Третьего условия я не буду касаться, так как относительно его мы не имеем 11 страница

Лато, исступленная из Ворэ. У других великих мистиков ум, пройдя область

образов, достигает чистых идей и останавливается на них. Впоследствии я

попытаюсь показать, что эта высшая форма экстаза иногда реализует абсолютный

моноидеизм, т. е. полное единство сознания, состоящее в одном только состоянии

без перемены.

Чтобы воспроизвести это восходящее движение ума к абсолютному единству сознания,

только слабое подобие которого представляет даже и самое сосредоточенное

внимание, мы не нуждаемся ни в правдоподобных гипотезах, ни в теоретических и

априористических рассуждениях. Я нашел в "Castillo interior" святой Терезы

описание, следующее за каждой стадией этой прогрессивной сосредоточенности

сознания, которая, начав от обыкновенного состояния разбросанности, принимает

затем форму внимания, переходит за пределы ее и мало-помалу в некоторых редких

случаях достигает совершенного единства интуиции. Правда, это единственный в

таком роде документ, но одно хорошее наблюдение стоит сотни посредственных44. К

тому же оно может внушить нам полное доверие. Это исповедь, написанная по

приказанию духовной власти, создание ума очень чуткого, весьма наблюдательного,

умеющего владеть словом для выражения самых тонких оттенков.

Прошу читателя не смущаться мистической фразеологией этого наблюдения и не

забывать, что здесь анализирует себя испанка

Возможно, что при пересмотре мистической литературы различных стран найдутся еще

и другие. Приводимые здесь отрывки взяты из "Castillo interior" и очень

небольшое число их из "Автобиографии".

XVI столетия, руководствуясь мыслями своего времени и говоря свойственным ему

языком; оно может быть передано языком современной психологии. Я попытаюсь

сделать такой перевод, стараясь показать читателю это постоянно возрастающее

сосредоточение, это непрестанное суживание области сознания, описанное на

основании личного опыта.

Есть, говорит она, дворец, построенный из цельного алмаза, несравненной красоты

и чистоты; войти в него, жить в нем -это цель мистика. Дворец этот находится в

нашей душе, мы можем войти в него, оставаясь тем, что мы есть; но путь длинен и

труден. Чтобы достигнуть этого дворца, надобно пройти семь обителей; путь лежит

через семь ступеней "молитвы". В приготовительной стадии человек еще погружен в

многообразность впечатлений и образов, в "светскую жизнь". В переводе: сознание

следует своему обыкновенному, нормальному течению.

Первая обитель достигается "устной молитвой". Я это перевожу так: молитва вслух,

произносимая речь, вызывает первую ступень сосредоточения, направляет рассеянное

сознание на один определенный путь.

Вторая обитель -это обитель молитвы мысленной, т. е. здесь внутреннее

сосредоточение мысли усиливается, речь внутренняя заменяет наружную. Труд

сосредоточения дается легче: сознание не нуждается более в материальной

поддержке слов, выговариваемых и слышимых, для того чтобы не уклониться в

сторону; оно довольствуется туманными образами, знаками, развертывающимися в

известный ряд.

"Молитва созерцательная" отмечает третью ступень. Здесь, нужно сознаться, я

затрудняюсь в способе толкования. Я могу видеть в этой стадии лишь высшую форму

второго момента, отличающуюся от него столь слабым оттенком, что он может быть

оценен только сознанием мистика.

До сих пор еще существуют деятельность, движение, усилие; все наши способности

еще работают; теперь же следует не думать много, а любить много. Другими

словами, сознанию предстоит перейти из формы дискурсивной (рассудочной) к форме

интуитивной (самосозерцательной), от множественности к единству; оно стремится

из лучистого сияния вокруг одной неподвижной точки перейти в одно исключительное

состояние громадной интенсивности. Этот переход не составляет ни следствия

капризной воли, ни результата исключительного движения мысли, предоставленной

себе самой; ему нужно увлечение могучей любви, "последний удар", т. е.

бессознательное содействие всего организма.

"Молитва успокоения" вводит в четвертую обитель; тогда душа "не производит

более, она получает"; это -состояние высшего созерцания, которое было известно

не одним только религиозным мистикам. Это -истина, являющаяся неожиданно и

внезапно: ее должно признать, как таковую, без помощи медленных и длинных

процессов логического мышления.

Пятая обитель, или "молитва единения", есть начало экстаза, но она неустойчива.

