Часть 10. 1 страница

К другой части сословного элемента относится подвижная сторона гражданского общества, которая внешне из-за множества членов, но по существу вследствие природы своего назначения и занятия может выступать лишь в лице депутатов. Поскольку они направляются гражданским обществом, непосредственно очевидно, что оно делает это в качестве того, что оно есть, следовательно, не как атомистически распавшееся на единичные лица и собравшееся на мгновение только для единичного временного акта без дальнейшей связи, а как расчлененное на уже раньше конституированные товарищества, общины и корпорации, которые таким образом получают политическую связь. В праве гражданского общества посылать таких созываемых княжеской властью депутатов, так же как и в праве первого сословия являться (§ 307), находит свою конституированную гарантию существование сословий и их собрания.

Примечание. Что все в отдельности должны лично уча-

ствовать в обсуждении и решении общих государственных дел, поскольку все они — члены государства и дела государства — это дела всех, и все имеют право оказывать влияние на их решение своим знанием и своей волей — представление, которое хотело бы ввести в государственный организм демократический элемент без всякой разумной формы, между тем как государственный организм таков лишь посредством этой формы; это представление лишь потому так притягательно, что оно останавливается на абстрактном определении, согласно которому каждый является членом государства, а поверхностное мышление держится абстракций. Разумное рассмотрение, сознание идеи конкретно и поэтому совпадает с подлинно практическим смыслом, который сам есть не что иное, как разумный смысл, смысл идеи; однако его не следует смешивать с чисто деловой рутиной и горизонтом ограниченной сферы. Конкретное государство есть расчлененное на его особенные круги целое; член государства есть член такого сословия; только в этом его объективном определении он может быть принят во внимание в государстве. Его всеобщее определение вообще содержит двойственный момент. Он есть частное лицо, а как мыслящее — также сознание и воление всеобщего. Однако это сознание и воление лишь тогда не пусты, а наполнены и действительно жизненны, когда они наполнены особенностью, а она есть особенное сословие и назначение, или, иначе говоря, индивид есть род, но имеет свою имманентную всеобщую действительность как ближайший род. Поэтому он достигает своего действительного и жизненного назначения для всеобщего прежде всего в своей сфере, в сфере корпорации, общины и т. д. (§ 251), причем для него остается открытой возможность вступить посредством своего умения в любую сферу, для которой он окажется пригодным, в том числе и во всеобщее сословие. Другая предпосылка, заключающаяся в представлении, что все должны принимать участие в государственных делах, что все эти дела понимают, столь же нелепа, сколь часто ее, несмотря на это, приходится слышать. Но в общественном мнении (см. § 316) каждому открыта возможность высказывать и утверждать значимость и своего субъективного мнения о всеобщем.

§ 309

Так как депутаты направляются для того, чтобы они обсуждали и решали всеобщие дела, то избрание их имеет тот смысл, что облекаются доверием те индивиды, которые

лучше делегирующих их разбираются в этих делах, а также и тот, что они защищают не особенный интерес какой-либо общины, корпорации в противовес всеобщему, но утверждают значимость всеобщего. Поэтому они не находятся в положении доверенных лиц, уполномоченных, связанных инструкциями, тем более что назначение собрания депутатов состоит в том, чтобы осуществлять живую, направленную на взаимное осведомление, на убеждение и совещание деятельность.

Прибавление. Если вводится представительство, то это означает, что согласие должно быть дано не непосредственно всеми, а только уполномоченными на это лицами, ибо отдельные лица уже не участвуют в качестве бесконечного лица. Представительство основано на доверии, но доверие есть нечто совсем другое, чем то, что я отдаю свой голос в качестве этого. Решение по большинству голосов идет также вразрез с принципом, что я в качестве этого должен присутствовать при том, что меня должно обязывать. Человеку оказывают доверие, когда уверены в его готовности заниматься с чистой совестью моим делом как своим, прилагая к этому все свое знание. Следовательно, принцип единичной субъективной воли отпадает, так как доверие относится к сути, к принципам человека, его поведению, его действиям, его конкретному пониманию вообще. Поэтому важно, чтобы тот, кто представляет сословие, обладал характером, пониманием и волей, соответствующими его задаче быть привлеченным к рассмотрению всеобщих дел. Ведь дело заключается не в том, что индивид в качестве абстрактного единичного получит слово, а в том, что его интересы обретут значимость в собрании, где речь идет о всеобщем. Избиратели нуждаются в гарантии, что депутат сделает это и будет содействовать этому.

