Календарный фольклор: традиции празднования, художественные элементы традиционных календарных праздников

Тексты для чтения

1. Русский фольклор.- М., 1986.

2. Русский фольклор. – М, 2007.

3. Фольклор народов России. В 2 т.: Т. 1. – М., 2003.

4. Фольклор народов России. В 2 т.: Т. 2. – М., 2003.

Литература

1. Афанасьев А.Н. Славянская мифология. – М., 2008.

2. Блинова Г.П. Истоки русских праздников и обрядов. – М., 2008.

3. Бондаренко Э.О. Праздники христианской Руси.- Калининград, 1993.

4. Жигульский К. Праздник и культура. – М., 1985.

5. Капица Ф.С. Славянские традиционные верования, праздники и ритуалы. – М., 2008.

6. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. – М., 2001.

7. Левкиевская Е. Мифы русского народа. – М., 2006.

8. Некрылова А. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища. – СПб., 2004.

9. Николов Н., Харалампиев В. Звездочеты древности. – М., 1991.

10. Пропп В. Русские аграрные праздники. – М., 2009.

11. Русское народное поэтическое творчество / Под ред. А.М. Новиковой. – М., 1986.

12. Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси.- М., 2001.

13. Шафранская Э.Ф. Устное народное творчество. – М., 2008.

14. Шангина И. Русские праздники: от святок до святок. – М., 2004.

15. Элиаде М. Священное и мирское. - М.,1994.

16. Юдин А.В. Русская народная духовная культура. – М., 1999.

Календарный фольклор славян можно условно разделить на весенне-летний и осенне-зимний циклы.

1/14 марта - Евдокия (Авдотья) - наступление весны по старому стилю. Об этом дне говорили: «Вздел Ярило зиму на вилы», что вполне понятно, если вспомнить о весенней, солнечной символике Ярилы. Первый весенний день - он же начало традиционного Нового года - в значительной степени определял собою наступающий год (ср. современную примету «как встретишь Новый год, так его и проведешь»), в особенности его теплое время. Это отражено в народных приметах, тесно связывающих погоду на Евдокию с будущими весной и летом, а то и всем годом, а также с видами на урожай. С этого дня начиналась подготовка к весенним работам. В поверьях отражены и представления о пробуждении подземных жизненных сил: «бабы верили, что на Авдотью «все подземные ключи закипают», поэтому начинали белить холсты». «Женский» по имени день, к тому же открывающий весну, был благоприятен для начала женских работ: с Евдокии начинали ткать.

Именно с этого дня во многих регионах начиналось «кликание весны». Для этого дети и девушки, забравшись на высокие места (крыши, пригорки), выкрикивали особые магические тексты, призывающие весну, - «веснянки»:

Благослови, мати, Весну закликати. Рано, рано, Весну закликати. Весну закликати, Зиму провожати, Рано, рано, Зиму провожати. Зимочку в возочку, Летечко в челночку. Рано, рано, Летечко в челночку. (Брянская обл.)

Благослови, Боже, На взгорочку сести, Весну загукати, Летечко отмыкати, Зиму замыкати: Летечко тепленько, Зима студеная, Летечко в каточку, Зима в полозочку. (Смоленская губ.)

9/22 марта - Сорок мучеников, Сороки - время, когда «день с ночью меряется». Этот день таинственным образом связан с наступавшими вскоре после летнего солнцестояния Петровками (29 июня/12 июля) - проводами весны и началом лета на Севере. В народе говорили: «Во что Сороки, в то и Петровки». Сороки связаны с утренними заморозками (после них предстоит 40 утренников; на юге утренний и вечерний считали за два), с прилетом сорока сороков птиц, несущих весну: так переосмыслил народ христианское название (вероятно, по ассоциации с птицей сорокой). В этот день пекли знаменитых весенних «жаворонков», которых дети носили на палках и приговаривали, например:

Жаворонки, прилетите,

Студену зиму унесите,

Теплу весну принесите,

Зима нам надоела,

Весь хлеб у нас поела!

В заклинках встречается и распространенный фольклорный мотив магических ключей от лета, приносимых птицами из ирия:

Уж ты пташечка,

Ты залетная!

Ты слетай

На сине море,

Ты возьми

Ключи весенние,

Замкни зиму,

Отомкни лето!

(Смоленская губ.)

Печеных птичек поднимали на палках или вилах как можно выше или оставляли на высоких местах; известен также обычай съедать их, а головки отдавать скотине. В Орловской губернии дети отдавали их матери, говоря: «Как жаворонок высоко летал, так чтобы и лен твой высокий был. Какая у моего жаворонка голова, так чтобы и лен головастый был», - вновь типичное магическое заклинание, построенное на принципе магии подобия (имитативной). Запеченные в птичках различные небольшие предметы использовались для ритуального гадания, обычно в переходные периоды времени (святки). Симметрия, взаимная соотнесенность сезонов проявлялась в поверье, что погода 1 апреля и 1 октября (как и в другие соответствующие дни этих месяцев) одинаковая. Сам же конец марта - начало апреля был временем окончательной победы весны над зимой, происходившей, по мнению народа, на Благовещенье - 25 марта/7 апреля, единственный праздник, когда православным строго-настрого была запрещена любая работа: в этот день «птица гнезда не вьет, девушка косы не заплетает». Для русского народа Благовещение было и остается великим праздником: «Благовещение — самый большой праздник у Бога, даже грешников в аду не мучат»,— говорили крестьяне. Величие праздника подчеркивалось и рассказами о том, что в утро Благовещения солнце играет на небе, т. е. переливается разными цветами. Людей, которые нарушают запрет, по поверью, ждет Божье наказание. Замужние женщины в этот день рассказывали младшим сестрам и дочерям историю о наказании непослушной девицы, севшей прясть в Благовещение: Бог превратил ее в кукушку и даже запретил иметь свое гнездо.

Благовещение, приходившееся на день весеннего равноденствия, воспринималось народным сознанием как установление весенне-летнего периода: «На Благовещение весна зиму поборола». Считалось, что в этот день Бог благословляет землю «на сеянье», а природа пробуждается от зимнего сна: «открывается» земля. С этими представлениями было связано множество языческих по своей сути обычаев и обрядов. Так, почти по всей России в этот день «гукали весну», т. е. торопили ее приход. В Пензенской губернии весну «угощали» пирогами, которые оставляли на ночь на возвышенном месте: «Во тебе, матушка Весна!» В южных губерниях Европейской России девушки разжигали за околицей деревни костры, чтобы «погреть землю», т. е. помочь ей пробудиться. Наряду с этим существовало множество обрядов охранительного и очистительного характера: в горящий костер выбрасывали старую солому из постелей, старые лапти, рваную одежду, окуривали одежду дымом, снимая сглаз, прыгали через костер, надеясь избавиться от порчи и приобрести здоровье. Почти по всей Рос­сии в этот день гоняли голубей и выпускали из клеток на волю птиц, «чтобы они пели во славу Божью»[420].

30 марта/12 апреля - Иоанн Лествичник. С этим днем связан любопытный обычай печь из теста лестнички для восхождения в будущей жизни на небо. Перед нами синтез двух мировоззрений: «Лествицей» называлось поучительное сочинение Иоанна Синайского, распространенное на Руси, откуда и прозвище автора. С другой стороны, как мы уже говорили, лестница на небеса - известный религиозный символ, присутствующий в различных традициях и связанный, помимо прочего, и похоронной обрядностью (известен обычай класть в могилы маленькие лестницы).

5/18 апреля, на Федула - оживают божьи коровки. Посадив это насекомое на ладонь, дети произносили особые приговоры, сохранившие следы мифологических представлений об этом жучке. Вот некоторые из них:

Божья коровка,

Улети вверх ловко.

Принеси нам с неба:

Хлебу замену,

Грибам перемену,

Ягодам рост,

Редьке длинный хвост.

Божья коровка,

Черная головка,

Полетай за море!

Там тепленько,

Здесь холодненько.

