Часть Третья

XI

X

IX

VIII

VII

VI

V

IV

III

II

I

Укрепимся сначала как можно тверже на той точке, которой мы достигли.

Устремляющаяся в бесконечность деятельность Я, в которой именно потому, что она устремляется в бесконечность, нельзя установить никаких различий, испытывает некоторый толчок, и деятельность, которая при этом отнюдь не должна быть уничтожена, отражается, обращается вовнутрь; она получает прямо противоположное направление.

Представим себе устремляющуюся в бесконечность деятельность в образе прямой линии, идущей из A через B по направлению к C и т.д. Она могла бы подвергнуться толчку еще до C или же после него; но предположим, что она его испытывает именно в C; и основание этого заключается, согласно вышесказанному, не в Я, а в Не-Я.

При наличности такого условия, устремляющаяся по направлению от A к C деятельность Я будет отражена от C по направлению к А.

Но на Я, поскольку оно должно быть только Я, не может быть произведено никакого воздействия без ответного с его стороны действия. В Я нельзя ничего уничтожить, нельзя, следовательно, уничтожить и направления его деятельности. Стало быть, отраженная по направлению к А деятельность должна, поскольку она является отраженной деятельностью, тотчас же оказывать и обратное действие по направлению к C.

Таким образом мы получаем между A и C двойное, с самим собою борющееся направление деятельности Я, в котором направление, идущее от C к A, может быть рассматриваемо как страдание, а направление, идущее от A к C, – как чистая деятельность, причем оба направления составляют одно и то же состояние Я.

Это состояние, в котором объединяются между собою совершенно противоположные направления, есть именно деятельность силы воображения; и следовательно, мы имеем теперь совершенно определенным образом то, чего искали выше, – некоторую деятельность, которая возможна лишь через страдание, и некоторое страдание, возможное лишь через деятельность. Пребывающая между A и C деятельность Я есть деятельность сопротивляющаяся; но таковая невозможна без отраженности его деятельности; ибо всякое сопротивление предполагает нечто такое, чему оказывается сопротивление: оно есть страдание, поскольку первоначальное направление деятельности Я оказывается отраженным; но быть отраженным может только такое направление, которое есть в наличности как именно это направление, и притом во всех пунктах деятельности Я. Оба направления, к A и к C, должны быть налицо в одно время; и именно то, что они наличны одновременно, решает вышеупомянутую задачу.

Состояние Я, поскольку деятельность этого последнего полагается между A и C, есть состояние созерцания, ибо созерцание есть своего рода деятельность, которая возможна не без некоторого страдания, и своего рода страдание, которое возможно не без некоторой деятельности. Созерцание таким образом определено для философской рефлексии, но лишь как таковое; оно остается еще совершенно неопределенным по отношению к субъекту в качестве акциденции Я, так как для этого надлежало бы иметь возможность отличать его от других определений Я, между тем как это пока невозможно; и столь же неопределенным остается оно по отношению к объекту, так как для этого надлежало бы иметь возможность отличать нечто созерцаемое как таковое от несозерцаемого, между тем как это тоже пока оказывается невозможным.

(Ясно, что принявшая снова свое первоначальное направление деятельность Я устремляется также и за C. Но поскольку она распространяется за C, она не является уже сопротивляющейся деятельностью, так как за пределами C нет толчка, а следовательно – не является и созерцающей деятельностью. Значит, в C созерцающее и созерцаемое подвергаются ограничению. Устремляющаяся за C деятельность не есть созерцание, и объект ее не есть созерцаемое. В свое время мы увидим, что представляют собою то и другое. В настоящий момент мы хотели бы только отметить, что пока оставляем без рассмотрения нечто, к чему мы потом снова возвратимся.)

Я должно созерцать; и если только созерцающее должно действительно быть некоторым Я, то это значит не более и не менее как следующее: Я должно полагать себя как созерцающее; ибо что-либо может быть присущим Я лишь постольку, поскольку оно само приписывает себе это нечто.

Что Я полагает себя как созерцающее, значит прежде всего, что оно полагает себя в созерцании как деятельное. Что это может значить еще сверх того, выяснится само собою по ходу исследования. Поскольку же оно полагает себя деятельным в созерцании, оно противополагает себе нечто, что в созерцании не деятельно, а страдательно.

Чтобы ориентироваться в этом исследовании, нам достаточно вспомнить хотя бы о том, что было сказано выше по поводу взаимосмены в понятии субстанциальности. Обе противоположности, деятельность и страдание, отнюдь не должны уничтожать или снимать друг друга; они должны сохраняться рядом друг с другом: они должны просто взаимно исключать друг друга.

