Так называемое первоначальное накопление

Часть 2

Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы

изменить его.

Глава 1. История капитала

Мы видели как деньги превращаются в капитал, как капитал производит прибавочную стоимость и, таким образом, это движение вращается по кругу.

Предполагается, что началу этого движения предшествовало «первоначальное» накопление.

Это первоначальное накопление играет в политической экономии такую же роль как грехопадении в теологии. Его возникновение объясняют тем, что в незапамятные времена существовала, с одной стороны кучка трудолюбивых, разумных, и прежде всего бережливых избранников, а с другой стороны масса лентяев, оборванцев, прокручивающих все, что у них было.

Первые накопили богатство, вторые потеряли все, кроме своей шкуры.

Со времени этого грехопадения ведет свое происхождение бедность широкой массы, у которой, несмотря на весь ее труд, все еще нечего продать, кроме себя самого, и богатство немногих, которое постоянно растет, хотя они давным-давно перестали работать.

Как известно, в действительной истории крупнейшую роль играют завоевание, порабощение, разбой, одним словом, насилие.

Экономическая структура капиталистического общества выросла из экономической структуры феодального общества, разложение которого и породило капитализм.

Основа капиталистического производства покупка-продажа рабочей силы.

Непосредственный производитель, рабочий, лишь тогда получает возможность распоряжаться своей личностью, «свободно» продавать ее, когда прекращается его прикрепление к земле, его крепостная, феодальная зависимость.

Чтобы стать свободным продавцом рабочей силы, который несет свой товар туда, где имеется на него спрос, рабочий должен был избавиться и от господства цехов[282].

Новая мануфактура возникла в морских экспортных гаванях или в таких пунктах деревенской части страны, которые находились вне контроля старых городов с их цеховым строем.

Исторический процесс, который превращает производителей в наемных рабочих, выступает как освобождение их от феодальных повинностей и цехового принуждения.

Но с другой стороны, освобождаемые лишь тогда становятся продавцами самих себя, когда у них отняты все их средства производства и все гарантии существования, обеспеченные старинными феодальными учреждениями.[283] История этой экспроприации вписана в летописи человечества пламенеющим языкам меча и огня.

Исходным пунктом развития, создавшего как наемного рабочего, так и капиталиста, было рабство рабочего. Развитие состояло в изменении формы его порабощения, в превращении феодальной эксплуатации в капиталистическую.

Для того, чтобы понять этот процесс, нам нет надобности забираться слишком глубоко в прошлое. Хотя первые зачатки капиталистического производства спорадически встречаются в отдельных городах по Средиземноморью уже в XIV и XV столетиях, тем не менее, начало капиталистической эры относиться лишь к XVI столетью. Там, где она наступает, уже давно уничтожено крепостное право и уже значительно увял наиболее яркий цветок средневековья – свободные города.

В истории первоначального накопления движущим рычагом служат моменты, когда огромные массы людей внезапно и насильственно отрываются от средств своего существования и выбрасываются на рынок труда в виде стоящих вне закона пролетариев. Экспроприация сельского производителя, обезземеливание крестьян составляет основу этого процесса.

Эта история в различных странах приобретает различные формы, в классическом виде она происходит в Англии, которую поэтому мы и берем в качестве примера.

В Англии крепостная зависимость исчезла в конце XIV столетья. Преобладающее большинство население состояло из свободных крестьян ведущих самостоятельное хозяйство[284].

Пролог переворота, создавшего основу капиталистического производства разыгрался в последнюю треть XV и в первые десятилетия XVI ст. Масса поставленных вне закона пролетариев была выброшена на рынок труда благодаря роспуску феодальных дружин, которые, по справедливому замечанию сэра Джеймса Стюарта, «везде бесполезно переполняли дома и дворы».

Кроме того сами феодалы, создали несравненно более многочисленный пролетариат, узурпировав общинные земли и согнав крестьян с занимаемых ими участков, на которые крестьяне имели такое же право собственности как и сами феодалы. Непосредственный толчок к этому в Англии дал расцвет фландрской шерстяной мануфактуры и связанное с ним повышение цен на шерсть. Превращение пашни в пастбище для овец стало лозунгом феодалов.

