Супервизия 20 страница

1. Первый этап ролевой игры — установление “сцены”. Обычно это очень просто. Как правило, встреча с клиентом происходит в офисе. Если, например, терапевт работает с супружеской парой, то декорация может сводиться к двум креслам, расположенным так же, как располагались кресла на сессии, когда в них сидела эта пара.

2. Распределение ролей может производиться по-разному, в зависимости от того, насколько ролевая игра приближается к активным методам. В примере “Стол” роли раздавались довольно поверхностным образом. Так бывает не всегда. Хьюстон (1990) описывает другой путь, когда супервизируемый, ради которого разыгрывается ролевое действие, для того, чтобы дать участнику роль, встает позади него, положив руки ему на плечи. В этой позиции он говорит от первого лица, описывая себя как своего клиента. Например, представляя роль жены, он может говорить так: “Меня зовут Венди. Мне около 45 лет, и я...”

3. Если члены группы хотят узнать что-то еще, они задают вопросы, и супервизируемый отвечает на них от первого лица. Это похоже на интервьюирование в роли, с той разницей, что вопросы задают члены группы, а не супервизор. Супервизируемый не просто отвечает от лица своего героя — он воспроизводит тон, манеру и темп речи клиента. Группа может задавать вопросы также о внутреннем мире клиента, например: “Как это для тебя — быть тобой? Каково твое наиболее характерное чувство?”

4. Затем супервизируемый встает позади другого участника, которому собирается дать роль, и весь процесс повторяется. Все вопросы задаются непосредственно персонажам, “разговоры о” исключены.

5. Разыгрывается сцена — может быть, та, которая уже происходила в реальности, а может быть, предстоящая сессия. Супервизируемый участвует в ролевой игре в качестве терапевта, стараясь работать наилучшим образом.

6. Супервизируемый выбирает членов группы, чтобы они действовали вместо него в качестве терапевта. Это дает ему возможность наблюдать игру и увидеть другие доступные способы действия.

7. Теперь любой участник группы может выйти, встать за спиной любого из “актеров” и произнести те слова, которые, по его мнению, этот герой “на самом деле” хочет сказать. Выполнив это, участник садится на свое место. “Актер” по своему усмотрению может включать или не включать это “приношение” в свою игру.

8. Супервизор обращает внимание группы на все релевантные аспекты физически отображаемой системы. Действие может прерываться, причем на время дискуссии “актеры” могут, по договоренности, “замереть” в своих позах или выйти из них.

Предостережение. Ролевая игра — это сложный, многокомпонентный групповой эксперимент, сфокусированный на тщательном “описании клиента”. Естественно, у каждого имеются свои идеи по поводу клиентов, которые они начинают страстно отстаивать. Не нужно долго ждать, чтобы группа терапевтов принялась настаивать на своем и попыталась “оккупировать” клиентскую реальность. Поэтому необходимо придерживаться регламента, иначе ролевая игра может выродиться в “охоту за патологией”. Уважение является фундаментальным фактором: супервизор и группа должны сохранять баланс между готовностью впадать во всяческое безумие (нередко являющейся наилучшим контейнером для рождения новых идей) — и высоким стандартом уважения к клиентам, о которых говорится в их отсутствие. Таким образом, должны одновременно присутствовать свобода и ограничения. Например, на том этапе, когда члены группы задают вопросы “актерам”, супервизор следит за тем, чтобы вопросы служили не удовлетворению любопытства спрашивающих, а строго получению дополнительной информации супервизируемым.

В присмотре нуждаются не только участники группы. Супервизор должен в процессе ролевой игры жестко контролировать и самого себя: переполненный собственными “инсайтами” и зараженный групповым возбуждением, он тоже, естественно, жаждет видеть собственные мнения воплощенными в ролевой игре в качестве “правды” о клиентах. Вполне возможно, что он склонен считать собственные озарения более яркими, чем у членов группы, — иначе он будет бояться “потерять лицо”. Поэтому он и сам нуждается в твердой этической дисциплине, гарантирующей, что уважение к клиентам является ведущим групповым правилом.