Ясно, что созерцающему как деятельному должно противополагаться созерцаемое. Спрашивается только, как и каким образом может быть полагаемо такое созерцаемое.

Нечто созерцаемое, которое должно противополагаться Я, – постольку созерцающему, – необходимо есть некоторое Не-Я; и отсюда следует прежде всего, что действие Я, полагающее такое созерцаемое, не есть рефлексия; это не деятельность, направляющаяся внутрь, а деятельность, устремляющаяся на внешнее; следовательно, она, насколько это теперь нам ясно, – деятельность созидающая. Созидается созерцаемое как таковое.

Далее ясно, что Я не может сознавать свою собственную деятельность при этом созидании созерцаемого как такового, так как деятельность эта не становится предметом рефлексии, не приписывается Я. (Только в философской рефлексии, которая осуществляется нами теперь и которую мы должны всегда самым тщательным образом отделять от общедоступной и необходимой, она приписывается Я.)

Созидательной способностью всегда является сила воображения; стало быть, упомянутое полагание созерцаемого совершается через силу воображения и само есть некоторое созерцание (всматривание в активном смысле в некоторое неопределенное нечто).

Это созерцание должно противополагаться некоторой деятельности в созерцании, которую Я приписывает самому себе. В одном и том же действии одновременно должны, следовательно, быть наличны некоторая деятельность созерцания, которую Я приписывает себе через посредство рефлексии, и некоторая другая деятельность, которую оно себе не приписывает. Эта последняя есть чистое созерцание; первая тоже должна быть такой, но она должна быть рефлектирована. Спрашивается, как это происходит и что отсюда следует?

Созерцание как деятельность устремляется к C, но является лишь постольку созерцанием, поскольку эта деятельность противодействует противоположному устремлению – к A. Если такого противодействия нет, то деятельность – уже не созерцание, а просто деятельность.

Подобная деятельность созерцания должна быть рефлектирована, то есть идущая к C деятельность Я (которая постоянно остается одною и той же деятельностью) должна быть направлена к A, и притом как деятельность, противодействующая противоположному направлению (так как в противном случае это была бы не эта деятельность, не деятельность созерцания).

При этом возникает следующая трудность: деятельность Я уже однажды рефлектирована через толчок по направлению к A, теперь она должна, и притом в силу абсолютной самопроизвольности (так как Я должно полагать себя как созерцающее просто потому, что оно есть Я), опять-таки быть рефлектирована в том же самом направлении. Если оба эти направления не будут различены, то никакое созерцание не будет рефлектировано, а будет только многократно повторяться на один и тот же лад; ибо деятельность при этом – одна и та же: это – одна и та же деятельность Я; и направление остается при этом одним и тем же направлением от C к A. Упомянутые направления должны, следовательно, быть различаемы, если только должна быть возможна требуемая рефлексия; и вот, прежде чем мы сможем пойти дальше, нам надлежит решить задачу, как и чем они различаются между собою.

Определим точнее эту задачу. Еще не приступая к самому исследованию, можно уже приблизительно понять, как может быть отличено первое направление деятельности Я, идущее к A, от второго подобного ему направления. А именно, первое рефлектируется только в силу одного толчка извне, второе же – в силу абсолютной самопроизвольности. Стоя на той ступени нашей философской рефлексии, на которую мы произвольно стали с самого начала исследования, мы можем, конечно, подметить это различие; но задачей является – раскрыть и подметить именно это, предполагающееся ради возможности всякой философской рефлексии как первичный факт естественного сознания. Вопрос в том, как человеческий дух первоначально приходит к такому различению между некоторым отражением деятельности извне и некоторым отражением ее изнутри. Это различие и есть то, что должно быть выведено как факт и через такое выведение доказано.

Я должно быть определено предикатом созерцающего и этим должно быть отличено от созерцаемого. Таково было то требование, от которого мы отправились; отправляться от какого-либо другого мы не могли. Я как субъект созерцания должно быть противоположено его объекту и тем впервые отличено от Не-Я. Ясно, что мы будем лишены в этом исследовании какой-либо точки опоры и будем вращаться в безысходном кругу, если только не будет сначала закреплено созерцание в себе и как таковое. Тогда только будет возможно определить отношение к нему как Я, так и Не-Я.

Таким образом, возможность разрешить вышепоставленную задачу зависит от возможности закрепить само созерцание как таковое.

