К читателю. О цели христианской жизни

С чего начать?

Передо мной «неисчерпаемое чудес море», как поется в Акафисте святителю Николаю Чудотворцу... Это не то море, которое я видел плещущимся лазурными волнами у берегов его митрополии — Мир Ликийских, и не то, холодное и угрюмое, которое рас­стилалось подо мною свинцовой ска­тертью чуть не на сотни верст, когда я смотрел на него с вершины Секирной горы на Соловках...

Это даже не то житейское море, которое грешник, зря (видя) воздвизаемое бурею напастей, стремится переплыть безбедно, о чем молится Спасу уми­ленными словами:

Возведи от тли живот мой, Многомилостиве!¹

А может быть, и оно, когда по обильной слезной молит­ве сего грешника вдруг услышит страшный, всемогущий глас: Молчи, престани... и претворяется тишина велия (Мк. 4, 39). Тучи страстей тогда отходят с умного неба плачуще­го о грехах, и на горизонте сердца впервые появляются ос­лепительные лучи восходящего Солнца-Правды, Христа. Свирепое море грешной жизни обращается в благодатное море святого жития...

Но кто в силах исчерпать его бездонную глубину? И стоит перед ним человек зачарованный, смотрится в чи­стое зеркало его хрустальных вод (Откр. 4, 6), и вот.....оно все делается пламенным, как бы из растопленного золота, и одной из брызг его достаточно было бы, чтобы человеку любоваться ею всю свою жизнь.

Я невольно отдаюсь во власть воспоминаний.

С давних пор, со дней отрочества, занимали меня чуде­са и дивности Божий. Благоговение и изумление пред тай­нами природы и жизни смутно и радостно волновали мое сердце, заставляя его изнывать в сладостной любви к Со­здателю. Хотелось всегда у Него, а не у кого другого, почерпнуть ответ, в чем моя и чужая жизнь и как мир стоит. Но я, впрочем, везде искал разгадки.

-9-

Помню, как юным гимназистом я один — всегда один, хотя бы и среди вынужденных встреч и знакомых, — бро­дил по полям, по лугам, по лесам, по озерам. У каждой ше­лестящей травки и былинки, у певчей пташки и стрекочу­щего кузнечика, у рокочущего родника и тихого ветерка, не исключая людей, пыльных городов и даже скучных гос­тиных, спрашивал я у всех, как невеста в «Песни песней» Соломона:

Не видали ль вы Того,

Которого любит душа моя?.. (Песн. 3, 3)

Но никто из них не дал мне желанного ответа.

Однако, и когда я узнал последний — что благодатию Божиею случилось рано, — я продолжал уже студентом пе­релистывать бесчисленное множество пыльных книг луч­ших библиотек родины, отчасти и заграницы. Старинные громадные фолианты в тяжелых деревянных переплетах, трехсотлетние уникумы готической печати, отделанные в свиную кожу, окостеневшую от времени и превратившу­юся как бы в пластинки целлулоида или слоновой кости, перемежались у меня современными русскими и иностран­ными книгами в аляповатых, разукрашенных сусальным золотом, как ярмарочный пряник, обложках и творениями церковной письменности и богослужебными книгами в желтых и пунцовых кожаных переплетах с медными за­стежками. Перелистывая полуистлевшие, пожелтевшие листы древних изданий (я особенно интересовался таки­ми) с изъеденными личинками корешками, я все старался разгадать духовную природу человека, в частности их авто­ров и тех лиц, которые на протяжении нескольких столе­тий существования этих волюмов старались унести с их страниц тайну противоречивого, лживого, страстного чело­веческого существа и его загадочной внутренней жизни. Заметки этих лиц на полях мне громко говорили о том, как волновались когда-то сердцем их обладатели, от костей ко­торых теперь не осталось и праха...

С течением времени предмет не пропал из моих глаз, но пределы горизонта раздвигались шире. Из тесных рамок окружающей действительности и настоящего времени

-10-

мысль часто стала уноситься вглубь давно прошедших вре­мен и на первых страницах всемирной истории старалась отыскать Божественные следы Промысла. Подняв высоко над головой свой крохотный, но зажженный от веры и зна­ния, основанного на Священном Писании и Священном Предании скудельный светильник, я пробирался, иногда рискуя сломать себе голову и раня себя чуть не до смерти, через груды наломанного кирпича научных построек и ги­потез в истории культуры, через болота стоячей философ­ской мысли отошедших от святого Евангелия народов, через леса непроходимого мрака общественных мнений к первоначальным истокам общечеловеческой семьи, по­том снова возвращался назад по стремнинам и кручам общечеловеческих страстей к новым временам, временам христианства, старался разглядеть все достопримечатель­ное — и в конце концов приходил в величайшее изумление, блаженство, восхищение от дивных путей и деяний Твор­ческой Десницы!.. Видимы они и не видимы — видимы ве­рою и облагодатствованным разумом и незримы для слеп­цов и гордых мира сего, как письмена, начертанные на во­де. В отношении этих-то гордецов и пел пророк Давид:

В мори путие Твои,

И стези Твоя в водах многих,

И следы Твои не познаются.

(Пс. 76, 20)

И что же я увидел при этих хождениях по черепкам, об­ломкам, листкам и обрывкам всемирной истории человече­ства? Я видел только одно: люди во все времена и эпохи, во всяком звании и состоянии ищут опять-таки только од­ного — потерянного рая счастья, богатства, любви, свобо­ды, блаженства, света, богов, Бога — все равно, как бы ни назвать то состояние, которое, думается им (правильно или неправильно — кому как), возвращает человеку потерян­ную при грехопадении целостность природы и благоволе­ние Божие, дает ему мир и покой духа...

