Вторая трансакция

Вторая трансакция, охватывая ходы (15—30), прагма­тически и предметно-тематически тесно связана с пер­вой. По предмету и глобальной теме вторая трансак­ция развивает первую: здесь речь все еще идет о книгах, но в этом случае — о всех, подобранных в комплект и сопровождаемых составленным D паке­том учебно-методических материалов для прохождения данного курса, чему соответствуют прямая номинация one set в (20), отрицательное описание anything at all from the list (23), почти катафорическое по форме, уточненное следующим ходом (24) neither the books nor the package, наконец, последнее

непосредственное упоминание в (27) one set. Но эта общая тема получает новую перспективу или точку зрения, которую привносит Р. Эта новая «тема фантазии» соответствует еще одному факультативному варианту развития модели обеспечения студентов необходимой литературой: данный дискурсив­ный сценарий эксплицирует норму, принятую в среде существования нашей группы, а именно — социальном институте «университет». Ее суть сводится к тому, что, несмотря на то, что в подавляющем большинстве случаев сту­денты покупают книги и другие материалы в магазинах университета или у старшекурсников (купить учебник у автора не столь вероятно), в принципе возможно пользоваться библиотекой, где должен находиться минимум один «контрольный» экземпляр каждого издания, рекомендованного для того или иного курса. В этом случае литература помещается в специальный зал (reserve), откуда книги не выносят, а время работы с ними ограничено. Эта ситуация и стала референтной во второй трансакции по воле Р.

Дискурсивная модель (альтернативная «сценарию покупки») использова­ния контрольного экземпляра в библиотечном резерве реализуется не только в перечисленной выше лексике, которая указывает на комплект книг и пакет методических материалов, но и в синтаксисе бытийных конструкций с обо­значением места, близких по своему грамматическому значению к конструк­циям обладания: определяющим фактором для развития всей второй трансак­ции явилась экспликация предиката и двух аргументов референтной ситуа­ции в (20) — to have one set in the library, чем и была задана глобальная тема трансакции, получившая импульс в (23) they didn't have anything at all, в непол­ном ходе (26) there must be —, конструирующем деонтическую модальность нормы с анафорическим указанием на место, и наконец, в синтаксисе и лек­сике хода (27): i'll arrange to put at least one set in the reserve, чем восстанавли­вается норма, которая наполняется конкретным смыслом — сколько будет контрольных экземпляров и где. Связь синтаксиса и лексики в этих высказы­ваниях очевидна — этим во многом обеспечиваются и локальная граммати­ческая когезия, и глобальная тематическая когеренция (минимум — в той мере, в какой это свойственно спонтанному устному разговору).

С интеракционной точки зрения и вторая трансакция может быть рассмо­трена как решение проблемы. Основные фазы этого процесса как раз и соот­ветствуют тем ходам, где синтаксически и лексически полнее представлена модель предметной ситуации: после привлечения внимания ходами (15—16) и предварительной аргументации (17), в (20) поставлен вопрос о возможности иметь книги в библиотеке (здесь обратим внимание на вопросительную фор­му, модальный оператор этой пропозициональной установки); вопрос обо­снован достоверностью свежего личного опыта P в (21) и подводит к форму-

лировке проблемной ситуации в (23—24); D в (25) своим недоумением, в (26) мимикой и эллиптическим ходом подтверждает проблемность ситуации как следствие нарушения нормы (обратим внимание уже на повествовательный синтаксис и сдвиг модальности в сторону долженствования). Ход (27) — это вариант решения проблемы (отсюда — будущее время), его форма tag-question обусловлена необходимостью принятия решения P и всей группой, что и про­изошло в акте благодарности (28) и ходах (29) и (30), выражающих одобрение и коллективное принятие решения на основе консенсуса.

Вторая трансакция тоже может быть рассмотрена как ряд обменов, хотя ее структура заметно отличается от первой. Может показаться, что ее семан­тико-прагматическую основу составляет один сложный, диалогический об­мен «просьба — обещание» в диаде между P и D, дополненный периферийны­ми ходами С и E. Основанием для столь смелого заявления служит тот факт, что высказывания P в отрезке с хода (15) по (24) в смысловом отношении как бы формируют сложную «инициативную реплику», подкрепляемую сигна­лами обратной связи со стороны D: (18) и (22). Далее картина меняется в противоположную сторону: в (25—27) говорит уже D, P откликается в (28) и лишь после этого в дискурсе «отметились» С и E.

Однако более тщательный анализ вносит свои коррективы, и то, что ка­жется одним большим обменом, на самом деле должно быть рассмотрено как взаимодействие двух стратегий P и D, a не как сочленение лишь двух слож­ных коммуникативных ходов. В этом не так трудно убедиться, приглядевшись уже к первым ходам во второй трансакции.

Обращение, которое немногими исследователями выделяется в самостоя­тельный тип речевого акта вокатив [ Aufruf, «вызов» — Wunderlich 1976: 77; ср.: Богданов 1989: 29; Сусов 1980], что в классификации Б. Фрейзера рас­сматривается как вокативный прагматический маркер дискурса [ vocative marker — Fraser 1996], открывает всю трансакцию, намечая двух главных ее участников и маркируя начало первого обмена. Нелишне напомнить — сразу после первой трансакции D начал убирать свои бумаги со стола в портфель (недвусмысленный знак окончания коммуникативного события в целом), и обращение выполняет важнейшую функцию как контактоустанавливающий регулятив, привлекая внимание D и эксплицитно «назначая» его в качестве адресата. Обращение, произнесенное с высоким падающим тоном и отделен­ное паузой, имеет признаки самостоятельного метакоммуникативного хода и может быть квалифицировано как вызов [ср.: summons — Francis, Hunston 1992: 129—130; summonsing — Stenström 1994: 85] — один из вариантов открытия обмена (opening) наряду с обрамляющим и фокусирующим ходами, что харак­терно для метакоммуникативных обменов, организующих дискурс.

С точки зрения социально-психологического климата группы и ее культу­ры, по Э. Борману, обращение не просто (вос)создает, конструирует отноше­ние между говорящим, адресатом и всеми остальными, оно служит важней­шим символом в человеческом общении, универсальным ключом контекстуа­лизации, той самой «драматической фразой» или «темой фантазии», которая в одном-двух словах сконцентрировала целый социальный мир и прямо ведет к символической конвергенции, т. e. в интерсубъективное феноменологичес­кое пространство членов речевой общности. Обращение, пожалуй, как ни одно другое слово, инициирует так много ассоциаций, инференций, экспектаций и антиципации, и поэтому служит одним из центральных элементов социаль­ного дейксиса, что подтверждается и в данном примере ходом (15).

Итак, как дискурсивно-психологический регулятив, вызов-обращение (15) в сочетании с (16) оказался успешным. Ход (16) также по праву можно класси­фицировать как обрамляющий, он выполняет не тематическую, а лишь под­готовительную функцию по отношению к инициативной части обмена, но не тематизирует открывающее обмен действие, как это делает фокусирующий ход [см. интересный анализ you know — Östman 1981]. Успех (15—16) подтвер­ждается изменением поведения D, что можно было бы назвать поведенческим ходом [ behave — Francis, Hunston 1992: 133], поскольку изменение деятельно­сти D реактивно — как символ переключения внимания на реплику P и как контактоустанавливающий сигнал обратной связи, хотя могут быть и сомне­ния в правомочности приписывания ему статуса отдельного хода.