Эта последняя задача одинакова с только что установленной, – с задачей провести различие между первым направлением к A и вторым направлением; и одна из них решается посредством другой. Если только созерцание само является закрепленным, в нем уже содержится первое отражение (Reflexion) по направлению к A; и тогда, без боязни впасть в смешение и прийти ко взаимоуничтожению утверждений, может осуществиться рефлексия уже не первого направления к A, а созерцания вообще по направлению к A.

Созерцание как таковое должно быть закреплено, чтобы его можно было понять как одно и то же. Но созерцание как таковое отнюдь не есть что-либо закрепленное; оно выражает собою колебание силы воображения между противодействующими друг другу направлениями. Что оно должно быть закреплено, это значит, что сила воображения не должна более колебаться, так как этим созерцание было бы совершенно уничтожено и упразднено. Но этого не должно быть; следовательно, в созерцании должен сохраниться хотя бы продукт такого состояния – след от противоположных направлений, не совпадающий с которым-нибудь из них самих, а представляющий собою нечто сложенное из них обоих.

Такое закрепление созерцания, которое только в силу этого и становится созерцанием, содержит в себе три следующих момента. Сюда относится прежде всего действие закрепления или же утверждения. Все это закрепление совершается ради рефлексии через самопроизвольность, совершается через эту самопроизвольность самой рефлексии, как это обнаружится сейчас; следовательно, действие закрепления присуще просто полагающей способности в Я, или же разуму. Затем, сюда относится определенное или становящееся определенным; и, как мы уже знаем, – это с ила воображения, деятельности которой положена некоторая граница. Наконец, сюда относится то, что возникает благодаря определению: продукт силы воображения в ее колебании. Ясно, что раз только искомое закрепление может быть осуществлено, должна существовать и некоторая способность такого закрепления; но такая способность не есть ни определяющий разум, ни созидательная сила воображения, следовательно, это – посредствующая между ними способность. Это – способность, в которой приобретает устойчивость (besteht) изменчивое, в которой оно как бы становится вразумительным (verständigt) (как бы останавливается) и которая потому по праву носит имя рассудка (Verstand). Рассудок есть рассудок лишь постольку, поскольку в нем что-либо закрепляется; и все, что закрепляется, закрепляется единственно в рассудке. Рассудок можно описать как закрепленную разумом силу воображения или же как разум, снабженный объектами через силу воображения. Рассудок – что бы время от времени ни рассказывали об его действиях – есть покоящаяся, бездеятельная способность духа, есть простое хранилище созданного силою воображения, определенного разумом и подлежащего дальнейшему определению.

(Только в рассудке есть реальность (хотя и только посредством силы воображения); рассудок – это способность действительного; только в нем впервые идеальное становится реальным: потому слово "рассудить" (verstehen) выражает собою также некоторое отношение к чему-то такому, что должно приходить извне, без содействия с нашей стороны, и допускать вполне только истолкование и усвоение. Сила воображения творит реальность; но в ней самой нет никакой реальности; только через усвоение и овладение в рассудке ее продукт становится чем-то реальным. Тому, что мы сознаем как продукт силы воображения, мы не приписываем реальности; приписываем же мы ее тому, что мы находим наличным в рассудке, которому мы приписываем отнюдь не способность созидания, а лишь способность сохранения. Мы увидим, что при естественной рефлексии, которая противоположна рефлексии искусственной и трансцендентально-философской, можно в силу самых ее законов идти только до рассудка; а в нем мы находим, конечно, нечто данное этой рефлексии как материал представления; при этом остается несознанным, как это данное нечто попало в рассудок. Отсюда-то рождается наше твердое убеждение в реальности вещей вне нас, наличных без всякого с нашей стороны содействия, так как мы не отдаем себе сознательного отчета в способности их сотворения. Если бы мы в повседневной рефлексии также сознавали, как мы действительно можем это сознавать в рефлексии философской, что вещи попадают в рассудок посредством силы воображения, то мы опять стали бы все признавать за обман и благодаря этому чинили бы такую же неправду, как и в первом случае.)

Вернемся к той точке нашего рассуждения, на которой мы прервали его, так как нам было невозможно непосредственно продолжать его далее.

Я рефлектирует свою деятельность, идущую в созерцании по направлению к C. В силу вышеприведенного основания эта деятельность не может быть рефлектирована как деятельность, противодействующая некоторому противоположному, от C к A идущему направлению. Но она не может быть рефлектирована и как деятельность, устремляющаяся на внешнее вообще, так как в таком случае это была бы вся бесконечная деятельность Я, которая не может быть рефлектирована, а не совершающаяся в созерцании деятельность, коей рефлексия необходима.