§ 310

Гарантией наличия соответствующих этой цели свойств и умонастроения — ибо независимое состояние требует своего права уже в первом сословии — для второго сословия, выступающего из подвижного и изменчивого элемента гражданского общества, служат преимущественно умонастроение, умение и знание учреждений и интересов государства и гражданского общества, приобретенные посредством действительного ведения дел в качестве занимающих административные или государственные должности и подтвержденные делом, а также выработавшемус

благодаря этому и испытанному административному и государственному сознанию.

Примечание. Субъективное мнение о себе склонно считать требование таких гарантий, когда они предъявляются к так называемому народу, излишним, даже оскорбительным. Однако государство имеет своим определением объективное, а не субъективное мнение и собственное доверие к этому мнению; индивиды могут быть для государства лишь тем, что в них объективно познаваемо и испытано, и по отношению к данной части сословного элемента оно должно обратить на это тем большее внимание, что корень этого сословия заключен в направленных на особенное интересах и занятиях, где случайность, изменчивость и произвол могут с полным правом проявиться. Внешнее условие, обладание некоторым имуществом, представляется, взятое только для себя, односторонней крайностью внешнего значения в противоположность другой, столь же односторонней крайности, чисто субъективному доверию и мнению избирателей. Как то, так и другое представляют в своей абстрактности контраст по отношению к конкретным свойствам, которые требуются для обсуждения государственных дел и содержатся в намеченных в § 302 определениях. Помимо этого наличие имущества играет уже при выборах на административные и другие должности в товариществах и общинах определенную роль и может оказать известное воздействие, в особенности в тех случаях, когда ряд функций совершается безвозмездно, а также непосредственно при ведении тех сословных дел, которые членам общины не оплачиваются.

§ 311

Направление депутатов как исходящее от гражданского общества имеет, далее, тот смысл, что депутаты знакомы с его специальными потребностями, препятствиями, особенными интересами и сами проникнуты ими. Поскольку депутаты соответственно природе гражданского общества направляются его различными корпорациями (§ 308) и простой способ этого процесса не нарушается абстракциями и атомистическими представлениями, направление Депутатов гражданским обществом непосредственно удовлетворяет упомянутой точке зрения, и выборы либо становятся вообще чем-то излишним, либо сводятся к незначительной игре мнения и произвола.

Примечание. Сама собой возникает заинтересованность в том, чтобы среди депутатов для каждой особенной круп-

ной сферы экономики общества, например для торговли, для фабрик и т. д., были индивиды, основательно знакомые с ней и сами к ней принадлежащие; в представлении о случайном неопределенном избрании это важное обстоятельство отдается на волю случая. Каждая такая сфера имеет право быть предоставленной наряду с другими. Если депутаты рассматриваются как представители, то это имеет органический разумный смысл лишь в том случае, если они являются представителями не единичных лиц, не массы, а представителями одной из существенных сфер общества, представителями его крупных интересов. Тогда представительство уже не имеет того смысла, что один находится здесь вместо другого, но самый интерес действительно на-личен в его представителях, и представитель присутствует здесь в интересах своей собственной объективной стихии. Говоря об избрании многими единичными лицами, можно еще заметить, что необходимо, особенно в больших государствах, наступает безразличие к праву отдать свой голос, так как в массе он оказывает незначительное влияние, вследствие чего те, кто обладает правом голоса, не являются для подачи голосов, хотя им изображают и представляют это право как нечто великое; таким образом, эти институты ведут скорее к тому, что противоположно их назначению,— выборы оказываются во власти немногих, во власти партии, т. е. особенного случайного интереса, который именно и должен был быть нейтрализован.

§ 312

Каждая из двух сторон, содержащихся в сословном элементе (§ 305, 308), вносит в обсуждение особенную модификацию, а так как, сверх того, один момент исполняет особую функцию опосредования внутри этой сферы, притом именно опосредования между существующими, то этот момент также должен получить обособленное существование; сословное собрание разделяется, таким образом, на две палаты.

§ 313

Посредством этого обособления не только обеспечивается большая зрелость решения благодаря существованию нескольких инстанций, не только устраняется случайность минутного настроения, а также случайность, которая может возникнуть при подсчете большинства голосов, но — что главное — сословный элемент в меньшей степени может оказаться в прямой оппозиции к правительству, а в том

случае, если опосредующий момент также окажется на стороне второго сословия, вес его воззрения тем более увеличится, так как представляется беспристрастным, и противоположное воззрение нейтрализуется.