Ах, сколько бессонных ночей провели люди, стараясь подойти своими щуплыми мыслями вплотную к граням не­доступной им Высшей Действительности! Сколько было деятельных попыток проникнуть в тайны этого покоя ду­ши и разглядеть зримый как бы в тумане образ Неизобразимого!..

-11-

Сами пророки проводили бессонные ночи за молитвой и размышлениями над смыслом жизни.

Рука моя простерта ночью, — говорит Давид, — и не опускается... Ты не даешь мне сомкнуть очей моих... Размышляю о днях древних, о летах веков минувших; припоминаю песни мои в ночи, беседую с сердцем моим, и дух мой испытывает...

(Пс. 76, 3, 5-7)

Но мало всегда было людей, обретших Дверь жизни (Лк. 12, 32; Ин. 10, 9), а больше, в тысячи, миллионы раз было больше таких, которые шли от Нее вспять, назад, в бездон­ную пропасть мрака и гибели.

Вот ночь или, вернее, раннее утро. Не та священная, таинственная ночь, в которую свершилось исполнение желания праотца, но другая, за несколько тысячелетий до Рождества Христова. Тогда патриарх Иаков один ночевал в поле при потоке Иавок. И приходит к нему «Некто», איש и борется с ним до зари. И спрашивает Иаков Боровшего­ся, когда узнал, Кто Он: «Скажи мне имя Твое?» Ибо душа его истаевала в сладости богообщения и любви к Иегове. Но полного обладания Любимым еще не было, и Он был далек и неродствен еще человеку...

Но вот — другая ночь, и снова раннее утро. Язычник Пи­лат, потерявший смысл жизни и веру во все, спрашивает насмешливо-кощунственно Того же Некоего: «Что есть ис­тина — τι εστιν αληθεια?³» — и, не став дожидаться ответа, выходит. Этот уже не жил верою Иакова и не видел, что пе­ред ним стояла сама Истина, η αληθεια (Ин. 14, 6; 18, 38).

Видел я в зеркале времен истории еще пески Ливийской, Нитрийской и других пустынь с темно-синим над ними бар­хатным куполом неба, со звездами наподобие громадных, подвешенных к нему разноцветных лампад, и среди этих пе­сков ночные хоры подвижников, славословивших Бога и духовным оком проницавших сущность окружающей тва­ри. Но с другой стороны, мысленно зрились мне и бесчис­ленные толпы людей, поклонявшихся сатане, тянувших свои руки к нему в поисках счастья, бросавших в огонь, ему в жертву, своих любимых детей ради достижения этого счастья

-12-

и земного благополучия, выплывали из тумана веков многочисленные посвященные мистериальных культов, представители черной и белой магии, жрецы и астрологи Халдеи и Вавилона, со своих высоких вышек — зиггураспов — пытавшиеся проникнуть в тайны неба и тесно связы­вавшие их с тайнами человеческой личной и общественной жизни... И по тем табличкам с клинообразными надписями, которые теперь хранятся в музеях Европы не понимающи­ми и не ощущающими их мистической и магической силы учеными, видно, что маги эти глубоко проникли в загадки жизни и владели такими тайными науками, ключ от кото­рых остался теперь только у индийских йогов высших сте­пеней и у их собратьев. Но это было знание запретное, зна­ние, сообщенное демонами, и потому в существе своем ложное.

Помню я свои наблюдения и над окружающими людь­ми, над современным человечеством. И здесь — все то же, одно и то же, и как может быть иначе?!. И здесь вечная не­насытная жажда «чего-то», хотя бы оно выражалось просто в низменных удовольствиях чрева и подчревности. Но, приглядываясь, я заметил и нечто худшее. Древнее человечество в массе искало свои идеалы вне себя, имело хоть какую-то веру и чтило хоть каких-то богов. Нынешнее же человечество стремится изгнать всякую веру во все чудесное, хотя бы и бесовское. Но оно не стыдится привлекать всех к вере в самого человека и в «чудеса» науки.

В мире много сил великих,

Но сильнее человека

Нет на свете ничего,

повторяет оно с гордостью изречение Софокла. Или, как у Горького: «Человек — это звучит гордо». Не задумываясь нисколько уже над смыслом жизни, люди видят его в осу­ществлении идеи «сверхчеловека», великого «культуртре­гера», «завоевателя и владыки вселенной», и так дойдут до антихриста, думая найти в нем разрешение всех загадок жизни.

- Но я презираю, — говорил я «цивилизованным» лю­дям, — все ваши культурные дивности и «чудеса». Как древние мученики обличали современных им язычников за то, что они почитают тленных идолов — каменных, медных, деревянных, так и я должен указать вам на ваше безумие,

-13-

когда вы видите весь смысл своей жизни в устройстве ма­шин и дворцов из камня, меди, железа и дерева, разруша­ющихся от ветра, молний, наводнения... А главное — что это за «боги», которые оглушают шумом уши, но не дают спокойствия духу, нежат глаз и тело, но не освобождают от тоски мятущейся души?.. Что мне ваша культура, ког­да ничто в мире, кроме таинственно подаваемой Богом благодати, не веселит мою душу? Вы мне говорите, что Бога нет, а я опытно — хотя и мала моя мера — чувствую, как выражается праведный Иов, Дух Его в ноздрех моих (Иов. 27, 3). Какая же это истина, которую вы мне предла­гаете в научных книжках по естествознанию, когда от нее слепнут очи мои, затемняется (от противоречий бесчис­ленных гипотез) мысль моя и слабеет воля моя пред бес­смысленностью человеческого труда? Когда «боги» ва­ши — воспользуюсь опять аргументом св. мучеников — не могут защитить от тления и гибели себя самих, как могут они помочь другим? Когда ваши «титаники» идут ко дну, как скорлупки, воздушные корабли разносятся ветром, как пушинки, дома в десятки этажей, которые вы кощун­ственно прозвали «небесными щетками», разрушаются в груду обломков при малейшем колебании почвы во вре­мя землетрясений, как можно говорить о каком-то «могу­ществе» культурного человека?!.