Следовательно, она должна быть рефлектирована как деятельность, идущая до C, в C ограниченная и определенная, и это первое.

Стало быть, в C созерцающая деятельность Я ограничивается абсолютной, в рефлексии действующей деятельностью. Но так как эта деятельность только рефлектирует, сама же (помимо нашей настоящей философской рефлексии) не бывает предметом рефлексии, то ограничение в C противополагается Я и приписывается Не-Я. За пределами C полагается в бесконечность посредством некоторого темного, не рефлектированного и определенным образом неосознанного созерцания некоторый определенный продукт абсолютно творческой силы воображения, который ограничивает способность рефлектированного созерцания, и это – как раз согласно тому же правилу и в силу того же основания, согласно которым был вообще положен первый неопределенный продукт. Это составляет второе. Этот продукт есть Не-Я, благодаря противоположению которого Я вообще впервые определяется как Я для настоящей надобности, а логический субъект положения Я созерцает – впервые становится возможным.

Определенная таким образом деятельность созерцающего Я является, по крайней мере со стороны своего определения, закрепленной и включенной в рассудок для дальнейшего определения; так как без этого противоречащие деятельности Я перекрещивались бы и взаимно уничтожали друг друга.

Эта деятельность направляется от A к C и должна быть осознана в этом направлении, но только посредством некоторой рефлектирующей, следовательно, идущей по направлению от C к A деятельности Я. Ясно, что в этом осознании встречаются противоположные направления, что, следовательно, это осознание должно совершаться посредством способности противоположностей, то есть силы воображения, и, значит, само должно быть некоторого рода созерцанием. И в этом заключается третье. Сила воображения в настоящей своей функции не является творческой, а только осознает (ради полагания в рассудке, а не ради сохранения) то, что уже создано и включено в рассудок, а потому называется репродуктивной.

Созерцающее должно иметь – и притом как таковое, то есть как действенно определенное, в качестве противопоставленного себе некоторую деятельность, которая не является той же самой деятельностью, а есть другая деятельность. Но деятельность всегда есть деятельность, и до сих пор в ней нельзя ничего различить, кроме ее направления. Этим же противоположным направлением является направление от C к A, возникшее благодаря отраженности извне и сохраненное в рассудке. И в этом заключается четвертое.

Это противоположное направление само должно быть предметом созерцания, поскольку этим должно определяться наличное в созерцании направление; и таким образом вместе с определением созерцающего осуществляется также и некоторое, хотя и не рефлектированное, созерцание созерцаемого.

Но само созерцаемое должно быть определено как созерцаемое, если только оно должно быть противопоставлено созерцающему. А это возможно лишь посредством рефлексии. Вопрос лишь в том, какая устремляющаяся на внешнее деятельность должна быть рефлектирована; ибо рефлектированной должна быть некоторая устремляющаяся на внешнее деятельность; деятельность же, направляющаяся в созерцании от A к C, дает созерцание созерцающего.

Выше было упомянуто, что для ограничения созерцания вообще в C творческая деятельность Я должна идти неопределенно далеко за пределы C. Эта деятельность отражается из бесконечности через C по направлению к A. Но в направлении от C к A идет сохраняющее свой след в рассудке первое направление, которое противодействует в созерцании присвоенной Я деятельности от A к C и по отношению к ней должно быть присвоено противоположности Я, то есть Не-Я. Эта противоположная деятельность созерцается как некоторая противоположная деятельность; и в этом заключается пятое.

Это созерцаемое должно быть определено как таковое; а именно как созерцаемое, противополагающееся созерцающему; следовательно, определены посредством некоторого несозерцаемого, которое ведь есть некоторое Не-Я. Последнее же как абсолютный продукт деятельности Я лежит за пределами C (вещь в себе и для себя как ноумен [ 17 ]. Отсюда – естественное различие между представлением и представляемой в нем вещью). В сфере же между C и A заключается созерцаемое, которое, согласно своему определению, понимается в рассудке как нечто реальное. И в этом заключается шестое.

Они относятся друг к другу как деятельность и страдание (реальность и отрицание) и, значит, объединяются через взаимоопределение. Без созерцаемого нет созерцающего, и наоборот. Опять-таки, если (и поскольку) полагается некоторое созерцаемое, то (постольку) полагается некоторое созерцающее, и наоборот.

