Лекции 10. Психика и мозг как информационная система

Говоря о психических процессах как процессах информационных, мы должны исходить из представлений об уже известных информационных процессах в технических системах. Информация передается путем передачи и приема сигналов, сигнал представляет собой единство материального носителя, который может быть любой природы, и информации, которую он переносит. В информациионном процессе, как в любом процессе передачи информации, присутствует отражение объекта (явления, события) в сигнале, который отражен опосредованно в этом сигнале и переносится этим сигналом как информация об объекте. Сигнал передается тем или иным материальным носителем, это могут быть электромагнитные колебания, акустические колебания, электрические импульсы в нервных волокнах и т.д. Допустим, мы хотим передать собеседнику информацию о приходе поезда с помощью речевого сигнала. Здесь событие - приход поезда в определенное время, которое должно явиться темой речевого сообщения. Возникает интенция (побуждение), программа высказывания или кодирования (смысловая организация, грамматическое, лексическое), поступают команды к моторным центрам речи) в коре мозга, затем нервные импульсы к фонаторам и артикуляторам речевого аппарата, их движение приводит к появлению акустического сигнала, он воспринимается собеседником как устное речевое сообщение, которое должно быть понято (декодировано), наделено смыслом.

Мы видим целую цепочку преобразований материального носителя, передающего информации о событии. В этом процессе передачи информации, ее прохождения от человека к человеку, в неразрывном единстве присутствуют психические и физиологические процессы. В каком соотношении находятся эти процессы, как они связаны, как связаны с передаваемой информацией? Легко догадаться, что перед нами классическая психофизиологическая проблема. В свое время известный философ Дубровский Д.И. в статье «Психика и мозг: результаты и перспективы исследований» //Психологический журнал. 1990. Т. 11. №6. С. 3-15, подробно рассмотрел три подхода к этой проблеме, проблеме "психика и мозг": физикалистский, бихевиоральный и функционалистский, выясняются их теоретические особенности и методологические возможности. Автор, как он пишет, показывает преимущества последнего и на этой основе разрабатывает свой подход к указанной проблеме - информационный. Отношение между психическим явлением и мозговыми процессами рассматривается как отношение между информацией и ее носителем (определенной мозговой нейродинамической системой).
Дубровский пишет, что широкий комплекс вопросов об отношении психики к деятельности головного мозга, о характере связи явлений сознания с мозговой нейродинамикой и телесными изменениями образует кардинальную проблему современной науки. Эта проблема, имеющая давнюю историю, всегда служила предметом философских размышлений. Решение вопроса о соотношении психики с деятельностью мозга обязательно включает философские предпосылки и вместе с тем оказывает существенное влияние на философское понимание природы сознания.
Главные трудности проблемы "психика и мозг" встают, когда психическое берется в качестве явлений сознания и речь идет о выяснении двух основных вопросов: как связаны явления сознания с мозговыми процессами? Каким образом явления сознания способны управлять телесными изменениями? Суть рассматриваемой проблемы может быть выражена словами И.П. Павлова: "каким образом материя мозга производит субъективное явление?" Попытки ответа на этот вопрос требуют соотнесения и интеграции результатов исследований разноплановых дисциплин, теоретической разработки принципов описания психических и мозговых процессов, а главное - установления между ними определенных соответствий.

Иначе говоря, здесь мы сталкиваемся психофизической проблемой, в другой трактовке с ее специальным случаем – психофизиогической проблемой.
Одна из этих трудностей состоит в том, что явления сознания могут адекватно описываться лишь средствами естественного языка, художественной литературы или с помощью философских и психологических терминов, выражающих понятия ценности, интенциональности, смысла. Однако эти понятия не имеют прямых логических связей с основными понятиями естествознания, посредством которых описываются нейрофизиологические процессы, функционирование отдельных структур и целостная деятельность головного мозга как материальной системы. Сюда относятся понятия массы и энергии, всевозможные пространственные характеристики, понятия физической причинности и химического взаимодействия, которые не могут служить для описания феномена сознания.