Таким образом, по крайней мере один человек в группе находится вне действия — супервизор, который может участвовать лишь в качестве директора/режиссера. Он может останавливать игру, инициировать обсуждение взглядов или представление системы различными способами. Если эта работа делается надлежащим образом, она позволяет порождать новые и глубокие описания системы “клиент — терапевт”, которые иначе остались бы недоступными. В завершение сессии супервизируемый обсуждает с супервизором, какие именно описания клиентов, а также его (терапевта) собственной включенности в их истории, будут использованы на следующей сессии.

Пустые стулья

Когда супервизируемый говорит нечто вроде “Одна часть меня хотела делать то-то, а другая твердила: “Нет, не делай этого!”, он тем самым сообщает, что у него есть две конфликтующие программы, — возможно, в связи с принятием клинического решения. Поскольку супервизируемые (да и супервизоры тоже) сплошь и рядом говорят подобные вещи, нет ничего удивительного в том, что метод разделения двух систем утверждений, называемый методом “пустого стула”, используется очень часто, может быть, наиболее часто из всех активных методов. Работа с пустым стулом — действительно великолепный путь к принятию решения. Рассмотрим банальный пример из опыта продвинутого терапевта, имеющего семи- или восьмилетний практический опыт. Например, ей надоело работать в больнице, но по финансовым и другим причинам она опасается встать на независимый путь частной практики. От супервизора здесь требуется роль фасилитатора; законный и, более того, необходимый фокус супервизии — профессиональное развитие и профессиональная идентичность супервизируемой.

Супервизор может сказать так: “Пусть продолжение работы в госпитале будет вон на том стуле, а независимая практика — на этом; поговори с каждым из них”. Возможно, это самый простой путь экстернализации описаний темы — роли даже не получили формальных наименований. Поскольку супервизируемый уже декларировал свое расщепление, супервизору остается лишь экстернализовать его и выступить в качестве арбитра взаимодействия. (В действительности, если вы хотите делать это хорошо, вам понадобится кое-что еще; тем не менее, простейший обмен ролями и примитивнейшее интервьюирование в ролях тоже дают результат.)

Пустой стул иногда используется в супервизорских группах и для конкретизации необычного, но важного заявления, сделанного участником группы, например, о том, что он делает нечто с собой (“Я убиваю себя на этой работе”). В этом случае супервизор также может действовать путем элементарного проигрывания дилеммы: “Посади свою работу на тот стул и поговори с ней”. Но если возникнет желание поработать с метафорой “убийства”, то понадобится более полный формат ролевой игры. В этом случае начинать можно также с одного или двух стульев, но драматическая и метафорическая природа утверждения, скорее всего, “не уместится” на пустом стуле — пожелает занять собой всю комнату, вовлечь других участников группы. Например, это может выглядеть так: “Выбери кого-нибудь в группе на роль убийцы”. Очевидно, что работа в подобном ключе требует вспомогательных “я”, в то время как работа со стулом часто производится один на один. Поэтому она очень уместна в индивидуальном супервидении. Кроме того, более полное вхождение в метафору (“Выбери кого-нибудь на роль убийцы”, затем интервьюирование в роли убийцы — вопросы о том, почему он хочет убить супервизируемого, и т.п.) требует от супервизора лучшего владения методом. Он должен не только обладать техническими навыками, необходимыми для “запуска” ролевого разыгрывания (уметь проводить группу через разогрев, интервью, кульминацию и шеринг), но и уметь поставить границы в игре, чтобы она осталась супервизией и не перешла тонкую грань, за которой начинается терапия.