§ 314

Решающее определение института сословного представительства состоит не в том, чтобы благодаря ему наилучшим образом обсуждались и решались государственные дела сами по себе,— в этом отношении оно служит лишь добавлением (§ 311), а в том, чтобы посредством участия депутатов в знании, обсуждении и решении всеобщих дел момент формальной свободы обрел свое право применительно к не принимающим участия в правительстве членам гражданского общества; таким образом, посредством публичности прений сословных представителей утверждается прежде всего момент всеобщей осведомленности.

§ 315

Предоставление этой осведомленности имеет ту всеобщую сторону, что лишь таким образом общественное мнение приходит к истинным мыслям и к пониманию состояния и понятия государства и его дел и тем самым достигает способности судить о них более разумно; кроме того, оно знакомится с делами и учится уважать таланты, добродетели и навыки государственных властей и должностных лиц. Эти таланты обретают благодаря такой публичности решающую возможность развития и поприще высшей чести, а эта публичность в свою очередь служит средством против самомнения единичных лиц и массы и средством, причем одним из важнейших, роста их образованности.

Прибавление. Публичность сословных собраний служит превосходным воспитывающим зрелищем для граждан, и на этом примере народ лучше всего учится понимать, в чем состоят его истинные интересы. Как правило, господствует представление, будто все знают, что является благом для государства, и в собраниях сословий это знание лишь высказывается; на деле же происходит как раз противоположное: лишь здесь получают свое развитие добродетели, таланты, навыки, которые должны служить образцом. Правда, такие собрания обременительны для министров, которые должны обладать остроумием и красноречием, чтобы парировать удары, направляемые против них; однако тем не менее публичность — величайшее формирующее средство для государственных интересов. В народе, где

существует публичность, проявляется совершенно иное, более живое отношение к государству, чем там, где нет сословных собраний или где они не публичны. Лишь благодаря тому, что каждый акт палат становится известным, они связаны с обширной сферой общественного мнения; при этом обнаруживается, что одно дело — воображать что-либо у себя дома, сидя с женой или друзьями, и совсем другое — участвовать в большом собрании, где одна сообразительность побивается другой.

§ 316

Формальная объективная свобода, заключающаяся в том, что единичные лица как таковые имеют и выражают свое собственное суждение, мнение и подают свои советы, касающиеся всеобщих дел, проявляется в той совместности, которая называется общественным мнением. В нем в себе и для себя всеобщее, субстанциальное и истинное связано со своей противоположностью, состоящей в для себя собственном и особенном мнении многих; это существование есть тем самым наличное противоречие самому себе, познание как явление, существенность столь же непосредственно как несущественность.

Прибавление. Общественное мнение есть неорганический способ познания того, чего народ хочет и мнит. То, что действительно утверждает свою значимость в государстве, должно, правда, осуществляться органически, и это происходит в государственном строе. Но общественное мнение было во все времена большой силой, и таково оно особенно в наше время, когда принцип субъективной свободы обрел такую важность и такое значение. То, что должно быть значимым теперь, значимо уже не посредством силы и в незначительной степени как следствие привычки и нравов, а преимущественно благодаря пониманию и доводам.

§ 317

Поэтому общественное мнение содержит в себе вечные субстанциальные принципы справедливости, подлинное содержание и результат всего государственного строя, законодательства и всеобщего состояния вообще в форме здравого смысла людей как той нравственной основы, которая проходит через все, что принимает форму предрассудка, а также истинных потребностей и правильных тенденций действительности. Вместе с тем, когда эти внутренние моменты вступают в сознание и становятся в общих положениях представлением, отчасти для себя,

отчасти для конкретного рассуждения о событиях, постановлениях и обстоятельствах государства и об ощущаемых потребностях, выступает вся случайность мнения, его невежество и извращенность, ложность знания и суждения. Так как все дело здесь в сознании своеобразия воззрения и знания, то чем мнение хуже, тем оно своеобразнее, ибо дурное есть совершенно особенное и своеобразное по своему содержанию, разумное нее, напротив, в себе и для себя всеобщее: своеобразное есть то, что мнение возомнит о себе. Примечание. Поэтому не следует считать различием субъективных воззрений, если в одном случае говорится vox populi, vox dei l44, а в другом (Ариосто):

Che'l volgare ignorante ogn'un riprenda E parli pin di quel che meno intenda * l45.

