Введение 8 страница

Рис. 4. Ценностные ориентации, Осетия

Рис. 5. Ценностные ориентации, Татарстан

В Туве различия между тувинцами и русскими существуют по всем рассматриваемым здесь шкалам (рис. 6). Это подтверждает вывод о культурно-психологической разделенности населения Тувы. Позитивные характеристики, которые составляют Мы-образы этих народов, как бы не замечаются другой группой, и каждая из групп воспринимает другую с известным опасением. Это говорит о психологическом потенциале роста межэтнической напряженности в республике.

Рис. 6. Ценностные ориентации, Тува

Предположения о возможности межэтнических конфликтов в Туве нередко основаны также на культурных и фенотипичес-ких различиях между тувинцами и русскими. Однако тувинцы не меньше, чем другие титульные народы, настроены на взаимодействие. И поскольку именно тувинцам суждено задавать основной тон в развитии межгруппового взаимодействия в республике, есть надежда, что они не допустят нарастания конфликтности.

У Саха и русских республики Саха (Якутия) в значительной степени совпадают ценностные ориентации по измерениям «ориентация на группу» и «настроенность на взаимодействие» (рис. 7). В области двух других сфер ориентации между ними есть расхождения. Особенно значимы различия по измерению «сильный социальный контроль–слабый социальный контроль». Саха демонстрируют большую готовность к социальному контролю, и они меньше открыты для перемен. Например, если 80% Саха считают характерной чертой своей группы уважение к власти, то у русских это качество приписывают своей группе меньше половины респондентов. В то же время своеволие попадает у них в число высоко стереотипных характеристик Мы-образа. Но у русских среди этих характеристик нет осторожности и замкнутости, которые являются одними из основных качеств в Мы-образе Саха. Такие особенности Саха определились не сегодня – это психологический результат их жизни в условиях приполярной цивилизации. Саха не жили большими компактными поселениями. Их вынужденная изолированность на протяжении веков, особенно в зимнее время, а это большая часть года, мало способствовала закреплению такой черты характера как открытость, а традиционность занятий, жестко обусловленная природными условиями, не поощряла экспериментаторство. Кроме этого в настоящее время замкнутость выступает как качество, дистанцирующее от Центра, который нередко ассоциируется с русскими. Одновременно Саха активно демонстрируют открытость «в другую сторону» – в сторону тихоокеанского региона. Что касается готовности к подчинению, которую подчеркивают у себя Саха, то это выражение согласия на социальный контроль именно со стороны «своих», якутских властей и возможно отраженное желание почувствовать больше доверия к ним со стороны русского населения.

Рис. 7. Ценностные ориентации, Якутия

Одной из идеологических основ различий между русскими и Саха в ориентациях на власть и на изменения является экологическое движение в республике. Его идеологи утверждают, что только коренные народы обладают специальными знаниями как использовать природную среду Севера, чтобы сочетать высокий жизненный уровень, основанный на ее промышленной эксплуатации, с бережным к ней отношением (Иванов, 1994). Как пишет У.А.Винокурова, «...у якутов больше выражено приспособительное начало, они живут по принципу Севера – минимум потребления, максимум приспособления, у русских – преобразующее» (Винокурова, 1994, с.76–77). В контексте современного экологического движения в Саха (Якутии) энергичность, открытость и самостоятельность русских без соответствующего социального контроля может интерпретироваться как агрессивная модернизация, разрушающая природу Севера.