И говорил я себе: «Жалкий, несчастный, убогий, ни­чтожный человек! К чему он меня зовет? И это в то время, когда задолго еще до хваленого "расцвета" культурного ге­ния святые люди переплывали на камне моря и океаны (преп. Антоний Римлянин), переходили, как по суху, реки (преп. Мария Египетская), воскрешали мертвых, заключа­ли небо и землю (пророк Илия)...»

И искал я таких или подобных им людей, искал везде: в городах и деревнях, в монастырях и миру, в лесах и пус­тынях, — ибо везде они есть, но их надо найти. И Бог не ос­тавил моих трудов тщетными — нашел я их.

Но в общем ведь, грустны, читатель, мои воспомина­ния? Да, с тех пор как люди согрешили и удалились от Бога, они впали в состояние, достойное не только грусти, но и плача; они стали мучиться вопросами о том, что видели и знали прародители и во что им приходится только верить. И эти вопросы жгли и жгут сердца и умы людей всех времен, если только человек не заглушит окончательно своей совести страстями и пороками и не потушит в себе того божественного огня (Лк. 12, 49),

-14-

о котором знали и язычники, когда создавали свой миф о Прометее. Вопро­сы эти стали для грешных людей, по их же собственному определению, «проклятыми». Напрасно они хотели забыть их, избавиться от них, не быть «самими собою»; душа их тяготела, влеклась туда, где всегда было и есть ее мес­то, к Тому, Кто ее создал. Разум и плоть тянули всегда к земле, к похоти; душа же, обессиленная, измученная, ис­терзанная, тяготела к небесному, чистому. И человек от гор­дости, в лучшем случае от невежества своего, не понимал и не понимает самого себя и продолжает биться над вопро­сами, когда-то ясными для него, а теперь непонятными. Зрит он их чрез закопченный страстями хрусталь души сво­ей — и не видит, силится разрешить их — и не отгадывает. И в отчаянии стонет:

Кто разрешит мне, что тайна от века,

В чем состоит существо человека?

Кто он? Откуда? Куда он идет?

Кто там вверху, над звездами живет?..

Но не всегда и не всякий получает ответ:

Головы в иероглифных кидарах,

Головы в черных беретах, чалмах,

Головы в шлемах и папских тиарах

Бились над этим вопросом в слезах.

(Гейне)

Однако так и умерли, не разрешив«загадки» жизни...⁴ Теперь перейду к вопросу в его научно-теоретической постановке.

Откровение, да и сама наука, не признающая его, соглас­но свидетельствуют, что вопросы о бытии мира и человека и их цели и назначении, в какой бы форме они ни выража­лись, исторически присущи были всякой эпохе и всякому народу. Начиная с так называемого «доисторического» че­ловека⁵ и кончая утонченно образованным европейцем XX столетия, все так или иначе пытались разрешить вопрос о личном счастье или вообще о смысле жизни. Но с различ­ной остротой эти вопросы ставились и переживались, и не с одинаковой определенностью они решались. Ответ на них зависел и зависит, с одной стороны, от самого человека, а с другой — от причин, вне его стоящих.

-15-

Во всяком случае, пока человечество находилось во тьме язычества, пока не видело света христианства, оно, как это ни странно, ближе было к разрешению «проклятых» вопросов, чем теперь, как-то целомудреннее, если можно так выразиться, относи­лось к ним. По крайней мере, не изрыгало такой хулы на Бога, как это оно делает в настоящее время⁶.

Нодревний мир и мир классический не могли прийти к прямому истинному ответу на все «недоуменные» вопро­сы высшего порядка, несмотря на всю остроту и глубину ума его лучших представителей. Даже ветхозаветный муд­рец, обладавший совершенной мудростью, — разумею Со­ломона — не мог сказать и при конце своей жизни, в чем же истинный ее смысл. Он только видел, что «все — суета и томление духа и нет пользы — יתרזן (итрон)⁷ — под солн­цем» (Еккл. 2, 11). Абсолютного, истинного, постоянно пребывающего блага («итрон») нет здесь, на земле, — вот все, к чему он пришел в конце концов. Это и понятно. В то время только лишь предугадывалась возможность решения в будущем вопроса о сущности всех сущностей.

С появлением христианства все стало ясно и понятно. Сняты были покровы со всех тайн. Христос освятил все Своим пришествием и явлением Креста Своего. Аз есмъ свет миру, — сказал Он одни и те же слова в двух разных случаях (Ин. 8, 12; 9, 5). Но, к сожалению, «люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы. Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы. А поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны» (Ин. 3, 19-21). Господни слова стали сбываться тут же, как были сказаны, и будут сбываться до общего для всех конца. Одни люди, жаждущие узреть свет истинный, несмотря ни на что, от­реклись прежде всего от своего «я», от собственного суж­дения, мудрствования, вменили себя в ничто, в отребье, возненавидели все, чем гордится окружающий мир, и по­лучили взамен видение своих грехов, а после этого и тайн Божиих. Другие же, думавшие, что они владеют каким-то глубоким и великим знанием, что они нечто значат в гла­зах своих собственных или чужих, что они в состоянии без Божественной помощи управиться,

-16-

— погибли, объюродели, погрузились во тьму и, умирая, признавали, что они так ничего и не узнали. Обращаясь к примерам и к самой жизни, видим, что вопросы, с которыми связано спасение человека и его положение в мире, решались одинаково усердно людьми обеих указанных сторон, но решены были как должно только представителями первой. Не присяж­ные философы и мудрецы объюродевшего мира сего позна­ли истину и сущность христианства, а простецы и делатели настоящей «философии», высшего любомудрия — подвиж­ники, пустынники, освятившиеся и очистившие себя от всех страстей исполнением евангельских заповедей?

