Права человека в философском аспекте

Права и свободы человека составляют фундаментальный уровень права. Наиболее распространено разделение прав и свобод гражданина на следующие группы:

- социально-экономические права: право частной собственности, право на труд, право на отдых, право на материальное обеспечение в старости, а также в случае болезни, потери трудоспособности, потери кормильца, право на благоприятную окружающую среду, право на образование;

- политические права (или демократические свободы граждан): равноправие граждан независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного или должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, свобода мысли и слова, право на информацию, право объединения в общественные организации, избирательные права граждан;

- личные свободы: неприкосновенность личности, неприкосновенность жилища, тайна переписки, свобода совести, обеспечение обвиняемому права на защиту.

Все эти права и свободы охраняются уголовным и гражданским правом, всей системой правосудия, деятельностью прокуратуры и других правоохранительных органов.

Проблема философского обоснования прав человека является одной из наиболее актуальных в современную эпоху. «Объективности ради надо сказать, - пишет Н.И. Матузов, - что в последние годы идеями прав человека стали манипулировать, злоупотреблять. Под предлогом их защиты осуществляются так называемые «гуманитарные интервенции», вмешательства во внутренние дела тех или иных (неугодных, провинившихся) государств[5]». Авторы коллективного труда Института государства и права РАН «Права человека: итоги века, тенденции, перспективы» признают определенную состоятельность взглядов ряда исследователей на универсальность прав человека и их глобальной ценности как «такой же иллюзии, как и возможность однозначной интерпретации представлений о добре[6]».

Для обоснования концепции прав человека огромное значение имеет абстракция «естественного состояния», разработанная прежде всего в трудах Д. Локка и Т. Гоббса.

В эпоху Нового Времени формируется совершенно специфичная модель регулятора общественных отношений, на фундаменте которого предполагалось построить справедливое общество. Подобным регулятором выступило право, главным критерием которого явилась его рациональность. Разум порождает ряд принципов – естественных прав человека, соблюдение которых может быть критерием справедливости положительного права, даруемого законодателем в каждом частном случае.

Можно выделить три недостатка рассматриваемой концепции, порождающих подобную кризисную ситуацию. Во-первых, следует признать, что допущение «естественного человека» носит не реальный, а идеально-нормативный характер. С точки зрения современной антропологии и истории претензии отдельно индивида на то, что единичный человеческий атом якобы предшествовал социальному целому, являются «блефом зарвавшегося индивидуального эгоизма стремящегося убедить общество в том, в чем на самом деле убедить невозможно[7]». Человек во все этапы своего становления в качестве человека не был предоставлен самому себе, а если бы и оказался в одиночестве, то неминуемо был бы обречен на гибель. Атомарное восприятие мира, то есть такое восприятие, при котором первичной реальностью предстает единичный человек, оказывается, таким образом, отнюдь не естественной истиной, ясно и непосредственной обретаемой разумом на почве опыта, а специфичной формой мировоззрения, возникшей в определенное время и свойственной определенному историческому субъекту. Таким субъектом являлся «человек Нового Времени» – западноевропейский буржуа, действующий в рамках зарождающейся рыночной экономики.

Резонным представляется и сомнение в изначальной разумности подобного «естественного человека». Философской мысли эпохи зарождения принципов западноевропейского права казалось абсолютно естественной взаимосвязь свободы и разума и построения свободного государства на фундаменте разумности. В гигантской панрациональной системе Гегеля свобода предстала кульминацией становления абсолютного разума, степень свободы рассматривалась как критерий прогресса разума. В классической формуле «свобода есть осознанная необходимость» отчетливо звучит идея того, что только разум может стать стихией свободы, и подлинно свободен только разумный индивид.

Полтора века неклассической философии предложили множество альтернатив подобному подходу. Их количество достаточно для того, чтобы уверенно утверждать иррациональную стихию свободы. Как красочно выразился Ж.-П. Сартр «Человек обречен быть свободным», но из этого отнюдь не следует, что ему надлежит быть разумным. Разум предстает некими рамками, которые стесняют подлинное бытие свободы, ограничивают первозданность человека сферой разумного бытия и действия. Для мыслителя 17-18 веков любая свобода, лежащая вне разума есть произвол, то есть неподлинная, иллюзорная свобода. Однако же в подобном утверждении главенствует не разум, а оценка. Если исключить ценностный подход, то в состоянии «войны всех против всех» (Т. Гоббс) вряд ли будет царствовать разум, а индивиды, «имеющие естественное право на собственность» (Д. Локк), но лишенные внешних ограничений, едва ли будут стремиться к равноценному обмену в рамках гражданского общества, когда сама стихия рынка открывает им возможность максимизировать свою прибыль и, как следствие, свою собственность рычагами монополии. Описываемые практики неразумны, ибо они разрушают собственные основы, но, как показывает опыт человечества, именно они действительно актуализировались в истории.

