II. Явления в Галилее

1) Все описанные нами явления воскресшего Господа произошли в Иеру­салиме и его окрестностях. Между тем, мы видели, что намерение Господа как перед страданием, так и по воскресении было сделать Галилею главным местом явления Своего ученикам и окончательного наставления последних в тайных Царствия Божия. Намерение сие не переменилось и теперь: несмотря на иерусалимские явления, в Евангелии Иоанна находим большую часть апо­столов вскоре удалившимися в Галилею, в места своей родины, без сомнения не произвольно, а по повелению Учителя. Настоящее положение их было са­мое неопределенное извне и внутри. Они уже назначены апостолами воскрес­шего Мессии, преемниками Его в великом деле всемирного учительства, уже прияли залог Духа и власть вязать и решать все, что на земле, но им недостава­ло одного того, что составляло все: они не были облечены силою свыше, кре­щены Духом Святым. Это были орлы, смотрящие на небо, готовые лететь к облакам, но у коих еще не распустились крылья. И внешнее состояние их име­ло свою нерешительность. В обществе Иисуса они жили общим подаянием; теперь надлежало обратиться к домашним средствам, у кого они были, или даже к труду собственных рук. Труд телесный долженствовал навсегда оста­ваться спутником их трудов духовных, и Промысл хотел, чтобы они с сей стороны представили в себе образ того, как учитель веры может, а нередко и должен, соединять великое дело спасения своего и других с малыми делами нужд житейских.

При таком положении дела не удивительно, что некоторые из учеников в ожидании дальнейшего развития своей судьбы свыше, — обращались по вре­менам к прежним своим занятиям, особенно к ловле рыб, которая по местопо­ложению их родины составляет главный промысел. Занятие сие и после того, как Учитель указал на чувственную ловлю, как на образец будущего духовно­го уловления людей к вере, могло доставлять пищу не только телесную, но и духовную, напоминая о правилах благоразумия, осторожности и искусства, необходимых при том и другом ловлении. Среди одной из таковых, простых по внешнему составу, но богатых по духу ловли, последовало явление Иисуса, последовало так же просто, каково было место явления. Чтобы не повредить сей трогательной простоте, послушаем самого евангелиста.

«Бяху вкупе Симон Петр, и Фома порицаемый Близнец, и Нафанаил, иже (бе) от Каны Галилейския» и сыны Зеведеовы (Иоанн и Иаков), «и ины от уче­ник Его» (двенадцати или 70, неизвестно) «два. Глагола им Симон Петр: иду рыбы ловити. Глаголаша ему: идем и мы с тобою. Изыдоша и вседоша абие в корабль (большую лодку), и в ту нощь неяша ничесоже. Утру же бывшу, ста Иисус при брезе: не познаша же ученицы (за отдалением и темнотою), яко Иисус есть. Глагола же Иисус: дети, еда что снедно имате? Отвещаша Ему: ни. Он же рече им: вверзитемрежу одесную страну корабля и обрящете» (Ин. 21; 2-5).

Ученики, вероятно, думали при сем, что это совет человека опытного в подобных делах и знающего все места в озере. Посему: «Ввергоша (мрежи) и ктому не можаху привлещи ея от множества рыб» (Ин. 21; 6).

Такой внезапный, чрезвычайный успех напоминал подобную ловлю Иисусову. В сердце чувствительного Иоанна тотчас отозвались сии напоминания.

