А. И. Гучков. Речь об общем политическом положении

Текст №2

(Совещание «Союза 17 октября» в Петербурге 8 ноября 1913г.)[14]

/1/ Центральным пунктом нашего совещания является не пересмотр нашего политического символа веры - нашей программы. Нам в ней не от чего отрекаться и нам к ней, к сожалению, пока нечего добавлять. Далеко не пройден еще и тот первоначальный этап, который в ней намечен, и рано еще ставить дальнейшие вехи по тому же пути. Ведь если бы наша программа была осуществлена в жизни в своих основных началах, мы имели бы перед собой картину полного обновления нашего отечества. Но в ее истории любопытно отметить следующую черту: осужденная при своем возникновении как слишком умеренная и отсталая, как еретическая с точки зрения правоверного радикализма, программа эта, нормальная для нас, проникла в общественное сознание широких кругов и стала программою-минимумом и для более радикальных партий.

/2/ Очередным вопросом, жгучим и настоятельным, является не вопрос о принципах, об общих задачах, которые ставит себе «Союз 17 октября», а вопрос о тех путях и средствах, которыми могут быть осуществлены эти принципы, могут быть разрешены эти задачи, - словом, вопрос о тактике. Этот вопрос выдвинут на первый план и ходом событий последних лет, и современным общим политическим положением. Какова должна быть тактика Союза? Как должны сложиться его отношения к другим факторам нашей государственной жизни, в частности к правительству, к другим политическим партиям? Практически пересмотр вопроса уже начался. Эволюция тактики уже наступила, быть может, не всегда сознанная, во всяком случае, не облеченная в систему, не формулированная ясно. /3/ Найти и обосновать эту формулу, утвердить ее, как категорический императив дальнейшей политической работы для всех органов нашей партии - это является ближайшей и важнейшей задачей нашего совещания. Это будет одновременно и важным внутренним актом нашего политического самосознания и событием крупного значения в нашей государственной жизни. И поэтому естественно, что обсуждаемый нами вопрос о дальнейшей тактике Союза, о той позиции, которую он займет, сделался в настоящее время центром общественного внимания.

/4/ Октябризм вышел из недр той либеральной оппозиции, которая сложилась около местного земского самоуправления в борьбе против того реакционного курса, который был принят правительством с конца 60-х годов и, в общем, продержался, со случайными и временными отклонениями, до Смутного времени девятисотых годов. Оппозиция эта делала свое культурное дело в тех узких рамках и в той неблагоприятной обстановке, какие обусловливались общим политическим положением, но никогда не упускала из виду, что во главу угла должна быть поставлена коренная политическая реформа на началах народного представительства. Ядро октябристов, положивших в ноябре 1905 года начало «Союзу 17-го октября», образовалось из того меньшинства общеземских съездов, которое примыкало к общим требованиям широких либеральных реформ во всех областях нашей жизни и перехода от переживших себя форм неограниченного самодержавия к конституционному строю, но в то же время боролось против увлечений безудержного радикализма и против социалистических экспериментов, которые грозили стране тяжелыми политическими и социальными потрясениями. Эта группа с самого начала резко отмежевалась от тех революционных элементов, которые думали воспользоваться затруднительным положением правительства, чтобы насильственным переворотом захватить власть.

/5/ В борьбе со смутой, в момент смертельной опасности для русской государственности октябристы решительностали на сторону власти, которая целым рядом торжественных заверений, исходивших от Верховной Власти, заявила о своей готовности на самые широкие либеральные реформы. В ряде правительственныхактов, начиная с указа Правительствующему Сенату от 12 декабря 1904 года и кончая Манифестом 17 октября, заключалась обширная программа преобразований, которая отвечала назревшим нуждам страны и давним чаяниям русского общества. Эти акты явились торжеством русского либерализма, ибо содержащиеся в них начала были теми лозунгами, во имя которых в течение полувека боролись русские либералы.

