Центральная Азия после обретения независимости

Политические процессы в постсоветской Центральной Азии

Михалев О.Ю.

В понятие «Центральная Азия» чаще всего включают обширный регион, состоящий из 5 бывших союзных республик СССР: Казахстана, Киргизии, Таджикистана, Туркмении и Узбекистана.[1] Его общая площадь достигает 4 млн. км², а население насчитывает ок. 50 млн. человек. Хотя проживающие на территории региона народы имеют длительную историю развития государственности, в своих нынешних границах государства Центральной Азии возникли лишь в декабре 1991 г. после распада СССР. При этом обретение независимости оказалось, по существу, вынужденным, поскольку ни население центральноазиатских республик, ни политические элиты не стремились к выходу из Советского Союза (на референдуме в марте 1991 г. за сохранение СССР высказалось более 80 % жителей региона). Будучи тесно интегрированными в структуру союзной экономики, получая значительные дотации из федерального центра, не имея самостоятельного опыта государственного строительства и разрешения межнациональных противоречий, республики не без оснований опасались, что с получением независимости они столкнутся с рядом трудноразрешимых проблем. Последующие за распадом СССР годы действительно показали, что формирование национальной государственности в них стало очень сложным процессом. Ниже мы попытаемся проанализировать основные факторы, осложняющие становление государственности в Центральной Азии, учитывая, что большинство из них сохраняет свое негативное воздействие вплоть до настоящего времени.

Главным препятствием на пути государственного строительства можно считать тот факт, что в свом современном виде государства Центральной Азии никогда ранее не существовали. Границы между ними были проведены в советское время произвольно, не принимая в расчет ни особенности исторического развития, ни ареалы этнического расселения, ни даже экономическую целесообразность. К примеру, основной сельскохозяйственный район – Ферганская долина – оказался поделен между Узбекистаном, Таджикистаном и Киргизией. Ни одно из государств Центральной Азии не является этнически однородным. В начале 1990-х гг. ни в одной из стран региона доля населения титульной нации не превышала 70 %, да и сейчас только в Туркмении и Узбекистане она составляет соответственно 85 и 80 %. В наиболее многонациональной республике – Казахстане – в момент получения независимости более половины населения (до 60 %) не принадлежали к титульной нации. Позже вследствие эмиграции русскоязычного населения соотношение изменилось, но и теперь казахи составляют лишь 53 % населения страны, находясь в меньшинстве в ряде ее северных районов.

Опасность возникновения межэтнических конфликтов усугублялась тем, что к моменту получения самостоятельности центральноазиатскими республиками сами титульные нации в них не обрели внутренней этнической однородности. На структуру общества продолжала оказывать существенное влияние клановая и региональная принадлежность. Даже распределение постов в высших органах государственной власти происходило с опорой на традиционные клановые связи, которые обеспечивали лидерам преданность подчиненной им бюрократии. Правда, обойденные при распределении власти и ресурсов кланы неизбежно становились явной или тайной оппозицией действующей власти, выжидая удобного случая для изменения соотношения сил. То, что отказ от учета клановых интересов грозит самыми тяжелыми последствиями, продемонстрировал пример Таджикистана, где в 1990-е гг. на этой почве разразилась гражданская война, унесшая жизни до 100 тыс. человек. Межрегиональные противоречия стали также одной из главных причин киргизской революции 2005 г. Поэтому наиболее дальновидные руководители (как, скажем, И. Каримов в Узбекистане) учитывают в своей политике расстановку клановых сил, добиваясь поддержания их паритета и сохранения лояльности.

Сложный этнический состав и незавершенность процесса складывания наций вели к тому, что ни одна из центральноазиатских республик не могла считаться в начале 1990-х гг. национальным государством в полном смысле слова. Однако обеспечить свою легитимность их правящие элиты могли только на основе эксплуатации национальной идеи, противопоставляя ее принятой в СССР идеологии интернационализма. В результате все режимы в странах Центральной Азии взяли курс на форсированное создание моноэтнической государственности, установление строгой этнократии, поощрение националистических умонастроений и бытового национализма среди титульных этносов. Это означало резкое ухудшение положения национальных меньшинств, в первую очередь русскоязычного населения, привыкшего в предыдущие десятилетия занимать господствующее положение в экономической и общественной жизни региона. Под жестким, часто принимавшим криминальные формы, давлением оно стало покидать центральноазиатские государства. Пик эмиграции пришелся на первую половину 1990-х гг., когда только в Россию по официальным данным выехало 3 млн. человек, вследствие чего численность русскоязычной диаспоры в регионе за десятилетие сократилась наполовину. Хотя правящие элиты стран Центральной Азии сознавали, что эмиграция несет негативные последствия для экономики, и пытались прибегать к запретительным мерам, все же они почти ничего не сделали для корректировки политического курса, поскольку это подорвало бы основополагающую стратегию моноэтничности.

