Дореформенный процесс

До издания Судебных уставов 1864 г. в России отсутствовал единый акт, регулировавший порядок отправления правосудия. Во многом суды продолжали по некоторым делам руководствоваться правилами, установленными Соборным уложением 1649 г. Вместе с тем Петр внес некоторые новшества в процесс. Напомним, московский процесс был состязательным (за исключением особой его разновидности - так называемого розыска) и всесословным; только некоторые разряды населения имели привилегию судиться особым судом. "Новшества" Петра, таким образом, коснулись прежде всего названных достоинств московского процесса в том смысле, что они были упразднены.

Первый удар был нанесен уже Указом от 21 февраля 1697 г., п. 1 которого постановлял: "А вместо судов и очных ставок по челобитью всяких чинов людей в обидах и в разореньях чинить розыск, в брани и в бесчестье, или в бою, и в увечье, и во всяких обидах, и в разоренье" (ПСЗРИ. 1-е изд. Т. III. N 1572). Состязательность процесса (суд - в терминологии той эпохи) упразднялась напрочь. Поводом к этому послужила излишняя забота реформатора об общественной нравственности - совершенно в духе полицейского государства. Петр не видел в принципе состязательности суда поиск истины, а только "многая неправда и лукавства" (Там же). Соответственно, процесс в первый период царствования реформатора приобретает исключительно инквизиционные черты. Эта тенденция снова подтверждается изданием в 1715 - 1716 гг. Воинского устава и Краткого изображения процессов или судебных тяжб. Основным источником вышеназванных актов исследователи признают Каролину (Des heyligen Romischen Reichs Peinlich Gerichtes Ordnung), что обусловило введение в процесс принципа формальной оценки доказательств.

Определенным отступлением от начал инквизиционного процесса в литературе принято считать правила, утвержденные Указом от 5 ноября 1723 г. "О форме суда" (ПСЗРИ. 1-е изд. Т. VII. N 4344). Однако в самом тексте Указа содержатся некоторые неясности, которые, не будучи проясненными, могут вызвать непонимание. Текст гласит:

"...Ибо в судах много дают лишнего говорить и много ненадобного пишут, что весьма запрещается, и не надлежит различать (как прежде бывало) один суд, другой розыск, но токмо один суд, и судить следующим образом".

Дело в том, что терминологически слово "судъ" в русском юридическом языке имело два значения: 1) учреждение, отправляющее правосудие; 2) состязательный вид процесса. Во втором значении проявляется древнейший смысл этого слова; ср. санскр. "samdhis" - "договор", "связь", лит. "samda" - "аренда", "наем", др.-греч. "СигмаИпсилонНиТэтаЭтаКаппаЭта" - "соглашение", "договор". Однако в первой четверти XVIII в., пришедшейся на беспокойное реформирование России, второе значение этого слова могло исчезнуть, тем более что к этому сам царь предпринимал неоднократные усилия, стремясь повсеместно добиться укоренения инквизиционного взгляда на судопроизводство. Вместе с тем приходится и это признать, из содержания самого Указа от 5 ноября 1723 г. явствует, что законодатель все же возвращает некоторые элементы состязательности в процесс, восстановив в основном старые формы древнего суда, но с новым содержанием: вызов в суд осуществляется вполне официально, неявка влечет за собой обвинение, поручительство играет роль только обеспечения исполнения решения суда ("а по окончании допросов по исцах брать поруки, что им до вершения дела не отлучатся (сии поруки брать по таких, у кого нет пожитков довольно, так о том писано выше"). Таким образом, нам представляется, что Указ о форме суда только "усовершенствовал" саму судебную процедуру, ускорив ее, но никак не отменил совершенно ее главный инквизиционный элемент.

* * *

В общих чертах процесс имел следующие формы. Сторонами могли по-прежнему быть все юридически свободные лица вне зависимости от своего сословного происхождения. Принцип сословности укрепился только при Екатерине II, но и при ней реализуется в основном в порядке предъявления иска в особый сословный суд. Вместе с тем права на иск лишались священнослужители (они искали по суду только через представителей), лишенные чести; крепостные лишились права на иск только по Указу 1767 г. Представительство формально допускалось за недееспособных, профессиональных адвокатов закон не терпел (Указ 1700 г.), что, конечно, на практике не соблюдалось. Кроме того, Краткое изображение процессов все же допускает в некоторых случаях адвокатов в суд, но допускает их явно в качестве неизбежного зла: "Однако ж, когда адвокаты у сих дел употребляются, оные своими непотребными пространными приводами судью более утруждают, и оные дело толь паче к вящему пространству, нежели к скорому приводят окончанию. Токмо при розыскных делах, которые случаются в кригсрехте, оных вместо себя адвокатов употреблять не позволяют, но принужден ответчик сам своею особою ответствовать". Забегая вперед, укажем, что адвокатура в более или менее правильной форме устанавливается только по Судебным уставам 1864 г., хотя в 1832 г. вводится особая форма доверенности для представительства интересов третьих лиц в суде.