В некоторых приговорах упоминаются коровкины дети:

Божья коровка,

Полети на небко,

Там твои детки

Кушают конфетки,

Чай попивают,

Тебя поджидают.

Перед нами вновь, считает, А. Юдин, магия плодородия и символика наступающей весны. Мотив небесных детей позволяет исследователям - сторонникам «основного мифа» о Громовержце связывать коровку с опаленной молнией (отсюда цвет) супругой Бога грозы[421].

Христова Пасха. Сама Пасха празднуется обычно в период между 22 марта/4 апреля и 22 апреля/5 мая. Это один из наиболее сакральных моментов года, воспроизводящий (конечно символически), словно некий архетип, воскресение распятого в пятницу Богочеловека Христа. Соответственно, канун этого дня, соотносимый со временем смерти Христа, наиболее благоприятен для активности темных сил. Потому в пасхальную ночь опасались чертей, ведьм и оборотней, которые в это время легко становятся видимы. Самым сакральным считалось время пасхальной службы, когда многое невозможное становится возможным. Например, по украинским поверьям, в это время обычный рубль легко превратить в неразменный, сказав вместо «воистину воскрес», что имеешь таковой. Даже вор, если ему удастся незаметно украсть что-либо у молящихся в церкви, получает сверхъестественную гарантию успешного воровства на целый год.

В народной традиции Пасха отмечалась как праздник обнов­ления и возрождения жизни. Это было обусловлено не только христианской идеей Воскресения Христа и связанной с ней перспективой вечной жизни, но и широким бытованием в народной среде языческих представлений о весеннем пробуждении природы после зимнего сна-смерти, о гибели старого и начале нового времени. Согласно широко распространенным представлениям, каждый человек должен был встретить Пасху обновленным духовно и физически, подготовленным к ней в ходе длительного Великого поста. Перед Пасхой считалось необходимым навести порядок в доме и на улице: вымыть полы, потолки, стены, лавки, побелить печи, обновить киот, отремонтировать ограды, привести в порядок колодцы, убрать мусор, оставшийся после зимы. Кроме того, полагалось изготовить новую одежду для всех членов семьи и вымыться в бане. В Пасху человек должен был отбросить все дурные, нечистые мысли, забыть зло и обиды, не грешить, не вступать в супружеские отношения, которые воспринимались как грех[422].

С праздником Пасхи связано множество различных поверий. По народным представлениям, день Пасхи настолько чист и свят, что черти и бесы с пасхальным благовестом проваливаются сквозь землю, а их вопли и стоны, вызванные злобой на Воскресение Иисуса Христа, можно слышать во время пасхальной всенощной и всего первого дня Пасхи. Крестьяне верили, что в этот день становится видимым то, чего не увидишь в другие дни, и разрешается попросить у Бога то, что очень хочется. Считалось, что во время пасхальной службы, если перевернуть свечу пламенем вниз, можно увидеть колдуна: он будет стоять спиной к алтарю, а на голове у него будут видны рожки. А если встать у дверей с тво­рогом, то легко будет опознать проходящую мимо и помахивающую маленьким хвостом ведьму.

Магия чисел проявлялась в совпадении погоды в предпасхальный «чистый четверг» и на Вознесение (40-й день). В этот же четверг было принято накануне рассвета изображать, имитировать дома или на улице сельскохозяйственные работы, что должно было помочь в этих работах в будущем. Для оберегания полей и огородов от крота мужики верхом на кочерге трижды объезжали их со специальными приговорами, очерчивая таким образом магический круг, выставляя чудесную защиту от подземных (т.е. связанных с иным миром) сил. Для того и требовалась кочерга: сидящий на ней - своего рода «антилошади» - становился сам как бы агентом «мира иного», где все наоборот.

Пасха ассоциировалась у русских с чудесным исполнением желаемого. Считалось, что в этот день можно обеспечить себе преуспевание в делах на целый год.

Идея воскресения из мертвых легла в основу представлений о том, что в пасхальную ночь на землю приходят души умерших. При желании люди, тоскующие о смерти своих близких, могут увидеть их в церкви па пасхальной службе, выслушать их просьбы и жалобы. После литургии русские крестьяне, несмотря на запреты священников, шли на кладбище христосоваться с покойниками.

Всем известны пасхальные яйца. Они тоже несут мифологическую символику: яйцо, как и семя, в земледелъческой модели мира кодирует не только рождение, но и воскресение - внешне неживое семечко, твердое известковое яйцо вдруг дает начало жизни. Это позволяет соотнести их с образом умершего и воскресшего божества, которое как бы повторяет (или пролагает) путь семени (вниз - в землю, вверх - из земли) или яйца (на землю, в гнездо - и вверх, в рост, а затем - для птицы - в полет). Этот образ неизбежно должен был сблизиться в народном мышлении с умершим и воскресшим Христом[423].

Игры с крашеными яйцами начинались обычно в Пасху и продолжались всю Пасхальную неделю, а иногда и до Вознесения. Суть игры состояла в том, что крашеное яйцо скатывали по наклонно поставленному деревянному лотку или по земле с невысокой горки. Внизу были полукругом расставлены яйца всех участников игры. Каждый участник, отправляя свое яйцо вниз, должен был сбить с места чье-нибудь яйцо. Если ему это удавалось, то он присваивал сбитое яйцо себе и продолжал игру, если нет — в игру вступал другой участник, а неудачно ска­тившееся яйцо оставалось на кону.

Катание яиц было известно также и в другие весенне-летние дни. В деревнях Верхнего и Среднего Поволжья во время праздника в честь языческого бога Ярилы, приходившегося на Пет­ровское заговенье, парни и девушки, расположившись парами, толкали яйца по земле друг другу. В древности эта игра входила в комплекс магических действий, связанных с пробуждением и оплодотворением земли. Так, во многих местностях России существовал обычай в день Вознесения катать яйцо по озими в надежде на хороший урожай.

Как и на масленицу, на Пасху качались с магической целью на качелях. А в западнорусских и белорусских губерниях предпринимался ритуальный обход дворов (как и на святки, масленицу и в середине Великого поста, когда дети собирали с особыми песнями испеченные из теста кресты). Совершающие его назывались волочебниками, а их песни - волочебными. В песнях встречаем пасхальные поздравления, заклинания будущего урожая и приплода скота и требования даров: яиц, пирогов, вина и т.п.

Несомненным остатком язычества был и обряд христосования с покойниками, когда нa Пасху шли на кладбище и оставляли на могилах трапезу - крашеные яйца, хлеб и пиво. Древняя жертва мертвому предку здесь, видимо, приобрела новый смысл: делясь с мертвым радостью воскресения Бога, тем самым выражаешь надежду на конечное воскресение и этого мертвого. Но днем особо активного общения с мертвыми была (и остается) Радуница - суббота пасхальной недели, когда посещение могил родственников было обязательным. «Радуница была праздником всенародным. Вся деревня выходила на кладбище к могилам своих близких. Женщины на могилах причитали... На могилы приносили еду и питье: кутья, пироги, калачи, блины, сырники, крашеные яйца, вино, пиво, канун (род браги) и т.д. Едой делились с покойниками: яйца, блины и прочие угощения крошили на могилах и оставляли их там. На могилы лили масло, вино, пиво; все это делалось «мертвым на еду». По могиле катали яйца».

По народному поверью, души наших предков в эти дни весны возносятся над землей и незримо касаются угощений, которые мы приносим, чтобы их радовать. Воспоминания о родных, о близких, радение о роде своем, забота, чтобы не презрели души предков род твой, и символизирует Радуница — весенние поминки. Само слово «радеть» заключает в себя смысл хлопот, старания от всей души. Радеть — это и печься, заботиться. Народ считал, что, устраивая весенние поминки, мы и радуем души предков, и печемся, заботимся о них.

Следующее затем воскресенье - так называемая Красная горка - было временем выбора невест, сватовства и свадеб, песен и хороводов. В некоторых регионах к нему приурочивалась встреча весны - с уже известным нам изготовлением и сожжением соломенного чучела. В этот день или накануне со специальными «вьюнишными» песнями приходили к домам молодоженов, рассчитывая на угощение[424].