Ход (17) после метакоммуникативной профилактики (15—16) должен был бы быть инициативным, однако P прибегает к очень уж косвенной стратегии ввода темы, предварительно обосновывая ее личностную релевантность, аргументируя в (17) достаточность причин, побудивших его к вступлению в разговор. Только когнитивная модель предметной ситуации в целом, состав­ляющая общее знание участников коммуникации, здесь может служить осно­ванием для инференций, позволяющих установить смысловую связь между сообщением о финансовых трудностях P и непосредственным ко-текстом (17), особенно его правой, последующей частью, потому что P пользуется методом инвертированной аргументации от аргумента к тезису. Ключами контекстуа­лизации в (17) стали лексемы money и semester, так как именно они входят (по крайней мере, потенциально) в модель покупки учебников и инициируют ин­ференционное обеспечение оптимальной релевантности.

Косвенность стратегии P и его контактоустанавливающие усилия в (15—16) обусловили необходимость отклика со стороны D, хотя в дан­ном контексте (18) не просто маркирует внимание к высказываниям Р, но вы­ражает готовность признать аргумент Р. Своим откликом (18) D санкцио-

нирует ввод локальной темы Р: в (18) видна легкая императивность на уровне диалогической регуляции (посмотрите на восходящую интонацию обраще­ния Pete).

Получив санкцию на собственную тему и право голоса, Р не торопится высказаться, начав с образцового фокусирующего хода (19). Косвенность его стратегии подкреплена фальстартом (19) и вопросительностью просьбы (20). Только после этого следует небольшой нарратив, инициация которого в (21) вновь получает положительный отклик со стороны D в маркере обратной связи (22). (23—24) завершает изложение проблемной ситуации, а слово переходит к D, поскольку именно от него ожидается оценка ситуации. И таковая следу­ет, и даже не одна: (25) — эмоционально-аффективная оценка сообщения; (26) содержит деонтическое основание проблемности ситуации и квалифицирует ее как «нарушение нормы» благодаря слову must;пауза и uhm в сочетании с мимикой и жестами усиливают оценку и дают чуть-чуть времени для поиска варианта решения. Кстати, пауза отграничивает два «вставных» обмена (21)::(22) и (23 + 24)::(25+26) в структуре сложного обмена, функционально подчиненного коллизии между (20) и (27).

Примечательно, что и здесь пауза остается невостребованной для смены говорящих: как и в первой трансакции, только D был в позиции компетент­ного и главное — самого полномочного члена группы, способного решить данную проблему. Своим ходом (27) он берет на себя обязательство совер­шить действия, ведущие к решению проблемы: как и в (9), конструкция с гла­гольной заставкой I'll arrange to put подчеркивает отстраненность D от «не его» роли непосредственного исполнителя решающего данную проблему дей­ствия (помещения книг в резервный зал библиотеки), в чем угадывается за­щита «Я».

Функционально многие ходы в этой трансакции практически сводимы к макрообмену (20):: (27):: (28) в типовой рамке «просьба — обещание — благо­дарность», остальные выполняют три главных роли: поддерживающие, рито­рические, аргументирующие ходы в составе макроактов просьбы и обещания; метакоммуникативные ходы и ритуальные формулы вежливости.

Любопытно завершение трансакции: благодарность Р (28) и выполняю­щий аналогичную функцию комментарий С (29) явно реактивны по отно­шению к (27), но ход (30), будучи обусловлен тем же (27), включает маркиро­ванный компонент согласия уоре, который может быть соотнесен только с (29), что следует и из семантики положительной оценки полезности пред­полагаемого обещанного действия. (30) — своего рода «эхо» предыдущего хода. Такие явления характерны для группового общения, но не для диад.

Не преследуя цели как можно подробнее графически «снять» структуру обменов в каждой из трансакций, сделаем несколько принципиально важных наблюдений о статусе категории обмен и структурности обменов.

Традиционно в научном и обыденном сознании слово обмен понимается довольно примитивно, если не сказать механистически, как бинарное сочета­ние двух соположенных действий, исходящих попеременно от двух участни­ков взаимодействия и имеющих взаимно противоположную направленность. Это дает формально-структурное определение обмена на уровне социальных действий: если в практике выделяется акт S «просьба» по отношению к Я, за чем следует противоположно направленный акт Я «отказ» по отношению к S, то мы вроде бы вправе выделить эту структуру в качестве элементарного обмена. Даже несмотря на то, что такой подход уж очень напоминает бихеви­ористскую модель «стимул-реакция», он присутствует в многочисленных ра­ботах по дискурс-анализу. В довершение всего вертикальная запись дискурса как набора парных инициативных (читай — стимулов) и реактивных (тут и так ясно) актов или ходов создает иллюзию структурной автономности об­мена. Этнометодологи попытались обойтись без термина «обмен», но их adjacency pair в принципе несет все те же импликации, в особенности идею пространственно-временной соположенности соседних ходов.

Из анализа ясно, что в минимальной (т. e. нечленимой далее) смысловой структуре коммуникации ходов (социальных актов) может быть более двух, соответственно, участников взаимодействия — авторов этих ходов тоже может быть более двух. Значит, не выполняются принципы бинарности и обоюдонаправленности действий. Не работает идея соположенности об­менных актов: коммуникативные ходы, входя в функционально-смысловое отношение обмена, не обязательно располагаются непосредственно один за другим.

В то же время не стоит отказываться от термина обмен, на это нет причин. Надо только лишь перенести центр тяжести в его определении с формально-структурных критериев на другие — функционально-смысловые. Весь анализ общения в группе показывает, что «обменные» отношения замыкают цикл (вос)производства интерсубъективности в комплексе социальных интеракций, действительно происходит «обмен» символических смыслов, имеющих со­циально-культурную и психологическую отнесенность. Такая точка зрения на обмен характеризует его в качестве «элементарной единицы» переговоров о тех смысловых проекциях «Я», которые упоминались выше в критическом обзоре идей символического интеракционизма. С точки зрения языка и ко­гнитивности, как раз в обмене сосредоточена игра активации и внимания, динамика фокуса и локальной темы.

Говоря о структуре обменов, следует прежде всего отметить ее многомер­ность, исчезающую в рисунке примитивных схем типа IR, I(RI)R, IRF, I(RI)RF.

Так не только недопустимо упрощается весь комплекс связей между двумя (и более) высказываниями, но и создается иллюзия смысловой самодостаточ­ности обменов, их функциональной или структурной самостоятельности. Весь предшествующий анализ показал, что то или иное речевое действие обуслов­лено не только, а иногда и не столько своим «стимулом», сколько целым пре­дыдущим обменом, широким дискурсивным ко-текстом или внелингвистическим контекстом, инференциями, выводимыми из высказываний, молчания, опыта, эмоций, перцептивной и социально-когнитивной сфер психики ком­муникантов. В этом смысле обменные отношения интерсубъективности или коллективной рефлективной мыследеятельности связывают ходы (20) и (27) как просьбу и обещание. Именно поэтому (20) в большей мере определяет и стимулирует (27), чем (21) или (24). Принципиально тот же механизм дей­ствует и на локальном уровне в обменах типа (21—22), где контактная обус­ловленность одного коммуникативного хода другим предстает как некоторая психофизиологическая данность, как непосредственная реакция. И все же корректнее даже в таких случаях рассматривать обменный механизм как своего рода переговорное устройство для поддержания «баланса» личностных проекций в коллективном феноменологическом поле.

* * *

В шестой главе мы имели возможность увидеть, как мысль посредством коммуникации, определенные конвенции и институты становится социаль­ной. При этом из средств речевой символизации социально-психологической «дистанции» прежде всего выделим различные аспекты социального дейк­сиса, корреляции формальности, предварительной подготовленности, «силь­ного» и «слабого» стиля с отношениями статуса, власти и солидарности.

Понятие коммуникативная инициатива позволяет раскрыть динамику социальных отношений и уточнить ряд традиционных понятий: лидерство, тип языковой личности, тип коммуникабельности. Коммуникативная ини­циатива — это охватывающий широкий круг речевых явлений дискурсивно-психологический фокус онтологически единой коммуникативной сущности, объединяющей участников общения и сам диалог.