И, наконец, третий недостаток, который столь же органично вытекает из самой сути рационального права, заключается в его формальности. Под этим подразумевается исключение из объектов регулирования сущностного содержания личности и обращение только к ее действиям – форме выражения этого содержания. Конечно, нельзя не признать, что в поведении субъекта воплощаются индивидуальные характеристики его мировоззрения, иначе говоря, то, что форма диалектически необходимый момент содержания; соответствие формы и содержания. Однако рассматриваемое право подходит к форме не столько диалектически, сколько метафизически. В праве совершается определенный отрыв действий от личности. Право оперирует не личностью, а гражданином, как лицом, состоящим в определенном отношении с государством и, следовательно, находящимся в поле действия права, подлежащим определенному правовому регулированию. И здесь возможны лишь два варианта развития событий. В первом случае субъект не нарушает установленных предписаний и потому признается органичным членом указанного соотношения. Тогда как в другом случае, когда имеет место нарушение правовых норм, данная органичность исчезает, гражданин не выполняет условия своего договора, становится недобросовестным членом общества – недобропорядочным гражданином.

Подобная издержка рационального права явление отнюдь не случайное, ибо разум отчетливо видит всю бесплодность своих попыток познать глубины личностной жизни человека иным путем, кроме как через конкретный опыт восприятия ее действий. Смыслы, чувства, эмоции, прозрение, творчество и все прочее, чем только и живет личность, не подлежит рационально-логическому регламентированию в той мере, чтобы стать мерилом применения насилия. Для своего осуществления рациональное право должно было обязательно отказаться от личности, ибо, если есть нейтральный образец, идеал действия, то поиски нейтрального идеала личности способны привести только к практикам тотального контроля и регламентации. Попытка царствовать над личностью порождает не правовое, а тоталитарное государство.

Следует заключить, что к сущности рационального западного права относится интереснейший парадокс. Его фундамент составляет идея свободного и независимого человека – полноценной личности, но именно эта личность и оказывается абсолютно безразличной и ненужной праву. Рациональное право западноевропейского образца вполне довольствуется внешними показателями благонадежности человека, совершенно не интересуясь тем, насколько он человечен. Нравственное совершенство индивида здесь сводится к тому, чтобы быть добрым гражданином доброго государства. Именно государству поручено осуществить нравственную идею на земле. И надо признать, что это «совершенное» государство находит достаточно сил, чтобы осуществить прогресс разума и разумной свободы, но ему так и не дано породить личность. «Все политические свободы хотя и налицо, - писал о Европе видный представитель русской философии права П.И. Новгородцев, - и этих свобод, перечисленных в конституциях, так много, - но одной подлинной свободы – духовной свободы здесь не знают[8]».

Если представить себе рациональное право в качестве первичной и единственной основы для достижения солидарного общества и поддержания стабильности, то более чем очевидно, что принципы права прав человека обрекут эту попытку на определенное искажение, ведущее достаточно далеко вплоть до тоталитарных практик «во имя прав человека». В ситуации, когда отсутствует единая культурная традиция, в рамках которой могла бы произойти ценностная самоидентификация различных личностей в коллективное солидарное единство, право получает возможность заключать не из действий, а из сущности. Если предположить утверждение о том, что какой-либо суверенный индивид или государство исповедует иные ценностные основания, то можно заключить, что и действия его будут неверными и противоправными. Логика разума начинает подсказывать здесь, что ожидание подобных действий есть потакание злу, а потому следует попытаться пресечь их еще до их осуществления, а лучше и до факта осознания возможности их совершения. В случае, когда право становится первичным регулятором, оно прежде всего и направляется на принудительное выравнивание дисбаланса ценностей, чтобы потом осуществить свое полноценное функционирование. Так вместо права, не искажая его логики, возникает иллюзорное право.

Отсюда остается один шаг до тоталитарных практик, когда изначальное неравенство, скажем, происхождение из иного класса или расы определяло чуждость сущности, «испорченность» личности, от которой не следует ожидать противоправных действий, а лучше сразу нарушить ее суверенность и даже не дать ей возможность осознать свою инаковость. Хрестоматийные примеры партийных и общественных чисток Советского Союза и фашистской Германии ничуть не смущают современных «адептов прав человека», когда те, отталкиваясь от сущности, определяют «ось зла», а затем, не дожидаясь совершения собственно соответствующих противоправных действий, нарушают суверенитет государств и личностей. Иракская война, ужесточение правил въезда граждан ряда арабских стран в США есть лишь самые яркие и, что очевидно, далеко не последние примеры подобных действий.

Дальнейшее развитие права в условиях глобализации окажется в полном тупике, если будет упорно проводиться в жизнь точка зрения о необходимости слепого копирования западного рационального права, основанного на праве прав человека, правовыми системами всего человечества. Подобный мир едва ли будет стабильным солидарным и единым. Именно поэтому остается только одна альтернатива – реформа основ права, их изменение с учетом богатого положительного опыта стран, в которых правовая регуляция осуществлялась на иных принципах, но все же результативно обеспечивала целостность и стабильную жизнедеятельность государства. Никто не ставит под сомнение всей прогрессивности шага, который совершает человечество, придя к идее права прав человека и рациональному праву. Но это не должно в свою очередь, умалять достижения тысячелетий органичного развития множества государств, тем более что по отношению к принципам права, выработанным в них, право прав человека и рациональное право предстает в историческом ракурсе самым молодым феноменом. Только органичное включение их опыта, принципов построения правовой регуляции сможет дать праву прав человека и современному праву в целом силы преодолеть сложившийся кризис и выйти на новую ступень развития.

Дата добавления: 2014-01-07