Насильственная экспроприация народных масс получила новый толчок в XVI благодаря реформации и сопровождавшему ее колоссальному расхищению церковных имений.

Церковь была феодальной собственницей значительной части английских земель, уничтожение монастырей превратило в пролетариат их обитателей. Сами церковные имения были раздарены королевским фаворитам, которые массами сгоняли с земли бывших обитателей. Гарантированное законом право обедневших земледельцев на известную часть церковной десятины было молчаливо отнято[285].

«Везде бедняки!» – воскликнула королева Елизавета после одного своего путешествия по Англии.

«Славная революция» вместе с Вильгельмом III Оранским[286] поставила у власти наживал из землевладельцев и капиталистов. Они освятили новую эру доведя до колоссальных размеров расхищение государственного имущества. Государственные земли отдавались в подарок[287], продавались за бесценок, или просто узурпировались. Присвоенное таким мошенническим способом государственное имущество наряду с землями, награбленными у церкви, составляют основу современных великокняжеских владений современной английской олигархии.

Капиталисты-буржуа покровительствовали этой операции, для того чтобы превратить землю в предмет свободной торговли, расширить область крупного землевладения и увеличить прилив из деревни поставленных вне закона пролетариев.

Общинная собственность, совершенно отличная от государственной, была старогерманским институтом, сохранившимся под покровительством феодализма, с его падением была уничтожена и она[288].

Насильственная узурпация ее, превращение пашни в пастбище, началась в конце XV и продолжалась в XVI веке. Однако в те времена процесс этот носил индивидуальный характер. В XVIII столетии парламент принимает «Bills for Inclosures of Commons» (били об отгораживании общинной земли) – декреты, при помощи которых лендлорды сами себе подарили народную землю на правах частной собственности.

«В Нортгемптоншире и Лестеншире очень распространилось огораживание общинных земель, и большинство новых лордств, получившихся путем отгораживания, превращено в пастбища; вследствие этого во многих лордствах не распахивается и 50 акров, хотя раньше распахивалось до 1500 акров… Развалины стоявших здесь некогда жилых домов, сарае, конюшен – вот единственные следы, оставшиеся от прежних жителей… Далеко не редки случаи когда 4 или 5 богатых скотоводов узурпируют большие недавно огороженные лордства, которые раньше находились в руках 20-30 фермеров и такого же количества мелких собственников и других жителей. Все эти лица изгнаны из своих владений, вместе с ними и много других семейств, которые находили в них работу и пропитание» (Свящ. Addington «Inquiry into the Reasons for and against Inclosing Open Fields»).

«Если земля, попадает в руки немногих крупных фермеров, то мелкие фермеры, прокармливающиеся на общинной земле, так что им почти не приходиться покупать средства существования на рынке, превращаются в людей, вынужденных добывать себе средства к существованию трудом на других и покупать все, что им нужно на рынке… Выполняется больше труда, так как больше принуждаются к труду… Города и мануфактуры будут расти, потому что туда гонят все большее количество людей, вынужденных искать себе заработка. Вот, те результаты, к которым неизбежно должна приводить концентрация ферм и к которым она действительно приводит в нашем королевстве в течении столь многих лет… В общем положение низших классов народа ухудшилось почти во всех отношениях, мелкие землевладельцы и фермеры низведены до уровня поденщиков и наемников, а в то же время добывать средства к жизни в этом положении им стало труднее» (Dr. R. Price «Observations etc.»).

Действительно, захват общинной земли и сопровождавшая его революция в земледелии отразилась так резко на положении сельскохозяйственных рабочих, что, по словам Идена, заработная плата их в 1765-1780 гг. стала падать ниже минимума, вследствие чего ее приходилось дополнять из средств официальной благотворительности. Их заработной платы, говорит он, «хватало лишь для удовлетворения абсолютно необходимых жизненных потребностей».

Последний крупный процесс экспроприации земли у землевладельцев известен под именем «Очистка имений» – кульминационный пункт английских методов экспроприации.