Работа с двумя стульями часто применяется в ситуации противостояния двух конфликтующих программ или “частей”. Одна “часть” обычно занимает позицию критики, враждебности, запугивания, другая — протеста, или подчинения, или нытья, или избегания. Это почти пародия на проблемные отношения с авторитетными фигурами. Уровень спонтанности на этой стадии работы обычно не бывает высок. Чтобы произошло сколько-нибудь значительное изменение, он должен повыситься. Тогда обе конфликтующие позиции формулируются более четко и эмоционально, чувства становятся глубже. “Приниженная” сторона может устроить мятеж и начать бороться (даже физически) с доминирующей стороной. Однако спонтанность не обязательно выражается в драке. Например, “угнетенная” часть может начать высмеивать нравоучительность противника — носиться вокруг, корчить рожи и вообще станет вести себя как задиристый приставала. Стереотипные позиции жертвы или преследователя усложняются по мере того, как каждая часть все больше осознает и принимает собственную роль во взаимодействии, развивая свои описания в новых направлениях. Человек может начать признавать свои страхи, страстные желания и другие запретные вещи. На завершающей стадии два ролевых персонажа слушают, слышат, понимают и принимают друг друга, совместно приходя к решению, в котором происходит примирение двух противостоящих сторон конфликта.

В активном супервидении “пустой стул” чаще применяется тогда, когда супервизируемый оказался вовлеченным в травмирующую клиентскую ситуацию и не в состоянии выйти из нее, как в приводимом ниже примере.

Клифф — неудавшийся герой

Трикси — способный, но пока неопытный кризисный консультант сети букмекерских контор*. Поскольку в них скапливается большое количество наличных денег, а располагаются они преимущественно в пригородах и весьма плохо защищены, на них регулярно нападают и грабят. После налета сотрудники обычно пребывают в состоянии шока, а иногда даже глубокой травматизации. После налета Трикси старается приехать в контору как можно быстрее и проводит с персоналом два-три групповых занятия. Эта процедура оказалась чрезвычайно полезной — с тех пор, как Трикси этим занимается, прогулов и уходов с работы стало значительно меньше. Однако некоторым сотрудникам групповых сессий бывает недостаточно, чтобы оправиться от шока, огорчения, страха и гнева, переживаемых вследствие налета грабителей. С этими людьми Трикси встречается индивидуально. Один из них — Клифф, впечатлительный молодой человек двадцати с небольшим лет.

Со времени налета, который состоялся около трех недель назад, Клифф не мог спать больше двух часов за ночь. Он вышел на работу, но, находясь на рабочем месте, он остро чувствовал побуждение физически “ударить людей”, как других сотрудников, так и клиентов. Газеты опубликовали фотографию грабителя, и Клифф постоянно возил ее с собой в машине. “Это не слишком нормально, так ведь?” — с тревогой спрашивал он Трикси.

По-видимому, во время налета Клифф оказался рядом с грабителем, который был вооружен. И пока тот еще находился в помещении, Клифф сумел пройти через всю контору и поднять тревогу. После того, как грабитель убежал, Клифф тайно преследовал его по улицам. В толпе он подошел к нему вплотную, но в последний момент побоялся его схватить.

В супервизорской группе Трикси жалуется, что недовольна своей работой с Клиффом, с которым она пока провела одну сессию. Она внимательно слушала Клиффа, пока он рассказывал свою историю, была восприимчива к его чувствам, мягко конфронтировала его с чем-то и занималась его проблемами со сном. Однако она не уверена в адекватности своих процедур.

“Ему необходимо было выпустить пар! — кричит она. — Может быть, мне следовало усадить грабителя в кресло и дать Клиффу шанс покончить с ним? Или, возможно, я должна была работать с его изолированностью — ведь он не говорит обо всем этом со своей подружкой и вообще ни с кем?.. Но я исходила из того, что бессонница в любом случае очень истощает его... Пожалуй, это и было бы лучшее, что можно сделать... Напортить в работе с таким травматизированным человеком, как он, очень опасно. О, не знаю. Понятно, что все это параллель, или как там вы это называете, но все равно меня очень беспокоит, что мне надо было делать что-то другое”. Трикси продолжала в таком духе в течение некоторого времени.