Однако сознание есть функция головного мозга, функциональное свойство высокоорганизованной материальной системы, и, будучи таковым, должно получить непротиворечивое объяснение, если мы хотим защитить материалистическую монистическую позицию (одна первичная реальность – материя). Впрочем, и для сторонника дуализма, вынужденного считаться с общепринятыми положениями науки и медицинской практики, остается вопрос о связи явлений сознания с деятельностью мозга. Решается он им сравнительно "легко": ведь позиция дуализма означает постулирование не только двух разнокачественных субстанций - духовной и материальной, но и возможности их взаимодействия. На этот дополнительный постулат, делающий дуалистическое воззрение "неэкономным", теоретики не всегда обращают должное внимание; принимая его, можно, конечно, дать правдоподобное объяснение различных видов психофизических взаимодействий, но оно останется не более чем квазиобъяснением в силу своей_тавтологичности.
В современной западной философской литературе защита позиции дуалистического интеракционизма встречается редко, чаще разрабатываются материалистические подходы, представленные главным образом направлениями "научного материализма" и "эмерджентистского материализма". Различие между ними весьма существенное. "Научные материалисты" развивают "теорию тождества" ментального и физического, занимают большей частью позиции радикального физикализма и редукционизма (Г. Фейгл (Н. Feigl), Дж. Смарт (G. Smart), Д. Армстронг (D. Armstrong), Р. Рорти (R. Rorty) и др.). Согласно их точке зрения, описание ментального как определенного мозгового процесса должно быть осуществлено наукой (прежде всего нейрофизиологией, психофизиологией, биохимией и т.д.), а решающее доказательство истинности материализма зависит от развития естествознания и его основы - физики.
"Эмерджентистский материализм" отвергает принцип редукции как единственную основу объяснения, показывает его несостоятельность в решении проблемы связи духовного и телесного. У наиболее последовательного его представителя Дж. Марголиса ментальное, психическое выступает как эмерджентное свойство высокоразвитой материальной системы, как историческое новообразование, принципиально несводимое к своей первоначальной физико-химической основе.
Как "научные материалисты", так и представители "эмерджентистского материализма" резко критикуют принцип дуалистического интеракционизма, приверженцами которого оказались такие выдающиеся нейрофизиологи, как Ч. Шеррингтон, У. Пенфилд, Дж. Экклз. Наблюдается даже своеобразный союз естествоиспытателей и философов, проявившийся, например, в совместной книге Дж.Экклза и К.Поппера, представляющей значительный интерес. Ранее Экклз выступил автором предисловия к книге Э.Полтена, посвященной критике "научного материализма" и обоснованию позиции картезианского дуализма как единственно приемлемой, по его мнению, для решения проблемы духовного и телесного.

Проблема "сознание и мозг" является научной, а не философской, хотя для ее постановки и разработки привлекаются понятия и принципы философии. Это - широкая комплексная проблема, объединяющая усилия многих научных дисциплин. Мы сосредоточим внимание на роли метатеоретического и общенаучного концептуальных уровней в разработке проблемы "сознание и мозг". На этих уровнях фактически и определяется различие подходов к указанной проблеме и основные разногласия. Можно выделить три главные парадигмы и соответственно три разных концептуальных подхода к проблеме "сознание и мозг", обозначив их как физикалистский, бихевиоральный и функционалистский.

ФИЗИКАЛИСТСКИЙ ПОДХОД.Он заключается в стремлении провести принцип физикалистского монизма в объяснении явлений сознания и базируется на парадигме физикализма. Последний трактует мир как совокупность физических процессов и сводит всякое знание к физическому. Отсюда - редукционистская программа сторонников данного подхода. Д. Армстронг писал: "Мы должны дать полное описание человека в физико-химических терминах".