«Глагола же ученик той, егоже любляше Иисус, Петрови (чувствитель­ный — пламенному): Господь есть! Симон же Петр, слышав, яко Господь есть, епендитом (верхняя одежда) препоясася, бе бо наг, ввержеся в море» (Ин. 21; 7 — так мало занимал его успех ловли, и самая ловля, и так много — Иисус!). «А друзии ученицы кораблецем приидоша, не беша бо далече от земли, но яко две сте локтей, влекуще мрежу рыб. Егда убо излезоша на землю, видеша огнь лежащь, и рыбу на нем лежащу и хлеб» (Ин. 21; 8-9 — любовь Учителя приготовила им подкрепление после всенощных трудов, Иисус любил соеди­нять духовное с чувственным). «Глагола им Иисус: принесите от рыб, яже ясте ныне» (в добавок к рыбе лежащей, — и чтобы видеть необыкновенную доброту чудесно пойманных рыб). «Влез (же) Симон Петр» (везде первый и в духовном и в чувственном) и «извлече мрежу на землю, полну великих рыб, сто (и) пятдесят (и) три: и толико сущым, не проторжеся мрежа» (малые по­дробности чуда иногда действуют на воображение сильнее самого чуда). «Глаго­ла им Иисус: приидите, обедуйте (завтракайте). Ни един же от ученик (заме­чает евангелист) смеяше истязати Его, Ты кто еси; ведяще, яко Господь есть. Прииде же Иисус, и прият хлеб и даде им, и рыбу такожде» (Ин. 21; 10-13).

С такой внезапностью устроенная трапеза долженствовала быть для уче­ников истинной вечерию любви, обедом в Царствии Божием. Евангелист не сказывает, разделял ли Иисус сию трапезу с учениками; но ничто не препят­ствует думать, что разделял.

После чувственной пищи, по обыкновению, началось духовное питание, для преподания коего последовало самое явление. Личным предметом его были два ученика, но по духу оно служило для всех.

«Егда же обедоваше, глагола Симону Петру Иисус: Симоне Ионин» (так назван был Петр и тогда, когда в знамение твердости своего исповеда­ния получил от Него название Кифы, или Петра), «любиши ли Мя паче сих!» (Ин. 21; 15).

Происхождение и цель сего вопроса сама собою представлялась совести Петра, еще страдавшей от сознания своего отречения.

«Ей, Господи» — отвечал он, не смея уже положиться на твердость своего сердца, — «Ты веси, яко люблю Тя» (Ин. 21; 15). «Глагола ему: паси агнцы Моя» (последователей Моих). «Глагола ему паки второе: Симоне Ионин, любиши ли Мя» (хотя не паче сих)? (Ин. 21; 16). Повторение вопроса еще более долженствовало ввести вопрошаемого в себя самого, во глубину смирения. «Ей, Господи», — отвечал он опять с тем же чувством преданности, — «Ты веси, яко люблю Тя» (хотя по слабости плоти и не мог доказать сей любви на деле). «Глагола ему: паси овцы Моя» (последователей Моих). «Глагола ему третие: Симоне Ионин, любиши ли Мя?» Троекратное повторение одного и того же вопроса уже явно показывало Свое отношение к троекратному отречению. Душа Симона и без того страда­ла от воспоминания о сем, как от язвы. Новое прикосновение огня — неволь­но заставило ее вздрогнуть. «Оскорбе (же) Петр, яко рече ему третие: любиши ли Мя; и глагола Ему: Господи, Ты вся веси: Ты веси, яко люблю Тя» (знаешь, от чего последовало мое падение, что я не переставал Тебя любить и не перестану). «Глагола ему Иисус: паси овцы Моя» (Ин. 21; 17). «Аминь, аминь глаголю тебе, — продолжал Господь, — егда был еси юн, поясался... сам и ходил... аможе хотел еси: егда же состареешися, воздеже-ши руце твои, и ин тя пояшет, и ведет, аможе не хощеши» (Ин. 21; 18). «Сие же рече, — замечает Иоанн, — назнаменуя, коею смертию просла­вит Бога» (Ин. 21; 19).

Таким образом, после восстановления в достоинство апостола, Петру тот­час предсказаны узы и смерть. Господь восхотел сей же час доказать ему и всем, что Он не напрасно сказал: «Ты вся веси», что пред Ним открыто и буду­щее, как настоящее. Образ предсказаний не совсем ясный для нас, по неупо­требительности выражения, его составляющего, в том смысле, в каком они употреблялись на востоке. Пояс там служил символом уз и заключения. Сим­вол сей в соединении с выражениями «ин тя пояшет и ведет, аможе не хоще­ши», явно указывал на страдания. Какие? Петр умер на кресте; будучи распят стремглав. И выражение: «воздежеши руце» весьма идет ко кресту. Но сего на­мека мало было для Петра, чтобы составить полное понятие о роде своей смер­ти. Спаситель с намерением показал только, так сказать, тень казни. Любовь ученика сама уже должна была довершить себе образ, который, среди трудов апостольских представляясь постоянно воображению, долженствовал состав­лять цель жизни первого из апостолов.