Как это случилось? Но для этого надо припомнить, что такое мирская философия, которая мнит, будто занимается этими вопросами.

Как это ни удивительно на первый взгляд, но в самом начале существования этой науки представители ее опреде­леннее разбирались в том, что она такое, тогда как в настоя­щее время, после двух тысяч с лишком лет существования философии, приверженцы ее поставлены историческим хо­дом ее развития в такое положение, что не в состоянии не только единичными силами, но и всем скопом своим дать точное определение своей науке. «Все попытки дать такое определение общеобязательного понятия философии, го­ворит Освальд Кюльпе⁸ оказываются неудачными при сопоставлении их с фактами исторического развития этой науки... Ввиду этого не "остается ничего иного, как вообще отказаться от общего определения...» Вот — слово. Но если человек не знает точно и определенно ни границ того дела, которое он совершает, ни его задач и цели, ни того, куда еще заведет его «философствование» чрез несколько десятков и больше лет, то, ясное дело, он находится не на прочном пу­ти, но подвергается опасности потерять затраченный труд и время понапрасну.Такой мудрец — воспользуюсь грубым сравнением — находится не в лучшем положении, чем тот простак, который надеется выиграть двести тысяч рублей на билет, оставшийся от трамвайной поездки.

Конечно, вся беда здесь не в том, что философы не знают, куда посадить свою госпожу за общим столом человеческих знаний, а в том, что разговоры-то с этой дамой праздны и очень непоучительны; выработка научно обоснованного миросозерцания и исследование предпосылок любой науки,

-17-

то есть закономерных форм, определяющих наблюдение и экспериментальный анализ, — всего того, чем хочет зани­маться философия, есть продукт, в сущности, падшего по­знающего человеческого духа, предоставленного самому себе. Душевный же человек,ψυχικος (1 Кор. 2, 14), «пси­хик», не может разуметь Истины и Цели вещей, которые могут восприниматься только духовно, πνευματικως, являясь плодом длительного аскетического подвига и живого рели­гиозного опыта⁹. Но как раз философия до последнего вре­мени не любила догматической точки зрения, а проводила и намерена, конечно, проводить со всей прямолинейностью критическую — другими словами, выражаясь в духе свято­отеческого языка, находилась всегда в потемках. Но и это­го мало. Философия, всегда имеющая дело с конечными причинами, подлинную сущность которых приоткрыть в силах только богословие, вместо того чтобы идти с ними рука об руку (боюсь уже выразиться, чтобы быть ancilla, «служанкой», его), отторглась от последнего и противостала ему. Утверждаясь на одном только своем разуме, который не может без благодати перейти поставленных для него Творцом границ, человек, претендующий познать и осмыслить понятия и вещи, находящиеся как раз за чертой дозволенного ему, неминуемо впадает или в кощунственное пра­зднословие, или в отчаяние, или в хулу, или в безумие, что, впрочем, все одно и то же в смысле погибели. Поэтому-то апостол и предупреждал колосских христиан: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею» — и дальше объясняет, какая это философия, про которую он говорит: «...не увлек... пустым обольщением, по преданию человече­скому, по стихиям мира, а не по Христу» (Кол. 2, 8). И так, собственно, всегда было, как в древнее, так и в настоящее время. Разница только та, что в древности, как я сказал, как будто дело было правильнее, определеннее, разумнее — по­тому, конечно, что проще. Правильность же надо разуметь здесь в смысле плодотворности практических результатов, достигаемых «философствующим» человеком. «Быть муд­рым значит быть добродетельным», — совершенно верно говорил Сократ, но ошибался, когда делал обратное за­ключение, что нравственный негодяй есть только невеж­да; потому что теория требует еще своего практически-принудительного применения в жизни.

-18-

Эта практическая основа древней философии, когда впоследствии переплелее теоретический уток христианского вероучения, дала роскошные «ковры» (στρωματα¹⁰) первохристианского лю­бомудрия. Но новая, кантианская, христианству ничего не дала и дать не может¹¹.

Итак, что же остается делать убежденному христианину, желающему научиться истине и видящему несостоятель­ность мирской философии и у себя дома, и в тех местах, ку­да она изволит показываться? Ничего другого, конечно, как бросить ее и обратиться к законно носящему это наимено­вание учению. Это и сделали первые наши отцы и учители Церкви. Отказавшись от основ и задач «ветхой» мудрости, они вместо этого «изыскали глубины духа» новой и «уясни­ли естество сущих», как поется в тропарях св. Григорию Бо­гослову и его другу св. Василию Великому.

Для этих и подобных им людей философия была совсем не тем, чем для языческих и неверующих современных муд­рецов, и путь к ней тоже был совсем другой, и в силу этого, наконец, и результат тоже стал новый и неожиданный — чу десный. Философия для христианского православного «гно­стика» — употреблю выражение Климента Александрийско­го¹² — стала заключаться в чистом житий, в очищении себя при помощи благодати Божией от страстей и приобретении добродетелей — одним словом, сделалась подвигом.

«Если ты не ожидаешь себе ничего трудного, когда дума­ешь приступить к философии, — говорит св. Григорий ¹³, -то начало твое вовсе не философское, и я порицаю таких мечтателей. Если эта философия еще только ожидается, а не пришла на деле, то человеку бывает приятно; если же она пришла к тебе, то или терпи, страдая, или (в противном случае) будешь обманываться в ожидании».

