше мне умереть за Христа, нежели царствовать над всею землею... Его ищу, за нас умершего. Его желаю, за нас воскресшего... Не препятствуйте мне жить, желайте мне умереть. Хочу быть Божиим: не отдавайте меня миру. Пустите меня к чистому свету: явившись туда, буду человеком Божиим. Дайте мне быть подражателем страданий Бога моего.

("К Римлянам", 6)

Мученическая смерть уподобляется возрождению к новой жизни. Эта мысль впоследствии выразилась в том, что годовщину смерти мучеников стали праздновать как их день рождения. Мученичество первых святых христианской Церкви было наилучшим свидетельством сущности христианства и смысла христианской жизни, как подражания Христу и единства с Ним. Учение св. Игнатия о Церкви (экклесиология) непосредственно вытекает из его христологии. Поскольку для нашего спасения необходим реальный, плотский, исторический Христос, постольку и спасение осуществляется в конкретной видимой общине. Церкви. Невозможно быть христианином лишь на духовном, мистическом уровне, без участия в видимой Церкви. Понятие христианской жизни предполагает участие в реальном сообществе людей в конкретном месте. Спаситель с самого начала своего земного служения был окружен группой Им же самим избранных учеников, которые после Его Вознесения остались свидетелями Его жизни и учения, а после Пятидесятницы образовали ядро и стали первыми вождями новорожденной Церкви. С тех пор Церковь существовала всегда, и ее существование неотделимо от существования самого христианства.
Ключом к правильному пониманию экклесиологии св. Игнатия является трудно переводимое греческое выражение эп`и то авт`о, означающее «на то же самое» и чаще всего переводимое на русский язык как «в одно место». В христианской литературе это выражение впервые встречается в «Деяниях апостолов» (2:1, 44, 47 и др.), где оно относится к собранию верующих как Церкви, то есть для восхваления Бога и совершения таинства преломления хлеба. В некоторых рукописях текста Деян.2:47 вместо эп`и то авт`о употреблено выражение эп`и ти экклес`иа, означающее «к Церкви»: «Господь же ежедневно прибавлял спасаемых к Церкви». Очевидно, что автор «Деяний» пользуется этим выражением как техническим термином, обозначающим «Церковь». В этом же значении употребляют его св. Климент Римский (I Кор.34:7) и св. Игнатий Антиохийский: «Поэтому, кто не ходит в общее собрание (эп`и то авт`о), тот уже возгордился и сам осудил себя...» (Еф. 5:3) и «... но в общем собрании (эп`и то авт`о) да будем у вас» (Магн.7:1). Контекст этих высказываний явно указывает на сакраментальный характер собраний, о которых идет речь.
На основании этих и многих других текстов можно заключить, что греческое выражение эп`и то авт`о было техническим термином для обозначения евхаристического собрания. Специального слова в те времена не существовало, возможно, и потому, что первохристиане избегали прямо говорить о таинствах в смысле «обрядов», а понимали саму Церковь прежде всего в сакраментальном смысле. Церковь осуществляет себя, становится сама собою, когда ее члены сходятся вместе для свершения общего действа. Христианство никогда не выродилось в эзотерическое учение и не породило тайных обществ именно потому, что быть христианином в первую очередь означало физически собираться «вместе» (эп`и то авт`о), осуществляя тем самым важнейшую черту или, скорее, самое сущность Церкви как собрания.
Собираясь в определенном месте для совершения евхаристии, Церковь нуждалась в определенных организационных правилах и особенно в руководстве. Евхаристия рассматривалась как некое «воспроизведение» Тайной Вечери, и поэтому кто-то один должен был занимать место Христа. Св. Игнатий всегда называет главу евхаристического собрания «епископом», вводя ясность, которой не существовало в новозаветной терминологии. В Новом Завете еще не проводится четкого разграничения между «епископами» и «пресвитерами» (т.е. "старейшинами"). Непостоянство в новозаветном употреблении этих терминов породило много богословских и исторических споров о происхождении различных функций церковного служения. Тот факт, что уже на рубеже первого столетия христианской эры св. Игнатий совершенно недвусмысленно говорит о епископе, как о главе местной общины, позволил некоторым историкам предположить, что такая иерархическая структура Церкви является нововведением самого св. Игнатия и представляет собой полную революцию по сравнению со старыми порядками.
Такое предположение вряд ли можно считать обоснованным. У св. Игнатия не было полномочий вводить новшества. Даже если бы он и попытался предложить свою совершенно новую форму церковной иерархии, это встретило бы сопротивление и уж во всяком случае не осталось бы без откликов или возражений современников. До нас, однако, не дошло никаких свидетельств о попытках оспорить идею «монархического епископата» (как современное богословие называет церковную иерархию, описанную у Игнатия). Против идеи «революции» свидетельствует и самый тон писем Игнатия: он говорит о роли епископа в местной общине в самых обыденных тонах, как о чем то само собой разумеющемся.
Отсутствие упоминания о «монархическом епископате» в более ранних источниках можно объяснить тем, что для христианских авторов того времени такая иерархия - один епископ в каждой поместной церкви - была единственной логически возможной формой организации Церкви, формой настолько очевидной, что она не заслуживала особого упоминания. Она была не каким-нибудь «дополнительным постановлением», а естественным следствием евхаристической природы Церкви, требующей, чтобы во главе общины стоял человек, воспроизводящий собою образ Спасителя.
Бытующее среди современных ученых мнение о том, что «монархический епископат» вначале не существовал, а возник лишь позднее, вследствие необходимости для христиан обзавестись организацией, следует признать ошибочным. По всей видимости, монархическая структура существовала в Церкви с самого начала, но до Игнатия слово «епископ» еще не утвердилось как термин. Судя по тому, как деятельность апостолов Петра и Иакова описывается в «Деяниях», они были первыми епископами первохристианской общины в Иерусалиме. Их никто не устанавливал, но их функции вытекали из внутренней потребности Церкви. При таком спонтанно заведенном порядке всякое нововведение, как уже отмечалось, неизбежно встретило бы сопротивление. Примером может послужить первоначальное вполне открытое сопротивление миссии апостола Павла среди язычников. Приведем примеры высказываний св. Игнатия о Церкви:

Итак, старайтесь иметь одну евхаристию. Ибо одна плоть Господа нашего Иисуса Христа и одна чаша в единении крови Его, один жертвенник, как и один епископ с пресвитерством и диаконами, сослужителями моими, дабы все, что делаете, делали вы о Боге.

("К Филадельфийцам". 4)

Одна плоть, одна чаша, один жертвенник, один епископ - все это необходимо потому, что евхаристическое собрание существует для всех и есть собрание всех. В нем не может быть никакого разделения, его нельзя превратить в частное мероприятие, совершаемое по прихоти отдельных людей. Именно поэтому в евхаристической молитве литургии Василия Великого мы молимся «ради благословенных вин оставльшихся» (т.е. «за отсутствующих по причине, заслуживающей извинения»).

Особенно же бегайте разделений, как начала зол... Все последуйте епископу, как Иисус Христос - Отцу, а пресвитерству, как апостолам.

("К Смирнянам", 8)

Этот необычайно важный текст интересен тем, что в нем устанавливается связь между «старейшинами» (пресвитерами) и апостолами. В раннехристианской литературе происхождение епископата прямо не связывается с апостольством. Не следует из этого выводить, что ранние христиане отрицали апостольское преемство, но просто апостольское и епископское служения понимались и осуществлялись различно. Апостольское служение предполагало миссию и активное распространение христианства повсюду (ср. Мф. 28:19), епископское же заключалось в постоянном руководстве одной местной общиной. Апостольское преемство епископата называется «апостольским» лишь постольку, поскольку оно восходит ко временам апостолов и к апостольскому рукоположению силою Духа (напр. Деян. 20:28). Но епископы - не апостолы. Деятельность епископов неразрывно связана с поместной общиной и особенно с евхаристическим предстоятельством. Епископ состоит как бы в брачном союзе со своей церковью, и ее имя становится частью его имени (Григорий Нисский, Филарет Киевский). Деятельность апостола, напротив, требует постоянного перемещения с места на место. Согласно «Учению двенадцати апостолов» ("Дидахи"), памятнику конца первого века,

апостол не задерживается нигде более одного дня. Однако в случае необходимости он может остаться еще на один день. Если кто проводит три дня в одном месте, тот не апостол, а лже-пророк.

Роль епископа описывается св. Игнатием так:

...Без епископа не делайте ничего, относящегося к Церкви. Только та евхаристия должна почитаться истинною, которая совершается епископом или тем, кому он сам предоставит это.

("К Смирнянам". 8)

Епископ, таким образом, несет ответственность за все, происходящее в его общине, и в особенности за совершение евхаристии. Лишь впоследствии, в результате исторического развития и фактической утраты первоначального понимания природы епископата, епископ превратился в администратора, управляющего несколькими евхаристическими общинами. В наше время функции епископа в местной общине фактически осуществляются священниками.

Где будет епископ, там должен быть и народ, так же, как где Иисус Христос, там и кафолическая Церковь.

(Там же)

В этом тексте впервые в истории христианства мы встречаем выражение «кафолическая Церковь» (кафолик`и экклес`иа). В раннехристианской литературе это выражение не имело смысла географической универсальности, а относилось к «полноте» Церкви (от греческого каф`олон, «согласно целому»). Кафолическая сущность Церкви может реализоваться даже в общине, состоящей только из двух людей. Все зависит от того, с какой целью они собрались. Для того, чтобы собрание стало Церковью, необходимо присутствие Христа, а для этого, в свою очередь, нужен епископ - залог присутствия Христа среди своего стада. Поэтому

Непозволительно без епископа ни крестить, ни совершать вечерю любви: напротив, что одобрит он, то и Богу приятно, чтобы всякое дело было твердо и несомненно.