По предсказании о будущей участи Петра, у евангелиста следует рассказ о словах Иисуса, сказанных касательно его самого. Но, по краткости, смысл слов сих не без труда может быть определен теперь. Взирая на дело с простой точки местных обстоятельств, — видим как будто не более простого местного действия. Но те же самые простые слова, как будто растут, наполняются ду­хом пророчества, обращаются в картину, как скоро взираем на них, так ска­зать, из-за Иисуса.

Не имея возможности решить дела, почитаем за лучшее предложить оба мнения; но прежде выслушаем евангелиста.

«Сия рек» (об участи Петра), — продолжает Иоанн, —«глагола... иди по Мне» (Ин. 21; 19). «Обращъся же Петр виде ученика, егоже любляше Иисус, вслед идуща, иже и возлеже на вечери, на перси Его, и рече: Господи, кто есть предали Тя? Сего видев Петр, глагола Иисусови: Господи, сей же что? Глагола ему Иисус: аще хощу, да той пребывает, дондеже прииду, что к тебе? Ты по Мне гряди» (Ин. 21; 20, 21-22).

За сим евангелист присовокупляет одно обстоятельство, бывшее поводом упомянуть о том, что сказано Иисусом о Иоанне. Это — недоразумение, кое­му подверглись сии слова Иисусовы, и у некоторых из тогдашних христиан произвело неправильное понятие, что Иоанну предсказано продолжение жиз­ни до самого пришествия Иисусова.

«Изыде же слово сне в братию, яко ученик той не умрет. Но (исправляет Иоанн) не рече ему Иисус, яко неумрет: но (только), ащехощу, да той пребы­вает, дондеже прииду, что к тебе?»

Примечательно, что Иоанн, несмотря на нужду устранить превратное ра­зумение слов Иисуса (а оно скорее и вернее всего устранилось бы изъяснени­ем смысла оных), не изъясняет, что именно под ними разумелось. Не ожидал ли он сам разрешения их от Промысла — посредством самых событий?

Между тем, сия часть сказаний евангельских, будучи изъяснена, разлила бы от себя свет и на предшествующие части, понятно было бы, что значил вопрос Петров о Иоанне: «сей же что?» Теперь же, предоставленные самим себе, при краткости выражений евангельских мы по необходимости должны довольствоваться мнениями, коих, как мы заметили, два — одно изъясня­ющее вещь просто, из местных обстоятельств.

Господь, оставляя учеников, приглашает Петра следовать за Собою, дабы наедине сообщить ему нечто, касательно будущей судьбы его и Церкви. В то же время Иоанн (незаметно от Петра) получает повеление идти в известное место, и там ждать, доколе возвратится Учитель от собеседования с Петром. Петр, следуя за Иисусом, обратившись, видит идущего Иоанна. Думая, что он произвольно идет и может препятствовать уединенной беседе, но не смея сам остановить его, обращается к Учителю с недоумением: «сей же что?» Ты хочешь быть наедине, а вот еще человек. Иисус, в успокоение Петра, гово­рит, чтобы он, не заботясь ни о чем, следовал за Ним, что Иоанн не будет препятствием, что он подождет Его в известном месте для подобного собе­седования.

За сие изъяснение в глазах тех, кои уже стали на низшую точку зрения, ручается самая простота его и естественность, можно сказать, самая физиче­ская. Притом о Петре говорится, что он увидел Иоанна «вослед идуща»; следова­тельно, по крайней мере половина слов Иисусовых («гряди по Мне, доколе при­иду») должна быть изъяснена о чувственном шествии.

Тем, кои начнут взирать на дело с высшей точки зрения, самая простота предшествующего изъяснения покажется недостойной места в настоящем рас­сказе Евангельском. Древность ошибалась, изъясняя слова Иисусовы о Иоан­не, о мнимом бессмертии последнего, но она справедливо давала им смысл высший, пророческий. Петру, после того, как его будущая судьба предсказана, естественно было спросить Учителя о судьбе Иоанна, как близкого к нему (во многих случаях находим их двух вместе) и Иисусу: «сей же что?» Какая ожидает его судьба?