Чрез подвиги же внутренние и внешние человек дости­гает" дара познания вещей, в подлинном смысле уясняет ес­тество сущих (την φυσιν των οντων) Вот эти-то «философы» и открыли людям, в чем состоит смысл и цель жизни. Но, конечно, уже жизни не вообще, а христианской, и не просто христианской, а православной, хотя многие хотели бы сгладить или совсем стереть эти разграничения. Но слово Божие не вяжется (2 Тим. 2, 9).

Итак, в чем же смысл этой жизни?

Вот мы подошли, наконец, к основному и самому главно­му вопросу этой главы, этой книги и самого спасения. На него мы должны ответить не гадательными измышлениями людей,

-19-

мнящихся быть учеными, многознающими и мудрыми, не выводами их рассудка, затемненного стра­стями, а духоносными словами мужей, постническим и святым житием приведших в благоуханную ясность свои мысли и стяжавших озарение от Св. Духа. Тогда только мы будем спокойны за свое спасение.

А они говорят следующее. Приведу свидетельства двух отцов.

«Всякий человек, рожденный в мир сей, тем паче хрис­тианин, — глаголет богослов св. Церкви ее последних вре­мен, преп. Симеон¹⁴, — пусть не думает, будто родился для того, чтобы наслаждаться сим миром и вкушать его радос­ти, потому что если б этот был конец и эта цель его рожде­ния, то он не умирал бы. Но пусть содержит в мысли, что родился он, во-первых, для того, чтобы быть (начать суще­ствовать) из не сущего, каким был; во-вторых, для того, чтобы, подобно постепенному возрастанию телесному, воз­растать мало-помалу и возрастом духовным и добрым по­двигом восходить в то священное и боголепное состояние, о котором говорит блаженный Павел: дондеже достигнем ecu... в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Хрис­това (Еф. 4, 13); в-третьих, для того, чтобы сделаться до­стойным обитать в небесных селениях и быть вчинену в сонм святых ангелов и петь с ними победную песнь Пре­святой Троице, Которая как одна дает ему бытие, одна же своею благодатию дарует и благобытие, т.е. то показанное священное боголепное состояние».

Для этих целей приходил на землю и Единородный Сын Божий, Господь Иисус Христос. Вот как богословствует о сем тот же св. отец, отвечая тем, кто считает, что цели эти непостижимы для человека и невозможно их ему — по крайней мере теперь — достигнуть:

«...Перестанем с небрежностью относиться к делу спасе­ния своего и обманывать самих себя, придумывая извине­ния себе в своих грехах и говоря, что никак невозможно быть сему, то есть достигнуть показанного совершенства в настоящем роде, и философствуя таким образом в ущерб спасению нашему и на пагубу наших душ. Ибо, если захо­тим, возможно, и так удобовозможно, что одного произво­ления нашего достаточно к тому, чтобы воззвать нас на такую высоту¹⁵. Где готово произволение, там нет уже ни­какого препятствия. — И что же говоришь ты, человече?

-20-

Бог хощет соделать нас из людей богами (произвольно, од­нако же, а не принудительно), а мы время выставляем в предлог — и отвергаем благодеяние. Не безумие ли это и не крайнее ли невежество? — Бог так сильно сего желает, что сошел на землю и воплотился именно для этого только. Почему, если только восхощем и мы, то совершенно ничто не может уже воспрепятствовать сему, — только прибегнем к Нему с теплым покаянием»¹⁶.

И во многих местах рассуждает подобным же образом преподобный отец, чеканно проводя ту мысль, что цель жизни человека — сделаться святым и богом на земле, хотя и не в том смысле, в каком развивают свое учение «человекобожники» в мире, вроде Канта, Фейербаха и других.

Приведу еще несколько строк из его трудов.

«Как огонь, как только найдет дрова, зажигает их есте­ственно, так и благодать Святого и поклоняемого Духа ищет возгореться в душах наших, чтобы сиять и просве­щать сущих в мире.. да живут богоугодно все христиане и сияют как боги...» ¹⁷

«Какая цель воплощенного Домостроительства Бога Слова, которая во всем Божественном Писании проповеду­ется, но которой мы, читая сие Писание, не знаем? Не дру­гая какая, как та, чтобы, приобщившись тому, что наше, соделать нас причастными того, что есть Его. Сын Божий для того соделался Сыном Человеческим, чтобы нас, человеков, соделать сынами Божиими, возводя род наш по благодати в то, что Сам Он есть по естеству, рождая нас свыше благодатию Св. Духа"¹⁸

Но особенно проста, наглядна, душеспасительна, благо­уханна знаменитая беседа по этому же вопросу другого не-вестоводителя¹⁹ спасающихся душ, родного нам по крови и чуть ли не современника — духоносного аввы Серафима, Саровского чудотворца.

Эти духовные Маргариты перешли к нам в наследство благодаря записи их Николаем Александровичем Мотовиловым, «служкой Серафимовым», как он сам любил назы­вать себя. Все в них драгоценно, важно, отлично, ничего бы не хотелось опускать. Но, стесняемый краткостью места и помня слово Писания — мед обрет яждъ умеренно, да не како пресыщен изблюеши (Притч. 25, 16), — сокращаю сло­во и из длинной беседы приведу только ее начало.

-21-

«Это было в четверток (в конце ноября 1831 г. - Еп. Варнава), - начинает Мотовилов свою чудную по­весть²⁰. — День был пасмурный. Снегу было на четверть на земле, а сверху порошила довольно густая снежная крупа, когда батюшка о. Серафим начал беседу со мной на ближ­ней пажинке своей, возле той же его ближней пустыньки, против речки Саровки, у горы, подходящей близко к бере­гам ее²¹.

Поместил он меня на пне только что им срубленного де­рева, а сам стал против меня на корточках²².