Это "свидание с божественным женихом", без прочного, однако, обладания. "Цветы

только слегка раскрыли свои чашечки, они распространили лишь первое

благоухание". Неподвижность сознания несовершенна; в нем заметны колебания и

временные исчезновения; оно еще не может удерживаться в этом необычном и

противоестественном состоянии.

Наконец, в шестой обители, в "молитве восхищения", оно достигает экстаза. "Тело

становится холодным, речь и дыхание останавливаются, глаза закрываются; самое

легкое движение потребовало бы величайших усилий. Чувства и способности остаются

вне сознания... Хотя при этом обыкновенно не лишаются чувств (сознания), но мне

случалось лишаться их совершенно. Это бывало редко и продолжалось очень недолго.

Чувствительность по большей части сохраняется, но ощущается непонятное смущение,

и хотя в этих случаях лишаются способности ко внешней деятельности, однако не

перестают слышать. Ощущается нечто, напоминающее неясный звук, несущийся

издалека. Тем не менее, когда восхищение достигает высшей степени, перестают

слышать даже и таким образом".

Что же такое седьмая и последняя обитель, которая достигается "парением ума"?

Что существует по ту сторону экстаза? Единение с Богом. Наступление его

неожиданно и могущественно... Это стремительный порыв, обладающий такой силой,

что всякое сопротивление ему напрасно. "Тут Бог сошел в существо души, которая

составляет с ним одно целое". Разграничение этих двух ступеней экстаза не

представляется мне неосновательным. На высшей его ступени благодаря излишку

единства достигается даже уничтожение сознания. Это толкование покажется

законным, если вспомнить подчеркнутые мною выше два места: "Мне случалось

совершенно лишаться чувства", "Перестают слышать даже и таким образом, когда

восхищение достигло высшей своей степени". Можно бы цитировать еще и другие

места, взятые у того же автора. Замечательно, что в одном из ее "великих

восхищений" Божество является ей без формы, как совершенно бессодержательная

абстракция. Вот по крайней мере как она выражается: "Итак, я скажу, что

Божество, будучи подобно до чрезвычайности чистому и прозрачному алмазу, много

боль-

ше видимого мира"4". Мне кажется, что невозможно видеть в этом только простое

сравнение, литературную метафору. Это выражение совершенного единства в

интуиции.

Этот психологический документ дал нам возможность мало-помалу проследить

сознание до его последней степени сосредоточения, до абсолютного моноидеизма; к

тому же он позволяет нам ответить на вопрос, часто возбуждавшийся, но решенный

только теоретически: может ли поддерживаться однообразное состояние сознания?

Свидетельство некоторых мистиков позволяет, по-видимому, ответить на него

утвердительно. Без сомнения, истина, гласящая, что сознание живет лишь благодаря

изменяемости, общеизвестна и банальна. По крайней мере она признается уже со

времени Гоббса: "Idem sentire semper et non sentire ad idem recidunt"; но бывают

нарушения этого закона у некоторых исключительных личностей, в очень редких

случаях и на очень непродолжительное время. В обыкновенном экстазе сознание

достигает максимума сужения и интенсивности, но сохраняет еще форму дискурсивную

(рассудочную): от очень напряженного внимания оно отличается лишь в степени.

Только великие мистики более могучего полета достигали абсолютного моноидеизма.

Мистики всех стран и всех времен рассматривали совершенное единство сознания

henosis, как окончательное довершение экстаза, редко достигаемое. Плотин добился

этой милости всего четыре раза в течение всей жизни, о чем свидетельствует

Порфирий, который испытал ее только однажды: шестидесяти лет от роду46.

На этом высшем пункте сознание не может долго держаться, о чем они и заявляют.

Но такая неустойчивость, которую они своеобразно объясняют тем, что недостойны

подобного счастья, находя невозможным для существа конечного сделаться

бесконечным, объясняется в действительности причинами психологическими и

физиологическими. Сознание поставлено вне необходимых условий существования, и

нервные элементы, служащие опорой и агентами этой усиленной деятельности, не

могут долго выдержать. Тогда человек4 возвращается на землю и становится опять

"маленьким осленком, гуляющим по пастбищу".

Ослабление внимания достигает крайних пределов в мании, которая, как известно,

состоит в общем и постоянном перевозбуждении психической жизни. Диффузия

(рассредоточенность) бы-

Автобиография, стр. 526. Porphire. Vie de Plotin, гл. XXII.