Семик отмечался в России в четверг на седьмой неделе после Пасхи, отсюда происходит и его название. Семицкие обряды берут свое начало в языческих верованиях древних славян, почитавших природу и духов растительности. Отсюда и сохранившийся до наших дней обычай украшать жилище свежей зеленью и пахучими травами, ветками березы и т. п.

Семик знаменовал конец весны и начало лета. В основу обрядности положен культ растительности. Сохранилось и другое название Семика — зеленые святки. Они справлялись в рощах, лесах, на берегах рек, где молодежь до глубокой ночи пела, плясала, плела венки, завивала березки и т. д. Веселая толпа часто направлялась к реке бросать венки: та девушка, чей венок первым приплывет к берегу, первой выйдет замуж, если венок закручивается на одном месте, девушке не суждено выйти замуж и т. п. Старые женщины объясняли молодым девушкам, что означали различные положения венков, учили читать по ним, как сложится судьба и т. д. К таким гаданиям вряд ли относились всерьез: эти предсказания ни на чем не были основаны и служили для веселья, отдыха, шуток и забав. Вместе с тем они давали почву для размышления о своей судьбе и даже для принятия решений. Завивание березки — обряд, пришедший из далекой древности. Девушки верили, что так они связывают себя крепко-накрепко с полюбившимся парнем. Можно было погадать и о будущем или пожелать скорого выздоровления своим близким. Целительная сила березовых веток именно в эти дни возрастала. Целебным почитался и настой из листьев березы. Березовые ветки оберегали избы наших предков от нечистых духов. До сих пор в углы домов крестьяне втыкают ветки березы, чтобы чистота и целительный дух передавались стенам. Именно семицкий четверг был тем днем, когда предсказывали, чему быть: если завитые ветки березы не завяли до Троицы, это означало, что задуманное обязательно исполнится. Русские люди величают Семик честным, подобно масленице, почитая его одним из трех летних праздников[425].

К началу Петровского поста (9-я неделя по Пасхе) был приурочен праздник Ярилы. Петров день (Петр - поворот, солноворот - 25 июня нового стиля, летнее солнцестояние, после чего «солнце идет на зиму») продолжал цикл весенне-летних календарных праздников, завершавшихся купальской обрядностью, хранящей следы древних ритуалов летнего «критического периода» мира. Она была связана с днями Аграфены Купальницы (23 июня/6 июля), Ивана Купала (24 июня/7 июля) и Петра - Павла (Петровки - 29 июня/12 июля). Впрочем, этот цикл, центральный на Украине, во многих русских регионах сохранился плохо - важнейшим по размаху обрядовых действий периодом была масленицы (на Украине, в свою очередь, куда менее значительная). Одним из ключевых ритуальных моментов этого периода, связанного, вероятно, с персонажем языческого пантеона Купалой, были общие купания с песнями. С Аграфены начинали купаться под открытым небом, непременно мылись и парились в банях, предварительно заготовив в лесу веников на год вперед (заготавливали тоже под специальные песни). Умывались утренней росой для здоровья, а затем купались спозаранку на Ивана. На Аграфену собирали травы и коренья для лечения и знахарства. Ночи в этот период жутковатые, поскольку, как это обычно бывает во время критического состояния мира, активизируются все силы, питаемые Хаосом, - не только целительные и способствующие плодородию, но и инфернальные (т.е. адские), темные, демонические.

Хотя в древнерусских письменных источниках не сохранилось свидетельств о Яриле, это божество оставило значительный след в поздних народных верованиях. Древний корень яр-, к которому восходит имя Ярилы, означал весну, а также состояние любви и готовности произвести потомство. Глагол ярить(ся) в русском языке имеет значения «горячиться, кипятиться, а также разжигать любовное желание», в украинском — «багроветь, сердиться, пылать». Слово ярость в некоторых русских диалектах означает «похоть, возбужденное состояние в период течки у животных», а в украинских — «страстность, пыл, любовную готовность»[426].

Крестьяне справляли празднества в честь Ярилы вплоть до начала XX века, и назывались такие празднества «Ярилиными игрищами», «Ярилиными гуляньями» или просто «ярилками». «Ярилины гулянья» обычно происходили с апреля по июнь (до Петровского поста), и, как правило, их приурочивали к какому-либо церковному празднику, хотя характер празднества был очень далек от православных правил поведения. Одно из самых старых описаний Ярилиных игрищ оставил преосвященный Тихон Задонский. В мае 1765 года он наблюдал в Воронеже, как на традиционное место празднования Ярилы «множество мужей и жен старых и малых детей... собралось. Между сим множеством на­рода я увидел иных почти бесчувственно пьяных, между иными ссоры, между иными драки, приметил плясания жен пьяных со скверными песнями». Собравшиеся выбирали парня, который должен был изображать Ярилу, наряжали его в обвешанную бубенчиками и колокольчиками одежду, голову убирали цветами, а в руки да нал и колотушку. Он возглавлял шествие, а остальные шли следом, изо всех сил колотя в барабаны или печные заслонки.

Эти игрища и в конце XIX века носили самый разгульный характер: все собравшиеся пили безо всякой меры, пели нескромные песни, плясали, разбивались на парочки. Недалеко от Рязани ярилки праздновали ночью. Неженатая молодежь — семейных на гулянье не допускали — собиралась на холме, который назывался Ярилина плешь, и разжигали костер. Этнограф, описавший этот обычай по рассказам местных жителей, спро­сил у одного из участников игрищ, кто же такой Ярила, и получил ответ: «Он, Ярила, любовь очень одобрял». А название «Ярилина плешь» восходит к очень древним по происхождению, однако существовавшим еще в начале XX века обрядам «погребения Ярилы», совершавшимся поздней весной или в начале лета. Во время таких обрядов, сопровождавшихся веселыми гуляньями и пьянством, из деревянного обрубка, веток и тряпок делали куклу, изображавшую мужчину с его естественными половыми принадлежностями. Куклу клали в гробик, и пьяные бабы закапывали его с разными причетами. В окрестностях Владимира, например, этот праздник назывался «Ярилову плешь погребать». Если знать, что во многих русских говорах словом плешь называют детородные органы, то становится понятным и название холма, на котором праздновали ярилки, и смысл обрядового погребения Ярилы — побудить землю стать более плодородной[427].

Если по обрядам и сохранившимся описаниям мы можем восстановить первоначальный образ Ярилы, то ими Купала осталось только в названии народного праздника Ивана Купалы, отмечаемого в ночь на Рождество Иоанна Крестителя (7 июля ст. ст.). Имя Купала имеет очень древнее происхождение, оно восходит к индоевропейскому глаголу, имевшему значение «кипеть, вскипать, страстно желать». В русском языке этот корень сохранился в слове кипеть («волноваться, бурлить, пениться»), в болгарском — в слове кипя («бродить (о вине), подниматься (о хлебе)»). Таким образом, значение имени божества говорит о его связи с плодородными и производительными силами природы и с горячим солнцем, источником жизни. Об этом же свидетельствует и время, на которое приходится праздник Купалы — дни летнего солнцестояния, когда цветение природы достигает своего пика. С течением времени древнее значение имени божества забылось и слово стали возводить к современному «купаться». А когда на старый языческий обряд наслоился христианский праздник Рождества Иоанна Крестителя (не забудем, что крещение совершается троекратным погружением в воду), имя божества было окончательно переосмыслено и перенесено на Иоанна Крестителя. Христианский святой получил прозвище языческого божества, а смысл праздника в народе стали понимать как массовое ритуальное купание, после которого разрешалось купаться в реках и открытых водоемах. Так обряд празднования Ивана Купалы объединил в себе поклонение двум противоположным стихиям — солнечному огню и воде.