To и другое заключено в общественном мнении; поскольку в нем столь непосредственно соединены истина и бесконечное заблуждение, ни ту, ни другую формулировку нельзя принимать всерьез. Что действительно следует принимать всерьез, может показаться сложным, но действительно сложно это различение, если держаться непосредственного проявления общественного мнения. Но так как субстанциальным является его внутренняя сторона, то серьезно следует относиться только к ней; однако она не может быть познана из непосредственного проявления общественного мнения, а именно потому, что она есть субстанциальное — лишь из себя и для себя. Какая бы страсть ни вкладывалась в мнение и как бы серьезно ни утверждали что-либо или опровергали и оспаривали его, это еще не есть критерий того, что в самом деле важно; однако этому мнению никак нельзя было бы внушить, что в его серьезности нет ничего серьезного. Некогда один великий дух поставил на общественное обсуждение вопрос: дозволено ли обманывать народ? |47 На это следовало бы ответить, что народ не дает себя обмануть относительно своей субстанциальной основы, сущности и определенного характера своего духа, но относительно способа знания им своего духа и суждения его об этом способе, о своих поступках, о событиях и т. д. народ сам себя обманывает.

Прибавление. Принцип современного мира требует,

· Или у Гёте

чтобы то, что каждый должен признавать, обнаруживало себя ему как правомерное. Однако, кроме того, каждый хочет еще сказать свое слово и дать совет. Если он исполнил свой долг, т. е. вставил свое слово, то после этого удовлетворения своей субъективности он мирится со многим. Во Франции свобода слова всегда казалась значительно менее опасной, чем безмолвие, ибо последнее заставляло опасаться, что то, что люди имеют против данного дела, они будут хранить про себя, тогда как рассуждение дает выход и удовлетворение, благодаря чему в остальном можно с большей легкостью следовать но прежнему пути.

§ 318

Поэтому общественное мнение заслуживает в одинаковой степени как уважения, так и презрения, презрения — из-за его конкретного сознания и внешнего выражения, уважения — из-за его существенной основы, которая, будучи более или менее замутненной, лишь светится в этом конкретном. Так как оно не обладает в себе ни масштабом различения, ни способностью поднять в себе субстанциальную основу до определенного знания, то независимость от него есть первое формальное условие совершения чего-либо великого и разумного (как в действительности, так и в науке). Можно быть уверенным, что впоследствии общественное мнение примирится с достигнутым и превратит его в один из своих предрассудков.

Прибавление. В общественном мнении содержится все ложное и истинное, но обнаружить в нем истинное — дело великого человека. Кто высказывает то, что хочет его время, говорит это ему и совершает это для него,— великий человек своего времени. Он совершает то, что составляет внутреннюю сущность времени, осуществляет его требования; тот же, кто не умеет презирать общественное мнение, каким его приходится то тут, то там выслушивать, никогда не совершит ничего великого.

§ 319

Свобода публичного сообщения (одно его средство — пресса — имеет то преимущество перед другим, перед устной речью, что оно далеко распространяется, но уступает ей в живости), щекочущее влечение высказать свое мнение и удовлетворение от того, что оно высказано, непосредственно сдерживается полицейскими распоряжениями и законами, отчасти препятствующими этому высказыванию, отчасти карающими его необузданность; косвенно его

безопасность гарантируется безвредностью самих этих высказываний, основанной преимущественно на разумности государственного строя, прочности правительственной власти, а также на публичности сословных собраний — на публичности, ибо, поскольку в этих собраниях прежде всего выступают те, кто способен высказать основательное и связанное с высоким уровнем образованности понимание государственных интересов, другим остается сказать немногое, а главное — это лишает их уверенности в том, что сказанное ими может иметь особенное значение и воздействие; и наконец, гарантией безопасности служит также равнодушие и презрение к поверхностной и злостной болтовне, до уровня которой такие речи неизбежно скоро опускаются.