вает не только внутренняя, она выражается беспрестанно вовне и расходуется

ежеминутно. Заметны постоянное волнение, постоянная потребность говорить,

кричать, потребность в резких поступках. Состояние сознания немедленно

проявляется вовне. "Маньяки, -говорит Гризингер,-могут иногда в течение очень

продолжительного времени производить затрату мускульной силы, которой не

выдержал бы здоровый человек. Они проводят недели или целые месяцы почти без

сна, обуреваемые сильной яростью, и единственным объяснением этой громадной

затраты представляется следующее: вследствие аномалии чувствительности мускулов

эти больные не знают чувства утомления". Вместе с тем ощущения, образы, идеи,

чувства сменяются с такой быстротой, что едва достигают степени полного

сознания, и часто связывающая их ассоциация совершенно исчезает для зрителя.

"Поистине ужасна, - говорил один из них,-быстрота, с какой сменяются мысли в

уме".

В итоге в области мысли -беспорядочное мелькание образов и идей, в области

движений -прилив слов, криков, жестов, стремительных движений. Нет надобности

доказывать, что все условия, противоположные состоянию внимания, соединены в

мании. Здесь невозможны ни сосредоточение, ни приспособление, ни

продолжительность. Это - торжество мозгового автоматизма, предоставленного

самому себе и лишенного всякой узды. По этой причине у маньяков существует

иногда чрезвычайная экзальтация памяти; они способны декламировать наизусть

давно забытые длинные поэмы.

В этом умственном хаосе ни одному состоянию не удается установиться надолго. "Но

если явится сильное воздействие на ум маньяка, если неожиданное явление

остановит его внимание, он внезапно становится разумным и рассудок его

поддерживается до тех пор, пока впечатление сохраняет силу, достаточную для

того, чтобы остановить его внимание"47. Вот еще пример, показывающий, от каких

причин зависит непроизвольное внимание.

Мы назовем общим именем истощения группу довольно многочисленных состояний, где

внимание не может перейти за пределы очень слабой степени. Это не значит, что

ему приходится, как, например, в мании, бороться с чрезвычайным автоматизмом;

слабость его является самостоятельно: примеры мы находим у истеричных, у

некоторых меланхоликов, в начале опьянения, при наступлении сна, в состоянии

крайнего утомления физического или умственного. Дети, страдающие пляской св.

Витта, также мало способны ко вниманию.

17 Esquirol. Maladies mentales, т., II, стр. 47.

Эти болезненные или полуболезненные состояния подтверждают тезис, приведенный

нами выше (при изучении нормального состояния), что механизм внимания

обязательно двигательный. При истощении замечается невозможность или крайняя

трудность фиксировать внимание: ни одно душевное состояние не может ни вызвать

достаточное приспособление, ни продолжаться, ни взять перевес над другими. Это

мозговое истощение, являющееся вследствие какой-либо неправильности в питании,

выражается двояким образом: во-первых, состоянием сознания, лишенным

интенсивности или продолжительности, и, во-вторых, недостаточной деятельностью

двигательных нервов. Если движения, сопровождающие внимание, как-то: движения

дыхания, кровообращения, движения головы, конечностей и т. д.- вялы, если все

эти двигательные явления -не соприсутствующие, а элементы, составные части

внимания, дающие умственному состоянию известные очертания, так сказать,

облекающие его в плоть; если в нормальном состоянии они влекут за собой, как

следствие, усиление ощущения, образа или идеи с помощью отраженного действия, то

ясно, что качества эти в данном случае или отсутствуют, или слабеют и могут быть

произведены только опыты внимания, слабые и непродолжительные, что в

действительности и оказывается.

Возьмем случай опьянения, самый простой и вульгарный из всех и представляющий то

преимущество, что здесь расстройство движений может быть прослежено до конца. В

силу известного биологического закона разложение следует в порядке, обратном

эволюции, причем его разрушительная работа переходит от сложного к простому, от

менее автоматичного к более автоматичному. Этот закон проверяется на опьянении.

Сначала расстраиваются движения наиболее деликатного порядка: движения речи,

которая затрудняется, движения пальцев, теряющие свою определенность, затем

полуавтоматичные движения, обусловливающие походку; человек пошатывается; еще

далее пьяница не в состоянии уже сидеть и падает на землю; наконец наступает

потеря рефлексов, и человек впадает в состояние полного опьянения, в крайней

форме которого случается и потеря дыхательных движений.