(Там же)

Кафоличность (или соборность) Церкви осуществляется в каждой поместной церкви. В этом смысле все поместные церкви равны и идентичны одна другой, имея своим будущим прообразом небесную Церковь, описанную в «Откровение» св. Иоанна Богослова (гл. 4). Также и все епископы равны между собой, ибо все предстательствуют за одного и того же Христа, совершая одну и ту же евхаристию всегда и повсюду. Все различия между епископами (как, например, между архиепископами, митрополитами и патриархами) носят чисто административный характер. В этом одно из наших основных разногласий с римо-католической Церковью, которая приписывает римскому епископу (папе) полномочия и авторитет превыше всех остальных епископов.
Аргументируя примат Римской Церкви, католические апологеты ссылаются, в частности, на приветствие, которым открывается «Послание к Римлянам» св. Игнатия:

Игнатий Богоносец церкви, помилованной величием Всевышнего Отца и единого Сына Его Иисуса Христа, возлюбленной и просвещенной по воле Того, которому благоугодно все, совершившееся по любви Иисуса Христа, Бога нашего, - церкви, председательствующей в столице области римской, богодостойной, достославной, достовожделенной, чистой и первенствующей в любви, Христоименной, Отцеименной, которую и приветствую во имя Иисуса Христа Сына Отчего....

Несмотря на то, что это приветствие изобилует превосходными степенями - обычная дань восточному красноречию, - использовать этот текст как свидетельство в пользу первенства римского престола невозможно. В полном согласии со своим учением о Церкви. Игнатий употребляет выражение «церковь, председательствующая в столице области римской». Туманное «первенствующей в любви» также вряд ли может служить оправданием амбициозным претензиям, связанным с папским титулом, тем более что римский епископ ни в приветствии, ни вообще в послании не упоминается.

* * *

С именем Игнатия Антиохийского связана личность Поликарпа Смирнского, друга Игнатия, собравшего и издавшего его письма. (По свидетельству ученика Поликарпа, св. Иринея Лионского, Поликарп писал послания соседним церквям, наставляя их в вере.) Поликарп был учеником св. Иоанна Богослова в Эфесе и тем самым принадлежал к традиции малоазиатского христианства, так же как и св. Игнатий. В связи с этим интересен упоминаемый в «Церковной истории» Евсевия конфликт с Римом по поводу даты празднования Пасхи.
В Малой Азии Пасху праздновали четырнадцатого нисана, в один день с иудеями, по обычаю, коренившемуся в символике Евангелия от Иоанна, отождествлявшего Иисуса Христа с пасхальным агнцем. (Все евангелисты единодушно свидетельствуют, что Христос был распят в пятницу, а Тайная Вечеря состоялась в четверг. Но, согласно хронологии четвертого Евангелия, Пасха в том году приходилась на субботу, а согласно синоптикам - на пятницу. Следовательно, в Евангелии от Иоанна Тайная Вечеря - просто последняя трапеза Спасителя со своими учениками, а в синоптических Евангелия: - это пасхальная трапеза. Поэтому в синоптической традиции символизм пасхального жертвоприношения связан с Тайной Вечерей, а в традиции четвертого Евангелия - с распятием Христа.) Также и символика крови и воды, истекшей из Его копьем пронзенного бедра в момент Его смерти на Кресте, и символика «несокрушенной кости» (Ин. 19:36-38) устанавливают связь между Христом и пасхальным агнцем. В Риме же празднование Пасхи происходило в воскресенье, следующее за четырнадцатым нисана, - обычай, восходящий к хронологии синоптических Евангелий (от Марка, от Матфея и от Луки). Различия между двумя обычаями по существу сводились к литургической, календарной практике и к вопросу, что должно доминировать в литургическом календаре - недельный круг, или же пасхальный. В 155 году св. Поликарп ездил в Рим для обсуждения этой проблемы. Попытка установить малоазиатский обычай в римской церкви успеха не имела, ибо традиция совершать литургию только по воскресеньям к тому времени уже укрепилась довольно прочно. Несмотря на это, одновременное празднование Пасхи не было установлено вплоть до самого Никейского собора (325 г.). Впоследствии обычай праздновать Пасху четырнадцатого нисана был осужден Церковью как ересь «четыредесятников» (или кватродециманов).
До нас дошли три документа, связанных со св. Поликарпом: письмо св. Игнатия Поликарпу. «Послание к Филиппийцам» самого Поликарпа и описание его мученичества в «Послании Смирнской Церкви к Филомелийской Церкви». В «Мученичестве Поликарпа» мы находим первые свидетельства о почитании мучеников и их останков (мощей), а также обычай отмечать день мученичества как день рождения. В этом документе мы обнаруживаем - так же как и у Игнатия - понимание Церкви как Церкви странствующей, не имеющей постоянного места жительства на земле:

Церковь Божия («странствующая») в Смирне к церкви Божией («странствующей») в Филомелии и ко всем тем, кто принадлежит к святой и кафолической Церкви во всех местах...

В «Послании к Филиппийцам» Поликарп призывает к молитве за власть предержащих - традиция, восходящая к апостолу Павлу, с тем лишь отличием, что во времена Павла не было гонений на христиан. Поликарп же сам пал жертвой жестоких гонений:

Молитесь также за «царей и всех начальствующих» и «за тех, кто гонят и ненавидят вас» и «за врагов креста», дабы «успех твой был для всех очевиден» и «вы бы имели полноту в Нем».