То и другое должно быть определено, так как Я должно полагать себя как созерцающее и постольку противополагать себя Не-Я; но для этого оно нуждается в некотором твердом основании различия между созерцающим и созерцаемым; а такого основания, согласно выше данным объяснениям, взаимоопределение не дает.

Если только одно из двух получает дальнейшее определение, то посредством первого его получает также и другое, и именно потому, что они находятся между собой во взаимоопределении. Но одно из двух, в силу того же самого основания, должно определяться не через другое, а через самого себя, так как в противном случае мы не вышли бы из круга взаимоопределения.

Созерцающее как таковое, то есть как деятельность, определяется уже тем, что оно находится во взаимоопределении; оно являет собою некоторую деятельность, которой в противоположном соответствует некоторое страдание, – некоторую объективную деятельность. Такая деятельность определяется, далее, некоторой необъективной, следовательно, чистой деятельностью, деятельностью вообще и безусловно.

То и другое – противоположны; то и другое должны также синтетически объединяться, то есть взаимно определяться друг другом: 1. Объективная деятельность – деятельностью просто. Деятельность вообще есть условие всякой объективной деятельности; она – реальное основание этой последней. 2. Деятельность вообще не может определяться объективной деятельностью иначе, как через ее противоположность, страдание; следовательно, – через некоторый объект деятельности и, следовательно, через объективную деятельность. Объективная деятельность есть основание определения, или же идеальное основание деятельности вообще. 3. Та и другая определяются взаимно друг другом, то есть между ними должна быть проведена граница. Эта последняя есть переход от чистой деятельности к объективной и наоборот, – условие, над которым можно рефлектировать или же от которого можно отвлечься.

Это условие как таковое, то есть как граница чистой и объективной деятельности, созерцается посредством силы воображения и фиксируется в рассудке; и то и другое – вышеописанным образом.

Созерцание есть объективная деятельность при наличии некоторого определенного условия. Будь она безусловной, она была бы не объективной, а чистой деятельностью.

В силу определения через взаимосмену созерцаемое тоже является созерцаемым лишь при наличности некоторого определенного условия. Без этого условия оно вовсе не было бы созерцаемым, а представляло бы собою нечто просто положенное, некоторую вещь в себе: голое страдание как противоположность чистой деятельности.

Как в отношении к созерцающему, так и в отношении к созерцаемому созерцание есть нечто обусловленное. Этим признаком поэтому еще нельзя различить то и другое, созерцающее и созерцаемое; и нам надо искать дальнейших определений. Постараемся определить условие созерцания для обоих и посмотрим, нельзя ли их будет различить посредством него.

Что абсолютная деятельность становится посредством условия некоторого рода объективной деятельностью, значит, очевидно, что абсолютная деятельность как таковая снимается и уничтожается; и что по отношению к ней налично некоторое страдание. Стало быть, условием всякой объективной деятельности является страдание.

Это страдание должно быть созерцаемо. Но страдание может быть созерцаемо лишь как невозможность противоположной деятельности, как чувство принуждения к некоторому определенному действию, что, разумеется, возможно для силы воображения. Это принуждение фиксируется в рассудке как необходимость.

Противоположностью такой страданием обусловленной деятельности является деятельность свободная, созерцаемая в воображении как некоторое колебание самой силы воображения между совершением и несовершением одного и того же действия, между схватыванием и несхватыванием одного и того же объекта в рассудке, и понятая в рассудке как возможность.

Обоего рода деятельности, которые сами по себе противоположны, синтетически объединяются между собой. 1. Принуждение определяется через свободу; свободная деятельность определяет себя самое к определенному действованию (самовозбуждение). 2. Свобода определяется через принуждение. Только при условии некоторого уже наличного определения через страдание самодеятельность, все еще свободная в самоопределении, определяет себя к некоторому определенному действию. (Самопроизвольность может рефлектировать только при условии некоторой рефлексии, уже совершившейся в силу толчка извне: но она не должна рефлектировать также и при этом условии.) 3. Та и другая определяются взаимно в созерцании. Взаимодействие между самовозбуждением созерцающего и возбуждением извне является тем условием, при котором созерцающее становится созерцающим.