Купальские обряды справляли у восточных славян (в частности, в Полесье) вплоть до 70-х годов ХХ века, причем тщательно соблюдали все основные древние элементы: возжигали огонь; купались в реке или обливали друг друга водой, топили в воде чучело; тщательно исполняли все охранительные ритуалы, направленные против нечистой силы; совершали магические действия с цветами и травами, которые, как считается, в эту ночь приобретают чудесные свойства. Молодежи в этот день дозволялось нарушать установленные нормы поведения.

Главное обрядовое действо ночи на Ивана Купалу — разжигание костров и прыжки через них. Оно преследовало сразу две цели. Во-первых, в народе считали, что чем выше будут прыгать участники праздника, тем выше уродятся хлеб и лён, а во-вторых, это помогало отогнать нечистую силу, которая особенно опасна в эту ночь. Костры обычно разжигают на берегу реки или озера, а в их центре устанавливают высокие шесты, к которым прикрепляли старые колеса или пучки соломы. Горящее колесо — это, конечно, символ солнца. Их, а также горящие бочки и другие круглые предметы скатывали с холмов и пригорков. Все эти ритуальные действия должны были побудить солнце светить ярче, дать больше тепла для отличного урожая.

Обязательной среди прочих игр были горелки - игра, наполненная мифологической символикой и, видимо, восходящая к языческому ритуалу. Она состояла в том, что играющие образовывали пары и становились вереницей. Впереди тот, кто водит («горящий», «горельщик», «горюн»). Ему нельзя оглядываться назад. Либо он, либо все игроки выкрикивали (пели):

Стой подоле -

Гляди в поле.

Едут там трубачи

Да едят калачи.

Погляди на небо -

Гори, гори ясно,

Чтобы не погасло.

Звезды горят,

Журавли кричат -

Гу, гу, гу, убегу.

Раз, два, не воронь,

Беги, как огонь.

После этого «горящий» смотрит на небо, а задняя пара в это время, отпустив руки, бежит - один по одну сторону вереницы пар, а другой - по другую, стараясь соединиться снова впереди «горящего». Если это удается - он продолжает водить, если нет и «горящий» ловит кого-нибудь, то оставшийся без пары становится «горящим».

Мифологический смысл игры реконструируется из текстов припевок, которые в разных регионах были различными. Вот еще несколько:

Гори, гори жарко. Едет Захарка, Сам на кобыле, Жена на коровке, Дети на тележках, Слуга на собаках, Погаяди-ка вверх - Там несется пест! Стой, гори на месте, Гори, не сгорай, По бокам глазами

Поменьше стреляй, А гляди на небо, Там журавли, А мы ноги унесли! Гори, гори ясно, Чтобы не погасло. Глянь на небо - Птички летят, Колокольчики звенят: Диги-дон, диги-дон, Убегай скорее вон!

Основные мотивы, встречающиеся в припевках: а) огонь, горение; б) движение неких существ; в) взгляд вверх; г) полет чего-то вверху (первые три мотива совпадают с мотивами самой игры). С большой долей гипотетичности эти мотивы можно подверстать под сюжет «основного мифа» о Громовержце: бог, находящийся вверху, поражает летящим огнем (пест рассматривается как эквивалент молнии) противников. В одной из припевок выступает все «святое семейство»: Громовержец на коне, его жена на коровке (вспомним предполагаемую символику божьей коровки) и дети (в других вариантах их, возможно, замещают птицы). Поимка водящим убегающей пары при таком истолковании символизирует наказание. Впрочем, такое прочтение не является ни доказанным, ни единственно возможным[428].

Рядом с кострами часто устанавливали ритуальное деревце и называли его купало[429].Дерево украшают и говорят: «Вот стоит купало». Срубали «мужское» дерево — дуб, клен. Купальское дерево украшали — с поля жито рвали, колосья брали, да плели, да скручивали венки и вешали на дерево, обкручивали дерево колосьями. Танцевали все — возьмутся за руки и танцуют и женщины, и дети. Кончится праздник, дерево остается стоять, а венки в огонь бросали.

Итак, мы видим, что праздник Ивана Купалы содержит остатки поклонения солнцу. Другая важная часть обряда праздника Купалы была связана с водой. В эту ночь девушки и парни «играли в воду»: обливали друг друга, и при этом считалось, какую девушку парню удастся облить водой, та и выйдет за него замуж. Принято также было делать куклу, которую в некоторых местах называли Купалой, а в некоторых Костромой. Эту куклу с пением и плясками несли к реке и топили.

В имени Костромы слышны старинные русские корни «костерь», «костра», что значит «кора растений». «Кострома» — женское воплощение плодородия, в древности так назывался языческий обряд. Во время празднества сжигали «Кострому» — огромное чучело, деревянное или соломенное, ряженное в белые одежды и украшенное зеленью. Огонь в народе всегда считался очистительной силой.

Основу куклы Костромы делают из свежих березовых прутьев в палец толщиной. К основе разноцветными нитями крепят длинные полосы размочаленной коры, льняную или пеньковую кудель. Наряжают Кострому лоскутами разноцветной ткани. В основе куклы — магический крест. Из двух березовых прутьев изготавливают крестовину. Поперечный прут берут в 2 раза короче прута основы.

Отступив на четверть от конца основы, короткий прут серединой накладывают взаимно перпендикулярно на основу. Крестовину прочно скрепляют нитью, наложенной крест-накрест.

Поперечину крестовины плотно обкладывают длинными прядями размочаленной коры и закрепляют на концах прута нитью, отступив немного от края. Оставшиеся концы лыка аккуратно обрывают.

Длинные пряди коры, наложенные на основу креста равномерным слоем, скрепляют нитью. В верхней части тонкую полосу коры накладывают петлей, а затем закрепляют узлом. Для этого длинным концом лыка от основания петли накладывают 7-9 плотных витков, а оставшийся кончик пропускают в петлю. Потянув за короткий кончик, петлю протягивают под наложенными витками коры. Оставшиеся кончики лыка с обеих сторон намотанной нити аккуратно отрывают. На крестовине лыко закрепляют яркой цветной нитью крест-накрест.

Верхнюю часть крестовины, перетянутую полоской коры, обкладывают комком кудели или спутанных обрывков нитей. Кудель обтягивают лоскутом белой ткани, который закрепляют несколькими витками нити.

Прямоугольный лоскут пестрой ситце­вой ткани 2-3 раза обматывают под поперечиной крестовины и закрепляют нитью.

Другой небольшой прямоугольный лоскут цветной яркой ткани крепят перевитым из цветных нитей шнуром. Этим лоскутом обозначают передник на лицевой стороне Костромы.

Шесть длинных полос размочаленной коры складывают друг с другом. Оп­ределив середину, сложенный пучок плотно накладывают в верхней части куклы на ткань, обтягивающую кудель, и с тыльной стороны куклы сплетают в косу. На закрепленное лыко двумя-тремя витками накладывают полосу красной ткани, которая крепится узлом с тыльной стороны.

Квадратный лоскут цветной пестрой ткани, сложенный вдвое, повязывают платком на голову куклы и закрепляют крест-накрест под крестовиной узлом с тыльной стороны[430].

Для того чтобы уничтожить нечистую силу, которая получает большую свободу в эту ночь, на купальском костре сжигали чучело ведьмы, изготовленное из тряпок и соломы, или символы ведьмы, например, конский череп или кости животных. Кое-где такое чучело называли Бабой-ягой. Чтобы нечистая сила не проникла в дом, в дверные и оконные косяки, под порог и под крышу втыкали жгучие и колючие растения — крапиву, ветки шиповника и ежевики.

На Ивана Купалу обязательно собирали цветы и травы, веря, что в эту ночь они обладают особыми лечебными и чудодейственными свойствами. Растения собирали до восхода солнца, причем обязательно нечетное количество, свивали из них венки, которые затем хранили в доме и использовали для лечения болезней. В эту ночь магические свойства приобретал, например, подорожник, который следовало сорвать зубами. Девушки клали листочки подорожника под подушку и загадывали о женихе, веря, что суженый непременно приснится.