Подобная программа символизирует позицию крайнего сциентизма и имеет свои истоки в воззрениях Ламетри и Кабаниса. В прошлом веке ее наиболее последовательные сторонники были среди так называемых вульгарных материалистов (Бюхнер, Фогт, Моллешот и др.). Однако и в наше время аналогичные взгляды популярны среди естествоиспытателей: приняв тезис о материальности мысли, психического, любых явлений сознания, можно сравнительно легко строить модели в тех областях естественнонаучного знания, которые призваны объяснять связь и взаимодействие психических и физиологических факторов, духовного и телесного. Отсюда стремление видеть психические явления в качестве физических или рассматривать, скажем, психический образ как объективно существующую в головном мозгу химическую копию соответствующего предмета. В такого рода объяснительных моделях то, что именуется психическим и явлениями сознания, выступает в крайне упрощенном виде. Речь идет о субъективности, смысле, интенциональности. Если же эти свойства эксплицируются и используются для описания явлений сознания, тогда вступают в силу типичные аргументы, выдвигаемые обычно против физикалистско-редукционистских концепций (скажем, о нередуцируемости качества интенциональности, о неадекватности физического описания личности и объектов культуры и т.п.). Все это свидетельствует о несостоятельности парадигмы физикализма в качестве методологической основы разработки проблемы "сознание и мозг".

БИХЕВИОРАЛЬНЫЙ ПОДХОД. Особенность его состоит в том, что явления сознания и мозговые процессы берутся нерасчлененно, как бы в их изначальном единстве, и описываются в поведенческих терминах. Действительно, всякий поведенческий акт характеризуется единством психического и физиологического, поэтому данный подход в общем виде имеет, конечно, существенный смысл. Но в такой весьма общей и абстрактной форме он вряд ли пригоден для решения психофизиологической проблемы. К тому же надо учитывать его разные интерпретации, способные принимать характер альтернативных концепций (среди них встречается редукционистская, когда сознание сводится к поведению), попытки отождествления феномена сознания с рефлексом, до сих пор встречающиеся среди некоторых сторонников учения Павлова.
Другие варианты этого подхода исключают жесткий редукционизм; акцент делается на единстве психического и физиологического, но вместе с тем в качестве объекта исследования полагается именно поведенческая реакция в ее обусловленности соответствующими физиологическими процессами, протекающими в головном мозгу и нервной системе в целом. Такая методологическая программа характерна для концепции высшей нервной деятельности. Исходя из того что рефлекс есть единство физиологического и психического, другие последователи Павлова истолковывают психическую деятельность как высшую нервную деятельность и стремятся описывать психические явления в терминах высшей нервной, т.е. рефлекторной, деятельности. Категориальная структура такого описания образует синтез бихевиорального (ибо рефлекс есть реакция, поведенческий акт) и собственно нейрофизиологического (так как рефлекс означает вместе с тем и нервную связь). Поскольку описание поведенческого акта непременно включает учет определенных психических состояний, явлений субьективной реальности (чувственного образа, мотива, и т.п.), теория высшей нервной деятельности претендует и на своеобразное решение психофизиологической проблемы. П.В. Симонов пишет: "Психофизиологическая проблема возникла в период, когда деятельность мозга изучали две науки - физиология и психология. Создание науки о высшей нервной (психической) деятельности фактом своего рождения ознаменовало первый шаг к диалектическому "снятию" самой проблемы"... Вряд ли надо доказывать, что подобное "решение" психофизиологической проблемы выдает желаемое за действительное. Впечатление о "снятии" психофизиологической проблемы возникает в связи с тем, что при попытках теоретически реализовать бихевиоральный подход в "снятом" виде и берутся явления субъективной реальности, которые не выделяются в качестве особых объектов описания и исследования, соотносимых, с одной стороны, с объективно фиксируемым поведенческим актом, а с другой - с определенным мозговым нейрофизиологическим процессом.