Примечание. Дефиниция свободы печати как свободы говорить и писать что угодно аналогична пониманию свободы вообще как свободы делать что угодно. Такие речи связаны с совершенно необразованным, примитивным и поверхностным представлением. Впрочем, по самой природе вещей формализм нигде не стоит так упрямо на своем и так не склонен к пониманию приводимых доводов, как в этом вопросе, ибо предметом здесь является самое мимолетное, самое случайное, самое особенное в мнении, бесконечно многообразное по своему содержанию и своим оборотам; за пределом прямого призыва к воровству, убийству, мятежу и т. д. простирается область искусства и культуры высказывания, которое для себя представляется совершенно общим и неопределенным, но либо скрывает совершенно определенное значение, либо связано с последствиями, которые отчетливо не выражены и относительно которых нельзя с определенностью сказать, в самом ли деле они следуют из сказанного и содержатся ли они действительно в нем. Эта неопределенность материи и формы не позволяет законам достигнуть в этой области той определенности, которая требуется от закона, и так как проступок, неправо и нарушение закона имеют здесь самую особенную, самую субъективную форму, то и приговор превращается в совершенно субъективное решение. Помимо этого следует заметить, что оскорбление направлено здесь на мысли и на волю других, именно они — тот элемент, где это оскорбление достигает действительности; однако этот элемент относится к свободе других, и от них поэтому зависит, окажется ли этот оскорбляющий их поступок действительным деянием. Обходить существующие в этой области законы можно поэтому либо пользуясь их неопределенностью,

12 * 355

либо изобретая в своих высказываниях такие обороты и формулировки, которые позволят обойти закон или объявить закон или судебный приговор субъективным суждением. Можно, далее, возражая против того, что данное высказывание есть нарушающее закон деяние, утверждать, что оно вообще не деяние, а лишь мнение и мысль или просто слова. Таким образом, исходя из субъективности содержания и формы, из того, что простое мнение и речи не имеют особого значения и важности, настаивают на их безнаказанности и вместе с тем требуют величайшего почтения и уважения именно к этому мнению как к моему достоянию, причем духовному достоянию, и к моим речам как к выражению этого достояния и пользования им. Субстанциальным, однако, является и остается то, что оскорбление чести индивидов вообще, клевета на правительство, на его ведомства и его чиновников, поношение их и желание вызвать к ним презрение, особенно когда это распространяется на личность князя, издевательство над законами, призыв к восстанию и т. д.— все это преступления, проступки в их разнообразнейших степенях. Большая неопределенность, которую обретают такие поступки благодаря характеру той области, где они проявляются, не уничтожает их субстанциального характера и имеет поэтому своим следствием лишь то, что субъективная почва, на которой они были совершены, определяет также природу и форму реакции; именно эта почва проступка вызывает в реакции — будь то полицейское предотвращение преступлений или наказание в собственном смысле слова — необходимость субъективности воззрения, случайности и пр. Здесь, как и всегда, формализм пытается, опираясь на отдельные стороны, относящиеся к внешним чертам явления, и на абстракции, которые он из этого извлекает, устранить посредством резонерства субстанциальную и конкретную природу вещей. Науки же, если они действительно представляют собой науки, вообще не находятся на почве мнения и субъективных воззрений и не пользуются в изложении своих мыслей искусством применения различных оборотов, намеков, половинчатых высказываний и маскировки, а недвусмысленно определенно и открыто высказывают значение и смысл своих исследований, вследствие чего они и не подпадают под категорию того, что составляет общественное мнение (§ 316). Впрочем, поскольку, как было замечено выше, областью, в которой воззрения и их высказывания становятся в качестве таковых выполненными деяниями и достигают своего дей-

ствительного существования, является интеллект, принципы, мнения других, то эта сторона поступков, их подлинное действие и опасность для индивидов, общества и государства (ср. § 218) зависит также от характера самой почвы; ведь искра, брошенная на пороховой склад, создает совсем иную опасность, чем искра, упавшая на твердую землю, где она потухает, не оставляя следов. Поэтому подобно тому как научное высказывание имеет свое право и свое обеспечение в своем материале и содержании, так и неправо высказывания может обрести обеспеченность или по крайней мере терпимость в том пренебрежении, которое оно вызывает. Часть таких для себя и по закону наказуемых проступков можно отнести за счет того особого рода Немезиды, к которой вынуждается внутреннее бессилие, чувствующее себя подавленным превосходящими талантами и добродетелями других, чтобы перед лицом такого превосходства обрести внутреннюю уверенность и возвратить своей ничтожной особе чувство собственного достоинства; подобным способом римские солдаты при триумфальном шествии воздавали своим императорам в насмешливых песенках безобидную Немезиду за тяготы службы и суровую дисциплину, а главным образом за то, что имена солдат не упоминались в этом чествовании, восстанавливая таким образом известное равновесие между собой и императором. Вышеназванная дурная и враждебная Немезида теряет благодаря презрению к ней весь свой эффект и тем самым сводится, так же как публика, образующая своего рода сферу этого занятия, к не имеющему значения злорадству и к внутреннему осуждению, которое она в себе несет.