Когда уже не осталось независимых крестьян, которых можно было бы вымести, дело доходит до «очистки» земли от коттеджей, так что сельскохозяйственные рабочие уже не находят себе необходимого места для жилья на обрабатываемой ими земле[289].

Что такое «Очистка имений» в собственном смысле этого слова, мы можем узнать, лишь обратившись к горной Шотландии, этой обетованной земле современных романов. Там процесс отличается своим систематическим характером, широтою масштаба (если в Ирландии лендлорды сносят по нескольку деревень сразу, то в горной Шотландии сразу «очищаются» участки земли величиною с германские герцогства), и, наконец, особой формой экспроприируемого землевладения.

Кельты горной Шотландии состояли из кланов, каждый из которых был собственником занятой им земли. Представитель клана, глава его, «большой человек», был собственником этой земли лишь в силу титула совершенно так же, как английская королева является в силу своего титула собственницей всей национальной территории.

Когда английскому правительству удалось подавить внутренние войны между этими «большими людьми» и их постоянные набеги на жителей равнинной Шотландии, головы кланов отнюдь не отказались от своего старого разбойничьего ремесла, они изменили его форму. По примеру английских лордов, право собственности, которое давал им титул они превратили в право частной собственности, а так как они увидали, что рядовые члены клана оказывают сопротивление их стремлениям к обогащению, то решили согнать их с земли путем открытого насилия[290].

Как пример этого метода мы приведем «очистки», произведенные герцогиней Сэтерленд.

Как только бразды правления попали в руки этой особы, весьма просвещенной в области политической экономии, она решила немедленно же приступить к радикальному экономическому лечению и превратить в пастбище все графство, население которого прежними мероприятиями аналогичного характера уже было низведено до 15 000 человек.

С 1814 по 1820 г. эти 15 000 жителей – около 3 000 семейств – систематически изгонялись и искоренялись. Все их деревни разрушены и сожжены, все поля обращены в пастбища. Британские офицеры были посланы для экзекуции, и дело доходило у них до настоящих битв с местными жителями. Одну старуху сожгли в ее собственной избе, так как она отказалась ее покинуть[291].

Таким путем дама присвоила себе 794 000 акров земли, с незапамятных времен принадлежавших клану.

Изгнанным жителям она отвела на берегу моря около 6 000 акров земли (по 2 акра на семейство). Эти 6 000 акров представляли пустырь и не приносили собственникам никакого дохода. Герцогиня обнаружила столь высокое благородство чувств, что сдала всю землю в среднем по 2ш. 6п. за акр тем самым членам клана, которые в течении столетий проливали кровь за ее род.

Всю награбленную у клана землю она разделила на 29 крупных ферм, предназначенных для овцеводства, причем на каждой ферме жила одна-единственная семья, большей частью английские арендаторы-батраки.

В 1825 г. 15 000 гэлов были замещены на 131 000 овец.

Часть аборигенов, изгнанных на морской берег, пыталась прокормиться рыболовством. Они превратились в амфибий и жили наполовину на воде, наполовину на земле, но и земля и вода вместе лишь наполовину обеспечивали их существование.

Но бравых гэлов ждало новое и еще более тяжелое испытание за их горно-романтическое преклонение перед «большими людьми» клана. Запах рыбы бросился в нос «большим людям». Они пронюхали в нем нечто прибыльное и сдали морское побережье в аренду крупным лондонским рыботорговцам. Гэлы были изгнаны вторично.

Но, в конце концов, и часть пастбищ для овец, в свою очередь, превращается в охотничьи парки.

Как известно, в Англии нет настоящих лесов. Дичь обитающая в парках аристократов, есть домашнее животное, она жирна как лондонские альдермены[292].