Итак, в соответствии с нашими данными, сердцевиной семантической конфликтогенной зоны между титульным и русским населением в Туве, Татарстане и Саха (Якутии) являются ориентации на власть. Титульные народы этих республик демонстрируют образ дисциплинированного, законопослушного, предсказуемого гражданина, что созвучно доминированию коллективистского начала в культурах. В то время как русские (и по их собственному мнению, и по мнению титульных групп) не очень соответствуют такому стилю поведения. Они не так послушны, не так уступчивы и предсказуемы, как этого бы хотелось титульным народам. Возможно, это сопротивление социальному контролю, олицетворяемому в республиках главным образом властью титульного населения. Исключение опять же представляет Северная Осетия-Алания. Здесь конфликт отчасти трансформировал эту социально-перцептивную модель. Осетины видят себя как непокорную, одновременно рискованную и осторожную группу. Способом защиты от неопределенности для них является ориентация на группу. Русские по сравнению с другими республиками здесь выглядят более уступчивыми, что является одним из способов адаптации к сложной ситуации, в которой они оказались. Ситуация затяжной межэтнической напряженности выступает в качестве специфической призмы социального восприятия и не только ведет к росту его неадекватности, но и в целом трансформирует групповые образы.

В то же время между народами таких разных регионов России как Татарстан, Саха (Якутия), Северная Осетия-Алания и Тува сохранилась близость самопредставлений и существуют обширные семантические зоны – важнейшая база взаимопонимания. По выраженности интеграционных тенденций выделились три группы. Наиболее близкими оказались самопредставления русских, проживающих в различных республиках России. Но не настолько близкими, чтобы лишний раз не удивиться тому, насколько различаются между собой русские из разных регионов России. Вторая группа – это титульное и русское население в Татарстане, Северной Осетии и Саха (Якутии). Из этого контекста резко выпадает Тува, которую на психологическом уровне можно рассматривать как «глубоко разделенное общество». Третью группу по степени выраженности интеграционных тенденций (коэффициенты близости почти такие же, как и во второй группе) составили тюркские народы, представители которых приняли участие в наших исследованиях: татары, якуты и тувинцы

Глава 5. Типы и трансформации этнического самосознания

В исторические периоды благополучия этническая принадлежность теряется среди идей и образов современного мира (Лебон, 1995а). В кризисные периоды истории, когда индивид стремится сохранить равновесие, филогенетически более поздние идентичности утрачивают свою актуальностьи уступают место «старым» и «проверенным» групповым «принадлежностям», тем, которые наиболее доступны, устойчивы и близки обыденному сознанию. И, как показывают исследования, самой востребованной в России 1990-х гг. оказалась не такая сверхкрупная идентичность как, например, цивилизация (в терминологии Данилевского–Шпенг-лера–Тойнби) или нация (как ее определяет Ренан), а именно этническая группа. В условиях глобальных изменений в обществе поиски или трансформации этнической идентичности это не просто философская или психологическая проблема. Это жизненно важный вопрос определения субъектом своей позиции в системе человеческих отношений в целом. На основе выделения типов идентичности и характеристики тенденций ее трансформации мы попытаемся обозначить в этой главе общую психологическую диспозицию в сфере межэтнического взаимодействия у разных народов некоторых республик России и ее изменения под влиянием различных ситуаций межэтнической напряженности.

ТИПЫ ЭТНИЧЕСКОГО САМОСОЗНАНИЯ

Кризисы общества Э.Эриксон рассматривал как особый поворотный пункт в развитии личности, когда создаются элементы новой идентичности (Encson, 1967) Это поворот к поискам новой идентичности также и дляцелых общностей людей – этнических групп и наций.

Трансформации этнического самосознания начинаются с его ядра – этнической идентичности. Мы будем рассматривать три вида ее трансформации. Во-первых, этническая идентичность может размываться, что выражается в неопределенности этнической принадлежности, неактуальности этничности. Во-вторых, возможен отход от собственной этнической группы и поиски устойчивых социально-психологических ниш не по этническому критерию. В-третьих, этническая идентичность может гиперболизироваться и в контексте межэтнических отношений принимать дискриминационные формы.