«Послание к Поликарпу» св. Игнатия посвящено полемике против докетизма.

МУЖИ АПОСТОЛЬСКИЕ (АПОСТОЛЬСКИЕ ОТЦЫ) - авторы древних христианских сочинений, созданных непосредственно в послеапостольское время, которые являли своей личностью для следующего поколения живую связь с самими апостолами. Они к новозаветным авторам не принадлежали, но были внимательными и чуткими слушателями и учениками святых апостолов, и сумели достойно и верно передать свой личный опыт общения с апостолами, стать первым звеном в цепи непрерывного христианского Предания.

Сочинения их отличаются простотой стиля, искренностью и воодушевлением. Они передают наставления Спасителя и апостолов, предостерегают от безнравственности язычества, формализма иудеев, от ложного гнозиса докетизма. Они подтверждают свои слова примерами и свидетельствами Ветхого завета, а на литературу греков и римлян не обращают почти никакого внимания. Творения их важны также в том отношении, что служат свидетельством того, как понимали учение апостолов их ученики и в какой форме были устроены богослужение, управление и вообще церковная жизнь в их время.

К мужам апостольским прежде всего относятся святые: Варнава, Климент Римский, Игнатий Богоносец, Поликарп Смирнский.

Творения Папия Иерапольского, "Пастырь" Ерма, Послание Диогнета, Дидахи также принято относить к сочинениям мужей апостольских. (См. "Писания мужей апостольских" в русском переводе с введениями и примечаниями к ним прот. П.Преображенского, Спб., 1895, а также дополненное переиздание ее в кн. "Ранние Отцы Церкви", антология, Брюссель, изд. Жизнь с Богом, 1988).

РАННИЕ ХРИСТИАНСКИЕ АПОЛОГЕТЫ

Так называют авторов сочинений преимущественно II века, в которых христианство защищалось от обвинений как правительства, так и народа (образованного и необразованного). Многие из этих сочинений так и назывались "Апологии" (от греч. слова apologeo - защищаю). Если послания Мужей апостольских были направлены к христианским общинам, то защищая христианство перед языческим государством Церковь, в лице апологетов, впервые обратилась к не­верующему миру. Обращены эти сочинения были и к правителям (импе­раторам, сенату), и к образованной части общества.

В Апологиях излагается догматическое и нравственное учение Церкви, опровергается клевета, возводимая на христиан, опроверга­ется распространенное мнение, что христианство является угрозой для римского государства. Апологеты старались в своих сочинениях показать вечный смысл ветхозаветной истории и в то же время отме­жеваться от иудаизма, показывая истину именно христианского пони­мания Библии. Многие из них стремились найти параллели между гре­ческой философией и христианской мыслью, но представить языческую философию как предшественницу христианской мысли, показать, что открытое в христианстве лишь предчувствовалось в язычестве. Они отвергали обвинения в атеизме, каннибализме, разврате.

Апологеты, описывая Евхаристию, старались объяснить в чем ее смысл. Они объясняли нежелание христиан поклоняться языческим бо­гам, участвовать в языческом культе. Апологеты излагали христи­анское понимание нравственности и старались убедить в том, что христиане являются хорошими гражданами и добродетельными людьми. Таким образом в христианской апологетике затрагивались самые раз­ные темы: философские, социальные, этические, полемика с иу­действом, с языческой философией и др.

Первые апологии написаны образованными христианами-греками. Это философы афиняне - Кодрат (ок. 125 г.), направивший, свою Апологию императору Адриану, Аристид, обратившийся к тому же Ад­риану (но может быть и позднее, к Антонину), и Афинагор, писавший позднее. С Апологией Аристида несколько схожа и Апология Мелитона Сардийского, обращенная ок. 172 г. к Марку Аврелию. Можно упомя­нуть также Аристона из Пеллы (писал ок. 14О), ритора Мильтиада из Малой Азии (писавшего Марку Аврелию), Аполлинария Иерапольского (также времени правления Марка Аврелия), сирийца Татиана, Феофила Антиохийского (ок. 18О г.).

* * *

Они не создавали цельной религиозно-философской системы; они выражали известные христианские истины в понятиях и терминах сов­ременной им философии. Так, с одной стороны, они вводили в бо­гословие различение двух периодов бытия Логоса (что не выдержива­ет критики с догматической точки зрения) - до сотворения и после, причем рождение Его ставилось в зависимость от проявления в тво­рении мира (logos endiathetos и logos proforikos -впервые у Фео­фила). С другой стороны они вводили представления о Сыне как име­ющем низшее достоинство в сравнении с Отцом, хотя истинный смысл этого субординационизма у апологетов не совсем ясен. Во всяком случае нужно помнить, что задача их была специфическая и учение их не следует рассматирвать как веру Церкви.

Другая задача была у писателей полемистов-антигностиков и поэтому труды их имеют другой характер и значение. Опыт религиоз­ной философии, которую апологеты усматривали непосредственно в Откровении, можно усмотреть в гностических системах, сложившихся под влиянием христианства, но перевес там явно - языческий. Поэ­тому общего с христианством, подчас, там только термины. Отсюда вытекает важное значение полемической литературы. Прежде всего возникла она в малоазийской школе. Св. Ириней Лионский (Обличение лжеименного знания" в лат. переводе), Мелитон Саордийский (и апо­логет и философ, но сохранились лишь фрагменты).