Тенденция к отрицанию психофизиологической проблемы проявилась у ряда сторонников "деятельностного подхода" в советской психологии (А.Н. Леонтьев, В.В. Давыдов, В.П. Зинченко и др.), а также у некоторых близких к ним по образу мысли философов (Э.В. Ильенков, Ф.Т. Михайлов, В.И. Толстых и др.). а этом запросе важно остановиться подробнее, ибо сторонники "деятельностного подхода" зачастую отрицали роль природных, в том числе генетических, факторов в формировании личности, делая акцент на роли социальных факторов, что приводило к социологизаторству. Дело дошло до того, что генетик Н.П. Дубинин стал доказывать, будто генетические факторы не имеют существенного отношения к формированию личности. Дубинин заявлял, что объяснение психических явлений не может опираться на функционирование нейронов мозга. "Сколько бы мы не изучали строение мозга человека и процессы, идущие в нейронах, - писал он позднее, - мы, даже получив важнейшие данные по нейрофизиологии, не поймем, что такое ысль". Очевидна некорректность таких утверждений Дубинина (ибо неясно главное - в каком смысле "не поймем"), его попытки отвергнуть плодотворность исследований психики как функции мозга безосновательны.
Социологизаторство выступало за последние десятилетия в разных формах, его адепты стремились вынести психику и сознание за пределы человеческого индивида, изобразить сознание как сугубо надличностное качество. Это характерно для статьи В.П. Зинченко и М.К. Мамардашвили, в которой авторы настаивали на особом статусе "психических событий", которые, по их мнению, "происходят не в голове как нейрофизиологические события", а, скорее, где-то между головами людей. В последнее время Мамардашвили считает, что "термин "сознание" в принципе означает какую-то связь или соотнесенность человека с иной реальностью поверх или через голову окружающей реальности". Далее: "И вот это место перехода, или место связности, и есть сознание, которое у нас есть или нет. То есть сознание - это место. В топологическом смысле этого слова"... И продолжает: "То есть, вводя сознание как место соотнесенности и связности того, что мы не можем соотнести естественным образом, мы только так и можем определить сознание".

Аналогичные исходные посылки видны в программной статье Е.П. Велихова, В.П. Зинченко и В.А. Лекторского, ставящей целью сформулировать методологические основы междисциплинарных исследований сознания: "...сознание выступает в качестве связки, посредствующего звена между деятельностью и личностью". И далее: "В качестве концептуальной основы междисциплинарных исследований сознания, - пишут авторы, - мы выдвинули методологическую идею трактовки сознания как "духовного организма", оснащенного функциональными органами". Сознание - "самый сложный функциональный орган индивида и социума". Трактуя его как суперорган, орган органов, авторы используют представление К. Маркса о функциональных органах индивида. Для глубокого понимания органа и владения им нужно определить исходную "клеточку", которой, согласно авторам, выступает действие, ибо "это не только элемент структуры деятельности, но и исходная единица анализа человеческой психики и сознания...".
Трактовка сознания как самого сложного функционального органа, органа органов, имеющего своей "клеточкой" действие, базируется на бихевиоральной парадигме. Концептуальные построения, возводимые на ее основе, помимо того, что они крайне упрощают или вовсе игнорируют естественнонаучные (и многие пограничные с ними) аспекты проблемы сознания, в такой же мере редуцируют и ключевые области данной проблемы - личностно-экзистенциальные, смысло-жизненные ее аспекты, входящие в компетенцию психологии личности, социальной психологии, психоанализа, психиатрии, многих гуманитарных дисциплин. Вряд ли нужно доказывать неадекватность истолкования, например, любви и надежды в качестве деятельности или органов индивида.
Исследования сознания как функции мозга, согласно авторам, фактически не имеют прямого отношения к проблеме сознания. "Напомним мысль Маркса о том, - пишут они, - что все эти органы индивидуальности существуют как "общественные органы". Поэтому-то они не могут быть погружены в глубины мозга или в тайны бессознательного. Общественная природа функциональных органов индивида означает вместе с тем и их надындивидуальный характер". В этой связи авторы весьма оригинально интерпретируют тезис о сознании как функции мозга. По их мнению, можно говорить о значении "нейрофизиологических механизмов сознательных явлений", однако нельзя приписывать мозгу качество сознания: "...в мозгу есть многое, но непосредственно в нем нет ни грана сознания". Так считают, по их словам, и "выдающиеся физиологи и нейрофизиологи". "Они его там не нашли, хотя и добросовестно искали".