Главными выводами из анализа фрагмента речевого события можно счи­тать подтверждение основных идей работы о наличии когнитивно-интерак­ционных оснований или коррелятов у главных единиц дискурс-анализа, в частности, у обмена и трансакции; а также о возможности дискурсивно-пси-

хологического переосмысления коммуникации в свете идей социального кон­струкционизма, преодолевающего рационализм традиционных схем. Дискур­сивное конструирование личностных версий социального мира отражает ко­гнитивную предрасположенность личности или группы в конкретный момент коллективной мыследеятельности. Такой подход позволяет уточнить и испра­вить целый ряд коммуникативно-лингвистических «аксиом».

Во-первых, обмен не должен рассматриваться как формальное двуединство обоюдонаправленных актов: новое функционально-смысловое опреде­ление данной единицы допускает коллективное авторство обмена тремя и более коммуникантами в трех и более ходах — минимальном «переговорном» бло­ке, поддерживающем должный уровень интерсубъективности.

Во-вторых, репертуар коммуникативных ролей участников общения ока­зывается намного шире и разнообразнее, чем просто говорящий, адресат и слушающий. Рост числа участников коммуникации обусловливает высокую вариативность дискурса за счет увеличения вероятных и допустимых продол­жений каждого хода.

В-третьих, при этом интеракционно возрастает значение тех, кто в дан­ный момент не принимает участия в «говорении». Все это существенно ме­няет регулятивные и метакоммуникативные аспекты дискурса, увеличивая полифункциональность его элементов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

And the end and the beginning were always there

Before the beginning and after the end.

And all is always now. Words strain,

Crack and sometimes break, under the burden,

Under the tension, slip, slide, perish,

Decay with imprecision, will not stay in place,

Will not stay still.

T. S. ELIOT, «Burnt Norton»

Дискурс-анализ в том виде, в котором он предстал выше, является попыткой интеграции комплекса социальных наук, изучающих человека и многообраз­ные институты общества. Методологической доминантой предпринятого опы­та стало переосмысление «коммуникативной лингвистики», перенос в этом словосочетании акцента с собственно лингвистики на коммуникативность. Невозможность адекватного исследования языкового общения с позиций им­манентной лингвистики, когда язык овеществляется в качестве некоторого объекта, пусть даже служащего орудием или средством общения, хранения и обмена информацией, обусловила другие методологические приоритеты, сре­ди которых выделим примат коммуникации как конститутивного фактора, принцип социального конструкционизма, взгляд на социальное общение как символическое (вос)производство интерсубъективности. Коммуникативная лингвистика или, точнее, изучение языковых аспектов общения должно быть построено на новой дискурсивной онтологии. Причем для исследований, по-прежнему более всего ориентированных на язык «как таковой», абсолютно приемлемой остается традиционная точка зрения.

Главное в этом рассуждении — это то, что просто недопустимо к анализу общения подходить с теми же мерками и шаблонами, которыми мы привыкли описывать язык как систему знаков. Но именно к этим меркам и шаблонам мы настолько привыкли, мы их до того интериоризовали, что всякий другой взгляд на язык требует нешуточных когнитивных усилий и постоянной борь­бы с естественной установкой. Поэтому так важно тщательно решать вопро­сы методологического характера при переходе от изучения «языка в себе» к «языку в нас», а потом уже и исследованию «нас в языке».

В этом контексте важным и весьма поучительным оказался синтез науч­ных идей, зародившихся в философии, этнографии, социологии, психологии и языкознании, относительно процессов коммуникации, их связи с лично­стью и социальной структурой, культурой, идеологией и т. д. Закономерен

выбор тех научных направлений и традиций, что были проанализированы в данной работе, впрочем, и сам порядок их освещения нельзя назвать случай­ным. Феноменология обеспечивает расширенное основание научности и при­мат качественного, интерпретативного анализа. Символический интеракци­онизм определяет сдвиг от позитивизма информационно-кодовой модели ком­муникации и ее новейшей инференционной наследницы к интеракционной, к исследованию культурного символизма в общении; причем современные опыты интеракционизма все более смыкают его с феноменологической тра­дицией в контексте постструктурализма и постмодернизма. В конструкти­визме привлекает приоритет интерпретативности как первоосновы социаль­но-психологического фундамента общения и деятельности людей, трактовка интеракции и коммуникации как процессов координации людьми индиви­дуальных стратегий — это придает когнитивистскую углубленность анализу языкового общения. Социальный конструкционизм определяет конститутив­ную роль общения, позволяет взглянуть на проблему репрезентативности по-новому, пересмотреть эвристическую роль понятий отражение и информа­ция. Своеобразное развитие этих идей можно найти в теории социальных пред­ставлений и дискурсивной психологии, каждая из которых знаменует собой «дискурсивный переворот» в целом комплексе социальных наук.

Дискурс-анализ, следуя определению, интегрирующему его форму и функции, неизбежно включает в диапазон исследуемых вопросов феномены социально-психологического и культурного, антропологического и этногра­фического свойства. «Лингвистика речи» должна быть теоретически чувстви­тельна к методологии сбора и анализа материала, проблемам сегментации и обработки речевого потока. Выделение единиц дискурса, сначала имевшее место в лингвистически ориентированной бирмингемской школе, получает социально-когнитивное обоснование. К тому же многие положения напол­няются новым содержанием, например, обмен не должен пониматься меха­нистически как обоюдонаправленное бинарное сочетание двух соположенных и взаимообусловленных актов (напоминающее бихевиористскую модель S — R), обменные отношения замыкают элементарный цикл (вос)производства интерсубъективности, причем это может осуществляться более чем двумя репликами и более чем двумя участниками. Эти отношения не должны определяться по формально-лингвистическим признакам, это уже сфера сим­волических смыслов, имеющих социально-культурную и психологическую отнесенность.

Более традиционные понятия и категории коммуникативной лингвисти­ки, такие как референция, пресуппозиция, инференция, также подвергаются пересмотру и уточнению с антропоцентрических позиций социально-когни-

тивной психологии, учитывающей представление общения как сложного координационного процесса, нацеленного на установление и поддержание интерсубъективности в каждом конкретном коммуникативном эпизоде, в каждой интеракции.

Понятие коммуникативной инициативы уточняет в дискурсивном плане многое из того, что обычно рассматривалось под общими лидерство, власть, влияние, регулятивность и компетенция. Коммуникативная инициатива — это дискурсивная категория, позволяющая делать социально-психологические выводы о коммуникантах и их межличностном, социальном влиянии.

Пересмотру и уточнению многих понятий и представлений явно способ­ствует взгляд на языковое общение как коллективное действие, предполагаю­щее со-участие членов социума — совокупного субъекта общения. Такой взгляд на двусторонний или многосторонний диалог соответствует интеракционной модели общения и более рельефно высвечивает интерпретативную и регуля­тивную активность всех коммуникантов, включая тех, кто не занят в данный момент речепроизводством (именно инициативная роль говорящего прини­малась в качестве аксиомы большинством предшествующих подходов).

В заключение можно поразмышлять о путях и перспективах развития дис­курс-анализа как важного междисциплинарного исследовательского поля. Думается, основные тенденции просматриваются уже сегодня.

Очевидно, по-прежнему важной составляющей современной науки оста­нутся исследования, восходящие к этнографии коммуникации в традициям Дж. Гамперца, причем внедрение современных идей вроде принципа социаль­ного конструкционизма в культурологический анализ речи, приверженность полевым методам этнографических исследований и стремление к изучению различных, но неизменно «живых», существующих в контексте этносов и социумов сулит этому направлению много интересного.