Рассматривая трансформации этнической идентичности мы имеем в виду ее изменения относительно «позитивной этнической идентичности». Что вкладывается в это понятие? Позитивная этническая идентичность характерна для большинства людей и представляет такой баланс толерантности по отношению к собственной и другим этническим группам, который позволяет рассматривать ее, с одной стороны, как условие самостоятельного и стабильного существования этнической группы, с другой – как условие мирного межкультурного взаимодействия в полиэтническом мире. Поэтому позитивная этническая идентичность приобретает для нас статус «нормы». В ее структуре соотносятся позитивный образ собственной этнической группы с позитивным ценностным отношением к другим этническим группам.

Соответственно описанным выше основным видам трансформации этнической идентичности отклонения от «нормы» могут происходить по типу этнической индифферентности, гипоидентич-ности (этнонигилизм) и гиперидентичности (этноэгоизм, этнои-золяционизм и национальный фанатизм).

Этническую идентичность по типу «нормы» характеризует высокая толерантность и готовность к межэтническим контактам. Позитивность отношений к собственным и другим народам, сочетающаяся в «норме», вовсе не предполагает эмоциональной однозначности этих отношений. В противоположность космополитизму, идеологии «гражданина мира», человеку с «нормальной» этнической идентичностью свойственно естественное предпочтение собственных этнокультурных ценностей. Это как бы начальная ступень этноцентризма, когда стремление к позитивной этнической идентичности является необходимым условием сохранения целостности и неповторимости этнической общности в этнокультурном многообразии мира.

Безусловно, понятию «норма» тут не придается абсолютного значения. Когда психологи говорят о «зоне нормы», имплицитно допускается, что она колеблется в известных пределах и не может быть жестко очерчена. Бесчисленное множество людей так или иначе выходит за пределы «нормы» либо временно, либо хронически {Юнг, 1995, с.332). Незначительные отклонения от нормы очень обычны и проходят незамеченными, так как не приводят к «очевидным симптомам болезни». Для психологии понятие «нормы» особенно значимо на операциональном уровне. В нашем случае «норма» – это такая система установок, на которую опираются одобряемые обществом социальные роли, определяющие позицию личности в межэтнических отношениях. В этом смысле понятие «нормы» представляет собой идеальную конструкцию.

Эмпирические данные подтверждают эту точку зрения. В наших исследованиях высокая социальная желательность такой позиции и ее укорененность в сознании российских граждан определили безусловное доминирование «нормы» над всеми другими типами этнической идентичности. Свыше 80% опрошенных нами титульных и русских жителей республик отнесли себя к категории людей, для которых эта позиция наиболее приемлема в межэтническом взаимодействии. Причем на частоту выбора «нормы» не повлияла даже ситуация затяжной конфликтной напряженности в Северной Осетии-Алании. Это значительный психологический потенциал по сдерживанию напряженности между народами России. Однако по мере ее роста, у респондентов менее благополучных республик позиция «нормы» чаще сочеталась с гиперидентичными установками.

Если рассматривать выделенные здесь типы этнической идентичности в континууме «личностная–групповая» идентичности, то «норма» ближе к «личностному» полюсу, а ее кризисные трансформации, как результаты «расширения» личности – к «групповому». И гипоидентичность, и гиперидентичность – индикаторы состояния психической инфляции, отражающие на уровне сознания степень рассогласования сознательных и бессознательных компонентов в структуре идентичности. И гипоидентичность, и гиперидентичность вызывают в структуре этнического самосознания активизацию негативных элементов вследствие идентификации с коллективной «тенью» – наиболее ущербной стороной собственной группы.

Неизбежные попытки в кризисных ситуациях очередного вытеснения «коллективной тени» в сферу бессознательного могут дать разные результаты. Индивиды, у которых самосознание трансформировалось по типу гипоидентичности, плохо справляются с таким вытеснением, оно носит у них иррациональный характер. В результате этнонигилистические тенденции отражают нежелание поддерживать собственные этнокультурные ценности, выражаются в ощущении этнической неполноценности, ущемленности, стыда за представителей своего этноса, иногда негативизма по отношению к ним и в трудностях в общении. Этнонигилисты, вытесняя «коллективную тень», отчуждаются от собственной группы. Отрицание как один из общих защитных механизмов при этом типе идентичности может активизировать общую агрессивность.