Исковая давность в XVIII в. испытывает определенные изменения. Если в московском процессе она была подчинена реципированным из византийского права, то в эпоху Империи вводятся следующие сроки: три года по искам о спорах о недвижимости (1737 г.); один год по апелляциям дел (1775 г.); 10 лет по уголовным и гражданским делам (1775 г.).

Судебные доказательства в дореформенную эпоху представляли собой следующую картину. Прежде всего в процесс вводится доктрина формальной оценки доказательств. Последняя означает, что судья не вправе самостоятельно оценивать их, а обязан руководствоваться в этом деле уже заранее (в законе) установленной иерархической шкалой их. Главнейшим доказательным средством, таким образом, в эпоху Империи становится собственное признание обвиняемого. При этом чтобы признание можно было рассматривать в качестве доказательства, необходимо, чтобы оно было справедливо, добровольно, сделано на суде (повторно), вероятно и простиралось на такие обстоятельства, о которых после него не могло бы уже быть сомнения (гл. 2 ч. 2 Крат. из. пр. 1715 г.).

Следующее по важности доказательство - свидетельские показания. При этом закон указывал, что "чин свидетеля есть явный чин, и того ради к сему только беспорочные люди (а не достоинства лишенные) употребляются". Далее, закон устанавливал особые требования к свидетельским показаниям: свидетелем могло быть лицо, достигшее 15 лет, пол не влиял на способность быть свидетелем, но закон указывал, что свидетельство мужчины ценится выше, чем свидетельство женщины, преимущество получал также грамотный над неграмотным, духовное лицо перед светским, законнорожденный перед незаконнорожденным. Закон также устанавливал особый перечень лиц, не допускавшихся к свидетельствованию: раскольники, лишенные чести по суду, разбойники, воры, убийцы и т.п. Свидетельствование допускалось только под присягой: "Всем свидетелям надлежит, хотя б оные вышнего достоинства и знатнейшие были, присягать, понеже свидетелю, который присяги не учинил, верить не мочно, хотя б оный и архиепископом был".

Письменный документ являлся также доказательным средством. Закон по этому поводу гласил следующее: "Третий образ доказывания бывает через грамотки и письменное свидетельство в сих письмах находится, что друг другу обязан, и по силе оных един из них имеет право от другого что-нибудь претендовать" (гл. 4 ч. 2 Крат. из. пр.).

Присяга была "четвертым образом доказывания". В определенной мере она была воспринята еще из московского процесса, где играла роль очистительной клятвы. Напомним, в случае, если тяжущиеся стороны представляли равные по силе доказательства, то в допетровские времена дело разрешалось жребием, который указывал, какая из сторон должна принести присягу и тем самым выиграть процесс. Краткое изображение процессов 1715 г. признавало за присягой доказательную силу тогда, когда предъявленные сторонами доказательства не могут быть расценены убедительными, когда они являются "полуявными", или "ответчик в явных собраниях таким же образом обнесет, а иных доказов иметь не может, то повинен он свое дело присягою удостоверить" (п. 2 гл. 5 ч. 2 Крат. из. пр.). Присяга, помимо всего прочего, являлась субсидиарным средством, подкрепляющим свидетельские показания.

Пытка признавалась процессом XVIII в. Следует указать, что она пришла в него также из Московской эпохи, однако довольно сильным новшеством было то, что пытку стали применять в гражданских делах: "Пытка употребляется в делах видимых, в которых есть преступление (sic! следует указать, что эта часть нормы определяет условием применения пытки только прямые улики, не косвенные. - М.И.). Но в гражданских делах прежде пытать не мочно, пока в самом деле злое действо наруже не объявится, разве когда свидетель в больших и важных гражданских делах в сказке своей оробеет или смутится, то пытан бывает" (п. 3 гл. 6 Крат. из. пр.). По общему смыслу данного доказательного средства оно служило только способом вынудить обвиняемого признать собственную вину, поскольку только такое признание было regina probationis: "Сей расспрос такой есть, когда судья того, на которого есть подозрение, и оный добровольно повиниться не хочет, пред пыткою спрашивает, испытуя от него правды и признания в деле" (п. 1 гл. 6 ч. 2 Крат. из. пр.). Пытка упраздняется в процессе под влиянием идей Просвещения, однако она применялась при расследовании государственных преступлений.

