Там же. С. 35

9-160

254 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

права оборачиваются, как и попытки сторонников иных концепций пролетарского права, в конечном счете девальвацией права как права. Всем этим подходам присущ один и тот же порок: для того, чтобы доказать наличие пролетарского права, в них предваритель­но нечто неправовое выдается за право. То, что т. н. пролетарское право — это право, "доказывается" игнорированием сути и специ­фики права вообще.

Уже в 20-е годы (Стучка, Пашуканис и др.) и в последующее время (Вышинский и др.) правовые взгляды Рейснера были под­вергнуты критике за "уступки" психологизму и идеализму, отрыв права от политики и государства, трактовку советского права в качестве компромисса различных систем классового права, в том числе и буржуазного, толкование права как идеологии "справедли­вости" и "равенства", признание (вопреки марксистской традиции) наряду с буржуазной также и "пролетарской юридической идеоло­гии" и т. д.

При этом явно преувеличивался "немарксизм" Рейснера, за­малчивался и игнорировался его вклад в советскую правовую тео­рию и практику. Ведь как бы то ни было, но именно при содействии и под влиянием рейснеровской психологической концепции субъек­тивного пролетарского права в нужный для новой власти момент и в очень удобном для нее виде были сформулированы положения Декрета № 1 о пролетарском "революционном правосознании" и т. д. Кроме того, к Рейснеру восходит и ряд ключевых понятий ("социалистическое право", "социалистический правопорядок" и т. д.), которые в дальнейшем, в 30-е и последующие годы, в том или ином толковании вошли в арсенал марксистского правоведения.

Со своей стороны, Рейснер отмечал, что критики его трудов не знакомы с их содержанием, не поняли и не оценили их значение в плане развития марксистского учения о праве как идеологическом явлении. Защищая свой подход как подлинно марксистский, он, в свою очередь, обвинял зарождавшуюся марксистскую теорию пра­ва в "экономизме", игнорировании специфики правовой и полити­ческой надстройки, непонимании идеологической природы права, его классово-психологических свойств, неправильном толковании классового характера права, отождествлении права и власти, пра­ва и государственного законодательства и т. д.

Вообще марксистские теоретики до и после революции, по мнению Рейснера, основное внимание уделяли вопросам государ­ства и религии, оставив без должного критического анализа пра­вовую идеологию — "опиум права", "правовую заразу", "право­вой яд".¹

Рейснер, отвергая претензии Стучки, "будто бы в истории пра­воведения ему первому удалось совершить крупное научное от-

¹ Там же. С. 8—9.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

крытие, установить классовый принцип права и этим, что называ­ется, обосновать марксистскую науку о праве", замечает: "Как мы уже могли убедиться из обзора даже буржуазной литературы, клас­совый принцип в праве, как и во многих других областях, был от­крыт не тов. Стучкой так же, как, по признанию Маркса и Ленина, он был открыт вообще не ими, но задолго до них буржуазной наукой"¹.

Неверное толкование (Стучкой и другими советскими теоре­тиками) классового характера права, отождествление ими дикта­туры пролетариата с пролетарским правом, подмена правовой нор­мы велением власти и государственным приказом и т. д., по мнению Рейснера, привело к тому, что "уцелевшее и воскресшее в Совет­ской Республике буржуазное право было не только окрещено на­именованием пролетарского, но "снабжено правами" и прямо за­числено в ранг истинно пролетарского классового права"². Отсюда, по его оценке, и "идеализация существующего нэповского порядка с его крупными отрезами частно-капиталистического хозяйства", стремление "во что бы то ни стало одеть диктатуру пролетариата и республику Советов в благоприличное одеяние буржуазно-подоб­ного права"³. Рейснер предостерегает от юридизации советских по­рядков, даже на основе пролетарской диктатуры. "Если право не "опиум для народа", то, во всяком случае, довольно опасное снадо­бье, обладающее в горячем состоянии свойствами взрывчатого ве­щества, а в холодном — всеми признаками крепкого, иногда слиш­ком крепкого, клея или замазки"⁴.

Молодая советская юриспруденция, по словам Рейснера, заня­та искажением и извращением действительности, ее идеологиче­ской идеализацией. Целью новых марксистских правоведов "явля­ется не научное исследование, а определенное идеологическое по­строение, которое во что бы то ни стало должно превратить дикта­туру пролетариата и его веления в единственное правое и правиль­ное право, которое бы самим своим наличием устранило возмож­ность каких-то других, вне официального законодательства стоя­щих прав"⁶.