Благодаря этому вместе с тем оказывается определенным также и созерцаемое. Вещь в себе и для себя является предметом созерцания при условии взаимодействия. Поскольку созерцающее действенно, созерцаемое страдательно; поскольку созерцаемое действенно (и постольку оно есть вещь в себе), страдающим является созерцающее. Далее, поскольку созерцающее деятельно, постольку оно не является страдающим, и наоборот; и точно так же обстоит дело с созерцаемым. Но отсюда нельзя почерпнуть никакого твердого определения, и мы, значит, не избавляемся от нашего круга. Следовательно, нужно продолжать наши определения. А именно, мы должны постараться определить участие каждого из обоих моментов в обнаруженном взаимодействии через него самого.

Деятельности созерцающего, которой в объекте соответствует некоторое страдание и которая потому уже содержится в упомянутом взаимодействии, противополагается такая деятельность, которой в объекте не соответствует никакого страдания, которая поэтому направляется на само созерцающее (деятельность в самовозбуждении); и ею, значит, должна была бы быть определена первая деятельность.

Такая определяющая деятельность должна была бы быть созерцаема через посредство силы воображения и фиксируема в рассудке совершенно так же, как установленные до сих пор роды ее.

Ясно, что так же и объективная деятельность созерцающего не может иметь иного основания, чем деятельность самоопределения: если бы поэтому можно было определить эту последнюю деятельность, то и первая была бы также определена, а вместе с нею и участие созерцающего во взаимодействии, а благодаря тому – и участие созерцаемого.

Обоего рода деятельности должны определять друг друга взаимно: 1. В себя самое возвращающаяся деятельность должна определять объективную деятельность, как это только что было показано; 2. Объективная же деятельность должна определять деятельность, в себя самое возвращающуюся. Сколько объективной деятельности, столько и деятельности самое себя определяющей к определению объекта. Но объективная деятельность позволяет определять себя посредством определения объекта, а следовательно, через свое посредство – и деятельность, совершающуюся в самоопределении. 3. Та и другая находятся, значит, во взаимоопределении, как только что было показано; и мы опять остаемся без твердой точки опоры для определения.

Деятельность созерцаемого во взаимодействии, поскольку она направляется на созерцающее, равным образом определяется через некоторую в себя самое возвращающуюся деятельность, через которую оно определяет себя к воздействию на созерцающее.

Согласно вышеприведенному объяснению, деятельность самоопределения есть определение некоторого фиксированного продукта силы воображения в рассудке посредством разума: следовательно, это - мышление. Созерцающее определяет себя само к мышлению некоторого объекта.

Поскольку объект оказывается определенным через мышление, он представляет собою нечто мысленное.

Этим он определяется тотчас же как нечто определяющее себя само – к воздействию на созерцающее. Но такое определение стало возможным только потому, что в противоположном созерцающем должно было быть определено некоторое страдание. Без страдания в созерцающем нет первоначальной и в себя самое возвращающейся деятельности в объекте как мыслимой деятельности. Без такой деятельности в объекте нет страдания в созерцающем. Но такое взаимоопределение есть, согласно вышеприведенному объяснению, взаимоопределение через действенность. Стало быть, объект мыслится как причина некоторого страдания в созерцающем, как его действия. Внутренняя деятельность объекта, которою он определяет себя к действенности, есть нечто чисто мысленное (некоторый ноумен, если подвести под эту деятельность при помощи силы воображения некоторый субстрат, как то и нужно сделать).

Деятельность самоопределения к определению некоторого определенного объекта должна быть определяема далее: ибо и теперь еще мы не нашли твердой точки опоры. Но она (деятельность самоопределения) определяется через посредство такой деятельности созерцающего, которая не определяет никакого объекта как нечто определенное (=A), которая не направляется ни на какой определенный объект (стало быть, например, на объект вообще как только объект).

Такой деятельности должно было бы быть возможно через посредство самоопределения дать себе в качестве объекта A или - A. Она была бы поэтому по отношению к A или -A совершенно неопределенной или свободной, – свободной рефлектировать над A или же от него отвлекаться.

Подобная деятельность должна прежде всего стать созерцаемой посредством способности воображения; но так как она колеблется в середине между противоположностями, между схватыванием и несхватыванием A, она должна быть созерцаема также и как способность воображения, то есть в присущей ей свободе колебаться от одного к другому (совершенно также, как если бы мы смотрели на закон, о котором мы здесь, конечно, пока еще ничего не знаем, как на своего рода совещание духа с самим собою). Однако же, так как посредством этой деятельности одно из обоих, A или же - A, необходимо должно быть утверждено (так как через ее посредство A должно быть полагаемо как нечто подлежащее рефлексии или же как нечто такое, от чего надлежит отвлечься), то она должна с необходимостью быть постольку созерцаема также и как рассудок. Будучи снова объединены через новое созерцание и закреплены в рассудке, они образуют то, что называется способностью суждения [ 18 ]. Сила суждения есть свободная до сих пор способность рефлектировать над объектами, уже положенными в рассудке, или же отвлекаться от них и полагать их в рассудке при дальнейшем определении, согласно этой рефлексии или этому отвлечению.