«В горных областях, с востока к западу, от окрестностей Эбердина до скал Обэна, тянется в настоящее время непрерывная линия лесов… Превращение земли в пастбища для овец выгнало гэлов на менее плодородные земли. Теперь красная дичь начинает вытеснять овец, что подвергает гэлов в еще более безысходную нищету. Охотничий парк и народ не могут ужиться вместе. Тот или другой должен очистить место. Если в ближайшую четверть века места для охоты будут возрастать, то скоро ни одного гэла не останется на их родной земле. Это движение среди землевладельцев горных местностей вызвано тем, что участок горной земли, отведенный для охоты, оказывается несравненно более доходным, чем тот же участок превращенный в пастбище[293]…

Бедствия, постигшие горную Шотландию, не менее ужасны, чем те, которые постигли Англию благодаря политике нормандских королей. Дичь получила больше простора, но зато людей скучивают в пределах все более и более тесных… У народа отнимают одну вольность за другой… И гнет ежедневно возрастает. «Очистка» и изгнание населения практикуется собственниками как твердо установленный принцип, как чисто техническая земледельческая мера, подобно тому, как в Австралии сводят деревья и кусты, так тут поступают с людьми, совершая эту операцию спокойным деловым образом» (Robert Somers «Letters from the Higlands; or, the Famine of 1847»).

Разграбление церковных и государственных земель, расхищение общинных имуществ, осуществляемое путем узурпации и с беспощадным терроризмом, превращение феодальной собственности и собственности кланов в современную частную собственность – таковы разнообразные идиллические методы первоначального накопления. Таким путем удалось завоевать поле для капиталистического земледелия, отдать землю во власть капитала и создать для городской промышленности необходимый приток поставленного вне закона пролетариата.

Люди, выгнанные вследствие роспуска феодальных дружин и оторванные от земли насильственной, осуществлявшейся толчками экспроприацией, этот поставленный вне закона пролетариат поглощался развивающейся мануфактурой далеко не с такой быстротой, с какой он появлялся на свет. С другой стороны, люди, внезапно вырванные из обычной жизненной колеи, не могли столь же внезапно освоиться с дисциплиной новой обстановки. Они массами превращались в нищих, разбойников, бродяг – частью добровольно, в большинстве случаев под давлением необходимости.

Поэтому во всех странах Западной Европы издаются кровавые законы против бродяжничества. Отцы теперешнего рабочего класса были прежде всего подвергнуты наказанию за то, что их насильственно превратили в бродяг и пауперов. Законодательство рассматривало их как «добровольных» преступников, исходя из того предположения, что при желании они могли бы продолжать трудиться при старых, уже не существующих условиях.

В Англии это законодательство началось при Генрихе VII. Согласно акту Генриха VII, старые и неспособные к труду нищие получают разрешение собирать милостыню. Но наказание плетьми и тюремное заключение грозят работоспособным бродягам. Закон предписывает привязать их к тачке и бичевать, пока кровь не заструится по телу, и затем брать с них клятвенное обещание возвратиться на родину и «приняться за труд». Какая жестокая ирония!

Акт Генриха VIII подтверждает этот закон и усиливает его кары новыми добавлениями. При рецидиве бродяжничества наказание плетьми повторяется и кроме того отрезается половина уха, на третий раз бродягу вешают, как преступника и врага общества.

Эдуард VI в первый же год своего царствования издает закон, по которому, уклоняющийся от работы, отдается в рабство тому, кто донесет на него. Хозяин должен кормить своего раба хлебом и водой и имеет право плетью и наложением цепей принуждать его к любой работе, как бы отвратительна она ни была. Если раб сбежал, ему ставят клеймо, если сбежал вторично – вешают. Хозяин мог продать своего раба, подарить и т.д. Если бродяга шатается без дела три дня, его заковывают в цепи и употребляют для дорожных и других работ. Всякий может отобрать у бродяги его детей и держать при себе, если они убегают, то превращаются в рабов. Хозяин может надеть железное кольцо на своего раба, наказывать его как ему заблагорассудиться и т.д.

Закон Елизаветы: нищие старше 14 лет, подвергаются жестокому наказанию кнутом и наложению клейма на левое ухо, в случае рецидива – смертная казнь.

