Линейность дискурса

О линейности дискурса в свое время писал еще Ф. де Соссюр [1977: 103]: «Означающее, являясь по своей природе воспринимаемым на слух, развертывается только во времени и характеризуется заимствованными у времени признака­ми: а) оно обладает протяженностью и б) эта протяженность имеет одно измерение — это линия».

Какими уникальными, выдающимися способностями ни обладал бы го­ворящий или пишущий субъект, он не в состоянии произнести, написать бо­лее одного слова в один и тот же момент времени. Дискурс закономерно ли­неен, у него всегда есть начало, продолжение (или продолжения) и конец, ло­гический или не очень. Во всяком случае любой автор сталкивается с пробле­мой линейного расположения смысла, и ему каждый раз приходится решать извечный вопрос С чего начать?

Данная проблема не столь банальна и тривиальна, как может показаться неискушенному исследователю. Начало дискурса определяет тематическую, интенциональную (в философско-феноменологическом смысле) направлен­ность на предметную сферу и возможные пути конструирования социального мира. Начало дискурса задает рамки его возможной интерпретации и опреде­ляет тональность, подобно музыкальному ключу и знакам альтерации на нот­ном стане. Вероятно, это психологическое свойство многих семиотических процессов, поступательно развертывающихся во времени. Слова, предваряю­щие последующие коммуникативные акты, становясь речевым контекстом, оказывают огромное влияние на восприятие и обработку дискурса слушаю­щим. Начало дискурса вводит нас в определенный возможный мир, связанные с ним культурные смыслы, знания, верования, общий пресуппозиционный фонд [ср.: presuppositional pool — Brown, Yule 1983: 79—83], стимулирует инферен­ционное прогнозирование в заданном им направлении, активирует соответ­ствующие установки, ожидания слушающих относительно темы дискурса и его продолжения. Сравните:

{VII} a. I hate playing with him. He's so fast, you know.

Я не люблю с ним играть. Знаешь, он так быстр.

b. I enjoy playing with him. He's so fast, you know.

Мне нравится с ним играть. Знаешь, он так быстр.

Очевидно, что восприятие второго высказывания в качестве отрицатель­ной оценки в {VII-a} и положительной в {VII-b} полностью зависит от пред­шествующего.

Не только содержание первого высказывания, но и способ его актуализа­ции выполняют функцию контекстуализации. Это касается стиля, языкового

кода, диалекта, интонации, манеры письма — всего того, что Дж. Гамперц называет ключами контекстуализации [ contextualization cues — Gumperz 1982a: 131] и что определяет порождение контекстуальных эффектов [Шпербер, Уилсон 1988; Sperber, Wilson 1995 и др.]. Формальное обращение, например, вызывает определенные ожидания, настраивает на официальный стиль обще­ния, отличный от ситуации, в которой вполне естественным было бы фа­мильярное приветствие. Получив эту субкодовую информацию, слушающий выводит соответствующие ей прагматические инференции. Опираясь на из­менившийся фонд знаний о взаимодействии, он готовится интерпретировать последующие высказывания и соответственно строить свои коммуникатив­ные стратегии. Таким образом, начало дискурса задает тональность или стиль общения, его социокультурный и психологический континуум.

Линейность дискурса наивно-психологически подчиняется правилу так называемого ordo naturalis — «естественного порядка» [Brown, Yule 1983: 125], заставляющего, например, слушающего верить, что факт, упомянутый в раз­говоре раньше другого, на самом деле предшествовал этому другому в реаль­ной жизни (если не было специальных индексов времени, перекрывающих это правило). Классический тому пример: Veni, vidi, vici. Никому из нас даже не придет в голову, что события могли развиваться в каком-либо другом поряд­ке, отличном от порядка слов.

Локальные темы семантически связаны друг с другом как вертикально (иерархически входя в одну макроструктуру), так и горизонтально (линейно, синтагматически).

Базовыми реляционными семантическими механизмами или ассоциа­тивными когнитивными принципами, обеспечивающими горизонтальную синтагматическую связь высказываний, служат три отношения, о чем писал в 1737 г. Д. Юм [1995: 68]: «Таких качеств, из которых возникает эта ассоциа­ция и с помощью которых ум переходит указанным образом от одной идеи к другой, три: сходство, смежность во времени и пространстве и причина и действие». Этими «мягко действующими» силами он объяснял схожесть мно­гих языков [Юм 1995: 67; Crombie 1985].