Сэм задает Трикси многочисленные “стратегические” вопросы. Прежде подобные вопросы хорошо действовали на Трикси, гибкую и хорошо обучаемую в супервидении. Но сейчас даже наиболее актуальные, по мнению Сэма, вопросы, такие, как “И что же тебе нужно, чтобы почувствовать, что ты адекватно оцениваешь свою работу?” или “Что ты делала из того, что не было бы в параллели с Клиффом?”, — даже эти вопросы вроде бы не меняли ничего для Трикси, которая по-прежнему сидела, вяло развалившись на стуле, с видом полного уныния. Сэм решает использовать действие. Он предлагает Трикси пересесть на другой стул и быть на нем Мудрецом, который будет возражать Трикси.

Трикси пересаживается на другой стул и немедленно принимает на нем очень суровую позу. Она отчитывает Трикси “ради ее же блага”, советует ей расслабиться, “двигаться в потоке” и т.п.

Сэм осознает, что он поспособствовал сотворению еще одной фигуры Супер-Эго, более сильной чем та, с которой Трикси до сих пор сражалась. Параллель, заключающаяся в совершенно адекватном поведении в нужный момент и последующих сожаленияхм и угрызениях совести, вновь воспроизвелась.

Сэм спрашивает, как зовут лучшую подругу Трикси. “Фанни”, — отвечает Трикси, и становится понятно, что этот человек значит для нее очень много. “Хорошо, теперь пересядь на тот стул и стань Фанни”, — говорит Сэм. Когда Трикси оказывается на этом третьем стуле, он “разогревает” ее в роли Фанни, которая, судя по всему, является весьма экспансивной и экспрессивной натурой, к тому же исполненной здравого смысла и материнского очарования. Трикси в роли Фанни успокаивает Трикси. Теперь, когда Фанни по-матерински заботится о Трикси, терпеливо выслушивает ее рассказ, охает и ахает в трудных местах и говорит всякие вещи вроде “Бедная ты моя”, — аффект совершенно иной. Трикси в обмене ролями “берет” это. Параллель наконец-то прервана, и на последующих сессиях Трикси рассказывает, что теперь она думает о Клиффе “спокойно и легко” и работает с ним хорошо.

Сэм помог конкретизировать происходящее и посмотреть на него “через увеличительное стекло”. Он привлекает внимание группы к самому диалогу, к телесным движениям, изменениям в голосе, в выражении лица, к “дрейфу” монолога, к сжимающемуся и разжимающемуся кулаку. Главное заключается в том, как предъявляет случай супервизируемая, а не в том, что она рассказывает (и что для нее столь привычно; именно из-за этой привычности, стереотипности возникающих переживаний терапевты обычно обращаются за помощью). Супервизор отнюдь не стремится вызвать изменение; его задача скорее состоит в том, чтобы способствовать более полному виґдению, более полному определению процесса презентации и презентируемого содержания. На этом пути создаются или валидизируются части “я”, никогда прежде не получавшие внимания. Изменение характера диалога (от “обыкновенного разговора” в группе к весьма странной беседе не с чем иным, как со стулом) освобождает дорогу для сюрпризов. После того как множественные, многогранные описания нашли полное выражение и исследованы со всех сторон, становится гораздо труднее думать в старых терминах и стереотипах.

Изменения форм порождают изменения правил взаимодействия. Можно предлагать супервизируемому повторять что-то, говорить громче или, например, мягче, петь, ворчать, танцевать, размахивать руками, свирепствовать или строить гримасы. Супервизор постоянно побуждает обучаемого реагировать на различные “атомы” его собственного опыта, обращая внимание на конкретные аспекты его текущего функционирования. В течение короткого периода супервизор работает над интенсификацией опыта, средствами режиссуры повышая уровень внимания и энергию реагирования, добиваясь более полного определения сюжета вместе с задействованной схемой “я”. Парадоксальным образом, после того, как некоторые сюжеты определяются полнее, человек склонен терять к ним интерес, в результате чего на передний план выходят другие Я-описания. Какие-то инстанции, удерживавшие человека от рассмотрения других взглядов и других линий действия, ослабляют свой контроль, благодаря чему альтернативы перестают быть запретными.