Возможно, с этим направлением постепенно будут смыкаться культурно-психологические исследования, с одной стороны, и когнитивно-лингвистиче­ские штудии «семантических примитивов» в духе А. Вежбицкой, с другой. К данным исследованиям вплотную подходят разнообразные опыты по лингвокультурологии. В психологии довольно близко к ним оказывается теория социальных представлений. Она готовит рост критического дискурс-анализа, имеющего ярко выраженную социально-политическую нацеленность. С этим направлением, в свою очередь подпитывающимся от когнитивной лингвистики и дискурсивной психологии, связаны большие надежды на вы­ход науки о языке из изоляции и рост ее общественной значимости в ближай­шем будущем, особенно по мере повышения роли коммуникативных инсти­тутов в социальном устройстве общества постмодерна.

Личность («Эго») также будет все тоньше и глубже изучена с помощью дискурсивно-психологических методов. Этот подход к языку и речи как индивидуально- и социально-психическому, вероятно, сможет найти реали­зацию в практической психологии и психотерапии. По всей видимости, не обойдет это явление и литературоведение. В этой точке соприкосновения раз­ных дисциплин весьма вероятным представляется участие современной гер­меневтики.

Наконец, изучение языка и дискурса в коммуникативных системах раз­личной функциональной направленности получит новый импульс по мере ввода в общественную практику новых коммуникативных технологий и новых форм социальных организаций, новых институтов (адвент технологи­ческого дискурс-анализа).

В целом же, дискурс-анализ представляется широким и перспективным направлением как в изучении языкового общения, так и во всем цикле со­циальных наук, и именно принадлежность к этому направлению определяет место данного исследования и его роль в системе научного знания.

ЛИТЕРАТУРА

Абрамов С. Н. Герменевтика, интерпретация, текст // Studia Linguistica 2. — СПб., 1996. — С. 114—119.

Аврорин В. А. Проблемы изучения функциональной стороны языка: К вопросу о предмете социолингвистики. — Л., 1975.

Адмони В. Г. Система форм речевого высказывания. — СПб., 1994.

Андерсон Б. Воображаемые сообщества. — М., 2001.

Андреева Г. М. Социальная психология. — М., 1980.

Апресян Ю. Д. Перформативы в грамматике и словаре // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. — 1986. — Т. 45, № 3. — С. 208—223.

Аринштейн В. М. Почему man звучит гордо, a woman пренебрежительно? // Studia Linguisti­ca 2. — СПб., 1996. — С. 29—37.

Арутюнова Н. Д. Национальное сознание, язык, стиль // Лингвистика на исходе XX века. Тез. докл. междунар. конф. — М., 1995. — Т. 1. — С. 32—33.

Арутюнова Н. Д. Предложение и его смысл. — М., 1976.

Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. — М., 1998.

Архипов И. К. О демистификации и демифологизации языка // Studia Linguistica 2. — СПб., 1996. — С. 8—14.

Базылев В. Н. Новая метафора языка (семиотико-синергетический аспект): Автореф. дис.... докт. филол. наук. — М., 1999.

Баранов А. Н., Сергеев В. М. Естественноязыковая аргументация в логике практического рассуждения // Мышление, когнитивные науки, искусственный интеллект. — M., 1988(b). — С. 94—119.

Баранов А. Н., Сергеев В. М. Когнитивные механизмы онтологизации знания в зеркале языка (к лингвистическому изучению аргументации) // Уч. зап. Тартуск. гос. ун-та. Труды по искусственному интеллекту. — Вып. 793: Психологические проблемы познания действитель­ности. —Тарту, 1988(а). — С. 21—41.

Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. — М., 1994.

Барт Р. Мифологии. — М., 1996.

Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. — М., 1979.

Бахтин М. М. Человек в мире слова. — М., 1995.

Бейкер А. Пресуппозиция и типы предложений // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 16: Лингвистическая прагматика. — М., 1985. — С. 406—418.

Белл Р. Т. Социолингвистика: Цели, методы и проблемы. — М., 1980.

Бенвенист Э. Общая лингвистика. — М., 1974.

Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. — М., 1995.

Берн Э. Игры, в которые играют люди. — СПб., 1992.

Бисималиева М. К. О понятиях «текст» и «дискурс» // Филологические науки. — 1999. — № 2. — С. 78—85.

Блумфилд Л. Язык. — М., 1968.

Богданов В. В. Иллокутивная функция высказывания и перформативный глагол // Содер­жательные аспекты предложения и текста. — Калинин, 1983. — С. 27—38.

Богданов В. В. Классификация речевых актов // Личностные аспекты языкового общения. — Калинин, 1989. — С. 25—37.

Богданов В. В. Коммуникативная компетенция и коммуникативное лидерство // Язык, дис­курс и личность. — Тверь, 1990(b). — С. 26—31.

Богданов В. В. Молчание как нулевой речевой акт и его роль в вербальной коммуника­ции // Языковое общение и его единицы. — Калинин, 1986. — С. 12—18.

Богданов В. В. Перформативное предложение и его парадигмы // Прагматические и семан­тические аспекты синтаксиса. — Калинин, 1985. — С. 18—28.

Богданов В. В. Речевое общение: прагматические и семантические аспекты. — Л., 1990(а).

Богданов В. В. Текст и текстовое общение. — СПб., 1993.

Богин Г. И. Модель языковой личности в ее отношении к разновидностям текстов. Дис.... докт. филол. наук. — Калинин, 1985.

Богушевич Д. Г. Единица, функция, уровень: К проблеме классификации единиц языка. — Минск, 1985.

Богушевич Д. Г. Опыт классификации эпизодов вербального общения // Языковое обще­ние: Процессы и единицы. — Калинин, 1988. — С. 13—21.

Бодуэн де Куртенэ И. А. Избранные труды по общему языкознанию. — М., 1963.

Бойкова Н. Г., Коньков В. И., Попова Т. И. Устная речь. — Л., 1988.

Бондарко А. В. Функциональная грамматика. — Л., 1984.

Борботько В. Г. Элементы теории дискурса. — Грозный, 1981.

Буева Л. П. Человек: деятельность и общение. — М., 1978.

Бурдье П. Социология политики. — М., 1993.

Бюлер К. Теория языка: Репрезентативная функция языка. — М., 1993.

Васильев Л. Г. Семиологические характеристики языкового общения // Личностные аспек­ты языкового общения. — Калинин, 1989. — С. 104—112.

Васильев Л. М. Современная лингвистическая семантика. — М., 1990.

Вежбицкая А. Сопоставление культур через посредство лексики и прагматики. — М., 2001.

Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. — М., 1997.

Вендлер 3. Иллокутивное самоубийство // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 16: Лингвистическая прагматика. — М., 1985. — С. 238—250.

Венцов А. В., Касевич В. Б. Проблемы восприятия речи. — СПб., 1994.

Витгенштейн Л. Философские исследования // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 16: Лингвистическая прагматика. — М., 1985. — С. 79—128.

Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. — Волгоград, 1997.

Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка. — Л., 1929.

Выготский Л. С. Психологические исследования. — М., 1934.

Выготский Л. С. Собрание сочинений. — М., 1982.

Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. — М., 1981.

Гамперц Дж. Типы языковых обществ // Новое в лингвистике. — Вып. 7: Социолингви­стика. — М., 1975. — С. 182—198.

Гаспаров Б. М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. — М., 1996.

Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики. — М., 1992.

Гиндин С. И. Что такое текст и лингвистика текста //Аспекты изучения текста. — М., 1981. — С. 25—32.

Гойхман О. Я., Надеина Т. М. Основы речевой коммуникации. — М., 1997.

Гончаренко В. В., Шингарёва E. А. Фреймы для распознавания смысла текста. — Кишинев, 1984.