Такой подход к праву, замечает Рейснер, увел советских пра­воведов от поисков марксистского определения права. Что касается позиции Стучки, то она, по характеристике Рейснера, представляет собой заимствование и перелицовку понятия права Р. Иеринга — понимания права как защиты интересов (у Стучки — классо-

¹ Там же. С. 22.

² Там же. С. 30.

³ Там же. С. 29, 30.

⁴ Там же. С. 35.

⁵ Там же. С. 37.

9*

256 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

вых интересов) путем принудительных норм, исходящих от госу­дарства¹. Выдвижение Стучкой на первый план правовых отно­шений вместо норм тоже заимствовано, по мнению Рейснера, у Иеринга.

По поводу известного определения права как системы (поряд­ка) общественных отношений (из Постановления НКЮ от 12 декаб­ря 1919 г., подготовленного под руководством Стучки) Рейснер за­мечает: "Как очевидно, в этом определении права по существу не имеется никакого определения права, так как таким же принуди­тельным порядком общественных отношений может быть в одина­ковой степени и религия, и мораль, и соответственная техническая организация, и экономический порядок, и политический строй"². Кроме отсутствия специфики права недостатки понимания права в упомянутом Постановлении НКЮ 1919 г., согласно Рейснеру, за­ключаются и в том, что право там трактуется исключительно как функция государства, а наличие (уже до революции) пролетарско­го классового права (наряду с субъективными правами других клас­сов) — полностью игнорируется.

Подобная теория права, по оценке Рейснера, отождествляет право и власть. Она не способна даже отличить право и правовой порядок от любого порядка принуждения и насилия. "С этой точки зрения, — отмечает он, — всякий "порядок", который несет с со­бою та или иная вооруженная армия современного государства в виде порядка применения бомбардировки, расстрелов, реквизиций, захвата заложников и военного террора вообще — все это является правовым порядком..."³.

Рейснер как критик по сути верно подметил ряд существен­ных недостатков других направлений в советском правоведении послереволюционного времени. Но и его собственная позиция клас­сового интуитивного права не менее рьяно оправдывала все после­революционные реалии и в конечном счете тоже по-своему тракто­вала неправовой режим диктатуры пролетариата в качестве т. н. пролетарского, социалистического правопорядка. Основной принцип всякого права — формальное равенство свободных индивидов — отвергался в концепции Рейснера по существу с тех же пролетар-ско-классовых, коммунистических позиций, что и в других направ­лениях марксистского правопонимания.

В общем русле принципиальной классовой установки на отри­цание в теории и на практике действительного права все они пред­ставляли собой лишь различные варианты по существу одного и того же радикального антиюридизма.

¹ Там же.

² Там же. С. 210.

³ Там же. С. 211.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

7. Советская концепция октроированных прав. Диктатура пролетариата как "правовое государство"

Подобные взгляды в середине 20-х годов развивал А. Малиц-кий. В обоснование правового характера диктатуры пролетариата он в работе "Советская конституция" приводил следующие сообра­жения: "подчиненность всех органов государственной власти веле­нию закона, т. е. праву, носит название "правового режима", а само государство, проводящее правовой режим, называется "правовым государством"; "советская республика есть государство правовое, осуществляющее свою деятельность в условиях правового ре­жима"¹.

При этом Малицкий, отождествлявший право и закон, весьма вольно (даже для легиста) трактовал само понятие "правовое госу­дарство", поскольку "правовым" у него оказывалось любое "го­сударство" (точнее говоря — любая политическая власть, в том числе — партийно-политическая, диктаторская и т. д.), где есть "законы", хотя бы в виде приказных норм различных органов дик­татуры пролетариата.

То классовое понимание права и государства, которого при­держивался (вместе с другими представителями марксистско-ле­нинского учения о государстве и праве) Малицкий, фактически от­рицало принципы правового государства, а тем более — их совмес­тимость с системой институтов и норм диктатуры пролетариата. Отсюда — внутренняя противоречивость и в целом несостоятель­ность (теоретическая и практическая) его интерпретации диктату­ры пролетариата как государства правового.

Общее определение права Малицкого находилось под замет­ным влиянием позиции Стучки, но с большим выделением норма­тивного аспекта. "Право, — писал он, — есть порядок обществен­ных отношений, устанавливаемый господствующим классом в сво­их классовых интересах и охраняемый организованною силой этого класса. Право как порядок, или иначе правопорядок, выражается в определенных правилах поведения, защищаемых организованною силою господствующего класса: в правовых нормах. Совокупность правовых норм называется положительным правом, т. е. правом, которое установлено господствующим классом, предписано этим классом"².

