Философское осмысление преступления

Следует четко разграничивать правовую, социологическую и философскую трактовку такого многогранного феномена как преступление.

Правовой подход отличается от социологического тем, что определенные явления действительности с разных позиций признаются преступлением. Иначе говоря, преступность – есть то, что делает преступление преступлением, общее свойство, но таковое свойство - быть преступным - по-разному трактуется в рамках социологической и юридической науки.

В правовом отношении определение преступления дается в нормативно-правовых документах. Уголовные кодексы, начиная с французского (Кодекс Наполеона), стали признавать преступлениями деяния, запрещенные уголовным законом под страхом наказания. Такое определение, исходившее из запрета внезаконодательного и несудебного наказания, из признания преступными лишь деяний, а не образа мыслей, из формального равенства всех граждан перед законом независимо от классовой или сословной принадлежности правонарушителя, явилось огромным достижением права как социальной науки. Не исключение и действующий УК РФ, где в ст. 14 установлено, что «преступлением признается виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное настоящим Кодексом под угрозой применения наказания».

Социологический подход рассматривает преступление как особый социальный феномен. С этих позиций внимание обращается на специфически складывающиеся общественные отношения, некоторые из которых влекут за собой применение государственной монополии на насилие. Здесь происходит раскрытие социальной сущности преступления. Анализу подвергается такой признак как общественная опасность, с указанием на то, каким социальным интересам причиняет вред преступление. Общественная опасность - материальный признак (внутреннее свойство) преступления, раскрывающий его социальную сущность, закрепленный в законе и, следовательно, имеющий правовое значение.

С философских позиций речь идет об онтологической проблеме преступления, т.е. о том характере бытия, которым обладает преступление. Основной вопрос будет заключаться в том, имеет ли преступление материальную определенность или же его бытие формируется чисто формальными факторами. Все дело в том, что именно характеристика общественной опасности преступления имеет центральное значение в рамках рассмотрения общетеоретических аспектов учения о преступлении. Действительно, неоспорим тот факт, что в мировоззренческом отношении огромное значение имеет, возникает ли преступление только с его утверждения таковым государством, или же некоторые общественные отношения объективно носят общественно опасный характер, и будут таковыми во все времена для всех людей.

При анализе данной позиции можно выделить несколько подходов. В рамках первого преступление является объективно представленным в системе социальных отношений. В настоящее время подобной точки зрения придерживается, скажем, такой видный исследователь, как Ю.М. Антонян. Он вообще признает за преступлением вечный характер. «Преступления совершались всегда, – пишет он. – Даже в первобытном обществе и на этапах его перехода в иные формации, причем эти этапы были весьма длительными. Исследования историков и этнологов не оставляют в этом никакого сомнения...»[16].

В общем и целом сущность подобной позиции можно свести к следующему. Все социальные отношения могут осуществляться в норме и с нарушением нормы. Норма же в социальных отношениях есть всегда. Нарушения нормы – не обязательно должно быть сделано в отрицательную сторону. Вполне возможно и положительное отклонение. Преступность же будет формировать сверхотрицательное поведение.

То, что на до государственных этапах развития и становления общества не было уголовных законов не смущает представителей данного направления. По их мнению это еще не свидетельствовало об отсутствии преступности, просто общество еще не достигло необходимого для этого уровня. Вплоть до того, что Ю.М. Антонян утверждает, что «люди попросту еще не умели писать»[17]. Однако уже в то время действовали известные всему обществу запреты, которые и выполняли функции таких законов, которые и нарушались.

Эти правила были либо обычаями, освященными традициями, авторитетом предков, магическими либо примитивными религиозными предположениями, одним словом сугубо житейской практикой тех лет. Без подобных обычаев общество не могло развиваться и жить, они обеспечивали его целостность, ограждали от наиболее опасных посягательств на жизнь, здоровье и достоинство членов общества, имущественные интересы общины в целом или ее отдельных членов, на все те ценности, которые носили сакральный характер и составляли духовную основу всего их существования. Последние имели исключительное значение, поскольку первобытный человек немыслим без своих идолов, духов предков и духов природы, духов животных и неодушевленных предметов, своих тотемов и табу. Посягательства на такие ценности таили величайшую социальную и психологическую угрозу, в том числе и для жизни дикарей, которые при лишении их собственного анимистического мира и его символов могли просто погибнуть. Поэтому покушения на указанные ценности карались весьма сурово.