Ролевой тренинг

То, чему нужно научить в ролевом тренинге, не ограничивается техническими навыками, но включает также иную роль супервизируемого. Эта иная роль подразумевает приобретение новых навыков или приложение имеющихся в конкретной ситуации, в которой они раньше не были доступны супервизируемому.

Вы уже встречались с Троем в истории “Осечка” (глава 9). Трой очень хорошо работает со всеми типами клиентов, за исключением отцов-алкоголиков. Обычно для него характерны нейтральность, твердость, умение сочувствовать, изобретательность и способность легко соединять теорию и практику. Но его собственный отец был алкоголиком, и, имея дело с этим типом клиентов, Трой принимает позицию Робкой Сестры Милосердия и Сломленного Слушателя. Его обычно ясный ум становится мутным и набитым невесть чем, в основном шумом. Следует ли Трою отсылать отцов-алкоголиков к другим клиницистам? Но он работает (неполный рабочий день) в семейной консультации маленького городка, и там это невозможно. Нуждается ли Трой в терапии? Может быть, да, может быть, нет. Но так или иначе, задача Сэма — помочь Трою справляться с клиентами этого типа, поскольку он часто встречается с ними в работе.

Ролевой тренинг Троя начинается с “установки декорации”. Это его офис, где проходила самая недавняя сессия с алкоголиком, которую он и намерен обсудить на групповой супервизии. Один из членов группы вы­бран на роль клиента, Карсона, и Трой в качестве Карсона интервьюируется в роли. Затем участник группы принимает роль Карсона и они вместе с Троем разыгрывают фрагмент сессии, когда Трой целиком и полностью находился в роли Робкой Сестры Милосердия и Сломленного Слушателя, точно так же, как некогда с отцом. Группа сосредоточенно наблюдает. На некоторых групповых сессиях много говорят, на некоторых мало. Участники группы никогда заранее не знают, что будет, какие фрагменты прошлого и настоящего дадут знать о себе. Наблюдая чужую работу, они порой чувствуют себя так, как если бы она была их собственной.

Сэм просит Троя выбрать двух членов группы на роль его самого, Троя, — тех, кто, по его мнению, сможет говорить с Карсоном адекватно. Трой выбирает двоих и наблюдает, как они взаимодействуют с Карсоном. Затем он вновь сам вступает в диалог с Карсоном. Члены группы инструктируют его по ходу дела, не столько в связи с техническими навыками, сколько в связи с ролью. Они дают ему обратную связь, отмечая, когда ему удается удерживать свою новую роль с Карсоном и когда он ее теряет.

Впоследствии Трой сумел обрести доступ к своему “Активному Клиницисту” — употребить в работе с Карсоном свои умения, которыми он обычно владеет, имея дело с другими клиентами. Трой не получил никаких новых навыков, но, изменив свою роль, стал способен использовать в работе с этой конкретной группой клиентов те навыки, которыми владел и раньше.

Парадоксальным образом, хотя Сэма интересовало не столько овладение навыками, сколько изменение в ролевой структуре Троя, тренинг принял форму интенсивной практики применения навыков, которая продолжалась до тех пор, пока Трой не стал удовлетворительно использовать эти навыки с Карсоном, репрезентирующим алкогольный тип клиентов. Наверное, вы помните, что Трой, собственно, уже располагает всем необходимым ролевым репертуаром, но в работе с конкретным личностным типом он не имел доступа к нему. В процессе проигрывания ситуации и “натаскивания” супервизором с помощью других членов группы, опробуются, совершенствуются, ассимилируются новые формы функционирования.