Вопрос сей и ответ точно последовали между шествием, но тем не менее содержат мысли, вовсе отличные от тех, кои в них вносят. И вопрос Петра содержит в себе какую-то внутреннюю важность. Тем более отзывается воз­вышенным тоном ответ Господа. Это каждый чувствует без доказательств. Иоанн сам не оставил бы заметить, что дело шло только об ожидании Учителя в известном месте, если бы в самой вещи, в словах Его содержалось не более. Если он не изъясняет слов Иисусовых, то, всего вероятнее, по их таинственно­сти. Из отцов Церкви и древних учителей, кои так знакомы были с духом биб­лейских сказаний, ни один не пришел в смысл о том, что в словах Иисусовых о Иоанне не содержится пророчественного указания на его судьбу.

По всем сим и многим другим признакам, изъясняемому нами сказанию Иоаннову издревле дают такой смысл: Петр, получив предсказание о мучениях, его ожидающих, видя Иоанна, также идущего вслед за Иисусом, и предполагая, может быть, что ему хочется узнать о своей будущей судьбе, — спрашивает Учителя: что будет с ним? Иисус отвечает Петру вразумлением, чтобы он занимался собою, а не другими, но в то же время косвенно, в удовлетворение не столько его любопытства, сколько святой потребности Иоанна, свойственным Себе языком пророческим указы­вает и на судьбу последнего. Любимый ученик должен иметь ту, в сравнении с другими, особенность, что имел оставаться невредимым дотоле, пока придет за ним Учитель; то есть имел умереть естественной смертью. Ибо Иисус, про­щаясь с учениками, говорил: «паки прииду и пойму вы с Собою», что последова­ло во время смерти каждого.

Под пришествием Иисусовым, которое здесь полагается пределом жизни Иоанновой, можно также разуметь его невидимое пришествие для суда над Иерусалимом, о котором Иисус Христос выразился некогда следующим обра­зом: «суть нецыи от зде стоящих, иже не имут вкусити смерти, дондеже видят Сына Человеческого, грядущаго во Царствии Своем» (Мф. 16; 28). Иоанн пережил сие славное пришествие тринадцатью годами.

Что последний смысл во всяком отношении духовнее и поучительнее пер­вого, это тотчас видно само собою. Только краткость и усеченность выраже­ний подлинника не позволяет принять его за единственно верный.

Из повеления Господа Петру следовать за Ним, явствует, что с последним ведена была особенная беседа. О чем и как?— Неизвестно! — Апостолам, как учителям вселенной, посланникам Божиим к роду человеческому, надле­жало знать много таких тайн, коих мы не можем понять.

В заключение описания настоящего явления Иисусова заметим, что оно описано одним Иоанном, и описано, сколько можно судить, после того, как уже было окончено его Евангелие. Причина, побудившая его сделать сие до­полнение, явно скрывается в самом смысле рассказываемых событий с Пет­ром и им самим. В отношении к Петру последующим родам и, может быть, современным нужно было знать, что его троекратное отречение вознагражде­но троекратным же торжественным возведением в достоинство апостола. В отношении к себе самому Иоанн находил нужным стать против распростра­нявшегося мнения, яко бы ему предсказано бессмертие. Такое мнение, не бу­дучи оговорено, при исполнении своем на самом деле, по необходимости по­влекло бы за собой соблазн и обратилось бы в предосуждение святым обетованиям Евангельским.

<br>

2). Описанное нами явление в Галилее, при всей важности его, не имело всеобщности действий для прочих апостолов. Сообразно многократным обе­щаниям явить Себя Своим ученикам и братиям в Галилее, надлежало здесь ожидать нового явления, прямо в духе апостольском. Подобное явление не умедлило последовать. По Матфею, свидетелями его были, по-видимому, толь­ко одиннадцать апостолов (Мф. 28; 16). Но явление более нежели пятистам братиям, упоминаемое апостолом Павлом (Кор. 15; 6), решительно падает на сие же время. И только присутствием новых лиц изъясняется выражение са­мого Матфея; «овии же усумнешася». Ибо одиннадцати ученикам не в чем уже было сомневаться.