Обе деятельности – чистый рассудок как таковой и способность суждения как таковая – должны, в свою очередь, взаимно определять друг друга. 1. Рассудок определяет способность суждения. Он содержит уже в себе те объекты, от которых способность суждения отвлекается или над которыми она рефлектирует, и является, таким образом, условием возможности способности суждения вообще. 2. Способность суждения определяет рассудок; она определяет для него объект вообще как объект. Без нее вообще не может быть осуществлена рефлексия; в ее отсутствие, следовательно, в рассудке нет ничего закрепленного; последнее полагается впервые через рефлексию и в целях рефлексии; следовательно, нет вообще никакого рассудка; и таким образом способность суждения, в свою очередь, является условием возможности рассудка. 3. Обе способности оказываются благодаря этому определяющими друг друга взаимно. Если нет ничего в рассудке, то нет и способности суждения; если нет способности суждения, то нет ничего и в рассудке для рассудка, нет мышления о мысленном как таковом.

В силу взаимоопределения таким путем получает определение также и объект. Мысленное как объект мышления, стало быть, постольку как страдающее определяется посредством некоторого не-мысленного, следовательно, через посредство чего-то только мыслимого (которое должно иметь основание своей мыслимости в себе самом, а не в мыслящем, следовательно, должно быть постольку деятельным, принуждая тем мыслящее по отношению к нему быть страдающим). То и другое – и мысленное и мыслимое – определяются, таким образом, взаимно друг другом: 1. Все мысленное мыслимо. 2. Все мыслимое мыслится как мыслимое и мыслимо лишь постольку, поскольку оно будет мыслиться как таковое. Без мыслимого нет мысленного; без мысленного нет мыслимого. Мыслимое и мыслимость как таковые суть чистые предметы силы суждения.

Только то, что признано за мыслимое, может быть помыслено как причина созерцания. Мыслящее должно определять себя самого к тому, чтобы мыслить нечто как мыслимое; и постольку мыслимое было бы страдательно; но, в свою очередь, мыслимое должно определять себя самого к тому, чтобы быть мыслимым; и постольку страдающим было бы мыслящее. Этим опять вводится некоторое взаимодействие между мыслящим и мысленным в мышлении; следовательно, и тут нет никакой твердой точки опоры для определения, и мы должны продолжать далее определение судящего.

Деятельность, которая не определяет вообще никакого объекта, определяется такою деятельностью, которая не имеет никакого объекта, некоторой вообще необъективной деятельностью, противоположной объективной деятельности. Вопрос только в том, как может подобная деятельность быть полагаема и противополагаема деятельности объективной?

Подобно тому как выше была выведена возможность отвлечься от всякого определенного объекта =A, здесь постулируется возможность отвлечься от всякого объекта вообще. Такая абсолютная способность отвлечения необходимо должна существовать, если только искомое определение должно быть возможно; и оно необходимо должно быть возможно, если только должно быть возможно самосознание и сознание представления.

Подобная способность должна бы, прежде всего, допускать созерцание себя самой. Сила воображения по самому существу своему вообще колеблется между объектом и не-объектом. Она утверждается в том, чтобы не иметь никакого объекта, то есть (рефлектированная) сила воображения совершенно уничтожается, и это уничтожение, это не-бытие силы воображения само созерцается посредством (не рефлектированной и потому ясного сознания не достигающей) силы воображения. (Наличное в нас темное представление, когда нам напоминается о том, что мы должны в целях чистого мышления отвлечься от всякой примеси силы воображения, и есть это очень часто переживаемое мыслителем созерцание.) Продукт такого (нерефлектированного) созерцания должен бы был быть закреплен в рассудке; но ведь он не должен быть ничем, не должен быть объектом, следовательно, его нельзя закрепить. (Темное представление мысли о некотором чистом отношении без членов этого отношения, есть нечто в этом роде.) Стало быть, не остается ничего другого, как вообще отвлечь голое правило разума, голый закон некоторого недоступного реализации определения (через силу воображения и рассудок для ясного сознания); и упомянутая абсолютная способность отвлечения, стало быть, есть сам разум. (Чистый разум без силы воображения, взятый в теоретическом смысле; тот разум, который Кант сделал предметом своих исследований в "Критике чистого разума".)

