Ростовщический капитал

Характерные формы существования ростовщического капитала во времена, предшествовавшие капиталистическому способу производства, были две.

Эти две формы следующие:

во-первых, ростовщичество путем предоставления денежных ссуд расточительной знати, преимущественно земельным собственникам;

во-вторых, ростовщичество путем предоставления денежных ссуд мелким, владеющим условиями своего труда производителям, к числу которых принадлежит ремесленник, но в особенности крестьянин[304].

И то и другое, – как разорение богатых земельных собственников ростовщичеством, так и высасывание соков из мелких производителей[305], – приводит к образованию и концентрации крупных денежных капиталов[306].

Ростовщичество подрывает и разрушает античное и феодальное богатство и античную и феодальную собственность. Оно подрывает и разоряет мелкокрестьянское и мелкобуржуазное производство, словом, все те формы, при которых производитель еще выступает как собственник своих средств производства[307].

Ростовщичество выполняет двоякую роль:

во-первых, создает, наряду с купеческим капиталом, самостоятельные денежные средства;

во-вторых, присваивает себе условия труда, то есть разоряет владельцев старых условий труда – поэтому оно является мощным рычагом для образования предпосылок промышленного капитала.

Ростовщичество не изменяет способа производства, но присасывается к нему как паразит и доводит его до жалкого состояния. Отсюда народная ненависть к ростовщикам, особенно сильная в античном мире, где собственность производителя на условия его производства являлась в то же время основой политической самостоятельности граждан[308].

Пока господствует рабство или пока прибавочный продукт проедается феодалами и его челядью и во власть ростовщика попадает рабовладелец или феодал, способ производства остается тот же, он только начинает тяжелее давить на работника. Обремененный долгами рабовладелец или феодал высасывает больше, потому что из них самих больше высасывают.

Конце концов они уступают свое место ростовщику, который сам становится земельным собственником или рабовладельцем, как всадники в Древнем Риме. Место старого эксплуататора, у которого эксплуатация носила более или менее патриархальный характер, так как являлась главным образом орудием политической власти, занимает грубый, жадный до денег выскочка. Но самый способ производства не изменяется.

Лишь там и тогда, где и когда имеются налицо остальные условия капиталистического способа производства, ростовщичество выступает как одно из средств образования нового способа производства, разоряя феодалов и мелких производителей, централизуя условия труда и превращая их в капитал.

Однако собственной, широкой и своеобразной ареной ростовщичества является функция денег как средства платежа. Всякие денежные повинности, приуроченные к определенному сроку (арендная плата, подати, налоги…) сопряжены с необходимостью денежных платежей. Поэтому ростовщичество со времен Древнего Рима и до нашего времени присоединяется к функции откупщиков.

Ростовщичество вызывает потребность в деньгах как средстве платежа, все усиливая и усиливая задолженность производителя, из-за тяжести одних только процентов становится невозможным регулярное воспроизводство.

Система общественного кредита, т.е. государственных долгов, зачатки которой мы открываем в Генуе и Венеции еще в средние века, распространилась по всей Европе в течение мануфактурного периода. Колониальная система с ее морской торговлей и торговыми войнами послужила для нее теплицей. Прежде она всего пустила корни в Голландии.

Государственный долг, т.е. отчуждение государства – все равно: деспотического, конституционного или республиканского, – накладывает свою печать на капиталистическую эру. Единственная часть национального богатства, которая действительно находиться в общем владении современных народов, это их государственные долги. Вполне последовательна поэтому современная доктрина, что народ тем богаче, чем сильнее его задолженность. Государственный кредит становиться символом веры капитала.

Государственный долг делается одним из самых сильных рычагов первоначального накопления. Словно прикосновением волшебной палочки он одаряет непроизводительные деньги производительной силой и превращает их таким образом в капитал, устраняя всякую надобность подвергать их опасностям и затруднениям, неразрывно связанным с помещением денег в промышленность и даже часноростовщическими операциями[309].

Государственные кредиторы в действительность ничего не дают, так как ссуженные ими суммы превращаются в государственные долговые свидетельства, легко обращающиеся, функционирующие в их руках так же, как и наличные деньги.

Но кроме созданного таким образом класса праздных рантье и импровизированного класса богатых финансистов, выступающих посредниками между правительством и нацией, кроме откупщиков долгов, купцов и частных фабрикантов, в руки которых попадает добрая доля всякого государственного займа в качестве капитала, свалившегося с неба, государственный долг создал акционерные общества, торговлю всякого рода ценными бумагами, ажиотаж, одним словом – биржевую игру и современную банкократию.