Итак, сие явление, судя по многочисленности свидетелей, на которых с силою мог ссылаться еще апостол Павел в Послании к Коринфянам, было са­мое торжественное. Местом его была гора, предварительно указанная Самим Спасителем, но какая именно, неизвестно. Ожидаемый Спаситель показался сначала вдали. Явление Его было для большей части явлением как бы Самого Божества: они поклонились Ему. Но некоторые усомнились, в том же, без со­мнения, в чем сомневались прежде апостолы: точно ли это Самый Тот Иисус, Коего видели они на Кресте, и с тем же самым телом. Приближение Спасите­ля и Его беседа долженствовали разогнать сие сомнение.

Первым словом Воскресшего для собора братии Своей была радостная весть, что Ему дана всякая власть на небе и на земле (Мф. 28; 18). Следствием сего долженствовало быть то, что они должны идти и научить все народы, «крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа», и уча соблюдать все, что заповедано Иисусом (Мф. 28; 19-20).

Подобное повеление уже было получено апостолами. Повторение его здесь требовалось для прочей братии, которая также имела вся без исключения уча­ствовать в великом деле обращения мира к Богу.

Поприще действий указано здесь с большей ясностью — весь мир, и лица, коим должно проповедовать, означены чертой гораздо раздельнее прежнего — «все языки», вся тварь. Но и эта ясность и раздельность повеления не вдруг усту­пают место предрассудку, что царство Мессии предназначено одним Иудеям или христианам иудействующим.

Видимым знамением веры должно служить «крещение во имя Отца, и Сына и Святаго Духа». Крещение употреблялось и доселе учениками Иисуса, но бо­лее из подражания Иоанну Крестителю, коего некоторые из них были прежде учениками. Теперь оно усвояется Иисусом Себе и Своей религии, возводится в степень Всемирных Таинств для принятия в Церковь Иисусову, становится христианским. Оно должно совершаться «во имя Отца и Сына и Святаго Духа». При всей краткости, слова сии составляют сокращение новой веры — первый ее Символ.

После такого распоряжения сделать спасение известным всему миру, — само собой следовало, что для мира оставалось одно из двух: спасение от при­нятия крещения, погибель от отвержения. Спаситель прямо указал на сию участь мира верующего и неверующего: «иже веру имет, и крестится, спасен будет: а иже не имет веры, осужден будет» (Мк. 16; 16).

Столь важного дела — всемирного спасения — делались теперь свидете­лями все — великие и малые ученики Иисусовы.

Для такого дела требовались силы более, нежели человеческие. Бого­человек решительно обещал продолжение чудесных действий силы Бо­жией в помощь их проповеди. Кроме того, что Дух будет во всех нужных случаях давать им уста и премудрость, — верующих будут сопровождать знамения. «Именем Моим» (как величественно слово сие в устах Иисуса!) «бесы ижденут; языки возглаголют новы: змия возмут (без вреда): аще и что смертно испиют, не вредит их: на недужиыя руки возложат, и здрави будут» (Мк. 16; 17-18).

Но важнее всех знамений для провозвестников веры было то, что Господь Сам обещал всегда быть с ними невидимо: «и се Аз с вами... до скончания века» (Мф. 28; 20).

Сказать ясно, до смерти каждого ученика, значило бы лишить их вдруг утешительной мысли, что они могут дожить до открытия Царствия Небесно­го. Посему употреблено общее выражение: «до скончания века», то есть до кон­чины мира, или, переводя слово на мысль, — всегда.

Таким образом, в сем явлении сделано было все для учеников Иисусо­вых, чтобы им быть самим учителями. И действительно, для большей части из собранных теперь, оно было последним свиданием с Учителем. Но не послед­ним для апостолов, кои во всех отношениях возвышались перед другими, как столпы будущего великого здания Церкви. Им надлежало еще проводить Свое­го Учителя на небо.