Полемизируя с гностиками, учившими о раскрытии внутренней жизни Божества во множестве неодинаково совершенных существ, эо­нов, св. Ириней обращает внимание преимущественно на единство От­ца, Сына и Св. Духа. Их различие как трех самостоятельных недели­мых у него не выдвигается. Теория апологетов о двух состояниях Логоса решительно устраняется, как основывающаяся на антропомор­фических, неприложимых к Богу представлениях о человеческом слове и утверждается вечность Сына (2,3O,9; semper coexistens Filius Patri...Verbum, id est Filius, semper cum Patri erat).

Защита веры

Мы не пытаемся к вам подольститься... мы только просим, чтобы суд ваш не был неправым и скоропалительным.

ЮСТИН МУЧЕНИК

Во II веке, как и в III, систематических гонений на христиан не было. Христианство считалось незаконной религией, но власти не занимались специальным розыском последователей новой веры. Размах гонений и число мучеников за веру зависели от местных условий, в частности, от доброй воли окружавших христиан людей. Если кто-то хотел причинить христианину вред, ему надо было всего лишь выдвинуть против него обвинение. Именно так произошло с Юстином, обвинение против которого представил, по всей видимости, его соперник Кресцентий. В других случаях, как, например, в Лионе и Вьенне, обвинителем выступала подстрекаемая всевозможными слухами толпа, требовавшая ареста и наказания христиан.

При таком положении дел христианам настоятельно требовалось опровергать распространявшиеся слухи и ложные представления об их верованиях и обычаях. И пусть их доводы полностью не убеждали людей в истинности христианства, все равно, развенчивая ложные слухи, они достигали определенного результата. Именно в этом заключалась задача наиболее талантливых христианских мыслителей и авторов - "апологетов", то есть защитников. Некоторые из их аргументов сохраняли силу и значение в течение многих веков.

Низменные слухи и высокая критика

Многие слухи, которые апологетам предстояло опровергнуть, основывались на неверном истолковании христианского учения и христианских обрядов. Например, раз в неделю христиане собирались на "вечерю любви". Допускались на нее только посвященные, то есть крещеные. Кроме того, христиане называли друг друга "братьями" и "сестрами", и так же зачастую обращались друг к другу супруги. На этом основании воспаленное воображение рисовало картину оргий, на которых столы ломились и вино лилось рекой, а затем тушили светильники и христиане предавались разврату и даже кровосмесительным связям.

Обряд причащения тоже давал пищу слухам. Христиане утверждали, что они едят тело и пьют кровь Христа, и вдобавок говорили о Нем как о Младенце, из чего делали вывод, что во время обряда посвящения христиане прячут в каравае новорожденного, а затем заставляют новообращенного резать этот хлеб. После этого все едят теплую плоть младенца. Тем самым новообращенный, сам того не ведая, становился главным участником преступления и поэтому был вынужден молчать.

Утверждали даже, что христиане поклоняются ослу. Раньше подобные вещи говорили об иудаизме, а теперь и применительно к христианству, сделав его объектом насмешек.

Опровергнуть все эти нелепые представления о христианстве не составляло большого труда - достаточно было показать, что христианские принципы несовместимы с подобными дикими фантазиями.

Гораздо труднее было противостоять критике ученых язычников, взявших на себя труд проштудировать христианское учение и признавших его интеллектуально несостоятельным. Их критика шла по многим направлениям, но главный ее пункт состоял в следующем: христиане - невежественные люди, а их учение, хотя оно и претендует на мудрость, по сути своей глупо и внутренне противоречиво. Такого мнения в основном придерживалась образованная аристократия, в глазах которой христиане были презренной чернью.

Во время правления Марка Аврелия один из таких ученых мужей по имени Цельс написал антихристианский трактат под названием "Истинное слово". В нем он выразил не только собственные взгляды, но и мнение многих мудрых и образованных людей, мысливших так же.

Во многих домах мы видим людей, занимающихся вязанием, ткачеством или починкой обуви, то есть людей наименее культурных и наиболее невежественных. В присутствии хозяина они не смеют сказать ни слова. Но когда они остаются наедине с детьми или с такими же, как и они, невежественными женщинами, они начинают говорить удивительные вещи... Если вы действительно хотите познать истину, оставьте своих учителей и своего отца и идите с женщинами и детьми в женские кварталы, в сапожные мастерские, в сыромятни, и там вы узнаете, что такое совершенная жизнь. Именно там христиане находят тех, кто им верит⁹.

Примерно тогда же полемическое сочинение против христианства, которое, к сожалению, не сохранилось, написал Корнелий Фронтон. Но, возможно, христианский автор Минуций Феликс цитирует именно его труд, приводя следующие строки:

Если в вас сохранилась хоть чуточка мудрости или стыда, прекратите искать небесные сферы, цели и тайны мироздания. Достаточно посмотреть на то, где вы находитесь. Это особенно относится к таким людям, как вы, - необразованным, бескультурным, грубым и невежественным¹⁰.