§ 320

Субъективность, которая в качестве распада существующей государственной жизни имеет свое наиболее внешнее явление в желающем утвердить свою случайность и одновременно разрушающем себя мнении и резонерстве, имеет свою подлинную действительность в том, что противоположно ей, в субъективности, тождественной с субстанциальной волей, составляющей понятие власти государя в предшествующем изложении эта субъективность в качестве идеальности целого еще не обрела своего права и своего наличного бытия.

Прибавление. Мы уже рассматривали субъективность как вершину государства в лице монарха 148. Другая сторона субъективности состоит в том, как она произвольно

обнаруживает себя в общественном мнении в качестве наиболее внешнего явления. Субъективность монарха абстрактна в себе, но она должна быть чем-то конкретным и в качестве такового быть идеальностью, распространяющейся на целое. Государством мирного времени является такое государство, в котором пребывают все отрасли гражданской жизни, но так, что это пребывание рядом друг с другом и вне друг друга порождается идеей целого. Это порождение должно также явить себя в качестве идеальности целого.

II. Суверенитет ео-вне

§ 321

В суверенитете внутри государства (§ 278) есть эта идеальность постольку, поскольку моменты духа и его действительности, государства, развернуты в своей необходимости и существуют как его члены. Но дух как бесконечно негативное отношение к себе в свободе есть столь же существенно для себя бытие, воспринявшее в себя существующее различие, и, таким образом, есть исключающее бытие. Государство обладает в этом определении индивидуальностью, которая есть существенно индивид, а в лице суверена — действительный непосредственный индивид (§ 279).

§ 322

Индивидуальность как исключающее для себя бытие являет себя как отношение к другим государствам, каждое из которых самостоятельно по отношению к другим. Поскольку в этой самостоятельности имеет свое наличное бытие для себя бытие действительного духа, то она есть первая свобода и высшая честь народа.

Примечание. Те, кто говорят о желании некоей общности, составляющей более или менее самостоятельное государство и обладающей собственным центром,— о желании утратить этот центр и его самостоятельность и составить некое целое с другим государством, мало ведают о природе общности и чувстве собственного достоинства, которым обладает народ в своей независимости. Поэтому первой властью, в которой государства выступают исторически, есть эта самостоятельность вообще, хотя она и совершенно абстрактна и не обладает дальнейшим внутренним развитием; поэтому к данному исконному явлению относится то, что во главе его стоит некий индивид: патриарх, родовой старейшина и т. д.

§ 323

В наличном бытии это негативное отношение государства с собой выступает как отношение некоего другого к другому, и так, будто негативное есть некое внешнее. Поэтому существование этого негативного соотношения имеет образ некоего происшествия и переплетенности со случайными событиями, приходящими извне. Но оно — его высший собственный момент, его действительная бесконечность как идеальность всего конечного в нем, та сторона, в которой субстанция как абсолютная власть противостоит всему единичному и особенному, жизни, собственности и ее правам, а также всем более обширным кругам, выявляет и заставляет осознать их ничтожество.

§ 324

Это определение, которым интерес и право единичного положены как исчезающий момент, есть вместе с тем и позитивное, причем не случайной и изменчивой, а в себе и для себя сущей индивидуальности. Это отношение и его признание есть поэтому ее субстанциальный долг — обязанность ценой опасностей и жертв, ценой своей собственности и жизни и тем более ценой своего мнения и всего того, что составляет жизнь, сохранить эту субстанциальную индивидуальность, независимость и суверенитет государства.

Примечание. Существует совершенно превратный расчет, когда при требовании подобных жертв государство рассматривается просто как гражданское общество и его конечной целью считается лишь обеспечение жизни и собственности индивидов, ибо это обеспечение не достигается посредством жертвования тем, что должно быть обеспечено; напротив, в указанном заключается нравственный момент войны; ее не следует рассматривать как абсолютное зло и чисто внешнюю случайность, которая может иметь свое случайное основание в чем угодно — в страстях власть имущих или народов, в несправедливости и т. п., вообще в том, чего не должно быть. С тем, что по своей природе случайно, и происходит случайное, и именно эта судьба случайного есть тем самым необходимость, как и вообще понятие и философия заставляют исчезнуть точку зрения простой случайности и познают в ней как в видимости ее сущность, необходимость. Необходимо, чтобы конечное, владение и жизнь, было положено как случайное, так как это есть понятие конечного. Эта необходимость выступает, с одной стороны, как сила природы, и все конечное смерт-

Дата добавления: 2014-11-06