Этап проигрывания в ходе ролевого тренинга позволяет супервизируемому глубже погрузиться в свой мир, чем он это делает обычно. “Разогрев” на роль самого себя осуществляется настолько, чтобы стало возможным переживание собственного мира в ситуации “здесь и сейчас” супервизорской группы. Внимание при этом сфокусировано не на отношениях между супервизором и супервизируемым, а на супервизируемом и его внутреннем мире в контакте с клиентом. Обычно супервизируемые разыгрывают все фазы сессии, исполняя все релевантные роли. Задача состоит в углублении их переживания и знания самих себя и других значимых людей. В этом процессе они испытывают острое чувство витальности, наслаждение собственной профессией и друг другом.

Трина сообщает группе, что у нее проблемы в работе с парой — Гансом и Венди. Они жалуются, что их совместная эмоциональная жизнь “иссякла”, что они остаются вместе лишь из-за своих дочерей-близнецов, которые имеют легкую физическую инвалидность. Венди, не желая повторять историю безжизненного брака своей матери, намеревается вернуться к учебе в университете, когда девочки покинут родительский дом. Ганс говорит, что когда девочки уедут из дома, он будет “некоторое время просто отдыхать”. Трина, по ее словам, говорила ему: все будет в порядке; после того как он “отдохнет”, он, скорее всего, присоединится к Венди в том или другом начинании.

Один из членов группы отмечает, что с Гансом Трина ведет себя иначе, чем с Венди. С Венди она сохраняет свою терапевтическую роль, в то время как Ганса она, похоже, стремится “нянчить” и защищать от трудностей. Эпизод быстро проигрывается, члены группы исполняют роли Ганса и Венди. Трина готова расплакаться; она говорит, что поняла: она вечно стремится чрезмерно опекать мужчин значительно старше себя. По ее предположению, это связано с тем, что ее мать умерла, когда ей было 20 лет, и потом она была свидетелем процесса медленного разрушения своего отца, ныне уже десять лет как умершего.

Один из членов группы спрашивает, не хотела ли бы она поговорить со своим отцом. Тина кивает в знак согласия и выбирает участника группы на роль отца. После обмена ролями и краткого интервьюирования в роли у нее происходит небольшой диалог с отцом; она говорит, что скучает по нему, однако не в состоянии продолжать опекать каждого пожилого человека на своем пути, тем более, что она же не смогла защитить его, когда он был жив. Говоря с отцом, она плачет. “Мы все должны стоять на своих ногах”, — заявляет она.

Когда Трина вновь садится на свое место, она уже спокойна. Вместе с Сэмом и группой она затем составляет вопросы и процедуры для дальнейшей работы с Гансом и Венди.

Вы — критик

l Было ли это терапией?

l Если нет, то бессмысленное или полезное это времяпрепровождение (около 35 минут) для супервизорской группы?

l Как вы думаете, изменит ли проигрывание ситуации что-либо во взаимодействии Трины с этой парой?

l Как вы думаете, вынесли ли члены группы что-нибудь полезное из этой сессии?

Глава 17

ИНТЕГРИРОВАННАЯ

ЛИЧНАЯ ТЕОРИЯ ТЕРАПИИ

Первоначальное очарование перспективы практического овладения терапией и приобщения к народной мудрости, воплощенной, конечно же, в сотрудниках терапевтического агентства, первого в жизни начинающего терапевта, — это очарование вскоре тускнеет. После того, как супервизируемый провел один-два года в кресле терапевта, прежде “чуждые” методы стали знакомыми и родными, а то, что казалось “техниками”, стало скорее ощущаться как некое продолжение собственной личности. По мере того, как испаряются страх и ужас по поводу “оказания влияния” на людей, супервизируемый начинает ощущать потребность в более глубоком понимании терапии и человеческой жизни.

Теперь он алчет и жаждет целостности. Он стремится “поселиться внутри” своей модели, достичь более интегрированной личной теории терапии, позволяющей ему осознавать, что он делает, — теории “своей собственной”, а не заимствованной. Но само это желание представляет собой опасность. Я уже говорил: вклад супервизии в развитие клинической мудрости связан с тем, что она порождает “культуру мудрости”, частью которой являются сомнения в самих основах терапии, в том числе и в милой сердцу терапевта его персональной “интегрированной теории”. Теория, эта опора под ногами терапевта, пропахивается, как и подобает хорошо возделываемой почве.