Итак, враждебное отношение к христианству со стороны многих ученых язычников объяснялось не просто их интеллектуальной предубежденностью, но и глубоко укоренившимися социальными предрассудками. Культурные и образованные люди не могли представить себе, что христианская чернь может знать какую-то неизвестную им истину. Их главный довод заключался в том, что христианство - варварская религия, черпающая вдохновение не в мире греков или римлян, а у иудеев - примитивного народа, самые лучшие учителя которого никогда не поднимались до уровня греческих философов. Если в иудейском Писании и есть что-то полезное, говорили они, так только то, что заимствовано у греков.

Утверждали также, что Бог иудеев и христиан просто смешон. Они говорят, что Бог всемогущ, что Он выше всего на свете. Но, с другой стороны, Бога они изображают существом, вынужденным постоянно вмешиваться в людские дела, прислушиваться к тому, что говорится в семьях, и контролировать даже то, что готовят на кухне. Все это - совершенный абсурд и полно противоречий.

Во всяком случае, поклонение такому Богу разрушало структуру общества, поскольку приверженцы этой религии отказывались участвовать в большинстве общественных начинаний под предлогом того, что для них такого рода участие равнозначно поклонению лжебогам. Но если это действительно лжебоги, почему их надо бояться? Почему бы не поклоняться им вместе с другими здравомыслящими людьми, даже если ты в этих богов не веришь? Истина состоит в том, что христиане, хотя они и считали их лжебогами, по-прежнему их боялись.

Что касается Иисуса, достаточно вспомнить, что Он был преступником, приговоренным к смертной казни римскими властями. Цельс утверждал даже, что Иисус был незаконнорожденным сыном Марии от какого-то римского воина. Если Он действительно был Сыном Божьим, почему Он позволил Себя распять? Почему Он не уничтожил всех Своих врагов? А на случай, если бы христиане смогли ответить на эти вопросы, у Цельса были в запасе и другие:

С какой целью приходил Бог на землю? Для того ли, чтобы просто увидеть, что твориться среди людей? Разве Он и так не всеведущ? Или, может быть, Он все знает, но ничего не способен сделать со злом, покуда Сам не вмешается?¹¹

Кроме того, христиане проповедуют и истинно верят, что они воскреснут после смерти. Именно эта вера и дает им такое необычайное упрямство перед лицом смерти. Но какой смысл уходить из жизни, которая вполне реальна, ради кого-то, в чьем существовании никакой уверенности нет. А христианское учение о конечном воскресении и вовсе полный абсурд. Что произойдет с теми, чьи тела разрушены огнем, съедены хищниками или рыбами? Придется ли Богу отыскивать в мире то, что осталось от всех тел? Что Он будет делать с частицами материи, принадлежавшими разным телам? Возвращать их изначальному владельцу? Использовать в возрожденных телах владельцев последующих?

От подобной аргументации нельзя было просто отмахнуться. Она требовала четкого опровержения. В этом и заключалась задача апологетов.

Главные апологеты

Наиболее значительные труды апологетов II века и их преемников представляли собой попытку ответить на эти сложные вопросы - попытку, возобновлявшуюся и долгие годы спустя. Но на данном этапе нам достаточно рассмотреть деятельность апологетов II и начала III века.

Самое раннее из сохранившихся апологетических произведений адресовано "К Диогнету" и написано неизвестным автором, по-видимому неким Квадратом, о котором упоминают ранние историки и который жил в начале II века. Затем следует недавно найденная апология, написанная не позднее 138 года по Р.Х. Аристидом. Но самым известным из ранних апологетов был Юстин, о мученичестве которого шла речь в предыдущей главе. Свою жизнь Юстин провел в долгом духовном паломничестве, переходя от одной школы к другой, пока не нашел в христианстве то, что он назвал "истинной философией". Сохранились три его работы: две апологии, которые, по сути, являются частями одной книги, и "Разговор с Трифоном иудеем" - иудейским раввином. Ученик Юстина Татиан написал "Обращение к грекам", и примерно в то же время Афинагор составил "Прошение о христианах" и философское рассуждение "О воскресении из мертвых". Позднее в том же веке антиохийский епископ Феофил написал "Три книги к Автолику", где рассматривались вопросы учения о Боге, истолкования Писания и христианской жизни. Все эти апологии II века написаны на греческом языке, как и "Против Цельса" Оригена в III веке.

Самые ранние апологии на латинском языке - "Октавий" Минуция Феликса и "Апология" Тертуллиана. Ученые до сих пор не могут прийти к единому мнению относительно того, какая из этих апологий написана первой, ясно только, что более поздняя содержит заимствования из более ранней.

Читая все эти апологии, историки могут составить представление об основных возражениях язычников против христианства и об ответе на них, полученном от образованных членов Церкви, а также об эволюции христианского богословия в полемике с языческими нападками.