- Господь открыл мне²³, — сказал великий старец, что в ребячестве вашем вы усердно желали знать, в чем со­стоит цель жизни нашей христианской, и у многих великих духовных особ вы о том неоднократно спрашивали...

Я должен сказать тут, что с 12-летнего возраста меня эта мысль неотступно тревожила, и я, действительно, ко мно­гим из духовных лиц обращался с этим вопросом, но отве­ты их меня не удовлетворяли. Старцу это было неизвестно.

- Но никто, — продолжал о. Серафим, — не сказал вам о том определительно. Говорили вам: ходи в церковь, мо­лись Богу, твори заповеди Божий, твори добро — вот тебе и цель жизни христианской. А некоторые даже негодовали на вас за то, что вы заняты не богоугодным любопытством, и говорили вам: высших себя не ищи (Сирах. 3, 21). Но они не так говорили, как бы следовало. Вот я, убогий Серафим, растолкую вам теперь, в чем, действительно, эта цель состоит.

Молитва, пост, бдение и всякие другие дела христианские, сколько ни хороши сами по себе, однако не в делании только их состоит цель нашей христианской жизни, хотя они и служат необходимыми средствами для достижения ее. Истинная же цель жизни пашей христианской состоит в стяжании Духа Святого Божьего. Пост же, и бдение, и молитва, и милостыня, и всякое Христа ради делаемое доброе дело суть средства для стяжания Святого Духа Божьего. Заметьте, батюшка, что лишь только Христа ради делаемое доброе дело приносит нам плоды Святого Духа. Все же не ради Христа делаемое, хотя и доброе, но мзды в жизни будущего века нам не представляет, да и в здешней жизни благодати Божией тоже не дает. Вот почему Господь Иисус Христос сказал: "Иже не собирает со Мною, расточает" (Мф. 12, 30). Доброе дело нельзя ина­че назвать, как собиранием, ибо хотя оно и не ради Христа делается, однако же добро. Писание говорит: "Во всяком языце бояйся Бога и делали правду приятен Ему есть"(Деян. 10, 35).

-22-

И, как видим из последовательности священно­го повествования, этот "делали правду" до того приятен Бо­гу, что Корнилию-сотнику, боявшемуся Бога и делавшему правду, явился Ангел Господень во время молитвы его и сказал: Пошли в Иоппию к Симону усмарю, тамо обрящеши Петра, и той ти речет глаголы живота вечного, "в нихже спасешися ты и весь дом твой" (Деян. 10, 5-6). Итак, Господь все Свои божественные средства употребля­ет, чтобы доставить такому человеку возможность за свои добрые дела не лишиться награды в жизни паки бытия. Но для этого надо начать жить правой верой в Господа на­шего Иисуса Христа, Сына Божия, пришедшего в мир греш­ные спасти (1 Тим. 1, 15), и приобретением себе благодати Духа Святого, вводящего в сердца наши Царствие Божие и прокладывающего нам дорогу к приобретению блаженст­ва жизни будущего века. Но тем и ограничивается эта при­ятность Богу дел добрых, не ради Христа делаемых: Созда­тель наш дает средства на их осуществление. За человеком остается осуществить их или нет. Вот почему Господь ска­зал евреям: "Аще не бысте видели, греха не бысте имели. Ныне же глаголете — видим, и грех ваш пребывает на вас" (Ин. 9, 41). Воспользуется человек, подобно Корнилию, приятностью Богу дела своего, не ради Христа сделанного, и уверует в Сына Его, то и такого рода дело вменится ему, как бы ради Христа сделанное и только за веру в Него. В противном же случае человек не в праве жаловаться, что добро его не пошло в дело. Этого не бывает никогда только при делании добра Христа ради, ибо добро, ради Христа сделанное, не только в жизни будущего века венец правды ходатайствует, но и в здешней жизни преисполняет челове­ка благодатию Духа Святого, и при том, как сказано: "Не в меру бо дает Бог Духа Святаго. Отец бо любит Сына и вся даде в руце Его" (Ин. 3, 34).

Так-то, ваше Боголюбие! Так в стяжании этого-то Духа Божьего и состоит истинная цель нашей жизни христиан­ской, а молитва, бдение, пост, милостыня и другие ради Христа делаемые добродетели суть только средства к стя­жанию Духа Божьего.

- Как же стяжание? — спросил я батюшку Серафи­ма. — Я что-то этого не понимаю.

- Стяжание все равно что приобретение, — отвечал мне он.

-23-

— Ведь вы разумеете, что значит стяжание денег? Так все равно и стяжание Духа Божьего. Ведь вы, ваше Боголюбие, понимаете, что такое в мирском смысле стяжание? Цель жизни мирской обыкновенных людей есть стяжание, или наживание денег, а у дворян сверх того — получение по­честей, отличий и других наград за государственные заслу­ги. Стяжание Духа Божьего есть тоже капитал, но только благодатный и вечный, и он, как и денежный, чиновный и временный, приобретается почти одними и теми же путя­ми, очень сходственными друг с другом. Бог Слово, Господь наш, Богочеловек, Иисус Христос, уподобляет жизнь нашу торжищу и дело жизни нашей на земле именует куплею и говорит всем нам: "Куплю дейте, дондеже прииду" (Лк. 19, 13), "искупующе время, яко дние лукави суть" (Еф. 5, 16), то есть выгадывайте время для получения небесных благ через земные товары. Земные товары — это добродетели, делаемые Христа ради, доставляющие нам благодать Все-святого Духа. В притче о мудрых и юродивых девах, когда у юродивых не доставало елея, сказано: "Шедше, купите на торжище" (Мф. 25, 9). Но когда они купили, двери в чертог брачный уже были затворены, и они не могли войти в него. Некоторые говорят, что недостаток елея у юродивых дев знаменует недостаток у них прижизненных добрых дел. Та­кое разумение неправильно... Торжище — жизнь наша; две­ри чертога брачного, затворенные и не допустившие к Же­ниху, — смерть человеческая; девы мудрые и юродивые -души христианские; слей — не дела, но получаемая чрез них вовнутрь естества нашего благодать Всесвятого Духа Божьего, претворяющая оное от сего в сие (Пс. 143, 13), то есть от тления в нетление, от смерти душевной в жизнь духовную, от тьмы в свет, от вертепа существа нашего, где страсти привязаны, как скоты и звери, — в храм Божества, в пресветлый чертог вечного радования о Христе Иисусе Господе нашем, Творце и Избавителе и Вечном Женихе душ наших.