Транслируемая супервидением “культура мудрости” содержит установки по отношению к знанию, согласно которым человек может испытывать сомнение и все же находить основу для уверенных действий. Клиницисты взращивают свою способность выносить суждения, прокладывая путь через “непроходимые”, на первый взгляд, профессиональные и жизненные ситуации, с которыми они предпочли бы вовсе не иметь дела, будь у них выбор. Они обретают проницательность, годами слушая и проявляя уважение к тому, что клиенты имеют им сказать. Мудрые люди выносят здравые суждения и принимают решения перед лицом трудностей и неопределенности; мудрые клиницисты помогают клиентам стать мудрыми людьми.

В формирование “интегрированной личной теории терапии”, если ей суждено когда-либо появиться, вносят свой вклад и повторные уроки, и испытанные поражения. Дорога профессионального становления никогда не бывает прямой. Супервизоры помогают супервизируемым осознанно находить свой путь в пространстве терапевтических моделей, в рамках которых происходило их обучение, и содействуют им в разрешении противоречий терапии, так же, как парадоксов, встречающихся им и их клиентам. Подобная работа никак не может быть выполнена в “башне из слоновой кости”, то есть путем только теоретических изысканий. Не может она быть осуществлена и посредством исключительно проработки клиентских трудностей. Супервидение можно рассматривать как полезную “срединную территорию” между первым и вторым, поскольку оно соединяет практическую задачу с рефлексией.

Во второй части этой книги была высказана мысль, что род знания, необходимый в терапии, не всегда может быть выражен словами и не всегда усваивается в словесной форме. Однако супервидение, как и терапия, прежде основывалась почти исключительно на сказанном слове. Образы, если вообще становились предметом рассмотрения, считались не более чем экраном для проекции мыслей, сводимых к словам, а отнюдь не способом мышления. Видение и делание — бедные родственники (если не паршивые овцы в семье) вербальной терапии: последнее слово остается за словом. Судорожно стремясь не выглядеть “чокнутыми”, терапевты и супервизоры иногда ведут себя так, словно полностью игнорируют главные человеческие пути к пониманию, которые заключаются в том, чтобы смотреть и делать. Однако визуальные методы и методы действия позволяют супервизируемому символически экстернализовать личность или систему отношений. Будучи выведены “вовне” супервизируемого, объекты действуют в качестве визуального вызова, позволяя завершить определение системы и инициируя новые реакции. Этот процесс выглядит скорее системным, нежели “чокнутым”; бедный родственник в действительности богат, и уж во всяком случае не паршивая овца.

Чтобы помогать супервизируемым на их пути к клинической мудрости, супервизоры должны двигаться по этому же пути впереди них. Эмоции, мысли и движения в супервизорских отношениях, направленных на культивирование мудрости, не столь анархичны и обрывочны, как иногда может показаться; на самом деле они связаны друг с другом и способны порождать новый взгляд, взгляд в долговременной перспективе на то, что “должно быть сделано”. “Долговременная перспектива” неизменно включает экологическое сознание. Когда мы супервизируем вербально, визуально и с помощью действий, когда наша позиция не только “снаружи”, но также “внутри” и “между”, — тогда мы имеем шанс обнаружить постоянное тяготение от дезорганизации к форме, которое в действительности всегда было здесь и совершало свою работу.

Литература

Adler, G., & Jaffe, A. (Eds.) (1973). C. G. Jung letters. Vol. 1. Princeton, NJ: Princeton University Press.

Akamatsu, T. (1980). The use of role-play and simulation techniques in the training of psychotherapy. In A. K. Hess (Ed.), Psychotherapy supervision: Theory, research and practice. New York: Wiley.

Дата добавления: 2014-11-06