Сходство обеспечивает функционирование таких языковых механизмов, как метафора, сравнение, контраст (сходство со знаком минус), антитеза, па­раллелизм, аналогия, хиазм, ирония, конъюнкция, дизъюнкция, эквивалент­ность и др.

Каузативные отношения реализуются в парах типа причина — резуль­тат, цель — средство, тезис — аргумент, условие — следствие, средство — ре­зультат, отношениях импликации и выводимости.

Смежность, как правило, регулирует набор соотношений пространствен­но-временных координат, как последовательность, одновременность, пред­шествование, локализация, пары типа ситуация — событие, общее — част­ное, абстрактное — конкретное, структура — компонент, а также родо-видо­вые и метонимические отношения [см.: Макаров 1990а: 33—37].

Эти отношения (отнюдь не всегда выделяемые в чистом виде) синтагма­тически и тематически связывают коммуникативные акты друг с другом и заметно отличаются от тема-рематических отношений. Сходство, смежность и причинность ассоциативно связывают мысли, пропозициональные когни­тивные сущности.

В узком смысле темой можно назвать то, от чего говорящий отталкивает­ся при порождении высказывания, чем он связывает данное высказывание с предыдущим дискурсом. Собственно, это и есть две главные функции темы с точки зрения таких апологетов актуального членения, как Франтишек Данеш [см.: Brown, Yule 1983: 133]. В языках с фиксированным порядком слов, на­пример в английском, тема — это в большинстве случаев крайний левый эле­мент высказывания. Соответственно все, что остается, — рема. С позиций актуального членения высказывания и текста очень хорошо различимы функциональные особенности многих структурных вариантов, в частности синтаксических трансформов в отношении линейного развития дискурса:

{VIII} a. The President arrived at the airport.

Президент прибыл в аэропорт.

b. Journalists immediately surrounded him.

Журналисты сразу окружили его.

c. Не was immediately surrounded by journalists.

Он был сразу окружен журналистами.

Очевидно, для исходного {VIII-a} более предпочтительным продолже­нием служит {VIII-c}, а не {VIII-b}; причем это можно доказать несложным экспериментом, попросив ряд информантов выбрать из двух вариантов луч­ший с точки зрения линейного развития дискурса, с точки зрения его «связан­ности». Видимо, {VIII-c} выгодно отличается от {VIII-b} тем, что использо­вание страдательной конструкции позволяет сохранить тот же самый рефе­рент в позиции подлежащего, сохранить локальную тему дискурса, в отличие от глобальной [ср.: discourse topic entity vs. global discourse topic — Brown, Yule 1983: 137]. Графически выделенные слова, обозначающие главное действую­щее лицо в {VIII}, оказываются кореферентными, т. e. отсылают к одному и тому же объекту. Явление кореференции играет важную роль в обеспечении как формальной связанности дискурса, так и его смысловой связности.

Тема и рема, а также часто некорректно отождествляемые с ними данное и новое, суть отражение динамики когнитивных процессов. Отсутствие теоре­тической ясности в разграничении этих понятий и их языковых манифеста­ций может быть компенсировано посредством их переосмысления с точки зрения когнитивной психологии, где выделяются два разных явления: внима­ние и активация [Кибрик А. А. 1995; Кубрякова и др. 1996: 11]. Между ними имеется каузальная связь: сосредоточив внимание на каком-то предмете, мы активируем его в сознании, иначе говоря, помещаем информацию о нем в ра­бочую память. Попробуйте посмотреть на горящую лампу (фокус внимания) и резко закрыть глаза — вы будете «видеть» ее очертание еще некоторое вре­мя (образ лампы активен в зрительной памяти). Аналогично осуществляется и более абстрактная когнитивная деятельность по обработке смыслов в язы­ковом общении. Фокус внимания во многих языках обычно кодируется син­таксической позицией подлежащего, а высокая степень активации рефе­рента — использованием анафорических местоимений, как это и сделано в {VIII-c}, чем и объясняется его предпочтительность.

Дата добавления: 2014-10-15