Христианская вера и языческая культура

Обвинения в бескультурье и варварстве вынуждали христиан занять определенную позицию в вопросе о взаимосвязи их веры с языческой культурой. Все христиане были едины во мнении о недопустимости поклонения богам и всего, что с таким поклонением связано. Именно поэтому они не принимали участия во многих публичных акциях, в ходе которых богам делались жертвоприношения и давались клятвы. Все это, наряду с пацифистскими убеждениями, приводило многих христиан к выводу, что они не должны служить в армии, поскольку военные обязаны были поклоняться императору и богам. Равным образом, многие христиане выступали против изучения классической литературы, в которой боги играют важную роль и совершают разного рода аморальные деяния. Быть христианином значит преданно поклоняться единственному Богу и только Ему, и тот, кто как-либо уклонялся от этого, тем самым отвергал Иисуса Христа, Который в день Страшного суда, в свою очередь, должен был неминуемо отвергнуть отступника.

Все единодушно отвергали идолопоклонство, но в вопросе о том, как христиане должны относиться к классической языческой культуре, единое мнение было не у всех. Сочинения и мысли таких философов, как Платон, Аристотель и стоики, мудростью которых многие восхищаются до сих пор, - часть языческой культуры. И отвергнуть все это для христиан означало бы перечеркнуть высочайшие достижения человеческого ума. С другой стороны, признать эти сочинения было бы уступкой язычеству и открывало бы путь для идолопоклонства в церкви.

Поэтому в христианстве в отношении к классической культуре возникло два направления. Для одних христианская вера и языческая культура были несовместимыми вещами. Типичный выразитель таких взглядов был Тертуллиан, сформировавший свою позицию в знаменитом высказывании: "Что общего между Афинами и Иерусалимом? Что общего у Академии и Церкви?"¹² Написать эти строки его побудила уверенность в том, что возникновение многих тогдашних ересей было связано с попытками согласовать языческую философию с христианским вероучением.

Но не говоря даже о возможных ересях, были люди, гордившиеся "варварскими" истоками христианства и противопоставлявшие их классической культуре и философии. Один из них - Татиан, известный ученик Юс-тина Мученика, который в своем "Обращении к грекам" подверг неумолимой критике все те ценности, которые греки считали незыблемыми, и выступил в защиту "варварского" христианства. "Варварами" греки называли всех, кто говорил на другом наречии, и в связи с этим Татиан указал, что у них самих нет согласия относительно правильного греческого языка, ибо в разных областях на нем говорят по-разному. Кроме того, утверждал Татиан, люди, заявляющие, что их язык представляет собой величайшее из человеческих творений, придумали также риторику, то есть искусство продавать слова тому, кто дает наивысшую цену, и таким образом отстаивать неправду и несправедливость.

По словам Татиана, все, что только есть у греков ценного, они заимствовали у варваров: астрономии они научились у вавилонян, геометрии - у египтян, письму - у финикийцев. То же относится к философии и религии, ибо писания Моисея относятся к более глубокой древности, чем сочинения Платона и даже Гомера. Следовательно, взаимосвязь культуры, называемой греческой, с "варварской" религией иудеев и христиан выражается в том, что греки научились мудрости у варваров. Что еще хуже, греки неправильно понимают мудрость "варваров" и искажают истину, известную иудеям. Таким образом, так называемая мудрость греков - просто-напросто бледное подобие или карикатурное отображение истины, которую знал Моисей и которую проповедуют христиане.

Если Татиан так отзывается о лучших образцах классической культуры, можно себе представить, что он говорит о языческих богах. Гомер и другие греческие поэты рассказывают об их позорных делах, таких как прелюбодеяние, кровосмесительные связи и детоубийство. Как можно поклоняться таким богам, которые ниже нас самих? Наконец, говорит Татиан, не надо забывать, что многие статуи, которым поклоняются язычники, по сути, изображают блудниц, послуживших скульпторам моделями. Таким образом, те самые язычники, которые утверждают, что христиане принадлежат к низшим социальным слоям, фактически поклоняются людям из низших классов.

Но так рассуждали далеко не все христиане. Юстин, став христианином, не перестал быть философом, а просто взял на себя задачу разработать "христианскую философию"; и прежде всего он намеревался показать и объяснить связь между христианством и классической мудростью. Поэтому он не разделял неприязни Татиана к философии. Но это не означает, что он шел на компромиссы в вопросах веры или что у него не было твердых убеждений, ибо когда пришло его время выступить за веру, он дрогнул и стал известен как Юстин Мученик.

Юстин утверждал, что между христианством и языческой философией много точек соприкосновения. Лучшие среди философов, например, говорят о высшем существе, которому обязано своим существованием все остальное. Сократ и Платон допускали жизнь после физической смерти, а Сократ доказал силу этого заявления тем, как он умер. Платон знал, что за пределами видимого мира существует иная реальность, и рассуждал о другом, вечно реальном мире. По мнению Юстина, во всех этих вопросах философы по существу правы, хотя он и не всегда соглашался с конкретными положениями их учений - так, христианская надежда основывается не на бессмертии души, а скорее на воскресении тела. Но несмотря на эти различия, Юстин полагал, что в работах философов есть проблески истины, которые невозможно объяснить просто случайным совпадением.