Горелов И. Н. Вопросы теории речевой деятельности. — Таллин, 1987.

Грайс Г. П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 16: Лингвистическая прагматика. — М., 1985. — С. 217—237.

Гудков Д. Б. Межкультурная коммуникация: проблемы обучения. — М., 2000.

Гуревич П. С. Философская антропология. — М., 1997.

Гуссерль Э. Философия как строгая наука. — Новочеркасск, 1994.

Девкин В. Д. Диалог: Немецкая разговорная речь в сопоставлении с русской. — М., 1981.

Дейк Т. А. ван. Вопросы прагматики текста // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 8: Лингвистика текста. — М., 1978. — С. 259—336

Дейк Т. А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. — М., 1989.

Дейк Т. А. ван, Кинч В. Стратегии понимания связного текста // Новое в зарубежной линг­вистике. — Вып. 23: Когнитивные аспекты языка. — М., 1988. — С. 153—211.

Дейк Т. А. ван. Принципы критического анализа дискурса // Перевод и лингвистика тек­ста. — М., 1994. — С. 169—217.

Декарт Р. Избранные произведения. — М., 1950.

Дементьев В. В. Непрямая коммуникация и ее жанры. — Саратов, 2000.

Джонсон-Лэрд Ф. Процедурная семантика и психология значения // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 23: Когнитивные аспекты языка. — М., 1988. — С. 234—257.

Дильтеи В. Описательная психология. — СПб., 1996.

Донцов А. И., Емельянова Т. П. Концепция социальных представлений в современной фран­цузской психологии. — М., 1987.

Дресслер В. Синтаксис текста // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 8: Лингвистика текста. — М., 1978. — С. 111—137.

Дридзе Т. М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации: Проблемы семиосоциопсихологии. — М., 1984.

Дридзе Т. М. Язык и социальная психология. — М., 1980.

Дэвидсон Д. Истина и значение // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 18: Логический анализ естественного языка. — М., 1986. — С. 99—120.

Дюркгейм Э. Социология: ее предмет, метод, предназначение. — М., 1995.

Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка // Новое в лингвистике. Вып. 1. — М., 1960. — С. 264—389.

Ерасов Б. С. Социальная культурология. — М., 1996.

Жалагипа Т. А. Коммуникативный фокус в английской диалогической речи. Автореф. дис.... канд. филол. наук. — Л., 1988.

Жинкин Н. И. Речь как проводник информации, — М., 1982.

Залевская А. А. Информационный тезаурус человека как база речемыслительной деятель­ности // Исследование речевого мышления в психолингвистике. — М., 1985. — С. 150—171.

Звегинцев В. А. Предложение и его отношение к языку и речи. — М., 1976.

Земская E. А., Китайгородская М. В., Ширяев E. Н. Русская разговорная речь: Общие во­просы. Словообразование. Синтаксис. — М., 1981.

Зернецкий П. В. Единицы речевой деятельности в диалогическом дискурсе // Языковое общение: Единицы и регулятивы. — Калинин, 1987. — С. 89—95.

Зернецкий П. В. Лингвистические аспекты теории речевой деятельности // Языковое обще­ние: процессы и единицы. — Калинин, 1988. — С. 36—41.

Каменская О. Л. Текст и коммуникация. — М., 1990.

Карасик В. И. Язык социального статуса. — М., 1992.

Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. — М., 1987.

Касевич В. Б. Буддизм. Картина мира. Язык. — СПб., 1996.

Касевич В. Б. Культурно-обусловленные различия в структурах языка и дискурса / Докл. на XVIth Intnl. Congress of Linguists. — Paris, July 20—25, 1997.

Касевич В. Б. Семантика. Синтаксис. Морфология. — М., 1988.

Кацнельсон С. Д. О теории лингвистических уровней // Дискуссия о системности в языке. — М., 1962. — С. 32—41.

Кацнельсон С. Д. Типология языка и речевое мышление. — Л., 1972.

Кибрик А. А. Когнитивные функции и их языковые корреляты // Лингвистика на исходе XX века. Тез. междунар. конф. — М., 1995.—Т. 1. — С. 216—217.

Кибрик А. E. Куда идет современная лингвистика // Лингвистика на исходе XX века. Тез. междунар. конф. — М., 1995. —Т. 1. — С. 217—219.

Кибрик А. E. Лингвистические предпосылки моделирования языковой деятельности // Мо­делирование языковой деятельности в интеллектуальных системах. — М., 1987. — С. 33—52.

Кирилина А. В. Гендер: лингвистические аспекты. — М., 1999.

Киселёва Л. А. Вопросы теории речевого воздействия. — Л., 1978.

Клюканов И. Э. Единицы речевой деятельности и единицы языкового общения // Языковое общение: процессы и единицы. — Калинин, 1988. — С. 41—47.

Клюканов И. Э. Языковая личность и интегральные смысловые образования (на англ. яз.) // Язык, дискурс, личность. — Тверь, 1990. — С. 69—73.

Кобрина Н. А. Функциональная модель языка // Взаимодействие языковых единиц различ­ных уровней.—Л., 1981. — С. 30—45.

Колшанский Г. В. Коммуникативная функция и структура языка. — М., 1984.

Кольцова В. А. Общение и познавательные процессы // Познание и общение. — М., 1988. — С. 10—23.

Комина Н. А. Коммуникативно-прагматический аспект английской диалогиче-ской речи. Дис.... канд. филол. наук. — Калинин, 1984.

Коул П. Референтная непрозрачность, атрибутивность и перформативная гипотеза // Но­вое в зарубежной лингвистике. — Вып. 13: Логика и лингвистика: проблемы референции. — М., 1982.— С 391-405.

Крестинский С. В. Интерпретация актов молчания в дискурсе // Язык, дискурс, личность. — Тверь, 1990. — С. 38-45.

Крестинский С. В. Коммуникативная нагрузка молчания в диалоге // Личностные аспекты языкового общения. — Калинин, 1989. — С. 92—98.

Кристал Д., Дэйви Д. Стилистический анализ // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 9: Лингвостилистика. — М., 1980.— С. 148—171.

Кубрякова E. С. Память и ее роль в исследовании речевой деятельности // Текст в коммуни­кации. —М., 1991. — С. 4—21.

Кубрякова E. С. Эволюция лингвистических идей во второй половине XX века (опыт парадигмального анализа) // Язык и наука конца XX века. — М., 1995. — С. 141—238.

Кубрякова E. С., Демьянков В. 3., Панкрац Ю. Г., Лузина Л. Г. Краткий словарь когнитив­ных терминов. — М., 1996.

Кучинский Г. М. Диалог в процессе совместного решения мыслительных задач // Проблема общения в психологии. — М., 1981. — С. 92—121.

Кучинский Г. М. Психологический анализ содержания диалога при совместном решении мыслительной задачи // Психологические исследования общения. — М., 1985. — С. 252—264.

Лабов У. Исследование языка в его социальном контексте // Новое в лингвистике. — Вып. 7: Социолингвистика. — М., 1975. — С. 96—181.

Лакофф Д., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры. — М., 1990. — С. 387—415.

Лаптева О. А. Русский разговорный синтаксис. — М., 1976.

Леви-Строс К. Структурная антропология. — М., 1985.

Леонтьев А. А. Высказывание как предмет лингвистики, психолингвистики и теории ком­муникации // Синтаксис текста. — М., 1979. — С. 18—36.

Леонтьев А. А. Надгробное слово «чистой» лингвистике // Лингвистика на исходе XX века. Тез. докл. междунар. конф. — М., 1995. — Т. 2. — С. 307—308.

Леонтьев А. А. Психология общения. — Тарту, 1974.

Лингвистический Энциклопедический Словарь — М., 1990.

Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. — М., 1984.

Лотман Ю. М. Асимметрия и диалог // Труды по знаковым системам. — Тарту, 1983. — Вып. 16.— С. 15—30.

Лурия А. Р. Основные проблемы нейролингвистики. — М., 1975.

Львова С. И. Язык в речевом общении. — М., 1991.

Макаров М. Л. Выбор шага в диалоге: Опыт эксперимента // Слово и текст в психо­лингвистическом аспекте. — Тверь, 1992. — С. 129—134.

Макаров М. Л. Использование языка в регламентной функции (на материале заседаний парламетских организаций). Дис.... канд. филол. наук. — Калинин, 1987.

Макаров М. Л. Коммуникативная структура текста. — Тверь, 1990(а).

Макаров М. Л. Метакоммуникативные единицы регламентного общения // Языковое общение и его единицы. — Калинин, 1986. — С. 66—71.

Макаров М. Л. Ролевые установки и понимание в групповом общении // Психо­лингвистические проблемы семантики.— Тверь, 1990(b). — С. 116—121.

Макаров М. Л. Социально-дейктическое измерение стиля // Языковое общение: Процессы и единицы. — Калинин, 1988. — С. 76—81.

Макколи Дж. Д. О месте семантики в грамматике языка // Новое в зарубежной лингвисти­ке. — Вып. 10: Лингвистическая семантика. — М., 1981. — С 235—301.

Маслова В. А. Введение в лингвокультурологию. — М., 1997.

Мецлер А. А. Прагматика коммуникативных единиц. — Кишинев, 1990.

Мечковская Н. Б. Социальная лингвистика. — М., 1996.

Мечковская Н. Б. Язык и религия. — М., 1998.

Миловидов В. А. От семиотики текста к семиотике дискурса. — Тверь, 2000.

Минский М. Фреймы для представления знаний. — М., 1979.

Москальская О. И. Грамматика текста. — М., 1981.

Мурзин Л. Н. Проблемы и направления современной лингвистики. — Пермь, 1992.—Т. 1.

Никитин М. В. Основы лингвистической теории значения. — М., 1988.

Ницше Ф. Сочинения: В 2-х томах. Т. 1. — М., 1990.

Новиков А. И. Семантика текста и ее формализация. — М., 1983.

Ньюмейер Ф. Дж. Спор между формализмом и функционализмом в лингвистике и его раз­решение // Лингвистика на исходе XX века. Тез. докл. междунар. конф. — М., 1995. — Т. 2. — С. 386—388.

Орлова Э. А. Введение в социальную и культурную антропологию. — М., 1994.

Остгоф Г., Бругман К. Предисловие к книге «Морфологические исследования в области индоевропейских языков» // Звегинцев В. А. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях. — М., 1960. — С. 153—164.

Остин Дж. Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 17: Теория речевых актов. — М., 1986. — С. 22—130.

Павилёнис Р. И. Проблема смысла: Современный логико-философский анализ языка. — М., 1983.

Падучева E. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью: референциальные аспекты семантики местоимений. — М., 1985.

Панкрац Ю. Г. Пропозициональные структуры и их роль в формировании языковых еди­ниц разных уровней. — М.; Минск, 1992.

Панфилов В. 3., Якушкин Б. В., Исаев М. И. и др. Онтология языка как общественного явления. — М., 1983.

Петров В. В. Структуры значения (логический анализ). — Новосибирск, 1979.

Платон. Сочинения. — М., 1968.

Постовалова В. И. Язык как деятельность: Опыт интерпретации концепции В. Гумбольд­та. — М., 1982.

Потебня А. А. Эстетика и поэтика. — М., 1976.

Почепцов Г. Г. Фатическая метакоммуникация // Семантика и прагматика синтаксических единств. — Калинин, 1981. — С. 52—59.

Почепцов О. Г. Основы прагматического описания предложения. — Киев, 1986.

Пропп В. Я. Морфология сказки. — Л., 1928.

Пушкин А. А. Прагмалингвистические характеристики дискурса личности // Личностные аспекты языкового общения. — Калинин, 1989. — С. 45—54.

Пушкин А. А. Способ организации дискурса и типология языковых личностей // Язык, дис­курс, личность. — Тверь, 1990. — С. 50—60.

Радзиховский Л. А. Диалог как единица анализа сознания // Познание и общение. — М., 1988. — С. 24—35.

Радзиховский Л. А. Проблема диалогизма сознания в трудах М. М. Бахтина // Вопросы психологии — 1985. — № 6. — С. 103—116.

Рассел Б. Человеческое познание, его сфера и границы. — Киев, 1997.

Реферовская E. А. Коммуникативная структура текста в лексико-грамматическом аспек­те. — Л., 1989.

Рикёр П. Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике. — М., 1995.

Рикёр П. Метафорический процесс как познание, воображение и ощущение // Теория мета­форы. — М., 1990. — С. 416-434.

Романов А. А. Коммуникативные стратегии лидера в диалогическом общении // Этнопсихолингвистические аспекты речевого общения: Тез. докл. совещания-семинара. — Самарканд, 1990. — С. 34—35.

Романов А. А. Прагматические особенности перформативных высказываний // Прагмати­ка и семантика синтаксических единиц. — Калинин, 1984. — С. 86—92.

Романов А. А. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения. — М., 1988.

Ромашко С. А. Язык как деятельность и лингвистическая прагматика // Языковая деятель­ность в аспекте лингвистической прагматики. — М., 1984. — С. 137—145.

Руденский E. В. Социальная психология. — М.; Новосибирск, 1997.

Сергеева В. И. Предложение-высказывание в коммуникативно-языковом процессе. — Тверь, 1993.

Сёрль Дж. Р. Классификация иллокутивных актов // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 17: Теория речевых актов. — M., 1986(b). — С. 170—194.

Сёрль Дж. Р. Косвенные речевые акты // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 17: Теория речевых актов. — М., 1986(с). — С. 195—222.

Сёрль Дж. Р. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 17: Тео­рия речевых актов. — М., 1986(а). — С. 151—169.

Сёрль Дж. Р., Вандервекен Д. Основные понятия исчисления речевых актов // Новое в за­рубежной лингвистике. — Вып. 18: Логический анализ естественного языка. — М., 1986. — С. 242—264.

Сиротинина О. Б. Русская разговорная речь. — М., 1983.

Скребнев Ю. М. Введение в коллоквиалистику. — Саратов, 1985.

Слюсарева Н. А. Проблемы функционального синтаксиса современного английского язы­ка.—М., 1981.

Солнцев В. М. Язык как системно-структурное образование. — М., 1971.

Сосаре М. В. Логико-смысловая организация дискурса // Сб. научных трудов / МГПИИЯ им. М. Тореза. — М., 1982. — Вып. 186. — С. 78—88.

Соссюр Ф. де Труды по языкознанию. — М., 1977.

Степанов Ю. С. Имена. Предикаты. Предложения. — М., 1981.

Столнейкер Р. С. Прагматика // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 16: Лингвисти­ческая прагматика. — М., 1985. — С. 419—438.

Стросон П. Ф. Намерение и конвенция в речевых актах // Новое в зарубежной лингвисти­ке. — Вып. 17: Теория речевых актов. — М., 1986. — С. 130—150.

Стросон П. Ф. О референции // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 13: Логика и лингвистика. — М., 1982. — С. 55—86.

Сусов И. П. Коммуникативно-прагматическая лингвистика и ее единицы // Прагматика и семантика синтаксических единиц. — Калинин, 1984. — С. 3—12.

Сусов И. П. О двух путях исследования содержания текста // Значение и смысл речевых образований. — Калинин, 1979. — С. 90—103.