<br>

Между галилейскими явлениями и вознесением на небо апостол Павел упоминает о явлении Иисуса Христа Иакову О сем явлении, так же как и о явлении Петру, в первый день, история не может сказать ничего. Из соображе­ний обстоятельств видно только, что Иаков, как будущий предстоятель матери Церквей — Церкви Иерусалимской, имел нужду в особенных наставлениях

<br>

Обозревая одним взором все явления Господа по Воскресении, по необ­ходимости соглашаешься со святым Лукою, что он — «по страдании Своем постави Себе жива во мнозех истинных знамениях» (см.: Деян. 1; 3). Главная цель этих явлений именно была: уверить всех и каждого из Своих последо­вателей в Своем Воскресении, — в том, что Ему дана всякая власть на небе и на земле. — И сия цель не без препобеждения препятствий, достигнута вполне. Какое твердое убеждение касательно истины Воскресения Иисусо­ва господствует во всех Писаниях апостольских! Довольно указать на апо­стола Павла. Еще твердейшее убеждение господствовало во всей их жизни. Большая часть смертью засвидетельствовали, что проповедуемый Христос воста и ктому не умирает.

Святой Лука, кроме того, замечает, что Воскресший при Своих явлени­ях, беседовал о Царствии Божием. Все беседы или, лучше, вся учительность Иисусова сама собою всегда склонялась к Царствию Божию. По Воскресе­нии, которое само уже было откровение многих тайн для учеников, могли быть открыты и некоторые новые тайны. Впрочем, тот поступил бы вопреки истории Евангельской, кто почел бы время сие временем откровения тайн вышнего научения. Сего научения, как прежде Сам Спаситель сказал ясно, надлежало ожидать от Духа Святаго. Он имел наставить их на всякую исти­ну, воспомянуть все прошедшее и ввести — впрочем тоже не вдруг — в ра­зумение тайн Божиих.

В беседах и поступках Своих Воскресший представляется Тот же, что и до страданий: «исполнь благодати и истины» (Ин. 1; 14). Как кротко Фома при­глашается к осязанию язв! — Как дружелюбно истязуется любовь Петра! — Как милостиво приемлется поклонение жен, емлющихся за нозе! — Особен­но трогательна простота явления Тивериадского. Тот, Кому дана всякая власть на небе и на земле, — уготовал огнь и хлеб для Своих возлюбленных.

Но несмотря на прежнюю любвеобильность и близость к ученикам Иису­са непрестанно просвечивает нечто неземное, Божественное. По самому человечеству резкая, непроходимая черта отделяет Его и их. Он «мертв бе и оживе». Каждое явление Его наводит то страх, то сомнение. За самой трапезой любви никто не смеет вопросить: Ты кто еси? Сердце начинает более гореть при Нем, но уста начинают безмолвствовать. Один только Петр не совершен­но забывает прежнего обыкновения, и спрашивает: «сей же что?»

Сколько можно заключить, все явления Господа были непродолжитель­ны. Невидимое скоро брало верх над видимым.

Образ явлений явно определяется потребностью лиц, коим является Иисус. Петру и Иакову нужны были особенные явления: первому по его обстоятель­ствам, второму по его предназначению, — и они получены.

Можно приметить даже как бы некую перемену в плане явлений, при­нятую сообразно обстоятельствам. Сначала обещано явление в Галилее — и вечером Иисус на пути в Галилею, — и творит окончание пути. Но в ту же ночь Он опять в Иерусалиме, через восемь дней опять в Иерусалиме, а по­том уже в Галилее.

Таковая перемена намерений, — если только можно назвать ее сим име­нем — не служит ли новым опытом снисхождения Иисусова к слабости уче­ников? — Надлежало еще в Иерусалиме ускорить оживление их веры, без чего они не могли следовать и в Галилею. Подобное снисхождение и пожертвова­ние Своими видами находим у Иисуса до Его страданий: почему не предполо­жить и после страданий? — Он любил, где можно, поступать не по Своему всеведению, а по правилам нашего ведения, —дабы дать нам в сем образ люб­веобильных действований.

Дата добавления: 2014-01-07