Такое легистское правопонимание дополняется у Малицкого положением о том, что именно государство (т. е., согласно марксист­ско-ленинской позиции Малицкого, организованная сила господ­ствующего класса и машина для подавления подчиненного класса) является творцом права. Поясняя своеобразие отношений между

¹ Малицкий А. Советская конституция. Харьков, 1924. С. 27, 28.

² Малицкий А. Советская конституция. 2-е изд. Харьков, 1925. С. 5.

258 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

советским "правовым государством" и индивидами, он отмечал: "Следовательно, создателем права является государство, оно же является и источником прав отдельных личностей. Таким образом, не личность жертвует часть своих прав государству, но само госу­дарство наделяет граждан правами, т. е. государство определяет личности сферу ее свободы в деле проявления ею своей инициати­вы, но и эту инициативу личность может проявлять и свою, предос­тавленную ей государством, свободу осуществлять не исключи­тельно в своих личных интересах, но в интересах общих, всего коллектива, или, как неоднократно говорит нам закон: "в целях развития производительных сил"¹.

Такие октроированные (дарованные "государством" диктату­ры пролетариата) "права личности" в условиях советского строя даже в трактовке Малицкого предстают как чистая фикция. Он откровенно подчеркивает, что советский гражданин "получает свои права... не ради своих милых глаз, не на основании своего рождения и не для достижения своих личных целей, но от государства, из рук господствующего класса, в интересах общественных, в целях осу­ществления своих обязанностей, лежащих на нем как на члене общества, как на участнике в процессе производства и распреде­ления"².

В соответствии с логикой изображенного Малицким советского "правового государства" получается, что гражданину даны (даро­ваны) права лишь для того, чтобы он выполнял предписанные ему обязанности по отношению к государству, коллективу и т. д. "По­этому, — поясняет он, — в Советской Республике права как граж­данские, так и публичные должны рассматриваться как средства для осуществления гражданином его официальных функций, его общественных обязанностей. Это значит, что право, принадлежа­щее личности, есть не столько свобода личности, сколько ее обще­ственная обязанность. Право как обязанность — вот коренное отли­чие взгляда социализма на субъективные права личности от воз­зрения на них буржуазной доктрины Запада. А раз гражданин по­лучает свои права, т. е. границы своей свободы, из рук государства, то буржуазный принцип: "Все, что не запрещено законом, счита­ется дозволенным" в советском строе должен уступить место об­ратному положению: "Дозволено лишь то, что по законам разре­шено", так как носителем и источником прав является не личность, но государство"³.

Своим толкованием т. н. "прав личности" при диктатуре про­летариата Малицкий весьма убедительно опровергает свой основной

¹ Там же. С. 48.

² Там же. С. 49.

³ Там же.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

замысел — доказать ее правовой характер. В правовом государстве (в его отличии от абсолютистского, полицейского государства) лич­ность, по признанию и самого Малицкого, не объект, а субъект пра­ва. Но даже из его трактовки видно, что в условиях социализации средств производства и диктатуры пролетариата такого свободного и независимого индивида — субъекта права нет и не может быть.

Советский государственный строй, по словам Малицкого, "имеет следующие правовые предпосылки: а) диктатура пролетариата, б) отмена частной собственности, в) федерация трудящихся клас­сов всех наций"¹.

Но эти "предпосылки" как раз исключали право с его принци­пом формального равенства и свободы индивидов, хотя, конечно, и при таких правоисключающих предпосылках политико-партийная власть диктатуры пролетариата издавала разного рода акты — декреты, постановления, циркуляры и т. д., словом, "законы". Но издавать такие неправовые "законы" и быть правовым режимом, правовым государством — вещи совершенно разные. Поэтому Ма-лицкому приходится попросту выдумывать какую-то особую вер­сию "правового" характера диктатуры пролетариата. "Не надо, — поучает он в этой связи, — смешивать понятие "правовое государ­ство" как государство, проводящее "правовой режим", т. е. подчи­ненность всех органов государственной власти закону, — с поняти­ем "правового государства" как теории государства, ограниченного "правами личности" и потому во имя "прав личности" руководствую­щегося в своей, главным образом — законодательной деятельности принципами отвлеченного права, как чего-то стоящего над государ­ством, но по существу являющегося защитой интересов капитали­ста-одиночки: индивидуализм буржуазного права"².