Сусов И. П. Общее зыкознание. — Ч. 2: Европейское и американское языкознание 19— 20 вв. — Тверь, 1997.

Сусов И. П. Семантика и прагматика предложения. — Калинин, 1980.

Сусов М. П. Семиотика и линвистическая прагматика // Язык, дискурс, личность. — Тверь, 1990. — С. 125—133.

Сухих С. А. Типология языкового общения // Язык, дискурс и личность. — Тверь, 1990. — С. 45—50.

Сухих С. А. Языковая личность в диалоге // Личностные аспекты языкового общения. — Калинин, 1989. — С. 82—87.

Тарасов E. Ф. Проблемы теории речевого общения. — М., 1992.

Тард Г. Социальная логика. — СПб., 1996.

Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультурная коммуникация. — М., 2000.

Тураева 3. Я. Лингвистика текста. — М., 1986.

Федосюк М. Ю. Неявные способы передачи информации в тексте. — М., 1988.

Филиппов К. А. Лингвистика текста и проблемы анализа устной речи. — Л., 1989.

Франк Д. Семь грехов прагматики: тезисы о теории речевых актов, анализе речевого обще­ния, лингвистике и риторике // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 17: Теория речевых актов. — М., 1986. — С. 363—373.

Фреге Г. Смысл и денотат // Семиотика и информатика. Вып. 8. — М., 1977. — С. 181—210.

Фрумкина Р. М. Самосознание лингвистики — вчера и завтра // Изв. АН. — Сер. лит. и яз. — 1999. — Т. 58, №4. — С. 28—38.

Фуко М. Археология знания. — Киев, 1996(а).

Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. — M., 1996(b).

Хаймс Д. Этнография речи // Новое в лингвистике. — Вып. 7: Социолингвистика. — М., 1975. — С. 42—95.

Харитонов А. Н. Переопосредствование как аспект понимания в диалоге // Познание и общение. — М., 1988. — С. 52—63.

Чарняк Ю. Умозаключения и знания // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 12: При­кладная лингвистика. — М., 1983, —Ч. 1. — С. 171—207.—Ч. 2. — С. 272—317.

Чахоян Л. П. Синтаксис диалогической речи современного английского языка. — М., 1979.

Чупина Г. А. Принцип деятельности и язык: Философско-методологический анализ. — Крас­ноярск, 1987.

Чхетиани Т. Д. Метакоммуникативные сигналы слушающего в фазе поддерживания рече­вого контакта // Языковое общение: Единицы и регулятивы. — Калинин, 1987. — С. 103—107.

Шахнарович А. М. Прагматика текста: психолингвистический подход // Текст в коммуни­кации. — М., 1991. —С. 68—81.

Шейгал E. И. Семиотика политического дискурса. — М.; Волгоград, 2000.

Шенк Р. Обработка концептуальной информации. — М., 1980.

Шмидт 3. Й. «Текст» и «история» как базовые категории // Новое в зарубежной лингви­стике. — Вып. 8: Лингвистика текста. — М., 1978. — С. 89—111.

Шпербер Д.. Уилсон Д. Релевантность // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 23: Ко­гнитивные аспекты языка. — М., 1988. — С. 212—233.

Шпет Г. Г. Введение в этническую психологию. — СПб., 1996.

Щедровицкий Г. П. Избранные труды. — М., 1995.

Щедровицкий Г. П. Философия. Наука. Методология. — М., 1997.

Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. — Л., 1974.

Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. — СПб., 1998.

Энгельс Ф. Диалектика природы // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 20. — М., 1955—1981. —С. 339—626.

Эрвин-Трипп С. М. Язык. Тема. Слушатель. Анализ взаимодействия // Новое в лингвисти­ке. Вып. 7: Социолингвистика. — М., 1975. — С. 336—362.

Юм Д. Трактат о человеческой природе. — Книга первая: О познании. — М., 1995.

Якобсон Р. О. К языковой проблематике сознания и бессознательного // Бессознательное: Природа, функции и методы исследования. — Тбилиси, 1978. — Т. 3. — С. 156—167.

Якубинский Л. П. Избранное: Язык и его функционирование. — М., 1986.

Akmajian A. et al. (eds.) Linguistics: An Introduction to Language and Communication. — Cambridge, MA, 1995.

Allwood J. Linguistic Communication as Action and Cooperation: A Study in Pragmatics. — Göteborg, 1976.

Althusser L. Lenin and Philosophy and Other Essays. — New York, 1971.

Altmann G. T. M. (ed.) Cognitive Models of Speech Processing: Psycholinguistic and Computational Perspectives. — Cambridge, 1990.

Altmann G.T.M., Shillcock R. (eds.) Cognitive Models of Speech Processing: The Second Sperlonga Meeting. — Hillsdale, 1993.

Anderson J. The Architecture of Cognition. — Cambridge, MA, 1983.

Anderson J., Bower G. H. Human Associative Memory. — Washington, 1973.

Arens E. The Logic of Pragmatic Thinking: from Pierce to Habermas. — Atlantic Highlands, 1994.

Arundale R. B. A Conversational Perspective on Grice's Maxims and Conversational (née Cooperative) Principle: Implications for Reconstructing Politeness Theory // Paper presented at the 5th Intnl. Pragmatics Association Conference. — Mexico, July 4—9, 1996.

Atkinson J. M. Understanding formality: The categorization and production of «formal interaction» // The British Journal of Sociology. — 1982. — Vol. 33 (1). — P. 86—117.

Atkinson J. M., Heritage J. (eds.) Structures of Social Action: Studies in Conversation Analysis. — Cambridge, 1984.

Austin J. L. How to Do Things with Words. — Oxford, 1962.

Auwera J. van der Pragmatic presupposition: Shared beliefs in a theory of irrefutable meaning // Syntax and Semantics. — Vol. 11: Presupposition. — New York, 1979. — P. 249—264.

Bach K., Harnish M. R. Linguistic Communication and Speech Acts. — Cambridge, MA, 1979.

Baddeley A. D. Working Memory. — Oxford; New York, 1986.

Ballmer T. T. (ed.) Linguistic Dynamics: Discourses, Procedures, and Evolution. — Berlin; New York, 1985.

Ballmer T. T. Biological Foundations of Linguistic Communication: Towards a Biocybernetics of Language. — Amsterdam; Philadelphia, 1982.

Ballmer T. T. Context change and its consequences for a theory of natural language // Possibilities and Limitations of Pragmatics. — Amsterdam, 1981. — P. 17—55.

Ballmer T. T. Frames and context structures: A study in procedural context semantics with linguistic applications in sentence- and textlinguistics // Zum Thema Sprache und Logik: Ergebnisse einer interdiszi­plinären Diskussion. — Hamburg, 1980. — S. 281—334.

Ballmer T. T., Brennenstuhl W. Speech Act Classification: A Study in the Lexical Analysis of English Speech Activity Verbs. — Berlin, 1981.

Barthes R. An introduction to the structural analysis of narrative // New Literary History. — 1974. — Vol. 6. — P. 237—272

Bartlett F. C. Remembering: A Study in Experimental and Social Psychology. — Cambridge, 1932.

Bates E. Language and Context. — New York, 1976.

Baudrillard J. The Ecstasy of Communication. — New York, 1988.

Bavelas J. B. Quantitative versus qualitative? // Social Approaches to Communication. — New York; London, 1995. — P. 49—62.

Bavelas J. В.. Chovil N. Redefining Language: An Integrated Message Model of Language in Face-to-Face Interactions. — London; Newbury Park, 1997.

Baxter L. A., Montgomery B. M. Relating: Dialogues and Dialectics. — New York, 1996.

Bean S. S. Symbolic and Pragmatic Semantics: A Kannada System of Address. — Chicago, 1978.

Beaugrande R. de Text, Discourse and Process. — Norwood, 1980.