С самого своего зарождения банки, подкрепленные национальными титулами, были лишь обществами частных спекулянтов, которые оказывали содействие правительствам и, благодаря полученным привилегиям, могли ссужать им деньги. Поэтому самым непогрешимым мерилом накопления государственного долга является прогрессивное повышение акций этих банков, расцвет которых начинается с момента учреждения Английского банка (1694 г.).

Английский банк начал свою деятельность ссудами правительству денег из 8%. Вместе с тем он был уполномочен парламентом чеканить деньги из того же самого капитала, который он таким образом еще раз ссужал публике в форме банкнот.

Этими банкнотами он мог дисконтировать векселя, давать ссуды под товары, закупать благородные металлы.

Прошло немного времени, и эти фабрикуемые самим банком кредитные деньги стали функционировать как звонкая монета – банкнотами выдавал английский банк ссуды государству, банкнотами уплачивал за счет государства проценты по государственным займам. Давая одной рукой, банк получал другой гораздо больше, но этого мало, даже когда он получал, он оставался вечным кредитором нации на всю данную им сумму до последней копейки.

Мало-помалу он стал непременным хранителем металлического запаса страны и центром тяготения для всего торгового кредита. В то самое время, когда англичане перестали сжигать на кострах ведьм. Они начали вешать подделывателей банкнот.

Так как государственные долги опираются на государственные доходы, за счет которых должны покрываться годовые проценты и т.п. платежи, то современная налоговая система стала необходимым дополнением системы национального кредита.

Займы позволяют правительству покрывать чрезвычайные расходы таким образом, что плательщик не чувствует сразу всей их тяжести, но те же займы требуют повышения налогов. С другой стороны повышение налогов, вызванное последовательно заключаемыми займами, вынуждает правительство при каждом новом чрезвычайном расходе прибегать все к новым и новым займам.

Таким образом, современная фискальная система, ось которой составляет обложение необходимейших жизненных средств (и, следовательно их вздорожание), в самой себе несет зародыш автоматического возрастания налогов. Чрезмерное обложение – не случайное уклонение, а ее принцип.

В Голландии, где эта система укрепилась прежде всего, великий патриот де Витт прославляет ее в своих «Максимах» как наилучший способ развить в наемном рабочем покорность, умеренность, прилежание и готовность переносить чрезмерный труд. Фискальная система приводит к экспроприации крестьян и мелких ремесленников – т.е. всех составных мелкой буржуазии, это действие еще больше усиливается благодаря протекционизму[310].

Система протекционизма была искусственным средством фабриковать фабрикантов, экспроприировать независимых рабочих, капитализировать национальные средства производства и средства к жизни, насильственно сокращать переход от старого способа производства к современному.

Европейские государства не довольствовались тем, что с этой целью облагали данью собственные народы, косвенно – путем покровительственных пошлин, прямо – путем экспортных премий и т.д., они насильственно искореняли всякую промышленность в зависимых от них второстепенных странах.

Колониальная система, государственные долги, гнет налогов, протекционизм, торговые войны и т.д. – все эти отпрыски собственно мануфактурного периода гигантски разрастаются в младенческий период крупной промышленности. С развитием капиталистического производства в течение мануфактурного периода общественное мнение Европы освободилось от последних остатков стыда и совести. Нации цинично хвастались всякой гнусностью, раз она являлась средством для накопления капитал.

Прочтите напр., наивную летопись торговли, составленную филистером А.Андерсоном, здесь превозноситься, как высший триумф английской государственной мудрости, тот факт, что Англия при заключении Утрехтского мира вынудила у Испании по договору привилегию, разрешающую ей продавать в испанских владениях Америке негров, закупленных в Африке.

Хлопчатобумажная промышленность. Введя в Англии рабство детей, в то же самое время дала толчок к превращению рабского хозяйства Соединенных Штатов, более или менее патриархального до того времени, в коммерческую систему эксплуатации.

Таких трудов стоило создать условия для свободного проявления «вечных естественных законов[311]» капиталистического производства, совершить процесс отделения рабочих от средств их труда, на одном полюсе превратить общественные средства производства и жизненные средства в капитал, на противоположном полюсе превратить народную массу в наемных рабочих, в свободную «рабочую армию» – этот шедевр современной истории.

Дата добавления: 2014-10-17