Индивиды с трансформацией этнического самосознания по типу гиперидентичности, отчуждая негативную «коллективную тень», проецируют ее на другую этническую группу. В основе трансформации такого типа лежит гипертрофированное стремление к позитивной этнической идентичности. Гиперидентичность – своеобразный этнический нарциссизм. Это предполагает переход от естественного предпочтения по ряду параметров собственной этнической группы к абсолютной убежденности в превосходстве над «чужими». При таком типе идентичности более вероятным становится насилие как форма действия и агрессивный стиль решения конфликтов. Гиперидентичность – это характеристика самосознания «наступательного» типа, отражающая стремление представителей группы к этническому доминированию. В межэтническом взаимодействии она проявляется в различных формах этнической нетерпимости: от раздражения, возникающего как реакция на присутствие членов других этнических групп, до отстаивания политики ограничения их прав и возможностей.

Основой гиперидентичности является этноцентризм именно в том понимании, которое идет еще от П.Гумпловича и У.Самнера (см Рощин, 1994) и выступает одним из ключевых понятий в известной книге Т.Адорно и его коллег «Авторитарная личность» (Adorno, Frenkel-Brunswik, Levinson, Sanford, 1950). Распространенное и жесткое разделение на «своих» и «чужих» порождает негативные образы «чужих» и враждебные установки по отношению к ним, а также иерархическую авторитарную точку зрения на групповое взаимодействие, в котором «своя» группа доминирует, а «чужие» группы являются подчиненными. Р.Левайн и Д.Кэмпбелл, рассматривая этноцентризм как производное от реакции на конфликт и угрозу со стороны других групп, выделили его основные симптомы: увеличивающуюся плотность групповых границ, уменьшение числа «отступников» в группе, усиление их наказания или даже отвержение их как «дезертиров» (Levine, Campbell, 1972).

Относительно лояльный вид гиперидентичности мы обозначаем как этноэгоизм. Он может выражаться и в безобидной форме на вербальном уровне как результат восприятия через призму конструкта «мой народ». Но может предполагать, например, напряженность и раздражение в общении с представителями других этнических групп или признание за своим народом права решать проблемы за «чужой» счет.

Более глубокие трансформации этнической идентичности соответствуют формированию этнического самосознания по типу эт-ноизоляционизма. Это проявляется в убежденности в превосходстве своего народа, в признании необходимости «очищения» национальной культуры, негативном отношении к брачным межнациональным союзам, ксенофобии.

Крайним видом гиперидентичности является «национальный фанатизм» – готовность идти на любые действия во имя так или иначе понятых этнических интересов, вплоть до этнических «чисток», отказа в праве пользования ресурсами и социальными привилегиями другим народам, признания приоритета этнических прав народа над правами человека, оправдания любых жертв в борьбе за благополучие своего народа.

С целью исследования трансформации этнического самосознания на основе данной типологии была создана специальная методическая разработка (см. раздел II, глава 9).

Трансформации этнического самосознания у народов республик россии

Мы сравнивали тенденции трансформации этнической идентичности в четырех республиках России – Туве, Татарстане, Саха (Якутии) и Северной Осетии-Алании (см. рис. 8, 9). Подчеркнем, что речь шла именно о тенденциях трансформации в соответствии с выделенными типами этничности. Это определялось методическим подходом к ее исследованию. Согласно ему, во-первых, рассматривались только отдельные аспекты формирования этнической идентичности. Во-вторых, возможность одновременного выбора нескольких индикаторов и высокая социальная желательность некоторых из них (в первую очередь «нормы») позволяла определить лишь общую межэтническую диспозицию этнического самосознания.