Чем же тогда объясняются эти отдельные согласия между философами и христианством? Ответ, полагал Юстин, надо искать в учении о Логосе. Это греческое слово означает одновременно "слово" и "разум". Согласно традиционным представлениям греческой философии, человеческий ум способен понимать реальность благодаря Логосу или всеохватывающему разуму, пронизывающему всю реальность. Например, усвоить, что два плюс два равно четырем, мы можем благодаря тому, что как в нашем сознании, так и во всем мире есть Логос, разум или порядок, согласно которому два плюс два всегда равняется четырем. И, как сказано в четвертом евангелии, в Иисусе Логос, или Слово, стал плотью. Таким образом, по мысли Юстина, воплощение означает пришествие во плоти Логоса, или Божьего Слова.

Согласно четвертому евангелию, Логос - это "Свет истинный, просвещающий всякого человека". Это означает, что Он был источником всякого истинного знания еще до воплощения. Павел сказал (1 Кор. 10:1-4), что древняя иудейская вера основывалась именно на Христе, раскрывшем Себя еще до воплощения. К этому Юстин добавляет, что тот же Логос был известен и язычникам, хотя они смутно представляли, что это такое. Все истинное в сочинениях Платона получено им от Божьего Логоса, того Логоса, Который воплотился в Иисусе. Следовательно, в определенном смысле Сократ, Платон и другие мудрецы древности "были христианами", поскольку их мудрость исходила от Христа. Но это не означает, что воплощения и не требовалось, - ведь эти философы знали Логоса "частично", а увидевшие Его в воплощенном Христе познали Его "полностью".

Таким образом, Юстин подготовил почву для того, чтобы христианство восприняло все ценное, что можно найти в классической культуре, несмотря на ее языческий характер. Следуя его примеру, вскоре и другие христиане начали пытаться "наводить мосты" между своей верой и античной культурой. Их деятельность и сопряженные с нею опасности мы рассмотрим в других главах нашего повествования.

Аргументы апологетов

Учение о Логосе в трактовке Юстина создало своего рода исходную канву, в рамках которой христиане могли черпать все, что хотели, из богатых залежей классической культуры. По-прежнему, однако, сохранялась необходимость опровергать разного рода обвинения, выдвигавшиеся против христианства. Перечислить все приводившиеся доказательства мы, конечно, не сможем, но некоторые примеры могут дать общее представление о характере использовавшейся апологетами аргументации.

Когда христиан обвиняли в атеизме на основании того, что у них нет видимых богов, они отвечали, что величайшие философы и поэты, в таком случае, тоже были безбожниками. В подкрепление достаточно процитировать авторов древности, утверждавших, что богов придумали люди и что у богов гораздо больше пороков, чем у тех, кто им поклоняется. По словам Аристида, богов как раз и придумали для оправдания человеческих пороков. Распространенным доводом было также утверждение, что идолов, часто сделанных из золота и украшенных драгоценными камнями, необходимо охранять от воров. Как может защитить бог, который сам нуждается в защите? Как может быть выше людей бог, сделанный человеческими руками?

В ответ на возражения, выдвигавшиеся против учения о конечном воскресении, апологеты ссылались на Божье всемогущество. Коль скоро Бог создал все тела из ничего, почему Он не может сотворить их заново после их смерти и рассеяния?

На обвинения христиан в аморальности апологеты отвечали, что это неправда и что аморальным поведением отличаются как раз язычники. Как можно верить, что наше богослужение сопровождается оргиями и кровосмесительными связями, если правила нашего поведения таковы, что не допускают даже порочных мыслей? Такие вещи о своих богах рассказывают как раз язычники и сами занимаются ими под видом богослужения. Как можно верить, что мы едим младенцев, если мы отвергаем кровопролитие в любой форме? Это язычники оставляют нежеланных детей на произвол судьбы, позволяя им умирать от холода и голода.

Наконец, христиан обвиняли в подрывной деятельности, поскольку они отказывались поклоняться императору и тем самым разрушали единство общества. Апологеты отвечали, что они действительно отказываются поклоняться императору или любому другому человеку, но, несмотря на это, остаются лояльными подданными империи. Императору надо не поклоняться, а служить, говорили они; и лучше всего ему служат те, кто молится за него и за империю единственному истинному Богу.

В заключение отметим, что сочинения апологетов свидетельствуют о сложности условий, в которых жили ранние христиане. Отвергая язычество, они вместе схем вынуждены были считаться с тем, что именно язычество создало высокую культуру. Не отрицая, что в трудах философов заключена доля истины, они в то же время настаивали на превосходстве христианского откровения. Отказываясь поклоняться императору и даже подвергаясь гонениям со стороны властей, они продолжали молиться за императора и восхищались величием Римской империи. Эти противоречия прекрасно выражены в обращении "К Диогнету":

По национальности, языку и обычаям христиане не отличаются от других людей... Они живут в своих странах, но как пришельцы. Они исполняют все гражданские обязанности, но страдают как иноземцы. Они находят родину там, где живут, но их родина не относится к какому-то одному определенному месту... Они живут во плоти, но не по плоти. Они живут на земле, но как граждане неба. Они подчиняются всем законам, но живут на более высоком уровне по сравнению с требованиями закона. Они любят всех, но их все преследуют¹³.

Дата добавления: 2014-01-07