Оставим без внимания последние фазы расстройства движений, являющиеся чисто

физиологическими; вернемся к началу и посмотрим, что происходит при этом в

сознании. Делается ли человек способным ко вниманию, а главное, к размышлению

после того, как он выпьет? Разгоряченное состояние, являющееся тогда у

некоторых, составляет противоположность состоянию сосредоточенности.

Задерживающая способность слабеет, человек без всякой осторожности следует

изречению: "In vino veritas" (в вине правда). Затем

мало-помалу сознание омрачается, состояния его принимают неопределенную форму и

носятся подобно призракам, лишенным ясных очертаний.

Итак, ослабление внимания и движений идут рука об руку; это две различные

стороны одного и того же в сущности явления.

Здесь, однако, возникает другой вопрос; не желая разбирать его мимоходом, мы

только укажем на него читателю. Если состояние нервного истощения препятствует

вниманию, то, следовательно, мы стоим здесь у самого источника последнего.

Здоровый человек способен ко вниманию, к усилию, к работе в самом широком

смысле; расслабленность не способна ко вниманию, к усилию, к работе.

Но произведенная работа не возникает из ничего, не падает с неба, она может быть

только преобразованием раньше существовавшей энергии: переходом запасной работы

в работу действительную. Эта запасная работа, хранящаяся в нервном веществе,

есть сама по себе следствие происходящих в нем химических процессов. Вот в чем

заключается конечное условие внимания. Пока я ограничусь только этим простым

замечанием48.

Сон, по общепринятой теории, составляет также следствие истощения, а быть может,

и известного рода отравления. Немногие авторы, изучавшие внимание во время сна,

исходят от гипотезы, ясно или неясно выраженной, что оно есть власть,

способность, и задаются вопросом, прекращается ли внимание в течение сна. Для

нас вопрос этот ставится иначе; мы хотим просто знать: может ли это состояние

относительного моноидеизма образоваться самостоятельно во время сна?

Несомненно, что часто какое-нибудь ощущение или образ является преобладающим в

том ряду состояний сознания, который, развертываясь во время снов, протекает

быстро и беспорядочно. Тогда происходит момент задержки; у нас является даже

чувство приспособления, по крайней мере частичного и временного; наконец,

преобладающее состояние всегда сопровождается каким-нибудь аффектом или сильной

эмоцией (страх, злоба, любовь, любопытство и т. д.); таким образом мы находим

все главнейшие признаки непроизвольного внимания.

Существуют ли также и эквиваленты внимания произвольного, искусственного? Прежде

всего следует вычеркнуть известную категорию фактов, которые можно бы

истолковать как примеры, подтверждающие это. Таковы решения задач, научные

открытия, изобретения в области искусств или механики, остроумные комбинации,

являвшиеся, как откровение, во сне. Тартини, Кондорсе, Вольтер, Франклин, Бур-

и См. Заключение, § 2. 362

дах, Кольридж и многие другие приводили примеры личного опыта настолько

общеизвестные, что мне достаточно только напомнить о них. Но все это не что

иное, как результат мозгового автоматизма, т. е. такого вида деятельности,

который находится в полном антагонизме с произвольным вниманием. Делают

открытия, изобретения, решают задачи только сообразно с привычками своего ума.

Кольридж сочиняет поэму, но не решает алгебраических задач; Тартини оканчивает

свою сонату, но не изобретает финансовой комбинации. Это продолжительная работа

предварительного высиживания, иногда сознательная, но чаще бессознательная (т.

е. чисто мозговая), в которой сразу наступает момент вылупливания. Состояние ума

в течение снов крайне неблагоприятно образованию произвольного внимания: с одной

стороны, быстрота и несообразность ассоциаций, с другой стороны, исчезновение

или крайнее ослабление всякой координации. Формы наивысшие, самые тонкие и

сложные исчезают прежде всего. Тем не менее способность управлять волей не

всегда прекращается, так как мы пытаемся иной раз остаться в том состоянии,

которое нам нравится, или избавиться от состояния неприятного. Поэтому-то и

существуют случаи, представляющие по крайней мере намек на произвольное

внимание, что довольно естественно у тех, для которых оно привычно. Иногда

бессмысленность некоторых снов возмущает нас; мы стараемся сами для себя

отыскать в них противоречия. Мы делаем вычисления, неточность которых поражает

нас, и усиливаемся отыскать причину ошибок49. Но это исключение. Если бы сон не

был прекращением усилия в самой тяжелой его форме, то он не мог бы служить для

восстановления сил.