Еще одной серьезной угрозой государственному строительству в Центральной Азии являлась опасность распространения исламского радикализма. Хотя все страны региона после обретения независимости выбрали путь создания светской государственности, что соответствовало восходящей ко временам СССР традиции и коммунистическому происхождению большинства национальных элит, с начала 1990-х гг. роль ислама в жизни местных обществ начала стремительно возрастать. Главным рассадником исламского радикализма стала Ферганская долина, где возникла партия «Адолат» («Справедливость»), а затем Исламское движение Узбекистана, занявшие оппозиционную позицию по отношению к действующим властям. Путем жестких мер (введения запрета на создание религиозных организаций, проповедующих религиозную вражду, а также военизированных объединений и политических партий, образованных по религиозному признаку, депортациями миссионеров из Саудовской Аравии) И. Каримову удалось овладеть ситуацией, но до конца подавить и исламистское движение он не смог. В соседнем Таджикистане исламисты составили один из главных отрядов вооруженной оппозиции, которая, получая помощь из Афганистана, до 1997 г. оказывала сопротивление властям. После провала вооруженных вылазок исламских экстремистов летом 1999 г. в Киргизии и Узбекистане, а также падения афганского режима талибов, вероятность прихода радикалов к власти насильственным путем заметно ослабла. Однако непростая социально-экономическая ситуация в регионе позволяет исламистам надеяться на расширение их социальной базы, используя стратегию «ползучей исламизации». Бороться с ней действующим властям гораздо сложнее, чем с вооруженными выступлениями, а между тем успех радикалов может дестабилизировать не только весь регион, но и создать угрозу соседним государствам, в том числе России.

Становлению национальных государств в Центральной Азии не способствовали и негативные тенденции в экономическом развитии, связанные с разрушением хозяйственной инфраструктуры и необходимостью проведения радикальных реформ. Уже к концу 1980-х гг. регион оказался в состоянии глубокой депрессии, которую удавалось сдерживать главным образом прямыми дотациями из общесоюзного бюджета (в 1991 г. они составляли 44 % бюджета Таджикистана, 42 % - Узбекистана, 34 % - Киргизии, 23 % - Казахстана, 22 % - Туркмении). Прекращение субсидирования местных экономик и разрыв хозяйственных связей с республиками бывшего СССР привели к резкому падению ВВП центральноазиатских государств (от 15-20 % в Узбекистане до 50-70 % в Киргизии. В наихудшем положении оказался разрушенный гражданской войной Таджикистан, экономическую ситуацию в котором можно определить лишь как катастрофу). Кризис усугублялся оттоком русскоязычного населения, основную массу которого составляли квалифицированные рабочие и техническая интеллигенция. В результате регион по социально-экономическим показателям был отброшен на полвека назад, а Таджикистан и Киргизия вошли в список беднейших стран мира. Наблюдался спад промышленного производства, деградация сельского хозяйства, рост нищеты и безработицы, вовлечение целых слоев населения в преступные структуры и наркобизнес. Лишь в 2000-е гг. благодаря росту цен на сырье и энергоносители, составляющих основу экспорта центральноазиатских государств, наметился экономический рост, позволивший в некоторых случаях частично выправить ситуацию. Но и в настоящее время более 50 % населения Киргизии и 80 % Таджикистана проживает за чертой бедности, что держит эти страны под постоянной угрозой политической дестабилизации.

Ниже в таблице представлены основные социально-экономические показатели государств Центральной Азии (данные по Туркмении из-за крайней закрытости ее статистики носят приблизительный характер).