Если все объективное будет уничтожено, то останется еще по меньшей мере само себя определяющее и через себя самого определенное – Я, или же субъект. Субъект и объект будут при этом так определяться друг другом, что один из них будет совершенно исключаться другим. Если Я определяет только себя самого, оно не определяет ничего за своими пределами, если же оно определяет нечто за своими пределами, то оно определяет не только одного себя. Но Я определяется теперь как нечто такое, что остается после уничтожения всего объективного силою абсолютной способности отвлечения; Не-Я определяется как нечто такое, от чего можно отвлечься при помощи этой способности отвлечения. И, таким образом, мы достигаем наконец устойчивой точки опоры для различения между объектом и субъектом.

(И это на самом деле – очевидный источник всякого самосознания, не признать который нельзя уже после его указания. Все то, от чего я могу отвлечься (пусть даже и не сразу, но, во всяком случае, так, что я буду отвлекаться впоследствии от того, что я сейчас еще оставляю нетронутым, а вслед за тем, оставляя нетронутым то, от чего я сейчас отвлекаюсь), не есть мое Я, и я противополагаю его моему Я только потому, что рассматриваю его как такое, что я могу отмыслить прочь. Чем больше какой-нибудь эмпирический индивидуум в состоянии отмыслить от себя, тем более приближается его эмпирическое самосознание к чистому, начиная от ребенка, который впервые покидает свою колыбель и тем самым научается отличать ее от самого себя, и кончая популярным философом, который еще признает материальные идеи-образы и вопрошает о седалище души, или же – трансцендентальным философом, который мыслит себе – самое меньшее – правило того, как нужно мыслить чистое Я, и доказывает это правило.)

Эта деятельность, определяющая Я через отвлечение от всего того, от чего только можно отвлечься, сама, со своей стороны, должна была бы быть определена. Но так как в том, от чего нечего отвлечь и в чем не от чего отвлечься (благодаря чему Я и признается за нечто простое), нельзя ничего уже и определить, то она могла бы быть определена лишь посредством некоторой совсем ничего не определяющей деятельности, а то, что ею было бы определено, могло бы определяться через некоторое совершенно неопределенное нечто.

Действительно, такая способность совершенно неопределенного как условие всего определенного обнаружена посредством умозаключений у способности воображения; но она не может как таковая быть доведена до сознания, так как в таком случае она должна была бы быть рефлектирована, следовательно, определена посредством рассудка, следовательно, не была бы уже неопределенной и бесконечной.

Я было только что рассмотрено в самоопределении как определяющее и определенное в одно и то же время. Если посредством нынешнего более высокого определения рефлексия будет направлена на тот факт, что то, что определяет нечто совершенно определенное, должно быть чем-то совершенно неопределенным, и далее – на тот факт, что Я и Не-Я безусловно противоположны, то если только Я будет рассматриваться как нечто определенное, определяющим неопределенным будет Не-Я; и, наоборот, если Я будет рассматриваться как нечто определяющее, оно само будет неопределенным, а определяемое им определенное будет Не-Я. И отсюда возникает противоборство следующего рода:

Если Я рефлектирует о самом себе и тем самым определяет себя, то Не-Я является бесконечным и неограниченным. Если же, наоборот, Я рефлектирует о Не-Я вообще (о мироздании) и тем определяет его, то оно само является бесконечным. В представлении Я и Не-Я находятся, стало быть, во взаимодействии; если одно из них конечно, то другое является бесконечным, и наоборот; одно же из них всегда бывает бесконечным. (В этом содержится основание установленных Кантом антиномий [ 19 ].)

Если даже в еще более высокой рефлексии мы станем рефлектировать о том факте, что само Я является безусловно определяющим и, следовательно, есть то, что определяет безусловно предыдущую рефлексию, от которой зависит противоборство, то, во всяком случае, Не-Я снова окажется чем-то определенным через Я; оно должно при этом либо быть отчетливо определенным для рефлексии, либо быть оставлено неопределенным для определения Я посредством самого себя в рефлексии; и таким образом Я, поскольку оно может быть конечно или бесконечно, находится во взаимодействии только с самим собою, – в таком взаимодействии, стало быть, в котором оно вполне объединено с самим собою и над которым не в состоянии возвыситься никакая теоретическая философия.

Дата добавления: 2014-10-17