Применительно к советскому "правовому государству" Малиц­кий отвергал и принцип разделения властей. "В противовес этому, — отмечал он, — Советский строй основан на таких формах деятель­ности государственных органов, при которых достигалось бы со­единение законодательной и исполнительной государственной ра­боты, т. е. слияние управления с законодательством"³. Он, однако, не пояснял, каким образом может быть осуществлено подчинение государственных органов закону в условиях законодательства са­мих исполнительных органов. Обходит молчанием Малицкий и во­прос о монополии политической власти в руках правящей комму­нистической партии, что также наглядно демонстрировало несо­стоятельность его трактовки "государства" диктатуры пролетариа­та в качестве правового государства.

¹ Там же. С. 26.

² Там же. С. 46.

260 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

Подход Малицкого, представлявший собой причудливую смесь советско-апологетического рвения и буржуазной экзотики, был под­вергнут критике его более осмотрительными коллегами.

В качестве примера применения "буржуазно-юридического метода"¹ работу Малицкого критиковал и Л.М. Каганович, один из партийных бонз, курировавший тогда, среди прочего, и дела на антиправовом фронте социализма. "Ведь мы, — поучал он, — от­вергаем понятие правового государства даже для буржуазного го­сударства. Как марксисты, мы считаем, что буржуазное государст­во, прикрываемое формой права, закона, демократии, формального равенства, по сути дела есть не что иное, как буржуазная диктату­ра. Понятие "правовое государство" изобретено буржуазными уче­ными для того, чтобы скрыть классовую природу буржуазного го­сударства. Если человек, претендующий на звание марксиста, го­ворит всерьез о правовом государстве и тем более применяет поня­тие "правового государства" к советскому государству, то это зна­чит, что он идет на поводу у буржуазных юристов, — это значит, что он отходит от марксистско-ленинского учения о государстве"².

Свое понимание (в принципе, как говорили в те годы, "полити­чески грамотное") марксистско-ленинского учения в этом вопросе Каганович подкрепил рядом цитат из работ Ленина, в том числе: "Диктатура означает... неограниченную, опирающуюся на силу, а не на закон, власть"; "Диктатура есть власть, опирающаяся непо­средственно на насилие, не связанная никакими законами. Револю­ционная диктатура пролетариата есть власть, завоеванная и под­держиваемая насилием пролетариата над буржуазией, — власть, не связанная никакими законами"³.

В духе такого толкования советского государства как диктату­ры пролетариата, не ограниченной никакими (в том числе, конечно, и своими, советскими) законами, Каганович, далее, весьма откро­венно констатировал подлинное место и значение "законов" в усло­виях пролетарской диктатуры: "Конечно, все это не исключает за­кона. У нас есть законы. Наши законы определяют функции и круг деятельности отдельных органов государственной власти. Но наши законы определяются революционной целесообразностью в каждый данный момент"⁴.

Подобный "закон" — орудие диктатуры пролетариата и сред­ство революционной законности, а вовсе не фактор "правопоряд­ка", как это пытался изобразить Малицкий.

Там, где "закон" лишен объективных правовых свойств и ка­честв и представляет собой лишь инструмент конъюнктурно-поли-

¹ Каганович Л. Двенадцать лет строительства Советского государства и борьба с оппортунизмом // Советское государство и революция права, 1930, № 1. С. 8.

² Там же. С. 9.

³ Там же.

⁴ Там же.

Глава 2. "Правовой фронт" социализма

тической "целесообразности", там и соответствующая "законность" по существу и фактически подменяется той же самой "целесооб­разностью". Такая "законность" на самом деле не означает реаль­ного действия "законов целесообразности", поскольку неправовые законы уже в силу своих пороков вообще не в состоянии действо­вать стабильно, последовательно, неуклонно. Подобная "законность" лишь означает, что соответствующие "законы" действуют там, то­гда и так, где, когда и как это целесообразно, и бездействуют, нару­шаются, игнорируются во всех остальных случаях. Выборочное и произвольное действие "законов целесообразности" и соответствую­щей "целесообразной законности" — их как бы генетическое, зара­нее запрограммированное, неотъемлемое свойство, а не некий слу­чайный или внешний недостаток. Беззакония на почве таких "зако­нов" — лишь неизбежное следствие и продолжение их неправовой природы и антиправового характера.

Так что наличие советских законов еще не делает пролетар-ско-коммунистическую диктатуру правовым государством.

Глава 2. "Правовой фронт" социализма

Дата добавления: 2014-10-31