Повсеместно существовало поверье о том, что в купальскую ночь — единственную ночь в году — цветет папоротник и что сорвавший этот цветок получает способность понимать язык животных или отыскивать клады. Желающий сорвать цветок папоротника должен пойти в лес незадолго до полуночи, очертить вокруг себя руками круг, спасающий от нечистой силы, сесть внутри этого круга и не трогаться с места, как бы ни пугала и как бы ни выманивала его нечисть. Сорвав распустившийся в полночь цветок, смельчак должен не оглядываясь уйти из леса, иначе нечистая сила не только отнимет цветок, но и разорвет его самого. Впрочем, верили и в то, что человек может заполучить цветок папоротника, сам не зная этого.

В купальскую ночь допускались всякие вольности в поведении, в частности в отношениях между мужчинами и женщинами. Купальские бесчинства не были редкостью. Парни гуляли всю ночь по селу, забрасывали куда ни попадя возы и лодки, затягивали на крыши домов жерди и бревна, затыкали печные трубы бочками или ветошью, загромождали улицу разным старьем, выводили коров из хлева и привязывали их к дверям дома. Чаще всего молодые люди «бесчинствовали» таким образом во дворах нравившихся им девушек, и такое поведение считалось своеобразной формой ухаживания[431].

Завершался цикл гуляний с любовными песнями и ночными кострами в заговенье после Петрова поста, на Петра и Павла (29 июня/12 июля). Этот день считался датой окончательных проводов весны. Начинался сенокос. Наступало короткое лето.

Среди круга народных праздников были чисто мужские и чисто женские. К последним относились летние кузьминки (Кузьма и Демьян - 1/14 июля). В этот день женщины ходили в гости и за растительной трапезой и пивом, наговорившись, пели свои женские песни. Вот одна из них, сочетающая бытовой смысл с элементами любовной магии: к грозовой туче обращаются, чтобы уничтожить «остуду» между супругами:

Я мала была - горя не было,

Вырастать стала - горя прибыло:

Как замуж вышла я за старого,

Я за старого, за ревнивого.

Он ложится спать не по-людскому,

Не по-людскому, по-дурацкому,

По-дурацкому: ко мне спиной.

Промежу-то нас - змея лютая,

В головах у нас - что сугроб снегу.

Ты взойди-взойди, туча грозная,

Убей ты, убей змею лютую!

Воссияй, воссияй, солнце красное.

Разогрей-разогрей тот сугроб снегу!

Особым изобилием мифологических мотивов отличались представления, связанные с Ильиным днем (20 июля/2 августа) - северной датой конца лета. Илья, как мы показывали, один из христианских заменителей Громовержца. Народ считал, что Илья разъезжает по небу в колеснице или на белом коне и мечет громы. Он – «святой грозный, суровый, карающий, но в то же время щедрый, наделяющий. Он могучий распорядитель самых страшных и благодетельных сил природы. В его подчинении дожди, гром, молнии, он посылает на землю плодородие. На Ильин день вся нечистая сила, спасаясь от огненных стрел пророка, обращается в различных зверей - зайцев, лисиц, кошек, собак, волков и т.п.». На основании подобных поверий и был реконструирован миф о том, что преследуемый противник громовержца прячется в животном, дереве, камне и др., но всюду поражаем громовой стрелой.

Ильин день служил ориентиром для проведения сельскохозяйственных работ, с ним связано окончание сенокоса и начало жатвы. Именно эти хозяйственно-бытовые моменты делали Ильин день значимым торжеством для крестьян. Он считался также ориентиром в перемене погоды, поворотом к дождливым дням.

Проводы лета начинались с Семенова дня — с 1 (14) сентября. Обычай встречать осень был широко распространен. По времени он совпадал с бабьим летом. В середине сентября праздновались «Осенины». Рано утром женщины выходили на берег реки или пруда, встречали матушку Осенину с круглым овсяным хлебом.

Среди осенних земледельческих праздников следует отметить начало жатвы — зажинки, и ее окончание — дожинки.

Обычно зажинки — дожинки приходятся на период празднования трех Спасов. К этому времени оканчивается жатва ржи. Хозяева, окончившие жатву, несли последний сноп в церковь, где и освящали его. Такими окропленными святой водой зернами засевали озимые поля. Зажинки и дожинки — важнейшие земледельческие праздники. Окончание жатвы обставлялось особой обрядностью. Существовал обычай оставлять на полосе несколько несжатых колосьев, ко­торые завязывали узлом («заламывали бороду»). Затем их прижимали к земле со словами: «Илье на бороду, чтобы святой угодник не оставил нас на будущий год без урожая».

Последний сжатый сноп украшался лентами, лоскутами, цветами. Его также ставили под образа, где он стоял до самого Покрова. По преданию, сноп обладал магической силой, сулил благополучие, оберегая от голода. В день Покрова его торжественно выносили во двор и с особыми заклинаниями скармливали домашним животным, чтобы зимой не болели. Закормленная таким образом скотина считалась подготовленной к долгой и суровой зиме. С этого дня ее уже не выгоняли на выпас, так как наступали холода.

Замечательной традицией у русского народа были так называемые «капустки», или «капустницы», когда после сбора капусты хозяева приглашали людей в гости. Соседи приходили в дом, поздравляли хозяев с хорошим урожаем, пели особые, приуроченные к этому событию песни. Затем они рубили капусту, солили ее. Совместная работа всегда шла успешнее, радостнее, была удачливой[432].

Когда время приближалось к осеннему равноденствию, на Рождество Богородицы (8/21 сент.), в домах, как и весной, обновляли - гасили и вновь зажигали - огонь. На этот период приходились так называемые оспожинки, или осенины, - праздник собранного урожая. Справлялись они иногда целую неделю с хождением в гости и щедрыми угощениями. Окончательно осень наступала на Феодору (11/24 сентября). С этим же временем связаны сборы в дорогу птиц, а на Артамона (12/25 сентсентября) и особенно - на Воздвиженье (14/27 сентября) - змей, которые под предводительством своего царя с красными рожками на голове (или в золотой короне) лезут по деревьям, идут толпой по земле и уходят зимовать в ирий (вырий). Боясь нашествия змей, в эти дни крестьяне накрепко запирали все выходы и входы. В это время активна нечисть, не следует начинать важных дел - перед нами вновь приметы внедрения в жизнь сил хаоса. Но о каком-то особом карнавальном празднике сверх осенин известий до нас не дошло. Осеннее равноденствие, связанное с упадком природы, уменьшением тепла и света, было, видимо, наименее важной, сакрально отмеченной ключевой точкой годичного цикла.

Дальше дело быстро шло к зиме. На осеннего Зосиму (19 сентября/2 октября) прятали и готовили к зиме ульи. С Покровом (1/14 октября), который считался первым подступом зимы, концом хороводов и началом посиделок, связывали поверья, что он покрывает избы теплом (с этого дня начинали затыкать щели), а девушек - женихами. Девушки «спозаранку бежали в церковь и ставили свечу празднику. Существовало поверье: кто раньше поставит свечу, тот раньше и замуж выйдет».

Зима начиналась с Сергия (7/20 октября), а 14/27 октября наступал женский праздник Параскевы Пятницы, покровительницы женских работ и судьбы, функционально заместившей в народном мировоззрении языческую Мокошь. С ее днем связаны запреты на некоторые женские работы, особенно на прядение, стирку и т.п. Нарушение этих запретов было чревато возможным визитом разгневанной Пятницы. Еще одним женским праздником считалась зимняя (осенняя) Казанская (22 октября/4 ноября- праздник иконы Казанской Божьей Матери), с которой также могли считать начало зимы.

Ассоциация св. Георгия с поражаемым им змеем привела к возникновению целого круга поверий, приуроченных к осеннему (холодному) Егорию (26 ноября/9 декабря). Говорили, что на Егория осеннего змеи именинницы; во избежание их укусов строго запрещалось ходить в этот день в лес. Известен и «осенний» пример магии слова - обычай с Наума (1/14 декабря) начинать обучение детей грамоте: Наум, мол, наставит на ум[433].

