Смысловые комплексы

Пространство и время

В романе «Обрыв» пространственные отношения играют более существенную роль, чем в двух предшествующих произведениях. Пространственные образы в «Обрыве» подвергаются удвоению. Провинция сначала существует в памяти Райского как мысленное пространство, связанное с представлениями об идиллии или архаике. Позже, по приезде его в Малиновку, мысленное пространство превращается в реальное, которое связано с представлениями о подлинной жизни в ее бесконечном разнообразии. Такое удвоение одного и того же пространственного образа расширяет его семантику. Все пространственные образы семантически связаны с концепцией того или иного героя: дно обрыва — Марк, цветник — Марфенька, старый дом — бабушка, полуразрушенный храм — Вера.

Художественная концепция времени в романе тесно связана с системой всех временных отношений трилогии. Доминирует здесь линейное (историческое) время. В него включается внутреннее время героев. Однако время Райского связано со временем повествователя, так как с определенного момента Райский выступает как субъект и как объект повествования. Художественное время складывается из взаимодействия субъективных временных сфер, психологически индивидуализированных и находящихся в том или ином отношении к историческому времени. Временные перемещения встречаются в виде экскурсов в прошлое и связаны с необходимостью познакомить с предысторией героя.

1) Смысловой комплекс «Любовь» как основная тема произведения. По признанию самого автора, он «исчерпал в романе почти все образы страстей». Согласно этой мысли роман «Обрыв» можно рассматривать как «эпос любви».

Исследователь творчества Гончарова В. А. Недзвецкий установил тонкую связь между типами любви в романе и определенными культурно-историческими эпохами. Чередование в романе «образов страстей» отражает многовековой путь духовно-нравственной эволюции человечества. Практически всем романам Гончарова присуща иерархия различных видов страсти. Так античную эпоху (языческое, природно-телесное понимание любви) призваны воспроизводить две героини романа: Софья Беловодова, напоминающая своей холодностью и физическим совершенством мраморную статую, и Ульяна Козлова, которая не ведала чувства стыда. Эпоху средневековья (рыцарство, высокое поклонение Прекрасной Даме-избраннице) вызывают в памяти отношения Тита Ватутина и Татьяны Марковны. Буржуазная эпоха (культивирование бюргерско-филистерских, полупуританских отношений) персонифицирована в истории любви Марфеньки[15] и Викентьева. Эпоха сентиментализма угадывается в отношениях «бедной Наташи» и Райского.

Борис Райский по замыслу автора призван ответить на вопрос: что есть любовь? Он носитель идеи «любовь есть красота» и убежден, что «влечение ко всякой видимой красоте, всего более к красоте женщины, как лучшего создания природы, обличает высшие человеческие инстинкты, влечение к другой красоте, невидимой, к идеалам добра, изящества души, к красоте жизни! Наконец, под этими нежными инстинктами у тонких натур кроется потребность всеобъемлющей любви». Райский — «натура артистическая», духовно развитая, эстетически отзывчивая и обладающая богатой способностью воображения и фантазии. Райский — русский Дон Жуан, однако не в байроновской интерпретации этого вечного характера — так как свою любовь он «не пытается завершить семейным союзом», «любовь Райского — это бесконечный процесс стремления к ней»[16]. Сам герой говорит: «никогда ни один идеал не доживал до срока свадьбы: бледнел, падал, и я уходил охлажденный…. Или сам идеал, не дождавшись охлаждения, уходит от меня …». Райский связывает понятие истины, главным образом с красотой, которую он ищет всюду и страдает от всего безобразного.