Beaugrande R, de. Linguistic Theory: The Discourse of Fundamental Works. — London; New York, 1991.

Benhabib S. Situating the Self: Gender, Community and Postmodernism in Contemporary Ethics. — New York, 1992.

Bennis W. Why Leaders Can't Lead: The Unconscious Conspiracy Continues. — San Francisco, 1990.

Berger С. R. A plan-based approach to strategic communication // Cognitive Bases for Interpersonal Communication. — Hillsdale, 1996. — P. 34—67.

Berger С. R., Bradac J. Language and Social Knowledge. — London, 1982.

Berne E. Games People Play: The Psychology of Human Relationships. — New York, 1964.

Bernstein B. Class, Codes, and Control 1: Theoretical Studies towards the Sociology of Language. — London, 1971.

Bernstein R. J. The New Constellation: The Ethical-Political Horizons of Modernity/Postmodernity. — Cambridge, MA, 1992.

Berry M. Systemic linguistics and discourse analysis: A multi-layered approach to exchange structure // Studies in Discourse Analysis. — London, 1981. — P. 120—145.

Bhatia V. K. Analysing Genre: Language Use in Professional Settings. — London, 1993.

Bicchieri C., Dalla Chiara M. L (eds.) Knowledge, Belief, and Strategie Interaction. — Cambridge; New York, 1992.

Billig M. Arguing and Thinking: A Rhetorical Approach to Social Psychology. — Cambridge, 1987.

Billig M. Social representations, objectification and anchoring: A theoretical analysis // Social Be­haviour. — 1988. — Vol. 3. — P. 1—16.

Blakemore D. Relevance theory // Handbook of Pragmatics: Manual. — Amsterdam; Philadephia, 1995. — P. 443-453.

Blakemore D. Understanding Utterances. — Oxford; Cambridge, MA, 1992.

Bloom L. Transcription and coding for child language research // Talking Data: Transcription and Coding in Discourse Research. — Hillsdale, 1993. — P. 149—166.

Blumer H. George Herbert Mead//The Future of the Sociological Classics. — Boston, 1981. — P. 75— 94.

Blumer H. Social psychology // Man and Society. — New York, 1937. — P. 21—58.

Blumer H. Symbolic Interactionism. — Englewood Cliffs, 1969.

Boden D., Zimmerman D. H. (eds.) Talk and Social Structure: Studies in Ethnomethodology and Conversation Analysis. — Berkeley, 1991.

Bonvillain N. Language, Culture, and Communication: The Meaning of Messages. — Englewood Cliffs, 1993.

Bourdieu P. Language and Symbolic Power [Ce Que Parler Veut Dire]. — Cambridge, MA, 1991.

Bourdieu P. Outline of a Theory of Practice. — Cambridge, 1977.

Bower G. H., Black J. В., Turner T. J. Scripts in memory for texts//Cognitive Psychology. — 1979. — Vol. 11. —P. 177—220.

Bracher M. (ed.) Lacanian Theory of Discourse: Subject, Structure, and Society. — New York, 1994.

Bracher M. Lacan, Discourse, and Social Change: A Psychoanalytical Cultural Criticism. — Ithaca, 1993.

Brandom R. Making it Explicit: Reasoning, Representing, and Discursive Commitment. — Cambridge, MA, 1994.

Breakwell G. M., Canter D. V. (eds.) Empirical Approaches to Social Representations. — Oxford, 1993.

Breuer D. Einführung in die pragmatische Texttheorie. — München, 1974.

Broadbent D. A. The magical number seven after fifteen years // Studies in Long-Term Memory. — New York, 1975. — P. 71—98.

Brown G. Speakers, Listeners and Communication: Explorations in Discourse Analysis. — Cambridge; New York, 1995.

Brown G., Yule G. Discourse Analysis. — Cambridge, 1983.

Brown P., Fraser С. Speech as a marker of situation // Social Markers in Speech. — Cambridge, 1979. — P. 33—62.

Brown P., Levinson S. Politeness: Some Universals in Language Usage. — Cambridge: New York, 1987.

Brown P., Levinson S. Universals in language usage: Politeness phenomena // Questions and Politeness: Strategies in Social Interaction. — Cambridge, 1978. — P. 56—289.

Brown R., Gilman A. The pronouns of power and solidarity // Communication in Face-to-Face Inter­action. — Harmondsworth, 1972. — P. 103—127.

Bruner J. The narrative construction of reality // Critical Inquiry. — 1991. — Vol. 18. — P. 1—21.

Brunner G., Grafen G. (Hrsg.) Texte und Diskurse: Methoden und Forschunger-gebnisse der funk­tionalen Pragmatik. — Opladen, 1994.

Bühler K. Die Krise der Psychologie. — Jena, 1927.

Bühler K. Sprachtheorie: Die Darstellungsfunktion der Sprache. — Jena, 1934.

Burke K. Permanence and Change. — London, 1965.

Burke P., Porter R. (eds.) Language, Self, and Society: A Social History of Language. — Cambridge, 1991.

Burr V. An Introduction to Social Constructionism. — London; New York, 1995.

Burton D. Dialogue and Discourse. — London, 1980.

Burton Г., Carlen P. Official Discourse: On Discourse Analysis, Government Publications, Ideology and the State. — London, 1979.

Button G., Lee J. R. E. (eds.) Talk and Social Organisation. — Clevedon; Philadelphia, 1987.

Caldas-Coulthard C. R., Coulthard M. (eds.) Texts and Practicies: Readings in Critical Discourse Analysis. — London, 1996.

Cameron D. et al. (eds.) Researching Language: Issues of Power and Method. — London; New York, 1992.

Canisius P. Monolog und Dialog: Intersuchungen zu strukturellen und genetischen Beziehungen zwi­schen sprachlichen Solitar- und Gemeinschaftshandlungen. — Bochum, 1986.

Carbaugh D. Situating Selves: The Communication of Social Identities in American Scenes. — Albany, 1996.

Carberry S. Plan Recognition in Natural Language Dialogue. — Cambridge, MA, 1990.

Carey J. W. Communication as Culture. — Boston, 1989.

Carlson L. Dialogue Games: An Approach to Discourse Analysis. — Boston, 1983.

Carston R. Implicature, explicature, and truth-theoretic semantics // Mental Representations: Interface Between Language and Reality. — New York, 1988. — P. 155—188.

Casmir F. L. Interaction: An Introduction to Speech Communication. — Columbus, 1974.

Cazden C. B. The situation: A neglected source of social class differences in language use // Socio-linguistics. — Harmondsworth, 1972. — P. 294—313.

Chafe W. L. Prosodie and functional units of language // Talking Data: Transcription and Coding in Discourse Research. — Hillsdale; London, 1993. — P. 33—44.

Charnes L. Notorious Identity: Materializing the Subject in Shakespeare. — Cambridge, MA, 1993.

Charniak E. On the use of framed knowledge in language comprehension // Artificial Intelligence. — 1978. — Vol. 2 (3). — P. 225—265.

Chock P. P., Wyman J. R. (eds.) Discourse and the Social Life of Meaning. — Washington, 1986.

Chomsky N. A review of B. F. Skinner's Verbal Behavior // Language. — 1959. — Vol. 31 (1). — P. 26—58.

Choon-Kyu Oh, Dinneen D. A. (eds.) Syntax and Semantics. — Vol. 11: Presupposition. — New York, London, 1979.

Cicourel A. V. Cognitive Sociology: Language and Meaning in Social Interaction. — Harmondsworth, 1973.

Clark H. H. Arenas of Language Use. — Chicago, 1992.

Clark H. H. Responding to indirect speech acts // Cognitive Psychology. — 1979. — Vol. 11. —

Дата добавления: 2014-10-15