Подобные законы и во Франции. Еще в начале царствования Людовика ХVI был издан ордонанс, который предписывал ссылать на галеры каждого здорового человека в возрасте от 16 до 60 лет, если он не имел средств к существованию и определенной профессии. Аналогичные меры предписываются законом Карла V для Нидерландов, плакатом соединенных провинций и т.д.

Деревенское население, насильственно лишенное земли, изгнанное, превращенное в бродяг, приучали к дисциплине наемного труда плетьми, клеймами и пытками.

«Так-то и случается, что жадный и ненасытный обжора, настоящая чума свое родины, собирает в своих руках тысячи акров земли и обносит их забором, и своими притеснениями и насилиями выгоняет с земли ее собственников. Мужчины и женщины, мужья и жены, сироты и вдовы, объятые отчаяние матери с грудными детьми, все домочадцы, бедные, но многочисленные, так как земледелие требует много рабочих рук. Они бредут прочь, покидают свои привычные мест и нигде не находят приюта. Они вынуждены за бесценок распродавать свое имущество. И когда этими несчастными скитальцами истрачено все до последней копейки, то скажите, бога ради, что же им остается делать как не красть? Но тогда их вешают по всей форме закона. Или просить милостыню? Но тогда их заключают в тюрьму как бродяг за то, что они шатаются без дела: их обвиняют в бездельничестве, – их, которым ни одна душа не хочет дать работы, как бы ревностно они ее ни добивались» (Томас Мор, «Утопия»).

Мало того, что на одном полюсе выступают условия труда как капитал, на другом полюсе люди, не имеющие для продажи ничего, кроме своей рабочей силы. Недостаточно также принудить этих людей добровольно продавать себя. С дальнейшим ростом капиталистического производства развивается рабочий класс, который по своему воспитанию, традициям, привычкам, признает условия капиталистического производства самоочевидными естественными законами.

Организация капиталистического производства сламывает всякое сопротивление, постоянное создание относительного перенаселения удерживает закон спроса на труд и предложение труда, а следовательно и заработную плату в границах, соответствующих потребности капитала в самовозрастании, слепой гнет экономических отношений укрепляет господство капиталистов над рабочими.

Внеэкономическое, непосредственное насилие, правда, еще продолжает применяться, но лишь в виде исключения. При обычном ходе дел рабочего можно предоставить власти «естественных законов производства», т.е. зависимости от капитала, которая создается и увековечивается самими условиями производства.

Иное мы видим в ту историческую эпоху, когда капиталистическое производство только возникало. Нарождавшейся буржуазии нужна была государственная власть, чтобы «регулировать» заработную плату, т.е. принудительно удерживать ее в границах, благоприятствующих выколачиванию прибавочной стоимости, чтобы удлинять рабочий день и таким образом удерживать самого рабочего в нормальной зависимости от капитала. В этом существенный момент так называемого первоначального накопления.

Класс наемных рабочих, возникший в первой половине ХIV столетия, составлял тогда очень ничтожную часть народа, его положение находило себе сильную опору в самостоятельном крестьянском хозяйстве и цеховых организациях. Подчинение труда капиталу было лишь формальным, спрос на наемный труд возрастал быстрее. Чем его предложение.

Законодательство относительно наемного труда, с самого начала своего возникновения было глубоко враждебно к рабочим. Начинается оно в Англии при Эдуарде III статутом о рабочих, во Франции ему соответствует ордонанс изданный от имени короля Жана. Эти законы добиваются удлинения рабочего дня и регулируют уровень заработной платы, превышать который запрещено под страхом тюремного наказания (10 дней выдавшему более высокую плату и 3 недели принявшему). Закон 1360 г. еще более суров и уполномочивает хозяев заставлять рабочих путем физического принуждения работать по установленному тарифу. Все союзы рабочих объявлены недействительными. Коалиции рабочих рассматривались как преступление начиная с ХIV века и вплоть до 1825 г., когда были отменены законы против коалиций.

Дух Статута о рабочих 1349 г. и всех последующих законов ярко сказывает о том, что государство устанавливает лишь максимум заработной платы, но не ее минимум.

Дата добавления: 2014-10-17