Доля респондентов, условно говоря, этнически индифферентных, в частности, отнесших себя только к типу людей, которые «никогда серьезно не относились к национальным проблемам», практически одинакова по всем республикам и колеблется в пределах 10–12%. Однако выбор этого индикатора нередко сопровождался также выбором индикаторов «нормы» и гиперидентичности. Поэтому при рассмотрении этой тенденции в целом можно сказать, что почти у половины наших респондентов (от 35 до 43% среди титульных народов и от 45 до 53% среди русских) позиция «индифферентности» дополняет общую установку на межэтническое взаимодействие. Больше всего таких лиц среди татар и русских Татарстана, где уровень межэтнической напряженности не повышался до этнических конфликтов. Меньше всего этнически индифферентных среди Саха и осетин.

Для русского населения республик в целом менее характерна акцентированность на этничности. В основе усиления тенденций формирования этнической идентичности по типу индифферентности лежат психологические механизмы. Нельзя исключать того, что в условиях высокой актуальности национальных проблем рост «безразличных» среди русских может иметь защитный характер и являться еще одним способом их адаптации в различных ситуациях межэтнической напряженности

Рис. 8. Тенденции трансформации этнической идентичности

(титульные национальности)

Возможно, этническая индифферентность и у титульных народов, и у русских формируется также и на основе отторжения слишком актуальной, но неприятной проблемы либо по принципу «если проблемы не замечать, то ее и не будет», либо по принципу «если у меня нет проблем, значит их нет вообще». Кроме того частично высокая представленность этнически индифферентных людей как среди титульного, так и среди русского населения республик определяется группой социально пассивных респондентов. По данным ВЦИОМа она составляет обычно от 15 до 20% выборки.

Можно также предположить, что те респонденты, у которых выражены тенденции к этнической индифферентности, предпочитают оставаться в стороне от этнополитической жизни общества. Однако это не значит, что им удается уйти от реальности. Почти треть этнически индифферентных осетин и Саха принимали личное участие в межэтнических спорах в Северной Осетии-Алании и Саха (Якутии). В Татарстане эта цифра значительно меньше. Тем не менее 10% этнически индифферентных татар упомянули о личном участии в межэтнических разногласиях и бытовых конфликтах. Именно такой опыт, возможно, и укрепил у части респондентов этой группы отношение к этническим проблемам как к тому, на чем не стоит сосредоточиваться.

На последнем месте по степени выраженности находятся эт-нонигилистические установки. Доля тех, кто испытывал трудности во взаимодействии с представителями своего народа или стеснялся своей этнической принадлежности не достигает и 5% – от 0,5 у осетин до 4,5% – у якутов. Слабость этнонигилистических тенденций и у титульных народов и у русского населения республик сочетается с гиперболизацией этничности в групповых идентификационных матрицах.

Гиперидентичные тенденции продемонстрировали в среднем треть титульных респондентов и пятая часть русских. Вообще случаев, когда респонденты выбирали только индикаторы, которые можно было оценить как проявления этноэгоизма, этноизоляцио-низма и национального фанатизма, значительно меньше, чем таких, когда интервьюируемые давали ответы, соответствующие, скажем, и этноизоляционистскому поведению и этнической открытости. Людей с гиперэтническим самосознанием среди русских от 1 до 5%, среди титульных народов от 3 до 9,5%. Эти данные показывают, что доля негативно настроенных на межэтническое взаимодействие людей среди жителей республик невысока. Но и не так незначительна, чтобы их игнорировать.