Все то же самое можно сказать и о современных дикарях, считает Антонян. «Они практически безграмотны и воспринимают уголовные и прочие законы государства на территории которого проживают (если они вообще. конечно, знакомы с ними) в качестве правил, многие из которых противоречат их обычаям, но которым они вынуждены подчиняться. Вместе с тем система собственных запретов у них сохраняется, а механизм их функционирования примерно такой же, что и в далекие времена первобытной дикости»[18]. Нарушение последних влечет за собой санкции, которые накладывает не только вождь племени, но и шаманы, колдуны, само сообщество.

В конечном итоге представители данной точки зрения приходят к утверждению, что основной набор преступлений существовал всегда. Самые древние уголовные законы (законник Хамурапи, Законы Ману) зафиксировали то, что уже давно существовало в жизни и вызывало реакцию общества. Эти законы не выдумали, например, убийство или кражу, а лишь в письменном виде изложили то, что уже давно рассматривалось обществом в качестве опасного для него. Авторы учебника по Криминологии обобщают: «Вообще же перечень преступлений не так уж и разнообразен в разных государствах и в разные исторические периоды. Посягательство на жизнь и здоровье, честь и достоинство людей, установленный в государстве конституционный строй, общественный порядок, порядок осуществления служебных обязанностей, экономической деятельности, кражи и иные формы завладения чужой собственностью помимо воли собственника – эти деяния почти исчерпывают содержание уголовных законов»[19].

Недостатки данной позиции лежат на поверхности. Действительно, скажем, хищение чужого имущества без согласия собственника существовало, кажется, всегда. Но это утверждение будет глубоко ошибочным. Во-первых, отношения собственности, тем более частной зародились достаточно поздно. Во-вторых, то, что в одних культурах называлось кражей и подвергалось порицанию, в других считалось нормой. Воровство в ряде народов составляло стиль жизни. То же самое можно сказать и о разбое, скажем. А как быть с тем фактом, что в определенные исторические периоды убийство не считалось таковым, если наличествовали определенные условия, скажем неравенство статусов действующих лиц. Очевидно же, что нельзя подводить под одну категорию абсолютно разные явления. Скажем, сегодня «убийство есть умышленное причинение смерти другому лицу»[20]. Подразумевается, любому лицу. Можно ли считать, что это убийство равно умышленному причинению смерти рабу господином. Если раб умерщвляет – это убийство, если господин – то нет. Тогда на каком основании мы приравниваем эти абсолютно разные социальные действия к одному знаменателю и говорим, что убийство было всегда. Ведь не считается же умерщвление другого человека на войне убийством с точки зрения уголовного права. Тогда почему убийство господином раба – убийство? А если это не убийство, то и убийство рабом господина не может быть признано убийством и следует найти иной категориальный эквивалент для этого деяния. Значит то, что мы подразумеваем под убийством, было не всегда. Самые наглядные примеры приводит отечественный этнограф Л.Н. Гумилев[21], утверждающий в частности, что были, скажем, целые народы, которые официально и постоянно практиковали проституцию, считали ее нормой.

Данные антропологов и этнографов вообще расплывчаты и едва ли могут служить оправданием той или иной позиции. Так Ю.М. Антонян приводит набор фактов, подтверждающих, казалось бы, его теорию повсеместного распространения преступлений. В противоположность этому Ч. Ломброзо, стремясь оправдать свою натуралистическую концепцию, сущность преступности, приводит столь же солидные исследования, доказывающие отсутствие понятия ряда преступлений, а то и полностью преступности у некоторых племен.

«Спенсер также цитирует несколько племен, – пишет Ломброзо, - отличающихся своей честностью, как, например, тодосов, айно и бордосов. Они не любят войны и занимаются исключительно меновой торговлей. Они почти никогла не ссорятся между собой. В случае споров обращаются к своим начальникам и настолько добросовестны, что возвращают половину из взятых в обмен товаров, если им кажется, что они получили слишком много. Им незнаком долг мести; они не проявляют никакой жестокости и относятся с уважением к женщинам, и при всем том – удивительное дело – совсем не отличаются религиозностью»[22].

Мы не будем сейчас касаться подробностей концепции самого Ломброзо. Приведенные построения лишь иллюстрируют критику вышеприведенных воззрений криминологов.

Последний аргумент в этом споре заключается в том, что подобная широкая трактовка преступления не позволяет отграничить правовой регулятор социальной жизни от иных. Стоит признать, что общество всегда является обществом постольку и в той степени, в какой у этого общества есть общее, то есть какие то нормы, которые воспринимаются всеми членами общества. Однако столь же очевидно, что все эти нормы нельзя воспринимать как правовые. Между тем понятие преступности следует рассматривать как понятие, прежде всего правовое. Нормы могут быть религиозными, традиционными и пр. и их нельзя смешивать с правом.