Что касается естественного сомнамбулизма, а еще больше гипнотизма, то этот

вопрос далеко еще не разрешен. Брайд, первый извлекший искусственно вызванный

сомнамбулизм из области чудес, сводит всю психологию этого явления к

сосредоточению внимания. Это мнение с некоторыми изменениями разделяли

Карпентер, Гей-денгейн, Шнейдер и главным образом Бирд (Нью-Йорк). По мнению

последнего, это -функциональное расстройство нервной системы, при котором

деятельность сосредоточена в ограниченной области мозга, тогда как остальная

часть бездействует, что и производит потерю способности хотеть. Согласно

излюбленному его уподоблению, корковое вещество мозга похоже на газовую люстру

со множеством рожков. Когда все они зажжены -это бдение; когда все привернуты,

но не совсем погашены - это сон; когда же все погашены, за исключением только

одного, который светит ночным блес-

См. несколько примеров у Сюлли, Illusions.

ком, потребляя весь газ,-это гипноз в своих степенях. Эта теория

"сосредоточенного внимания" не раз подвергалась критике50 и кажется трудно

приложимой ко всем случаям. Можно ли приписать ненормальному сосредоточению

внимания гипнотизм, вызванный у кур и у раков Кирхером, Чермаком и Прейером?

Несомненно, что гипнотизированный субъект хорошо подготовлен к моноидеизму; но

можно ли ассимилировать это состояние, искусственно вызванное внушением, со

вниманием в тесном смысле? Не приближается ли оно скорее к idee fixe?

IV

Идиотизм имеет ступени, начиная от полного отсутствия умственных способностей до

простого слабоумия, смотря по тому, на каком пункте произошла остановка

развития. Некоторые дурачки отличаются даже особенным талантом (к механическим

искусствам, рисованию, музыке, счету), который тем более поражает, что окружен

пустотой. Эти изолированные способности приравнивались к инстинкту животных.

Самые элементарные условия внимания отсутствуют или являются как проблески

молнии. Плохо развитые органы чувств передают лишь слабые впечатления. Высшие

центры не способны к их обработке и не могут связать их. Следует отметить

состояние двигательной способности, этого необходимого условия внимания. Оно

всегда представляет аномалии: параличи, конвульсии, судороги, эпилепсии или же

ограниченный автоматизм, выражающийся в бесконечном повторении одних и тех же

движений: постоянное раскачивание тела, сопровождаемое монотонным пением,

стучание в стены, безостановочное отпирание и запирание какой-нибудь мебели и т.

д. Полное отсутствие координирующей и контролирующей способности. "Дурачки и

идиоты,-говорит Эскироль,-лишены способности быть внимательными и потому

невосприимчивы к воспитанию; я часто производил над ними это наблюдение. Желая

снять гипсовые слепки с большого количества сумасшедших, я мог сделать это для

маньяков, меланхоликов и даже буйных; но я не мог добиться от дурачков, чтобы

они, несмотря на их добрую волю, продержали глаза закрытыми в течение времени,

необходимого для отлития гипса. Я видел, как некоторые из них плакали от

огорчения, что слепок не удался, старались несколько раз, но безуспешно,

сохранить позу, в которую их ставили, и не могли закрыть глаза более как на

С критиками можно познакомиться у Stanley Hall, в Mind, апрель 1885, и

Courney, ibid., октябрь 1884 г.

одну или две минуты"51. На самой низкой степени у них нет даже непроизвольного

внимания животного для самосохранения. Наименее строптивые все же мало поддаются

воспитанию. Сеген и другие добивались некоторых результатов благодаря терпеливой

дрессировке. Не вдаваясь в рассуждения о том, имеют ли социальное значение

громадные усилия, сделанные в этом направлении в течение более полустолетия, и

нельзя ли было с большею пользою приложить эту сумму труда, мы заметим, что

различные системы воспитания сводятся все к попытке составить несколько

преобладающих и регулирующих состояний, то есть известного рода внимание.

Начинают с действий до крайности простых. Так, например, в некоторых приютах

Соединенных Штатов для пробуждения внимания у идиотов их учат вколачивать

колышки в отверстия, повторять напев и ассоциировать слова с известными

фигурами32.