Страна	Территория (тыс. км^2)	Население (млн. чел, 2006 г.)	Население титульной нации (%)	Объем ВВП (млрд. долл., с учетом паритета покупательной способности)	ВВП на душу населения (долл., 2006 г.)	Экономический рост (2006 г., %)
1992 г.	2006 г.
Казахстан	2717,3	14,8		72,6	138,7		8,5
Киргизия	191,3	5,3		7,6	10,7		2,0
Таджикистан	143,1	6,6		6,1	9,4		7,0
Туркмения	488,1	4,9		17,8	45,1		13,0
Узбекистан	447,4	26,9		30,6	54,8		6,8

Наконец, определенную роль в складывании основных параметров центральноазиатской государственности сыграла международная среда, которая на протяжении 1990-2000-х гг. заметно видоизменялась, но оставалась для молодых государств в целом неблагоприятной, вынуждая их к постоянному лавированию между различными центрами силы. При этом после свертывания присутствия в регионе России в первой половине 1990-х гг. и несмотря на осторожные попытки других держав (США, Китая, Ирана, Турции) закрепить там свое влияние, Центральная Азия оказалась в своего рода геополитическом вакууме. Страны Запада не включали ее в список своих приоритетов, Китай не стремился к форсированному наращиванию присутствия, а у Турции, Ирана и России недоставало ресурсов для прочного закрепления в регионе. В результате государства Центральной Азии остались один на один не только с трудностями начального этапа государственного строительства и коренных социально-экономических преобразований, но также с угрозой, исходящей из соседнего Афганистана, где талибы решительно рвались к власти. События 11 сентября 2001 г. вынудили международное сообщество гораздо внимательнее присмотреться к происходящим в Центральной Азии процессам. США и их союзники, разместив военные базы в Ханабаде (Узбекистан) и Манасе (Киргизия), утвердились в регионе в качестве весомой военной силы, а также увеличили размеры выделяемой финансовой помощи. Однако жесткий нажим в отношении политических свобод и прав человека не позволил Западу установить с государствами Центральной Азии подлинно партнерские отношения, вновь подтолкнув тех к сотрудничеству с Россией, которая принялась восстанавливать сферу влияния на своих южных границах. Еще более осложняет международную обстановку в регионе соперничество между самими центральноазиатскими государствами: за энергетические ресурсы, воду, иностранные инвестиции, по пограничным вопросам, таможенным тарифам и т.д. Не без помощи внерегиональных держав стабильность в Центральной Азии удается сохранять, однако факторы напряженности продолжают оказывать существенное влияние на местную политическую жизнь.

Неудивительно, что при наличии столь весомых угроз для молодой государственности, а также отсутствии демократических традиций, страны Центральной Азии пошли по пути формирования авторитарных режимов, которые смогли дать ответ на вызовы времени посредством установления сильной власти и ограничения гражданских прав и свобод. Уже к концу 1990-х гг. стало ясно, что при наличии страновых различий везде в регионе утвердился режим личной власти пожизненного президента, в котором демократические институты выполняют чисто декоративную роль – как уступка международному сообществу. При полном отсутствии общественного контроля исполнительная власть не только подчинила себе политическую жизнь, но и занимает ключевые позиции в экономической сфере, удерживая в своих руках важнейшие отрасли производства. Поэтому несмотря на низкий жизненный уровень большинства населения узкая группа представителей высшей и средней бюрократии, а также крупных, как правило связанных с властью, предпринимателей смогла сконцентрировать огромные богатства. Внутри этого слоя процветают казнокрадство и коррупция. Средства массовой информации работают в условиях жесткой цензуры, а деятельность оппозиционных партий, как правило, запрещена.

Однако кажущаяся монолитность режимов подобного типа не абсолютна, что показали «революция тюльпанов» марта 2005 г. в Киргизии и вспыхнувшие двумя месяцами позже в Андижане (Узбекистан) волнения, жестоко подавленные властями. По сути, ни одного базового противоречия им не удалось разрешить, и стабильность в обществе поддерживается за счет силового подавления противников существующего строя. Но отсутствие механизмов легитимной передачи власти, нарастающая борьба внутри правящих элит, усиление протестных настроений среди населения создают серьезную угрозу для стабильности в регионе. Как будет развиваться ситуация в Центральной Азии, зависит прежде всего от руководителей государств региона, которым необходимо осознать неизбежность демократических преобразований, а также усилий международного сообщества, которое не должно списывать со счетов регион как «безнадежный», а кропотливо работать, помогая его экономическому и политическому развитию, учитывая, что дестабилизация в нем может создать опасный очаг терроризма, экстремизма, наркобизнеса и нелегальной миграции, который будет представлять угрозу для всего мира.

Дата добавления: 2014-01-15