Рис. 9. Тенденции формирования этнической идентичности в

различных ситуациях межэтнической напряженности

(русские в республиках)

У Саха и русских во всех республиках гиперидентичные установки занимают третье место после «нормы» и этнической индифферентности. У осетин и татар они выходят на второе место. Наиболее выражены гиперидентичные трансформации этнического самосознания у осетин. Среди них более 60% отнесли себя к людям, которых или раздражает общение с другими национальностями, или они не одобряют межнациональные браки, или же считают, что годятся любые средства в борьбе за интересы своего народа. Татары дали меньше таких ответов (48%). И хотя причины кризисного изменения этнической идентичности и в Северной Осетии-Алании, и в Татарстане имеют этнополитический характер, их социально-психологическая основа различна. В Татарстане – это результат отражения в сознании титульной национальности поддерживаемой в массах активной идеологической борьбы за самостоятельность. В Северной Осетии-Алании – это один из результатов затяжной ситуации межэтнической напряженности. Как мы видим, ситуация межэтнической напряженности является значимым фактором роста гиперидентичных тенденций, в частноети, этноэгоистических и этноизоляционистских. Русские Северной Осетии-Алании по этим показателям также опережают русских Татарстана и Саха (Якутии).

Современные этносоциальные процессы в республиках определяют более высокий уровень гиперидентичности у титульных народов по сравнению с русскими. Например, в Татарстане меньшая гиперидентичность русских – отражение на психологическом уровне поддержки ими идей суверенизации республики и одобрения «особой» позиции Татарстана в Российской Федерации. Это также можно рассматривать как результат меньшей ассоциированности русских в республиках со своей группой и наличие среди них немалой доли тех, кто не стремится к этническому обособлению.

Ситуация этнического конфликта в Северной Осетии-Алании существенно повысила, по сравнению с другими этническими группами, гиперидентичность как у осетин, так и у русских. Это психологический результат совокупности ряда факторов. С одной стороны, не являясь прямыми участниками конфликта, русские в той или иной степени оказались в него втянутыми, вплоть до непосредственного участия (например, поддержка осетинской стороны казачеством в момент вооруженных столкновений в ходе осетино-ингушского конфликта). С другой, ощущение себя этническим меньшинством и связанные с этим беспокойство и неуверенность усугубляются не только ростом межэтнической напряженности, но и растущей неустойчивостью позиции русских в социально-профессиональной структуре республики. Последнее в значительной мере усиливается притоком беженцев и вынужденных переселенцев в Северную Осетию-Аланию в 1990-х гг.

Повышенная по сравнению с русскими гиперидентичность титульных народов – это отражение их группового стремления к доминированию на своей этнической территории, к ассоциированности со своими этническими группами по самым разным параметрам. Меньшая гиперидентичность русских подтверждает сделанный выше вывод о том, что этническая принадлежность для русских в республиках не так значима, как для титульных народов. В целом русские республик стремятся в первую очередь сохранить свой социально-профессиональный статус, устоявшуюся разделенность сфер занятости и поэтому демонстрируют более высокий уровень этнической толерантности.

Социально-демографические особенности и типы этнического самосознания

Рассмотрим социально-демографические особенности респондентов с различными типами этнического самосознания. Здесь будет представлен анализ по трем показателям: уровню образования, роду занятий и возрасту. Из-за малочисленности не рассматривается подгруппа «этнонигилистов». Напомним, что мы не можем представить отчетливые социально-демографические границы между подгруппами, так как, выбирая несколько индикаторов, один и тот же респондент нередко оказывался в двух или даже трех подгруппах, представляющих респондентов с различными тенденциями трансформации этнического самосознания.

Среди городских жителей республик этнические установки по типу «нормы» чаще встречались среди работников умственного труда со средним специальным и высшим образованием. Особенно это характерно для высокообразованной русской интеллигенции. Например, свыше 90% русских руководителей в Северной Осетии-Алании и столько же специалистов в Татарстане отметили, что готовы к деловому партнерству с представителями любого народа. В Северной Осетии-Алании 70% русских респондентов, имеющих среднее специальное или высшее образование, выбрали «норму».

Эта же категория лиц, особенно у титульных народов, отличалась наибольшей этнической индифферентностью. Половина всех осетин и Саха, выразивших «несерьезное» отношение к национальным проблемам, – лица с высшим образованием. Меньше всего этнически не акцентированных среди татарской интеллигенции. Среди этнически индифферентных русских оказалась значительной доля квалифицированных рабочих. Но в целом и у русских свыше 70% этнически индифферентных имеют либо высшее или незаконченное высшее образование, либо специальное техническое. Причем установки «нормы» и этнической индифферентности во всех этнических группах оказались более характерными для женщин.