В итоге внимание есть известное состояние ума; я сказал бы: состояние

формальное, если бы это слово не было заезжено. Графически можно бы изобразить

совокупность его нормальных и болезненных проявлений с помощью прямой лилии,

раздваивающейся на обоих концах. Поставим в центре среднее непроизвольное

внимание. Следя за нашей воображаемой линией направо, в направлении возрастающей

интенсивности, мы получим непроизвольное внимание в сильной степени, затем

озабоченность, затем слабую idee fixe. Линия раздваивается для того, чтобы

представить две крайние ступени: ясно определившуюся idee fixe и экстаз.

Возвратимся к нашей точке отправления и направимся влево, в сторону убывающей

интенсивности. У нас получится произвольное внимание в форме организованной

привычки, потом в его средней форме, затем в форме колебательной и наконец

раздвоение, соответствующее двум крайностям: временному изнеможению и

невозможности внимания. Между каждою из этих форм и соседними с нею существуют

оттенки, которые я опускаю; но таким образом нам становится ясно общее

происхождение всех этих состояний и единство их состава.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ I

Мы пытались доказать, что необходимым и ближайшим условием внимания во всех его

формах служит интерес, т. е. естественные или искусственные аффективные

состояния, и что механизм

51 Esquirol. Maladies Tentales.

52 Seguin. Traite de 1'education des idiots, Paris, 1846.

его двигательный. Оно не есть способность или специальная сила, но умственное

состояние, преобладающее вследствие сложных причин, определяющих кратковременное

или продолжительное приспособление. Нам незачем возвращаться к роли движений, на

которой мы останавливались достаточно долго; но следует несколько заняться

изучением тех аффективных состояний, которые вызывают и поддерживают внимание.

До сих пор мы ограничивались указанием их роли, ничего не говоря об их природе.

Я не думал представлять читателю в беглой и эпизодической форме целую психологию

чувств. Я хотел только показать, что в силу одного факта постоянной зависимости

от аффективных состояний внимание предполагает in radice двигательные элементы.

Итак, наш основной тезис будет еще раз подтвержден новым способом.

Прежде всего придется отрешиться от весьма распространенного предрассудка, что

сущность аффективной жизни состоит в удовольствии или страдании. Как то, так и

другое только следствия, результаты, указания, знаки, свидетельствующие о том,

что известные вожделения, наклонности, стремления удовлетворены или встречают

противодействие. Они представляют собой только поверхностную, конечную часть

явления, единственную часть, доступную сознанию. Это стрелки, а не механизм

часов. Настоящие причины аффективной жизни следует искать гораздо ниже -в

тайниках организма. Первоначальный источник чувств, эмоций, страстей кроется в

растительной жизни. Первичным материалом чувствительности (matiere premiere de

la sensibilite) служит то, что исходит от сердца, сосудов, органов

пищеварительных, дыхательных, половых - словом, от всех внутренностей; точно так

же, как все, исходящее от внешних чувств, служит первичным материалом умственной

деятельности. Подобно тому как, в смысле физиологическом, животной жизни

предшествует растительная, на которой она зиждется, так, в смысле

психологическом, жизнь аффективная предшествует жизни умственной, для которой

она служит опорою. Состояния, указанные выше под названием потребностей,

вожделений, наклонностей, расположений, стремлений, желаний, суть прямые и

непосредственные следствия организации каждого животного. Они составляют

действительную сущность аффективной жизни. Мы скажем вместе со Спинозой:

"Вожделение есть сущность человека... Желание -это сознающее себя вожделение...

Из всего этого следует, что усилие, хотение, вожделение, желание не

руководствуются суждением о том, что известная вещь хороша, но наоборот- данная

вещь признается хорошей потому, что на нее направлены усилие, хотение,

вожделение, желание". Вначале удовольствия ищут не ради его самого, страдания

избегают не как такового, потому что очевидно нельзя искать и

избегать того, о чем не имеешь понятия. Только животное, способное научаться

опытом, т. е. способное запоминать и размышлять, может искать или избегать, ради

них самих, уже испытанные им приятные или неприятные состояния. Итак, психологи,

определяющие чувствительность как способность испытывать удовольствие или

страдание и считающие эти два явления необходимыми признаками, не находят

действительного источника аффективной жизни. Чтобы воспользоваться для

определения не следствиями, а причинами, нужно было бы сказать: "Это -

способность желать и, следовательно, испытывать удовольствие или страдание"53.

Даже более, эти потребности, вожделения, желания (для краткости мы будем

называть их общим именем -стремления) суть сами по себе следствия организации:

Дата добавления: 2014-11-06