Сколь велико сострадание Божие к нашему бедствию, то есть невниманию к Его о нас попечению, когда Бог го­ворит: "Се, стою при дверех и толку!.." — разумея под две­рями течение нашей жизни, еще не затворенной смертью (Откр. 3, 20). О, как желал бы я, ваше Боголюбие, чтобы в здешней жизни вы всегда были в Духе Божием! "В чем застану, в том и сужу" (Иез. 18, 24), — говорит Господь.

-24-

Горе, великое горе, если застанет Он нас отягощенными по­печением и печалями житейскими, ибо кто стерпит гнев Его р против лица Его кто станет! (Пс. 89, 11; 147, 6). Вот почему сказано: "Бдите и молитеся, да не внидете в на­пасть" (Мф. 26, 41), то есть да не лишитеся Духа Божьего, ибо бдение и молитва приносят нам благодать Его. Конеч­но, всякая добродетель, творимая ради Христа, дает благо­дать Духа Святого, но более всего дает молитва, потому что она как бы всегда в руках наших, как орудие для стя­жания благодати Духа. Захотели бы вы, например, в цер­ковь сходить, да либо церкви нет, либо служба отошла; за­хотели бы нищему подать, да нищего нет, или нечего дать; захотели бы девство соблюсти, да по сложению вашему или по усилиям вражеских козней, которым вы по немощи человеческой противостоять не можете, сил нет этого ис­полнить; захотели бы и другую какую-либо добродетель ради Христа сделать, да тоже сил нет, или случая сыскать не можно. Л до молитвы это уж никак не относится: на нее всякому и всегда есть возможность — и богатому, и бедно­му, и знатному, и простому, и слабому, и здоровому, и больному, и праведнику, и грешнику. Как велика сила молитвы даже и грешного человека, когда она от всей ду­ши возносится, судите по следующему примеру из Свя­щенного Писания: когда по просьбе отчаявшейся матери, лишившейся единородного сына, похищенного смертью, жена-блудница, попавшаяся ей на пути и даже еще от только что бывшего греха не очистившаяся, тронутая скорбью матери, возопила ко Господу: "Не мене ради грешницы окаянной, но слез ради матери, скорбящей о сы­не своем и твердо уверенной в милосердии и всемогущест­ве Твоем, Христе Боже, воскреси, Господи, сына ее!.." и воскресил его Господь²⁴. Так-то, ваше Боголюбие, вели­ка сила молитвы, и она более всего приносит Духа Божье­го, и ее удобнее всего всякому исправлять. Блаженны бу­дем, когда обрящет нас Господь Бог бдящими (Лк. 12, 37) в полноте даров Духа Его Святого! Тогда мы можем благо-дерзновенно надеяться быть восхищенными на облацех в сретение Господне на воздусе (1 Фес. 4, 17), грядущеа с си­лою и славою многою (Мф. 24, 30) судити живым и мерт­вым²⁵ и воздати комуждо по деянием его (Мф. 16, 27).

Вот, ваше Боголюбие, за великое счастье считать изво­лите с убогим Серафимом беседовать, уверены будучи, что и он не лишен благодати Господней.

-25-

Что же речем о Самом Господе, Источнике приснонеоскудевающем всяким благо-стыни и небесныя и земныя?! А ведь молитвою мы с Ним Самим, Всеблагим и Животворящим Богом и Спасом на­шим, беседовать удостоиваемся...

- Ну, а как же, батюшка, быть с другими добродетеля­ми, творимыми ради Христа, для стяжания благодати Духа Святого? Ведь вы мне о молитве только говорить изволите?

- Стяжавайте благодать Духа Святого и всеми други­ми Христа ради добродетелями, торгуйте ими духовно, торгуйте теми из них, которые вам больший прибыток да­ют. Собирайте капитал благодатных избытков благости Божией, кладите их в ломбард вечный Божий из процентов невещественных и не по четыре или по шести на сто, но по сто на один рубль духовный, но даже еще того в бесчислен­ное число раз больше. Примерно: дает вам более благодати Божией молитва и бдение, бдите и молитесь; много дает Духа Божьего пост, поститесь; более дает милостыня, ми­лостыню творите, и таким образом о всякой добродетели, делаемой Христа ради, рассуждайте.

Вот я вам расскажу про себя, убогого Серафима. Родом я из курских купцов. Так, когда я не был еще в монастыре, мы, бывало, торговали товаром, который нам больше барыша дает. Так и вы, батюшка, поступайте, и, как в торговом деле, не в том сила, чтобы лишь только торговать, а в том, чтобы больше барыша получить, так и в жизни христианской не в том сила, чтобы только молиться или другое какое-либо доброе дело делать. Хотя апостол и говорит: "Непрестанно молитесь" (1 Фес. 5, 17), но да ведь, как помните, и прибав­ляет: "Хочу лучше пять слов сказать умом, нежели тысячи языком" (1 Кор. 14,19). И Господь говорит: Не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи! спасется, но творяй волю Отца Моего (Мф. 7, 21), то есть делающий дело Божие и притом с бла­гоговением, ибо проклят всяк, творяй дело Господне с не­брежением (Иерем. 48, 10). А дело Божие есть: да веруете в Бога и Егоже послал есть Иисуса Христа (Ин. 17, 3). Если рассудить правильно о заповедях Христовых и апостоль­ских, так дело наше христианское состоит не в увеличении счета добрых дел, служащих к цели нашей христианской жизни только средствами, но в извлечении из них большей выгоды, т.е. вящем приобретении обильнейших даров Ду­ха Святого.