Своеобразие ситуации состоит в том, что и среди лиц с гиперидентичными установками основная доля также приходится на интеллигенцию. Ее представители наиболее активны и разнообразны в своих проявлениях. Они не могли не среагировать на индикаторы «нормы», как на наиболее социально желательные. Соблюдая правила хорошего тона, они должны были подчеркнуть свою искреннюю или маскировочную лояльность к людям иной этнической принадлежности. И в то же время многие из них, вероятно, переживая истинные патриотические чувства к своему народу, составили костяк группы, которая заинтересованно отслеживает неизменность дистанции по отношению к другим этническим группам. Это подтвердили данные и по исследованию лидеров и активистов национальных движений (см. раздел I, главы 2–3).

В Татарстане и Саха (Якутии) среди людей, в этническом самосознании которых представлены установки «нормы», больше молодых (до 39 лет). А вот в Северной Осетии-Алании чаще готовы следовать «норме» русские и осетины более зрелого возраста. Например, среди осетинских респондентов в возрасте до 39 лет «норму» выбрали 47%, в то время как среди татар и Саха той же возрастной группы соответствующие индексы отметили соответственно 62 и 81% респондентов. Еще реже «норму» выбирают проживающие в Северной Осетии-Алании русские того же возраста (41%). Получается, что ситуация межэтнической напряженности в Северной Осетии-Алании оказала основное влияние на более молодых людей, от 20 до 40 лет. Именно представители этой возрастной группы, а также лица старше 50 лет, разделили между собой основную долю гиперидентичных ответов.

Для 20–30-летних, которые наиболее ориентированы на социальные достижения и уже психологически достаточно зрелые, актуален процесс формирования избирательных установок на межличностное взаимодействие. Часть 30–40-летних людей, пытающихся осмыслить итоги жизни, склонна к переоценке жизненных ценностей. И у первых, и у вторых под воздействием ситуации затяжной межэтнической напряженности и в процессе адаптации к новым этносоциальным условиям межэтнические различия начинают приобретать важное значение при выборе дружеского и делового круга общения.

Наиболее активная возрастная группа как в проявлениях инто-лерантности, так и толерантности среди титульных народов и среди русского населения республик – это 30–39 лет. Причем основную часть этой группы составляют работники умственного труда со специальным или высшим образованием. Респонденты этого возраста в Татарстане и Саха (Якутии) по типу этнического самосознания в большинстве своем ближе к «норме». Но вместе с тем среди них больше лиц с гиперидентичными установками. Это та группа еще молодых людей, кому пришлось не просто «выбирать свою дорогу», но и реально «перестраиваться» в конце 1980–начале 1990-х гг. Они, как правило, деятельны и завоевывают себе место под солнцем.

У них есть еще шанс в случае неудачи изменить свою жизнь, что-то исправить. В межэтнических отношениях эта группа лиц придерживается утилитаристских установок и поэтому в зависимости от ситуации готова как к сотрудничеству, так и к соперничеству. И если у русских этого возраста гиперидентичные установки выступают как защитные, чтобы не отдать завоеванное собственными силами жизненное пространство, то у представителей титульных народов они могут быть попыткой изменить свою жизнь также и за счет смены этнополити-ческих и социальных ориентиров в обществе. Что перевесит – готовность к сотрудничеству или к соперничеству – в большой степени определяется конкретной этносоциальной ситуацией. Например, в Северной Осетии-Алании – республике с опытом этнического конфликта, у 30–39-летних осетин-респондентов по сравнению с этими же возрастными группами в других республиках усилены гиперидентичные тенденции, а число выбравших «норму» и этническую индифферентность снижено.

Дата добавления: 2014-11-07