В образе Веры воплощено христианское отношение к любви. Ее философия любви выше аристократического (эстетического) идеала Райского, который в финале романа перерождается: от поклонения красоте он приходит к состраданию, самопожертвованию и милосердию. Для Веры смысл любви заключается в семье и браке. На заявление Марка о том, что «женщины созданы для какой-то высшей цели» Вера отвечает: «Для семьи созданы они прежде всего». Для героини важны понятия супружество и материнство. Подлинная любовь требует веры — в этом убеждена главная героиня «Обрыва». Любовь это еще и долг, т. е. нравственная обязанность любящих «за отданные друг другу лучшие годы счастья платить взаимно остальную жизнь». Для Веры любовь — это таинство, которое первоначально реализуется в обряде церковного венчания. Как и в предыдущих романах, здесь диалектика любовных отношений героев определяется в духовно-интеллектуальной плоскости.

Основу развития взаимоотношений Веры и Марка Волохова составила прототипная психологическая ситуация — драма, разыгравшаяся в близкой писателю семье Майковых. Екатерина Майкова, с которой Гончарова связывала многолетняя дружба и переписка, бросила мужа и детей и ушла с нигилистом Федором Любимовым. Исследователи склонны видеть в Майковой прототип Веры. Безусловно, сюжетные параллели напрашиваются сами собой. Добродетельная жена и мать, духовно богатая и поэтичная натура, образованная женщина выбирает типичную для эпохи 60-х гг. судьбу. Уверовав в идеи Чернышевского, открывает свое сердце новому чувству, решительно рвет семейные узы и вступает в мир неизведанного. «Новый человек» в скором времени умер от алкоголизма, а Екатерина Майкова посвятила себя общественной деятельности, практически осуществляя мечты Чернышевского о женской эмансипации. В письмах к Майковой, содержащих уговоры писателя, Гончаров зло отзывается о сочинениях Писарева и Чернышевского, разумеется, не называя имен. Эти отзывы повторяться в «Обрыве» в качестве характеристик Волохова. Таким образом, в романе продолжается скрытая полемика с вождем радикально настроенной молодежи.

2) Смысловая комплекс «художник — искусство — жизнь».

Образ Бориса Райского по психофизиологическим свойствам характера очень близок самому автору. Вот почему Гончарова мучают сомнения и он так же медлит с написанием романа. Контуры генеалогии образа заметны в автобиографической «Необыкновенной истории». Образ Райского был задуман за 10 лет до «Войны и мира», но как поразительны сходства характеров. История рода Райских началась в елизаветинские времена, продолжилась в начале ХIХ в. — «продукт начала века — мистик, масон, потом герой-патриот 12 — 13 — 14 годов, потом декабрист». Историческая перспектива, намеченная Гончаровым — это путь Пьера Безухова. Гончаровский Райский — потомок декабристов, но не идет по пути борьбы, а уходит в искусство.

Неудачной оказалась попытка критики дать оценку образу Райского как «лишнему человеку» исходя из его неприкаянности, обособленности и неопределенности социального положения. Эти рамки слишком узки для гончаровской концепции героя. Во-первых, «тоскующая лень» Онегина и «эгоизм, холодное равнодушие и рефлективность» Печорина не определяющие характеристики для образа Райского. Во-вторых, Райский — не только художественный образ, но и сам художник, т. е. создатель художественных образов и носитель художественного мышления. В-третьих, автор передоверяет Райскому свои размышления о философии творчества, о психологии и технике творческого процесса, о соотношении эстетического и этического в искусстве.

Автобиографическая близость, по мнению Гончарова, осложняла труд художника, пишущего о художнике. Этот прием активно использовался писателями ХХ в. (М. Булгаков «Театральный роман», Б. Поплавский «Аполлон Безобразов», В. Набоков «Машенька», «Дар», «Приглашение на казнь»[17] «Лолита», «Бледный огонь»).