/6/ Такова была та политическая обстановка, в которой зародился и должен был зародиться октябризм. Октябризм явился молчаливым, но торжественным договором между историческою властью и русским обществом, договором о лояльности, о взаимной лояльности. Манифест 17 октября был, казалось, актом доверия к народу со стороны Верховной Власти; октябризм явился ответом со стороны народа — ответом веры в Верховную Власть.

/7/ Но договор заключал в себе обязательства для обеих сторон, и сотрудничество с правительством обозначало общую работу в деле проведения широкой программы намеченных реформи прежде всего в деле укрепления и развития начал Конституционного строя. Только дружной работой правительства и общественных сил могла быть разрешена эта задача. Получилась картина, редкая в нашей русской жизни, небывалая со времени начала 60-х годов: две силы, вечно, казалось, непримиримо между собой враждовавшие, — власть и общество — сблизились и пошли одной дорогой; общество поверило власти, власть быстро почувствовала нужду в поддержке общества. В этом акте примирения выдающуюся роль сыграл П.А. Столыпин, представляющий совершенно исключительное сочетание тех качеств, какие требовались современным моментом. Благодаря (именно его обаятельной личности) высоким свойствам его умаи характера накапливалась вокруг власти атмосфера общественного доброжелательства и доверия на место прежней ненависти и подозрительности. /8/ В 3-й Государственной думе октябризм мог уже выступить как важный фактор государственной жизни. История оценит с большей справедливостью, чем современники, значение 3-й Думы, отметит ее заслуги и в том, что она провела целый ряд серьезных законодательных мер в области государственного хозяйства, землеустройства, народного образования, суда, государственной обороны, и в том, что она заложила практически первые фундаменты, казалось, прочные, под молодой конституционный строй, и прежде всего в том, что своей уравновешенностью, своей спокойной работой, своим реализмом она оказала глубокое воспитательное влияние на русское общество. В том процессе умиротворения и отрезвления, который характеризует общественные настроения истекшего пятилетия, Государственная дума 3-го созыва сыграла выдающуюся роль.

/9/ История оценит и те затруднения, и внутренние и внешние, с которыми встретилось молодое народное представительство. Создавалась как будто небывало благоприятная обстановка для проведения намеченных преобразований, обещавших обновление во всех областях нашей жизни. Тяжелый урок недавнего прошлого, казалось, бесповоротно осудил тот курс, который привел Россию к катастрофе, почти на край гибели. Революционное движение и сопровождавший его политический террор раздавлены; от них отхлынули те общественные симпатии, которые раньше составляли питательную почву. С исчезновением эксцессов революции лишались прежнего оправдания и эксцессы власти. Власть, думалось, прозрела и в своей преобразовательной работе могла рассчитывать на поддержку широких и влиятельных общественных кругов, словом, открывалась новая эра.

/10/ А между тем рядом с этим течением, параллельно ему, но в обратном направлении шла эволюция иного порядка. По мере того, как наступало успокоение, по мере того, как общество разоружалось, и уходила вдаль опасность переворота, поднимали голову те элементы, которые во все эпохи и во всех странах отличались короткою памятью. Это были те силы, которые держали в своих руках судьбы России в доосвободительное время и определили тот государственный курс, который привел великое государство к небывалому унижению. В минуту грозной опасности перед, казалось, неизбежно наступившей тяжелой расплатой за их грехи и преступления они одно время стушевались, как бы исчезли с лица Русской земли, в смертельном страхе за себя бросив свой пост. Теперь они выползли из всех щелей — эти «спасатели отечества», а где они тогда были? Не среди правительства, по крайней мере правительства времен Столыпина, приходилось их искать. Среди «бывших людей» отжившего государственного строя, среди дворцовой камарильи, среди тех темных элементов, которые в прежнее время копошились и грелись около старых гнойников нашей русской жизни, среди всех тех, кого новый политический строй беспощадно выбрасывал за борт, — среди них рекрутировала свои силы возрождавшаяся реакция.