Покровитель земледелия и скота, хозяин земной и подземной воды «русский бог» Никола (Николай Чудотворец, Никола Зимний - 6/19 декабря), заменивший в народных представлениях «скотьего бога» Волоса/Велеса, породил множество поговорок, например: «Никола зимний лошадь на двор загонит, Никола весенний лошадь откормит». Этот же день считался началом зимнего сватовства.

Зимнее солнцестояние знаменовал Спиридон-солнцеворот (12/25 декабря). В этот день жгли костры и выкрикивали особые заклички, призывавшие солнце «повернуться» «разжечься». С этого дня начиналось детское катание с гор (не забудем о его магическом смысле - обеспечении роста культурных растений) и изготовление снежных баб.

Начало традиционных зимних торжеств оказалось приурочено к кануну православного Рождества, Рождественскому сочельнику (24 декабря/6 января).

Святочный цикл воспринимался как пограничный между старым и новым солнечным годом, как «плохое время», своего рода безвременье. Старый год уходил, а новый только начинался, будущее казалось темным и непонятным. Верили, что в это время на земле появлялись души умерших, а нечисть становилась особенно опасной, так как в период безвременья граница между миром людей и враждебным им миром нечистой силы была размыта. Представления о «плохом» времени нашли отражение в названии «страшная неделя» применительно ко второй половине святок; первая половина святок, которая начиналась Рождеством Христовым, называлась «святой неделей». Языческие представления соединились с христианскими: в легендах рассказывалось, что Бог открыл врата ада, чтобы бесы и черти тоже могли попраздновать Рождество[434].

Основным элементом святочных празднеств было ряжение - аналог западного карнавала. Существовали традиционные персонажи-маски: «старик» и «старуха», «мужик» и «баба», «старуха с брюхом», звериные и птичьи маски, среди которых самыми популярными были «конь», «бык», «медведь», «коза». «курица», «журавль».). Они изготавливалась из бересты, кожи, бумаги, меха, льняной кудели, пучков непряденой шерсти, ткани, кружева. На маске с помощью краски часто изображались глаза, брови, нос, рот. Некоторые личины дополнялись длинным носом из бересты, бородой из пакли или конского волоса, зубами, вырезанными из брюквы. При отсутствии маски лицо ряженого мазали сажей, мелом, мукой, раскрашивали краской. Головы животных делались из соломы, коры, выдолбленного дерева, льна и насаживались на длинную палку. Ряженые несли их в руке и закрывали ими лицо, измазанное сажей, мукой, заве­шенное тряпкой[435].

Для одежды ряженых характерны признаки «антимира» - выворачивание наизнанку меховых вещей (придававшее также сходство с животным), чернение лиц, навязывание на голову куделей шерсти для более жуткого вида. Мужчины переодевались в женское, и наоборот. Характерной чертой ряженья было также освобождение от одежды вообще. Некоторые ряженые одевались таким образом, что прикрывали только верхнюю часть тела, оставляя обнаженной нижнюю, или же в ходе игры сбрасывали всю одежду, оставаясь голыми. Все это имело глубокий знаковый смысл. Как пишет исследовательница Л.М. Ивлева, «преображаясь в иное существо, участник обряда ставит себя тем самым вне обычных установок, регулирующих в коллективе поведение каждого... Ряженый попадает в новый мир зависимостей: он наделяется преимущественным, а то и вовсе исключительным правом глумиться над всем без разбора, он - с общего согласия - производит разрушительные и агрессивные действия. Ряженые вторгались на посиделки, где «хулиганили» до тех пор, пока от них не откупались и не выгоняли, как и положено поступать с нечистой силой: это служило магической защитой от ее возможных реальных нашествии. Этот обычай, как и многие другие, порицался и запрещался церковью»[436]. Но такие запреты никого не останавливали.

Трижды - в Сочельник, под Новый Год и накануне Крещения (6/19 янв.) - совершался обряд обхода домов колядующими, исполнявшими особые песни - колядки, славящие коляду или авсень и закликающие будущее плодородие. Мы уже не раз говорили о подобных ритуалах, где обходящие воспринимались как опасные агенты «мира иного», которые способны принести благополучие, если их соответствующим образом одарить. Подтверждают такое понимание некоторые характерные для колядок мотивы: прихода издалека, дальней дороги, намокшей одежды, а изредка - и прямого преодоления водного рубежа. Встречается мотив «переход по мосту», в том числе - калиновому, а также «мощение мостов», что в традиционных представлениях символизирует переход из одного мира в другой. Встречаются упоминания о дереве, на котором сидят одна или три птицы.

Интересны и прочие атрибуты святочного периода: ритуальная пища (кутья, мед, блины, оладьи), костры, а также игры и песни, в которых часто возникает мотив старого мужа и молодой жены. С рождеством связаны некоторые интересные архаические обряды. Например, ради большего приплода ягнят первого пришедшего колядующего сажают на шубу. Смысл обряда не только в том, что шуба из овчины, а колядник несет магическую силу плодородия. Вспомним также заговоры от укуса змеи: они обычно обращены к змеиному царю, который сидит на черном руне. Присутствие змея, как и мифологическое значение шерсти (шерсть - волосы - Волос), выдают связь со «скотьим богом», змеем - хозяином подземного мира, откуда приходят колядники. Именно его функцией покровителя скота можно объяснить связь приплода ягнят с сидением на шубе: сидящий пришелец воспроизводит собой самого «скотьего бога». Кстати, многие припевки, прославляя Коляду или Авсеня, тем не менее недвусмысленно намекают на Волоса, связанного с богатством, соответственно - золотом (вспомним также золотое подземное царство в сказках).

Во время святок молодежь устраивала игрища, на которые приглашались парни и девушки из других деревень. Развлечения и игры этого периода носили ярко выраженный эротиче­ский характер. Кроме того, в Крещение в больших селах проходили смотры невест, т. е. показ девушек брачного возраста в преддверии следующего за святками месяца сватовства и свадеб.

Колядующих необходимо было одарить. Одаривание при колядовании, по мнению Г.П. Блиновой[437], было не просто платой, а своеобразным магическим актом, призванным, как и весь обряд, обеспечить удачу семье в наступающем году. Колядующие получали особую обрядовую еду: фигурное печенье, изображающее домашних животных («козульки», «коровки»), а также пироги, ватрушки и т. д. Причем вплоть до XX века в сознании крестьян сохранился древний магический смысл этого одаривания: если хозяйка не подаст колядующим, то закрома в этом году будут пусты.

На плите есть пирог,

Ты не режь, не ломай,

Лучше весь отдай!

Кто подаст пирога,

Тому полон двор скота,

Девяносто быков,

Полтораста коров.

А не дашь пирога,

Мы быка за рога...

Все хозяйки старались быть щедрыми при одаривании, полагая, что их дом будет полной чашей, что будет богатый урожай и закрома будут полны.

Еще один неизбежный атрибут святок - от Рождества до Крещения - девичьи гадания. В литературе можно найти великое множество их описаний - от «классического» страшного гадания со свечой и двумя зеркалами до коллективных гаданий с исполнением так называемых подблюдных песен. Суть последнего гадания в том, что под блюдо (салфетку, в шапку) каждый присутствующий прятал небольшую вещицу: серьгу, кольцо, крест и т.д. Затем исполняли хором песни, каждая из которых имела определенный предсказательный смысл, и тянули вещицу: к ее хозяйке и относилось предсказание.