Писателя, как многих его современников, привлекала особая психология художника. В предыдущих романах он уде пытался выразить свою философскую концепцию романтического характера художника. Многие черты Александра Адуева и Обломова составили основу душевного склада Райского. Гончаров неоднократно называл имена современников, которые в какой то степени послужили прообразами Райского: В. П. Боткин, М. Ю. Вильегорский, Ф. И. Тютчев, А. А. Фет, А. А. Григорьев. Так в монологе Райского угадываются контуры их судеб: «Зачем дана мне эта бурливая цыганская жизнь? — раздумывал он. — Зачем эта масса явлений? Зачем не привязываюсь я крепко ни к кому? Зачем меняюсь, играю как будто поневоле какую-то бешеную игру жизни? Не затем ли, чтоб она служила материалом созданиям, чтоб выражала не жизнь, а многие жизни? Но ведь есть художники, которые ведут не хмельную, а трезвую жизнь…». Достоевский назвал поэта Аполлона Григорьева «одним из русских Гамлетов нашей жизни». Нечто общее с «русским Гамлетом» обнаруживается в герое Гончарова, который проводит такую параллель: «Всякий, казалось ему, бывает Гамлетом иногда! Так называемая “воля” подшучивает над всеми!».

«Свойства Гамлета — это неуловимые в обыкновенном, нормальном состоянии души явления. Их нет, когда в состоянии покоя: они родятся от прикосновения бури, под ударами, в борьбе» — читаем у Гончарова. Это явно автобиографические строки об особенностях своей натуры и художественного таланта. Проведенные исследователями творчества Гончарова сопоставления рукописей произведений, писем и автобиографического текста «Необыкновенная история» подтверждают мысль о том, что «Гончаров — сам Гамлет до сокровеннейших изгибов души» [18] (Курсив наш). Именно в острые периоды жизни писателя, в то время, когда он переживает духовный кризис и впадает в самоанализ, наступает плодотворный в творческом отношении период. «Остро и болезненно реагировал Гончаров на любое неосторожное слово, на самую мелкую обиду, чуждался незнакомых людей, старался скрыться от мира… Но ведущим мотивом его духовной драмы всегда был страх перед наступлением творческого бессилия. Отсюда ненависть к тем мнимым или истинным врагам, которые хотели бы заставить его замолчать», — пишет Л. Гейро.

3) Смысловой комплекс «нигилизм».

В романе понятие нигилизм рассматривается, прежде всего, как социокультурное явление. Марк Волохов, образ не менее значительный, вызывает множество культурно-исторических ассоциаций. Этот персонаж призван реализовать идею о шестидесятниках-разночинцах — «новых людях» ХIХ в. В письмах Гончарова 60-х гг. — периода активной работы над романом, понятие «новые люди» использовано в ироническом ключе.

В историко-культурном контексте того времени понятие «новые люди» связано с феноменом разночинства и особым маргинальным типом сознания, отягощенным психологическими комплексами. Основной чертой такого сознания является потребность в самовыражении, самоутверждении через деятельность политическую, общественную, литературную. Во многих общественных структурах разночинцы вели наступательную тактику, часто вели себя агрессивно. Литература не исключение[19]. Гончарову, вопреки своим должностным обязанностям и в силу глубоких знаний психологии и философии как никому другому было понятно, что литературные произведения и критические статьи разночинцев — это средство изживания внутренних комплексов творческой, сословной и собственно человеческой нереализованности.

В августе 1865 г., после путешествия за границу, Гончаров был назначен членом Совета Государственного управления по делам печати. Должность «цензора над цензорами» позволяла писателю подробно ознакомиться с трудами крупнейших представителей русской революционной демократии. Ему без цензурных купюр и замен становятся известными программные выступления Чернышевского, Писарева, Салтыкова-Щедрина, Антоновича. Таким образом, Гончаров получает редкую возможность полно и глубоко познать русский вариант нигилизма и обозначить позицию своего героя.