/11/ И среди этих давно знакомых, примелькавшихся персонажей появились новые, неожиданные, странные фигуры, точно выходцы из совсем другой культурной Эпохи, появились на ролях важных факторов нашей современной государственной жизни. Эти безответственные, внеправительственные и сверхправительственные, а в данном случае и антиправительственные течения, органически связанные с формами русского абсолютизма, быстро захватили вновь, уже в условиях нового политического строя, прежние отвоеванные у них и покинутые ими позиции. Человек, который мужественно с ними боролся и пал, ими сверженный, П.А. Столыпин, в беседе с одним русским журналистом сделал следующее меланхолическое признание: «Ошибочно думать, — говорил он, — что русский кабинет, даже в его современной форме, есть власть. Он — только отражение власти. Нужно знать ту совокупность давлений и влияний, под гнетом которых ему приходится работать».

/12/ Ценное признание сделал в этом отношении «Колокол», орган, близкий Святейшему синоду, издаваемый В.М. Скворцовым, чиновником для особых поручений при обер-прокуроре Святейшего синода, В.К. Саблерс и обязательный для выписки духовенством. В статье под заглавием «Миссия ген. Сандерса» (№ 2291 от 13 декабря 1913 г.), доказывающей, что «непосредственного нарушения наших интересов от вторжения немцев в Константинополь нет и сейчас быть не может», и вполне оправдывающей роль нашей дипломатии, между прочим, дается следующее объяснение отношения русского правительства к балканскому кризису: «Вспоминаются бестолковые банкеты наших славяноманов, с истерическими речами т. Вергунове и Бобринских; под давлением этих славяноманских кругов уверяют, объявление войны Турции висело на ниточке и как на нашего спасителя от бессмысленнейшего кровопролития указывают на одного проникновенного старца, искреннего патриота без кривляний квасного славянофильства, горячо любящего Россию и притом близкого к кормилу нашей высшей политики, который и удержал своим благотворным влиянием от страшного шага».

/13/ Официальными оплотами реакции стали, как вы знаете, правое крыло Государственного совета и организация объединенного дворянства. Было бы ошибочно думать, что эти органы являются сколько-нибудь верными показателями господствующих настроений среди русского дворянства и высшей русской бюрократии. Потребовался последовательный, искусственный подбор, чтобы придать им их современную физиономию. Русское дворянство, выполнившее своими руками великую культурную миссию нашего земства, всвоем преобладающем большинстве есть, несомненно, элемент прогресса. Значительно преувеличена также легенда об оторванности русской бюрократии, ее отчужденности от общественных настроений и народных нужд. В те редкие моменты просветления, когда власть становилась на путь широкого творчества, она в составе своей бюрократии находила немало даровитых людей, которые с радостью несли свой громадный государственный опыт на служение открывающимся перед ними великим задачам. Так, новый русский суд, в счастливую минуту нашей истории, явился продуктом творчества нашей бюрократии.

/14/ 3-я Государственная дума в момент своего созыва застала в Государственном совете в роли преобладающей группы так называемую группу центра. Группа эта, далеко не однородная по своему составу, объединилась, однако, общностью признания Манифеста 17 октября и других актов Верховной Власти освободительной эпохи как предустановленных основ предстоящей преобразовательной работы.

/15/ На эту группу, составлявшую вместе с левым крылом решающее большинство, правительство могло опереться при проведении своей программы реформ. Между этой группой и тем думским центром, тоже пестрым по своему составу, который представлял большинство в Государственной думе, при всем различии политических оттенков был известный контакт, была общая почва, язык, возможность взаимными уступками создавать соглашения. Ряд новых назначений, последовательно, из года в год, проведенных в однородном направлении, постепенно, но решительно передвинул центр тяжести в Государственном совете в сторону правого крыла. Происходило не только механическое, численное усиление правого крыла, самый характер назначений был показателем, какое политическое направление было в данный момент в милости. А это, естественно, должно было влиять на те неустойчивые элементы, которые издавна привыкли сообразовывать свой курс с господствующим направлением атмосферных течений.