А. Юдин так объясняет тот факт, что именно святочный период считался благоприятным для гаданий. Он напоминает, что перед нами один из самых критических моментов года, когда день - короче некуда, солнце не греет, все сковано морозами, а светило будто остановилось в раздумье: уйти совсем из мира или вернуться? За его возвращение и идет обрядовая борьба. Это время наибольшей неопределенности, когда еще ничего не ясно и не решено, когда в борьбе Хаоса и Космоса завязываются все узлы будущего года, закладывается основа всех предстоящих событий. Иной мир в это время как никогда близок, он буквально стоит у порога, заглядывает в окна личинами ряженых. Вновь активизируется нечисть, осмеливаясь даже являться на посиделки - такие рассказы известны, - а вслед за ней озорует, подшучивая над людьми, молодежь. «Чтобы избавиться от нечисти, в богоявленскую ночь накануне Крещения толпа молодых парней верхом на лошадях носится по всем дворам, бьет метлами и кнутами по всем темным углам и закоулкам с заклинаниями, криком и визгом. Вдобавок к этому на окнах, дверях, ставнях рисуют мелом кресты». Трудно найти более подходящее время, чтобы попытаться узнать будущее. Гадали десятками способов, не сомневаясь в истинности результата: по первому встречному и собачьему лаю, по растопленному воску и расплавленному олову, по звукам в конюшне, в амбаре, по загадочным прикосновениям в ночной бане...

Завершались святки праздником Крещения, с которым связывали множество погодных примет. Отгуляв святки, крестьяне возвращались к зимним работам, но растущие дни свидетельствовали о приближении теплой поры[438].

В феврале шла также «серия» дней, посвященных скоту: Агафья-коровница (5/18 февраля), Вукола-телятник (6/19 февраля) и главный - Власий - скотий бог (11/24 февраля). Имя последнего святого и его эпитет не зря напоминают «скотьего бога» Волоса: перед нами очередной христианский заместитель языческого божества. К нему обращались с молитвами и заговорами о благе скота, его день во многих местностях отмечали как большой праздник с обильной трапезой. У Власия, говорили, и борода в масле. С этого дня начинались скотские базары. Завершал «скотий» ряд Онисим-овчарник (15/28 февраля), покровитель овец. Наступала новая масленица, и все повторялось сначала[439].

Новый год для традиционного человека - один из самых (если не самый) опасных моментов годового круга. Это период своего рода «остановки времени», перерыв, чреватый активизацией темных, хаотических сил. Это период выбора, решения дальнейшей судьбы мира, когда только согласованные ритуальные действия могут обеспечить дальнейшую жизнь и благосостояние. Как писал Д.К. Зеленин, «для человека, стоящего на низкой ступени культуры, характерно отсутствие уверенности в том, что постоянно совершающиеся в природе процессы не прекратятся - если не вообще, то, во всяком случае, в какой-либо сфере. Глядя на заход солнца, первобытный человек вовсе не уверен, что завтра оно снова взойдет. Зимой у него нет полной уверенности в том, что наступит весна, а если даже она и вернется, то может пройти мимо его родного края. В то же время человек убежден в своей способности воздействовать на природу, обеспечивая незыблемость совершающихся в ней процессов»[440].

Пережитком такой неуверенности является восточнославянский обычай закликать в марте весну. А предшествовал ему достаточно длительный праздничный период - время ритуального разгула и веселья и строгого обуздания их позднее. Этот праздник - масленица - русский аналог западноевропейского карнавала - прямой наследник древних новогодних ритуалов.

Хотя масленица вошла в церковный календарь и справлялась за семь недель до Пасхи, никакого христианского содержания присвоить ей не удалось. Более того, церковь безуспешно боролась с обжорством и разгулом накануне поста, когда христианину следовало бы постепенно приуготовляться к неделям воздержания, смиряя желания, настраиваясь на труд и сдержанное созерцание, работу духа. Но традиционные обычаи оказались сильнее. То, что праздник дожил до сего дня, не будучи приурочен ни к какому определенному христианскому, лишний раз доказывает его изначальный масштаб и значение главного ритуального события года.

В традиционном русском быту эта неделя стала самым ярким, наполненным радостью жизни праздником. Масленица называлась честной, широкой, пьяной, обжорной, разорительницей. Говорили, что она «целую неделю пела-плясала, ела-пила, друг ко дружке в гости хаживала, в блинах валялась, в масле купалась».

Масленица отмечалась по всей России и в деревнях, и в городах. Ее празднование считалось аля всех русских людей обязательным: «Хоть себя заложи, а масленицу проводи». В деревнях в ней принимали участие все жители, независимо от возраста и социального положения, за исключением больных и немощных. Неучастие в масленичном веселье могло повлечь за собой, по поверью, «жизнь в горькой беде»[441].

Празднества начинались встречей масленицы в воскресенье перед масленой неделей. Однако этот обряд не был широко распространен. Там, где он был известен, масленицу встречали блинами, которые раскладывали на возвышенные места с призывами: «Приезжай ко мне в гости, масленица, на широк на двор: на горах покататься, в блинах поваляться, сердцем потешаться!», а также пением песен.

Первые три дня масленой недели шла подготовка к празднику: привозили дрова для масленичных костров, убирали избы. Основные празднества приходились на четверг, пятницу, субботу, воскресенье — дни широкой масленицы.

Все масленичные развлечения проходили обычно на улице. В дома заходили только для того, чтобы немного согреться, если было морозно, и угоститься праздничными яствами. Нарядно одетые люди — девушки, парни, семейные пары, дети, старики и старухи — все высыпали на улицу, участвовали в праздничном гулянье, поздравляли друг друга, шли на ярмарку, где покупали нужные и ненужные вещи, удивлялись чудесам, которые показывали в балаганах — передвижных театрах, радовались кукольным представлениям и «медвежьим потехам» — выступлениям вожака с медведем. Масленичный комплекс включал в себя такие развлечения, как катание с гор, катание на санях, различные обряды чествования молодоженов, кулачные бои, шествия ряженых, военные игры, как, например, «Взятие снежного городка» и т. д.

Масленица длилась неделю, причем время этой недели было не просто неоднородно, но строжайшим образом структурировано (наделено внутренней организацией) и соотнесено с конкретными обрядовыми действиями. То, что со стороны казалось неуправляемым всеобщим весельем и разгулом, изначально было помещено в жесткие рамки: хаотическое начало, на время допущенное в жизнь, строго контролировалось. Каждый из дней масленичной недели имел свое название и ритуальное содержание. Понедельник назывался «встреча». (впрочем, готовиться к масленой начинали еще с субботы)[442].

Первый день — понедельник — назывался «встреча Масленицы». Ее ждали и встречали, как живое существо. Дети с утра выходили на улицу строить снежные горы. При этом они скороговоркою причитали: «Звал, позвал честной Семик широкую Масленицу к себе в гости во двор. Душа ль ты моя, Масленица, перепелиные косточки, бумажное твое тельце, сахарные твои уста, сладкая твоя речь! Приезжай ко мне в гости на широк двор на горах покататься, в блинах поваляться, сердцем потешиться»; «Уж ты ль, моя Масленица, красная краса, русая коса, тридцати братов сестра, сорока бабушек внучка. При­езжай ко мне во тесовый дом речью насладиться, душой потешиться, телом повеселиться»[443].

Встречу Масленицы русские люди начинали посещением родных. С утра свекор со свекровью отправляли невестку на день к отцу с матерью, а вечером сами приходили к сватам в гости. Здесь, за круговой чашей, условливались, когда и где проводить время, кого звать в гости, когда кататься по улицам на тройках.

К первому дню Масленицы устраивались общественные горы, качели, вислые и круглые, балаганы для скоморохов. Не ходить на горы, не кататься на качелях, не потешаться над скоморохами, не веселиться в старину означало лишь одно — быть больным, немощным, жить в горькой беде.

В дни праздника свекровь обязана была научить свою невестку печь блины, ведь молодожены встречают своей семьей первую Масленицу. Если нет свекрови, то теща приходит к зятю в дом и учит печь блины свою дочку. В старину зять и дочь должны были лично пригласить ее «поучить уму-разуму». Это приглашение считалось нашими предками великой честью, о нем говорили все соседи и родные. Званая теща обязана была прислать с вечера все необходимое для выпечки блинов: таган, сковороды, половник и кадку, в которой ставилось тесто. Тесть присылал мешок гречишной или пшенной муки и коровьего масла. Пренебрежение зятя к этим обычаям считалось большой обидой.