Иной попыткой доказать материальную укорененность преступления, действительное наличие общественной опасности предпринял Ч. Ломброзо. Он исходил уже не из онтологической характеристики преступности определенных социальных отношений, а из антропологической предназначенности ряда личностей, биологических типов к совершению преступлений. Серьезной критики эта концепция, взятая в своей чистоте, также не выдерживает, а рассматриваемая в единстве с социальными параметрами общественной жизни, она может и имеет право на существование, но ни как уже не может обосновать объективное наличие самого преступления. Иначе говоря, если мы признаем факт криминализации определенного народа в определенной стране, но объясним это с точки зрения общественного строя, то мы вынуждены будем признать, что нет преступления вообще, а есть преступность постольку, поскольку она есть в этой стране при данных законах.

Из иных концепций, объясняющих преступность как социальное явление, следует выделить ряд школ зарубежной криминологии.

Огромное значение получила концепция аномии. Ее основателем следует признать Р. Мертона, который в своей работе «Социальная структура и аномия» обосновывал идею, что основной причиной преступности является противоречие между ценностями, на достижение которых общество нацеливает людей и возможностями их достижения по установленным обществом правилам. Это противоречие приводим к тому, что человек, не сумевший получить определенные ценности по всем правилам, стремится получить их любой ценой и начинает отрицать правила. Данная точка зрения была развита в работах последователей Мертона Р. Кловарда, Т. Селлина, А. Коэна.

Серьезное внимание привлекла также разработанная прежде всего в работах Ф. Танненбаума теория стигмы. Он достаточно убедительно доказал, что неправильное реагирование общества на преступления является одним из наиболее значимых криминогенных факторов. Отрицательные оценки имеют две стороны: они удерживают от антиобщественных поступков, но при неумелом их применении они могут инициировать криминализацию личности. Наклеивание негативных ярлыков нередко приводит к тому, что этот ярлык становится компасом в жизни молодого человека.

На развитие теории стигмации значительное влияние оказала гипотеза Т. Селлина о том, что в поисках отличия преступников от не преступников криминологи исследуют отличия между осужденными и не осужденными. В действительности же среди несудимой части общества преступников также немало, и среди не осужденных различия между преступниками и не преступниками несущественны. Эту гипотезу в значительной мере подтвердил Э. Саттерленд. Главный вывод из его положений заключается в том, что карательные меры необходимо ограничивать, поскольку они неэффективны, несправедливы и путем стигмации обрекают человека на преступную карьеру.

Последующие исследование латентной преступности подтвердили выводы Э. Саттерленда. И. Валлерстайном, К. Вайлом, Р. Портфельдом и другими был установлен факт практически тотальной криминализации взрослого населения. Эти данные, помимо того, что заставляют серьезно задуматься, имеют ли одни нарушители осуждать других, влекут за собой еще один важный вывод, а именно, снова и снова отрицается наличие преступности как бытийственной характеристики социальных отношений. И теория стигмации, и концепция аномии каждая по-своему, но все же гласят о том, что быть или не быть преступником определяется государством. Оно вырывает определенные действия из всего набора социальной активности и карает за них, часто при этом порождая новый виток преступности.

Заключение.

Основными проблемами философии наказания является осмысление наказания как неотъемлемого составляющего правовой реальности, утверждение его цели. Проблема наказания есть глубоко философская проблема, затрагивающая такие вечные вопросы философии как свобода и ответственность, человека, такие категории как грех, вина, добро и зло, раскаяние и искупление. Как философия наказания эта отрасль философского знания неразрывно связана с философией преступления.

С философских позиций речь идет об онтологической проблеме преступления, т.е. о том характере бытия, которым обладает преступление. Основной вопрос будет заключаться в том, имеет ли преступление материальную определенность или же его бытие формируется чисто формальными факторами. Все дело в том, что именно характеристика общественной опасности преступления имеет центральное значение в рамках рассмотрения общетеоретических аспектов учения о преступлении. Действительно, неоспорим тот факт, что в мировоззренческом отношении огромное значение имеет, возникает ли преступление только с его утверждения таковым государством, или же некоторые общественные отношения объективно носят общественно опасный характер, и будут таковыми во все времена для всех людей.

Литература

Нерсесянц В.С. Философия права: Учебник для вузов. – М., 2010.

Чукин С.Г., Сальников В.П., Балахонский В.В. Философия права. – М., 2008.

Малахов В.П. Философия права. – М., 2009.

Иконникова Г.И., Ляшенко В.П. Основы философии права. – М., 2010.

Алексеев Н.Н. Основы философии права. – СПб., 2010.

Алексеев С.С. Теория права: поиск новых подходов. – Екатеринбург, 2009.

Бачинин В.А. История философии и социологии права. – СПб., 2010

Дата добавления: 2014-01-07