/16/ Получалось тяжелое впечатление какой-то двойственности: с одной стороны, все оставалось как будто по-старому. Манифест не был отменен, обещания не были взяты назад, правительство, с соизволения власти, продолжало разрабатывать и вносить законопроекты со ссылками на акты освободительной эпохи, законопроекты, носившие определенную печать этой эпохи; с другой стороны, с соизволения той же власти, последовательно усиливались те элементы, которые нисколько не скрывали своей непримиримой вражды к новому политическому строю и к тем представителям правительства, которые были на его стороне, элементы, учитывавшие и Манифест 17 октября, и другие однородные акты верховной власти как легкомысленные или малодушные уступки, вырванные либо силой, либо обманом, элементы, которые поставили своей задачей толкать власть к государственному перевороту и охотно предлагали свои к тому услуги.

/17/ Главные усилия реакции были направлены на первых порах не столько против народного представительства, сколько против главы правительства, который являлся стойким сторонником нового государственного строя и в своей программе преобразований, сделавшейся задачею его жизни, стоял на почве новых начал. Характерным моментом этой борьбы явился памятный эпизод с законопроектом о штатах Морского Генерального Штаба. Это была проба сил. Удар был умело подготовлен, умно рассчитан. Он был направлен в то место, которое является жизненным нервом всякого государственного человека России. Опасный человек был побежден и надломлен. Надо было повторить тот же удар. И удары посыпались. Вы помните ту сложную интригу, которая разыгралась вокруг вопроса о введении земства в западных губерниях. Вы помните ту роковую ошибку, которую допустил П.А. Столыпин, — его мимолетная победа обратилась для него в окончательное поражение. Кампания, которая велась против этого выдающегося государственного деятеля, заслуги которого перед государством и монархиею громадны, находила себе вдохновение и поддержку в тех безответственных, внеправительственных течениях, которые совершенно правильно видели в нем для себя непримиримого и опаснейшего противника. В сторону этих течений все более передвигался политический центр тяжести. Возвышения и падения людей, важные события государственной жизни шли уже мимо правительства, имея иные скрытые, но более мощные источники. Правительство понемногу теряло ту легкую конституционную окраску, которая содержалась в идее объединенного кабинета. Мы возвращались к традициям личного режима с его худшими аксессуарами.

/18/ Борьба Столыпина с этими реакционными течениями, которые он считал гибельными для России и для монархии, окончилась его поражением. Еще задолго до его физической смерти наступила его политическая предсмертная агония. И киевская катастрофа вызвала чувство радости, во всяком случае, облегчение не в одних только революционных кругах, откуда был направлен выстрел; не в одном только лагере русских радикалов смерть этого крупного борца была учтена как успех, ибо выбыл из строя опаснейший противник. Несомненно, что если были люди, которые направляли предательский выстрел, то были и другие, которые ему не мешали. Сенаторская ревизия и ее исход только подтвердили подозрения и догадки.

/19/ Борьба, в которой изнемог такой исполин, как Столыпин, конечно, оказалась уже совсем не по плечу его преемникам. Вряд ли даже с их стороны были сделаны к тому серьезные попытки: слишком грозным и предостерегающим примером стояла перед ними судьба их предшественника. Надо съежиться, надо казаться маленьким, опасно противодействовать, избави Бог — заслонять. Только этой ценою можно удержаться у власти, ценою самоупразднения. И правительство упразднило себя, правительство капитулировало по всей линии.