-26-

Так желал бы я, ваше Боголюбие, чтобы и вы сами стя­жали этот приснонеоскудевающий источник благодати Божией и всегда рассуждали себя, в Духе ли Божием вы обретаетесь или нет? И если в Духе, то благословен Бог, не о чем горевать — хоть сейчас на Страшный Суд Хрис­тов! Если же нет, то надобно разобрать, отчего и по какой причине Господь Бог Дух Святой изволил оставить нас, и снова искать и доискиваться Его и не отставать до тех пор, пока искомый Господь Бог Дух Святой не сыщется и снова будет с нами Своею благодатию. На отгоняющих же нас от Него врагов наших надобно так нападать, покуда и прах их возьмется, как сказал пророк Давид: "Пожену враги моя, и постигну я, и не возвращуся, дондеже сконча­ются, оскорблю их, и не возмогут стати, падут под ногама моима" (Пс. 17, 38-39).

Так-то, батюшка! Так и извольте торговать духовно до­бродетелью. Раздавайте дары благодати Духа Святого тре­бующим, по примеру свещи возжженной, которая и сама светит, горя земным огнем, и другие свещи, не умаляя сво­его собственного огня, зажигает во светение всем в других местах. И если это так в отношении огня земного, то что скажем об огне благодати Всесвятого Духа Божьего?! Ибо, например, богатство земное, при раздавании его, оскудева­ет, богатство же небесное Божией благодати чем больше раздается, тем более приумножается у того, кто его раздает. Так и Сам Господь изволил сказать самарянке: "Пияй от воды сей возжаждет вновь, а пияй от воды, юже Аз ему дам, не возжаждет вовеки, но вода, юже Аз дам ему, будет в нем источник приснотекущий в живот вечный" (Ин. 4, 14)»²⁶.

Итак, цель жизни нашей христианской состоит в том, чтобы прийти в такое состояние, при котором можно бы нам было получить Духа Святого. Не в том цель жизни христианина, чтобы творить добродетели, жить благочес-тиво и утешаться этим, а чтобы получить Духа Святого. А если от своих добродетелей мы не приходим в совершен­ство, в духоносное состояние, то к чему они?! Не и язычни­цы ли такожде творят? (Мф. 5, 47.)

Этим отводится и не имеющий под собой никакой поч­вы, но всецело основанный на невежестве и непонимании духа св. Евангелия упрек тех людей, которые обвиняют мо­нахов в изуверстве и никчемном «мучении» себя подвига­ми, когда Бог благ и любвеобилен и Ему чуждо всякое страдание...

-27-

Очевидно, эти люди или приписывают монахам свое лживое понимание христианства и потом начинают критиковать его же (это часто бывает, что начинают вдруг обвинять Церковь в том, чему она совсем не учит), или же учение церковное смешивают с личным мнением каких-то встретившихся им лиц, назвавших себя этим славным и почетным именем и говоривших им нечто несуразное. А истинные монахи не только сами ни во что не ставят все свои — и сверхчеловеческие даже — подвиги, но и доброде­телей у себя не видят. И если мирские и неверующие люди додумались до сей простой истины, что всякое мучение не составляет блаженства, то есть цели жизни, то неужели у монахов, святых мужей и жен, видящих и тайные мысли мирян, не хватило бы на это смысла? Ду­мать так — значит соединяться заодно с врагами "Христа, еретиками и антихристами. Нет, не ради добродетелей настоящие монахи подвизаются, и тем более не ради самого подвига «мучают» себя, а совершают эти добродетели и подвиги и «мучают» себя ради получения Святого Духа. Этим: и объясняется, что хотя всякая добродетель дает бла­годать Св. Духа, разумные, однако же, совершают одну -в одно время, другую — в другое, а иную — и вовсе откла­дывают. Несмысленный (в духовном отношении), но очень сведущий и образованный, пожалуй, упрекнет такого — как и делают, когда увидят, например, что у че­ловека есть талант говорить, а он вдруг подвиг молчания на себя накладывает; ему бы по милостивому сердцу и бо­гатству заниматься весь век благотворительностью, а он отказывается и, будучи единственным наследником у от­ца, уходит в монастырь. Иногда мы видим также в житиях святых, что они бедных отгоняли от своих келий, а бога­тых принимали и сидели с ними часами (не по человекоугодию, конечно, как может подумать близорукий, страст­ный ум), или иногда месяцами ничего не ели и не пили, а потом вдруг выходили на рынок, на паперть (как будто нарочно для соблазна!), ели, когда не следует, колбасу и т.д. и т.н. Л поступали так святые от великого разума, который для плотских людей кажется чистым безумием (1 Кор. 2, 14), наблюдая пользу и выгадывая духовные ба­рыши, по выражению преп. Серафима Саровского.

Если вычислению земных процентов обучают в высших учебных заведениях, в которых постигают мирскую науку,

-28-

то тем более для изучения духовного делания и для извле­чения из всех обстоятельств жизни духовных «барышей» должна существовать целая наука, исключительная и бес­примерная по своему содержанию и опыту. Святые отцы называли таковую художеством из художеств, наукой из наук.

Несколько крупиц из содержания ее и предлагается чи­тателю в моих книгах, а опыт он должен приложить сам.

-29-

Дата добавления: 2014-10-15