Цвета культуры

Вообще говоря, все это и приводит к ответу на вопрос, поставленный в начале введения. Если личность человека может быть представлена триадой «природное — культурное — социальное», то собственно культура — также триадой, но уже более поддающейся изучению: «религия — искусство — наука»[vi]. И как будет показано ниже, каждый из компонентов этих триад имеет определенные цветовые характеристики. Ибо, как полагал Людвиг Витгенштейн, культура — своего рода орденский устав, во всяком случае, она предполагает некие правила [vii].

Мы познаем не только мир, но и себя в нем. И благодаря искусству сразу, без обучения чувствуем истину. Животворящую истину целого, — единства, объемлющего нас в этом мире. Чувствуем, хотя и не всегда сознаем.

Наука (после нашего обучения) дает осознание этого мира. Однако мира, зачем-то разъятого на части. На мертвые куски разъятого «по областям знания». Разъятого сознанием. Рационально разъятого.

Ибо сознание ничего иного не может. Даже сложить эти мертвые куски обратно не может. Поскольку наша жизнь не так уж рациональна, как этого бы хотелось нашему сознанию. Нашей науке.

Где наука бессильна, там живут искусство и религия. Мы слушаем музыку или хор, и появляются некие образы. И оформляют наши смутные ощущения во что-то приемлемое и доступное.

Читаем роман или вникаем в проповедь и малейший штрих (всего лишь цветовой оттенок) заставляет нас верить происходящему. Ввериться в действо.

Видим картину, икону или цветовой образ и сразу же «узнаем» то, что вроде бы испытывали раньше. Но не могли выразить. Не умели. Это искусство.

Нас не учили его воспринимать. И в реальной повседневной жизни мы его не замечаем. А ведь складывалось искусство тысячелетиями. Так, аборигены Австралии сразу, без запинки, без обучения автоматически воспринимают цветовые образы. То есть чувствуют и ощущают их своим естеством. Не сознавая того, чувствуют.

Нам же их надо знать[viii], эти образы, «дешифровывать», поскольку наше сознание вытеснило их в глубины неосознаваемого.

Так, многие исследователи цветовой семантики с сожалением констатируют, что сегодня мы ее практически не знаем. И наши познания в основном исчерпываются весьма скудными сведениями о том, например, что белый цвет — невестин, черный — траурный, а красный — революционный. В то время как наши предки воспринимали цвета и их оттенки гораздо тоньше… Но чем ближе к нашим временам, тем восприятие цвета грубее, утрачивая свою философичность и многозначительность. Так, не пора ли вернуться к знаниям предков? Не пора ли восстановить знания, утраченные нашим сознанием? Не пора ли восстановить знания нашего бессознания — смысл архетипов коллективного бессознательного, как говорил Юнг.

Но эти архетипы, по Юнгу, всю жизнь действуют на нас. Заставляют чувствовать «нечто невыразимое». Волноваться, не понимая причины волнений. И даже беспричинно страдать. Страдать от незнания.

Ибо главное в нашем интеллекте — сознание. Этому нас учит семья и школа. Этому нас учит социум («Законы прежде всего!»). Этому находит свое подтверждение и наука («Левое полушарие головного мозга — доминантное», — утверждают физиологи). И сознание наше строго научно проанализирует нечто живое. И превратит его в мертвые числа, которые, что называется, «ни уму, ни сердцу». Ведь из этих мертвых чисел сознание уже не создаст то живое, что было в начале.

В самом деле, ни аналоговые, ни цифровые технологии не дают нам пока тех животворных образов, что рождает искусство и религия. И не потому, что не хотят, а потому что не могут, так как основаны они на двоичной логике «железного компьютера»[ix]. На формальной логике сознания. Поскольку отрицают триадную логику жизни[x]. Две тысячи лет отрицают все, что имеет отношение к жизни. Со времен Аристотеля отрицают.

Выходит, что не наука, а искусство и религия дают нам самосознание? К сожалению, так получается не всегда, ибо в искусстве появляются «бессвязные куски» знания. «Знания истины». Но не истина знания. И в искусстве же бывает модным нечто искусственное, идущее от сознания (как, например, тупики постмодернизма). Нечто однодневное, чему история не верит. Так как нет законов в искусстве, в отличие от науки. Искусство индивидуально и не воспроизводимо.

В науке существуют законы, а в религии — каноны. Тысячелетиями этим канонам поклонялись верующие. Тысячелетиями хранило их человечество, поскольку в этих канонах существовало нечто умиротворяющее душу человека. Нечто божественное. Нечто вечное.

Дата добавления: 2014-10-31