/20/ Всем памятно, при каких условиях проходила избирательная кампания в 4-ю Думу. Правительством был составлен и приведен в исполнение грандиозный план фальсификации выборов. Правда, план этот в некоторых своих частях потерпел неудачу, и поэтому к нему принято относиться с некоторой снисходительной иронией. При этом забывают, что, с другой стороны, неудачу плана приписывают непоследовательности исполнителей, отклонению от намеченной системы. Правительственная избирательная кампания обнаружила с полной очевидностью, куда клонился правительственный курс. Нередко именно против октябристов было направлено острие административных воздействий: сводились счеты и с партией, которая и в моменты сотрудничества с правительством держалась вполне независимой позиции, сводились счеты и с отдельными членами партии, не угодными центральной власти или местной администрации. Борьба Правительства против октябристов на выборах в IV Думу была, во всяком случае, характерным эпизодом в этой истории одной попытки со стороны русского общества к совместной работе с правительством.

/21/ Результаты успеха, одержанного реакцией, сказались очень скоро. Иссякло государственное творчество. Глубокий паралич сковал правительственную власть: ни государственных целей, ни широко задуманного плана, ни общей воли. На их место выступили борьба личных интриг и домогательств, личные счеты, ведомственные трения. Государственный корабль потерял свой курс, потерял всякий курс, зря болтаясь по волнам. Никогда авторитет правительственной власти не падал так низко. Не вызывая к себе ни симпатий, ни доверия, власть не способна была внушить к себе даже страха. Даже то злое, что она творит, она творит подчас без злой воли, часто без разума, какими-то рефлекторными судорожными движениями. В характеристике правительства недоставало только элемента комического. И этот смешной штрих умудрилось оно прибавить, вызвав дружный хохот всей России, трагический хохот.

/22/ Правда, есть еще такие ведомства, которые по инерции и в силу случайно благоприятных обстоятельств продолжают свой, когда-то в иных условиях намеченный, план работ, но и они встречают в центральном правительстве в лучшем случае безразличное равнодушие, а чаще недоброжелательство и противодействие. Правда, в торжественных случаях произносятся иногда старые, знакомые слова, но им уже никто не верит, не верят ораторы, не верят и слушатели.

/23/ Развал центральной власти отразился, естественно, и полной дезорганизацией администрации на местах. Осуществилась действительно какая-то административная децентрализация, но в карикатурной форме. На почве этой своеобразной автономии местные власти в расчете на безнаказанность, как бы угадывая виды центрального правительства, довели свой произвол до невероятных пределов, переходя подчас в озорство.

/24/ Вполне естественно, что при таких условиях власть очутилась совершенно одинокой, брошенной всеми: ведь реакция, во всех своих видах, лишена всяких корней в стране, если не считать тех вскормленных за счет казенного пайка политических организаций, которые декоративными стягами стараются прикрыть свое бессилие и ничтожество. Общественные симпатии и доверие, бережно и с трудом накопленные вокруг власти во времена Столыпина, вмиг отхлынули от правительства его преемников. Кончился медовый месяц.

/25/ Но паралич власти сказался не только внутренним развалом. Разыгрались мировые события громадной, исторической важности. Перед Россией открывались широкие горизонты, создавались небывало благоприятные, новые международные комбинации. Исторические заветы России, ее реальные политические интересы, ее честь и ее польза требовали, чтобы она, как великая славянская держава, сыграла решающую роль в этом мировом кризисе. Россия, бодрая, сильная, здоровая Россия, верная своей истории и верящая в свою будущность, такая Россия выполнила бы свой долг. Но то же состояние прострации и маразма, которое вызвало внутреннее омертвение нашего государственного организма, сковало наши движения, обессилило нашу волю и извне. Наша внешняя политика, бездарная и малодушная, не только упустила все те выгоды, которые, помимо нас, чужими усилиями, волей, наконец-то, благоприятной нам судьбы, открывались перед Россией, но и потеряла все прежние позиции, которые были завоеваны в прежние царствования неисчислимыми жертвами русского народа. Не следует от себя скрывать, что те бескровные, но все же поражения, которые Россия понесла в течение Балканского кризиса, имели громадное влияние на формирование общественных настроений, особенно в тех общественных кругах и народных массах, для которых великодержавная роль России является центральным пунктом их политического символа веры, отодвигая на второй план вопросы о недочетах нашей внутренней жизни.