Марк Волохов, безусловно, носитель маргинального сознания. Он стремится к общественно-значимой деятельности, пытается самоутвердиться всеми средствами. Он недостаточно воспитан (в первоначальной редакции в автобиографии Марка Волохова упоминается о единственном средстве воспитании — розгах), поэтому озабочен собственным восприятием его личности в глазах окружающих. Герой вырабатывает систему самозащит, старается «не быть как все». Здесь возникают аллюзии с образом Добролюбова, который тяготился недостатками воспитания: отсутствием светских манер, не знанием иностранных языков, неумением танцевать. Являясь образованным и начитанным человеком, он все же страдал и свое внутреннее состояние отражал в общественной деятельности. Марк Волохов верит в свое особое предназначение, в свою избранность, в то, что ему уготовлен великий путь. Опять аллюзии с другим разночинцем Н. Г. Чернышевским, который сознательно избирает путь подвига, жертвы и гибели. Он сам считает себя гением науки и жертвой высокого служения человечеству. В русской литературе найдется немало героев, фанатично готовых к жертве и гражданскому подвигу. Но все эти герои по своему характеру больше тяготеют к антигерою. Причина общеизвестна — в традиционном представлении разночинец-подвижник, новый человек — это тот, кто ниспровергает представления о морали. Связь воззрений Волохова с идеологией шестидесятников очевидна и в нравственном аспекте. Гончаров уловил здесь очень важную черту психологии нигилизма: они боятся слов «долг», «обязанность» тогда, когда оно имеет прямое отношение к ним. В покаянном монологе Волохов признается, что, предав искренне любившую его женщину, он мог обещать ей только одно: «Уйти, не унося с собой никаких «долгов», «правил» и «обязанностей». В связи с этой темой уместным кажется другое сравнение. Когда после публикации романа «Обрыв», летом 1871 г., начнется судебный процесс по «нечаевскому делу», (процесс, вызвавший к жизни много произведений на антинигилистическую тему, в том числе «Бесов» Достоевского и «Панургово стадо» Всеволода Крестовского), то в Нечаеве и нечаевцах читатели будут узнавать черты Марка Волохова.

Автором умело препарированы к образу Волохова даже такие детали, как книжные интересы: Марк собирается приносить на свидания с Верой «Критику чистого разума» Канта (из свидетельств о нечаевском процессе известно, что Нечаев цитировал целыми страницами «Критику чистого разума»). Проповедуя свои идеи, гимназистам Волохов советует им читать «Жизнь Иисуса» Штрауса и «Сущность христианства» Фейербаха. Знакомство с Верой началось с упоминания Волоховым работы Прудона «Что такое собственность?». Напомним, что это произведение было любимым чтением экономиста Чернышевского.

Имя евангелиста для своего героя Гончаров выбрал вполне осознанно. Комментаторы Евангелия от Марка, указывают, что оно было предназначено для язычников, для новообращенных христиан. Марка считали истолкователем учения апостола Петра. По выражению блаженного Иеронима, «при составлении этого Евангелия Петр рассказывал, Марк писал»[20]. В подтексте романа прочитывается претензия героя на роль апостола и вторичный характер его программы — «нового учения». В романе Волохов назван «новым апостолом». Как известно, символом Марка-евангелиста является лев. Именно этот образ возник в видении Райского: на дне обрыва он видит Веру, «у ног ее, как отдыхающий лев, лежал, безмолвно торжествуя, Марк…». Тот же Райский, являясь носителем авторской точки зрения, замечает, что типы, подобные Волохову «вообразят себя пророками и апостольствуют в кружках слабых голов, по трактирам».

Лжеапостол Марк Волохов является носителем «бесовства». Аллюзии с Достоевским высвечивает ночной разговор Марка с Райским. Марк упоминает евангельский сюжет, тот самый, который станет эпиграфом к роману «Бесы»: «— Да, если много таких художников, как я, — сказал Райский, — то таких артистов, как вы, еще больше: имя им легион!

— Еще немножко, и вы заплатите мне вполне, — заметил Марк, — но прибавьте: легион, пущенный в стадо…».

Дата добавления: 2014-01-07