В подобной манере приводятся и другие высказывания, касающиеся психофизиологических отношений. Вот как характеризуется доминанта (по А.А. Ухтомскому): "Этот орган, как бы экстрацеребральный, внешний по отношению к мозгу, управляет его работой и воздействует на нервные центры". Если о доминанте говорится как о чем-то "внешнем по отношению к мозгу" - в любом смысле, - то тогда она не имеет никакого отношения к учению А.А. Ухтомского. Авторы, например, усматривают криминал в тех случаях, когда "нейрональные механизмы мозга наделяются свойствами предметности, в них ищутся информационно-содержательные отношения...". При этом они конкретно не рассматривают тех концепций и исследований, в которых может быть обнаружен подобный криминал. Рассуждают сугубо абстрактно: раз сознание - "орган", который обладает надындивидуальными и экстрацеребральными характеристиками, то информационно-содержательные свойства должны приписываться только ему или органу этого органа. Но как быть, если эта абстрактная схема противоречит реальным и весьма перспективным исследованиям, в которых "информационно-содержательные отношения" ищутся именно в мозговых процессах? В качестве примера можно указать на плодотворные исследования школы Н.П. Бехтеревой, в которых ставится задача расшифровки мозговых кодов психических явлений человека. В статье не рассматривается реальное многообразие современных исследований проблемы сознания; авторы просто задают свой абстрактный "онтологический" конструкт сознания как функционального и функционирующего_органа.
Если ограничиться тем планом исследования сознания, в котором выясняется связь последнего с мозгом, то уже здесь остро стоит проблема соотнесения, обобщения, интеграции результатов, полученных в рамках различных дисциплин с помощью различных методов; мы сталкиваемся с многообразием эмпирических данных, концепций, ракурсов исследований, гипотез и теоретических обоснований.
За последнюю четверть века успешно развивались нейрокибернетические модели мозговой деятельности, психофармакологических исследований измененных состояний сознания, стереотаксической семиологии (существенно обогатившей наши представления о локализации психических функций), а также выдающихся результатов, полученных в области изучения функциональной асимметрии мозга и психофизиологии чувственного отображения. Несомненное возрастание роли современных исследований мозга как органа психики в развитии медицины, педагогики, проблематики искусственного интеллекта, многих других жизненно важных областей общественной практики. И вряд ли выглядит слишком преувеличенной следующая оценка Ф. Крика: "Нет области науки более жизненно важной для человека, чем исследование его собственного мозга. От нее зависит все наше представление о Вселенной". Эти слова контрастируют с позицией Е.П. Велихова, В.П. Зинченко и В.А. Лекторского, которые, на мой взгляд, склонны принижать значение исследований сознания как функции мозга.
Трактовка сознания как органа, функционального органа, органа деятельности и т.п. вряд ли вносит серьезный вклад в "онтологию сознания", она не может служить основанием для междисциплинарного подхода к проблеме сознания. Такая трактовка, как отмечалось, является одним из выражений бихевиорального подхода. Концептуальные средства последнего плохо приспособлены для описания мозговых процессов, преимущественно выносят их за скобки, что создает видимость несущественности связей сознания и мозга для понимания сознания.
Особо следует сказать о взглядах С.Л. Рубинштейна, концепция которого решительно противостояла как биологизаторским, так и социологизаторским установкам в разработке психофизиологической проблемы, поскольку опиралась на принцип: природа человека - продукт истории. Подчеркивая то принципиальное обстоятельство, что психическое есть такая же реальность, как и физиологическое, Рубинштейн справедливо выступал против попыток разводить психическое и физиологическое как субъективное и объективное, против упрощенного гносеологизма, игнорирующего диалектическую взаимообусловленность категорий гносеологического и онтологического.
Если учесть все сказанное, то можно прийти к выводу о неадекватности бихевиорального подхода задачам разработки психофизиологической проблемы. Особенно ясно это проявляется, когда главной целью исследования становится отношение феномена сознания к мозговым процессам. Ведь явления сознания не могут быть достаточно полно и адекватно описаны в поведенческих терминах и тем более, конечно, в терминах рефлекторной теории. Попытки же такого рода описаний ведут к чрезмерно упрощенным моделям соотношения психического и физиологического, ибо в них не находят адекватного отражения такие кардинальные свойства субъективной реальности, как содержание, смысл, ценностное отношение, интенциональность.

Дата добавления: 2014-01-07