Второй день праздника — вторник — назывался «заигрыши». На заигрыши приглашались девицы и молодцы друг к другу в гости покататься на горах, поесть блинов. К этому дню братья устраивали горы для сестер среди двора. Родители посылали посыльных к родным и знакомым приглашать их дочек и сынков со словами: «У нас горы готовы и блины испечены — просим жаловать». По­сыльных встречали с почетом и приветом, угощали вином и блинами и отпускали с наказом: «Кланяйтесь хозяину и хозяйке с детками, со всеми домочадцами». Повсюду слышен смех, оживление, музыка. Все катаются на лошадях, стараются ехать «по кругу», символизируя тем самым движение солнца.

Третий день Масленицы — среда — носил название «лакомка». В этот день тещи приглашали своих зятьев на блины. Насмешливый русский народ сочинил о заботливой теще несколько песен («Как теща про зятя блины пекла», «Как у тещи головушка болит», «Как зять-то устал, теще «спасибо» сказал»), которые вечером пели только холостые парни, при этом разыгрывая все то, о чем пелось в этих песнях.

Большое место занимали совместные трапезы — застолья. Столы были очень обильны. Очень популярны были разнообразные пироги. Кстати, слово «пирог» происходит от слова «пир» и означало первоначально праздничный хлеб. Пироги всегда служат украшением праздничного стола. «Красна изба углами, а обед — пирогами» — гласит русская поговорка[444].

Пироги были самые разнообразные, с разной начинкой, разных размеров и форм: круглые, овальные, квадратные, прямоугольные, открытые, закрытые и т. п., всего свыше 50 видов. Начинка была тоже самая разнообразная, но на Масленицу, естественно, не пекли пирогов с мясной начинкой, так как неделя была мясопустная. Но зато были пироги с творогом, с овощами, фруктами, с различными ягодами и грибами, с изюмом, маком, различными кашами и горохом и т. д. Причем, по традиции каждый пирог подавался к определенному блюду: пирог с гречневой кашей — к щам из свежей капусты, пирог с морковью — к ухе и т. п.

Ну и конечно, обязательным украшением праздничного стола были разнообразные пряники. В тесто для пряников добавляли мед и пряности. Кстати, от слова «пряности» и происходит слово «пряник».

Часто их делали не просто круглыми, а фигурными, в виде зверюшек, рыбок, птичек и т. д. Здесь прослеживается связь с древнеславянским поклонением животным. Известный всем колобок — это тоже пряник, только круглый (от слова «коло» — «круг»).

Многие пряники были «со значением». Так, например, когда торжество подходило к концу, гостям раздавали маленькие пряни­ки, которые назывались «разгоняй», что должно было говорить о том, что пора расходиться по домам.

«Широкий» четверг — это кульминация праздника, его «разгул», перелом. В этот день продолжались катания по улицам, совершались масленичные обряды и проводились кулачные бои. Для катания составлялись целые поезда. Выбирали огромные сани, ставили в середине столб, на столб привязывали колесо. За этими санями тянулся поезд с поющими и играющими людьми. В старину в некоторых местах возили на санях дерево, украшенное лоскутами и бубенчиками. Рядом усаживалась честная Масленица в сопровож­дении шутов и песенников[445].

Кулачные бои начинались утром и заканчивались вечером. Сначала шли бои «сам на сам», один на один, а потом уже стенка на стенку.

Пятница вошла в наш обиход как «тещины вечерки»: праздник еще кипит, но уже начинает двигаться к своему завершению.

В этот день зятья угощали своих тещ блинами. В старину зять обязан был накануне с вечера лично пригласить тещу, а потом, утром, прислать за ней нарядных посыльных. Чем больше их было, тем теще более оказывалось почестей. Обычно исполняли эти обязанности друж­ка или сват и за свои хлопоты с обеих сторон получали подарки.

Суббота — «золовкины посиделки». В этот день молодая невестка приглашала своих родных к себе. Если ее золовки были еще в девушках, невестка сзывала своих подруг-девиц; если они были замужем, тогда приглашалась вся замужняя родня со всем поездом, при этом новобрачная невестка обязана была одарить своих золовок подарками.

Во многих губерниях в субботу дети строили на реках, прудах, полях снежный городок с башнями и воротами. Потом они делились пополам: одни охраняли городок, другие должны были с боем занять его и разрушить. В этой игре принимали участие и взрослые. После взятия городка начиналось всеобщее веселье, затем с песнями все расходились по домам.

Катание молодежи с ледяных гор было одним из главных развлечений масленичной недели. «На горах катаемся, блинами объедаемся» — пелось в старинной масленичной песне. Катание с гор — зимнее развлечение детей и холостой молодежи. Для катаний заливали водой естественные горы или специально сколоченные из дерева. Ледяной скат переходил в длинную ледяную дорожку, зачастую спускавшуюся к реке или озеру. Катальные горки старались украсить: рядом с ними ставили елки, развешивали фонарики и т. д.

Дети садились на санки по нескольку человек. Парни, желая показать девушкам свою удаль и молодечество, скатывались с самых высоких гор: садились в верткую корежку и лавировали по крутым склонам, управляя ею, как лодкой, с помощью специальной короткой палки, или, взяв на руки визжавшую девушку, спускались, стоя на ногах. Однако чаще всего катались парами на санках: девушка садилась к парню на колени, а потом должна была поблагодарить его за катание поцелуем. Если девушка не соблюдала этого правила, молодежь «замораживала» санки, т. е. не разрешала встать с них до тех пор, пока парень и девушка не поцелуются.

По обычаю в катании с гор должны были принимать участие и молодожены. Они садились на санки и съезжали с горы под крики: «Солите рыжиков, солите рыжиков» (т. е. целуйтесь при всех). Катание с гор не запрещалось и женатым людям, существовало даже такое поверье, что замужняя женщина, катавшаяся в масленицу с горы, получит хороший урожай льна[446].

Понятна и символика катания с гор: движение сверху вниз имитирует посредничество между мирами, нисхождение с Мировой Горы, связанное со смертью и воскресением мифологического персонажа, соотносимого с плодородием, прорастанием зерна, исходящей из нижнего мира жизненной силой (ассоциирующейся с опьяняющим напитком, откуда масленичное употребление пива, а также с половой силой, откуда ритуальное катание с гор молодоженов, распространенное на масленицу). В связи с символикой восхождения и нисхождения ясно, что чем дальше прокатишься с горы (т.е. спустишься вниз), тем выше затем поднимется лен вверх (так называемая имитативная, построенная на имитации магия); это же касается и качания на качелях[447].

Последний день Масленицы — воскресенье — называется «проводы», «иеловник», «прощеное воскресенье».

В прощеный день принято покаяться в совершенных в дни праздника (и не только в эти дни) прегрешениях и попросить друг у друга прощения за причиненные вольные или невольные обиды. В этом особый христианский смысл Прощеного воскресенья: перед Великим постом каждый человек должен быть очищен и прощен всеми людьми и сам должен простить всех близких.

Прощаю всех, кого простить нельзя,

Кто клеветой мостил мои дороги,

Господь учил: «Не будьте к ближним строги,

Вас все равно всех примирит земля».

Прощаю тех, кто добрые слова

Мне говорил, не веря в них нисколько,

И все-таки, как ни было мне горько,

Доверчивость моя была права.

Прощаю всех я, кто желал мне зла,

Но местью душу я свою не тешил,

Поскольку в битвах тоже не безгрешен,

Кого-то и моя нашла стрела.

Прошения просили у живых и умерших: с утра все шли на кладбище и поминали родителей. На обратном пути заходили в церковь, просили прощения и отпущения грехов у священников.

Новобрачные ездили к своим родным одаривать тестя с тещей, свекра со свекровью, сватов и дружек за свадебные подарки. Каждый просил прощения у всех родных и знакомых. При этом люди говорили

Дата добавления: 2014-01-07