Сам процесс распадается на несколько стадий. Характерно также и то, что петровское законодательство, пожалуй, впервые давало легальное определение самого судебного действа: "...процесс есть дело судебное, через которое случающиеся тяжебные дела основательным представлением и из обстоятельства дел обретенных доказов явны сочиняются, и потом от судей, по изобретению оных причин, решение чинится" (гл. 2 ч. 1 Крат. из. пр.). Сам процесс разделялся на три стадии, как гласил закон, "процесс разделяется на три части: 1) начинается от повещения и продолжается до ответчикова ответу; 2) часть продолжается до сентенции или приговору; 3) от приговору даже до совершенного окончания процесса" (п. 3 гл. 2 ч. 1 Крат. из. пр.).

В отношении первой стадии - вчинения иска и возбуждения обвинения, таким образом, мы можем заметить, что суд в эту эпоху продолжал играть пассивную роль. Наблюдавшиеся в течение XVIII в. попытки ввести досудебное следствие по делу так и остались попытками. Дело начиналось "повещением" судей через челобитье, при этом позднейший Указ о форме суда 1723 г. устанавливал особую форму подобной челобитной. На этой стадии рассмотрения дела суд исследовал обстоятельства, приведшие к возникновению спора, сюда же вводился такой интересный институт, как салф кондукт (от лат. salvus conductus - обнадеживание обвиняемого): "Салф кондукт есть явная грамота, которая от вышнего начальства земли преступления ради ушедшему дается. В той же грамоте определяется ему несколько времени, в которое он принужден быть в суде, и оправдание в деле своем приносит" (п. 1 гл. 2 ч. 1 Крат. из. пр.). Конечно, подобный институт мог появиться на русской почве только в связи с упразднением судебного поручительства; но если первый институт, возможно, и был изжит благодаря укреплению государственной власти, то второй, реципированный с Запада, представлялся совершенно лишним украшением русского процессуального права - точь-в-точь как и с попыткой ввести при Екатерине II элементы Habeas corpus act. Данная часть процесса заканчивалась ознакомлением суда с ответом ответчика на челобитную истца (гл. 6 ч. 1 Крат. из. пр.).

Вторая стадия начиналась с доклада дела суду. Доклад состоял из "доношения ответчика и челобитчика" об основаниях собственной позиции. После выслушивания мнения сторон предъявлялись доказательства, которые рассматривались судьями на основании доктрины формальной оценки. Указ о форме суда 1723 г. также постановлял проводить опрос на суде как истца, так и ответчика (п. п. 3 и 4 Указа); кроме того, до вынесения решения тут же выдавались необходимые поруки за стороны в том, что они будут выполнять приговор суда.

Последняя стадия процесса - вынесение решения - характеризовалась тем, что она проводилась путем обсуждения судьями предполагаемого постановления, закон особо подчеркивал: "Пока приговор еще не объявлен в суде публично, дотоль может судья данный свой голос всегда переменить" (п. 2 гл. 1 ч. 3 Крат. из. пр.).

Петровское законодательство, посвященное процессуальному праву, пожалуй, впервые вводит понятие апелляции. Общим основанием апелляции следует признать гл. 2 ч. 3 Крат. из. пр., которая в дальнейшем развивалась в сторону ревизионного ее порядка. Весьма четко это показано в позднейшем легальном определении: "Ревизия уголовных дел не что иное есть, как прежнее рассмотрение, произведено ли дело порядочно и сходственно с законами, сколь для оправдания невиновности, столь и для приведения в ясность преступлений или для обличения преступника" (ст. 108 Уч. губ. 1775 г.). Последнее означало, что апелляция до 1864 г. производилась автоматически в силу самого закона, когда постановление нижестоящего суда шло на утверждение (ревизию) вышестоящего; по гражданским делам апелляционное обжалование допускалось и по просьбе проигравшей дело стороны, срок для этого был учинен в один год.

Дата добавления: 2014-11-06