/26/ Каков же будет исход того тяжелого кризиса, через который мы ныне проходим? Что несет за собой надвигающаяся реакция? Куда ведет нас правительственный курс или, вернее, отсутствие всякого курса? К неизбежной тяжелой катастрофе. На таком общем прогнозе сходятся все люди самых противоположных политических верований, самых разнообразных общественных групп, сходятся с редким, небывалым единодушием. К этому прогнозу готовы присоединиться и сами носители власти, на которую падает главная вина перед русским народом, и их официальный, обязательный для них оптимизм плохо скрывает их внутреннюю тревогу.

/27/ Когда обрушится эта катастрофа? В каких формах она явится? Кто может это предсказать! Одни с радостным ожиданием, другие с жуткой тревогой вглядываются в эти горизонты. Но ошибутся те, которые рассчитывают, что на развалинах повернутого строя водворится тот порядок, который отвечает их политическому и социальному мировоззрению. В тех стихиях, которые могут взять верх в надвигающейся борьбе, я не вижу тех устойчивых элементов, которые могли бы обеспечить какой бы то ни было прочный государственный порядок. Не рискуем ли мы скорее попасть в полосу длительной, хронической анархии, которая приведет государство к распаду? Не переживем ли мы опять смутное время, но уже при иной, более опасной внешней политической обстановке?

/28/ Оглядываясь ныне назад на пройденный нами короткий, но поучительный политический путь, мы должны признать, что попытка, сделанная русским обществом в нашем лице, попытка сближения с властью, дружной с ней работы в деле проведения в русскую жизнь начал, признанных самою властью, попытка мирного, безболезненного перехода от старого, осужденного уклада к новому строю — потерпела неудачу. Сотрудничество наше было честное и лояльное, без излишней требовательности, без задней мысли. Октябризм удержал свою позицию до конца, выполняя договор даже тогда, когда с другой стороны наступила заминка в выполнении обязательства. Пока держалась вера в искренность власти и ее добрую волю, мы могли быть снисходительны к ней и терпеливы, мы делали уступки, давали отсрочки, мы могли ждать, ибо оценивали всю трудность положения, мы видели те помехи, среди которых билась сама власть.

/29/ Да, попытка октябризма примирить эти две вечно враждовавшие между собою силы, власть и общество, потерпела неудачу. Но был ли октябризм ошибкой, исторической ошибкой, которую можно было бы поставить в вину русскому обществу и, в частности, нам, его творцам. Виноваты ли мы в том, что, поддаваясь естественному оптимизму, навеянному на нас эпохой, мы поверили обещаниям власти, облеченным в торжественную форму государственных актов. Наш оптимизм потерпел поражение. Но ведь вся история этих годов есть одна цепь неудач и поражений. Мы только напрасно будем искать, кто же удачники и кто же победители. Ведь в русской драме, заполнявшей собою истекшее десятилетие, потерпели неудачу все участники, последовательно сменявшие друг друга на политической сцене: реакция и революция, радикализм и социализм, национализм и либерализм. Теперь на подмостки вновь пробирается реакция, а может быть, и реставрация. Но обеспечен ли ей успех и надолго ли?

/30/ Если октябризм разделил со всеми политическими попытками последних лет общую неудачливую судьбу, то все же исторической ошибкой он не был. Русскому обществу не было бы оправданий, если бы оно в момент грозной опасности для государства отказало в своей поддержке власти, которая, казалось, убежденно и решительно пошла на те преобразования, которые давно уже были намечены общественными требованиями. Такой момент лояльной поддержки правительственной политики со стороны общества должен был найти себе место в истории освободительной эпохи. Изолированное правительство было, естественно, обречено на неудачу в своих реформаторских попытках. И таким путем создавалось бы для него слишком легкое оправдание для возврата к старому порядку. Но если следует признать историческою необходимостью, а не ошибкой октябристский опыт сотрудничества с правительством ради общности целей, то было бы ничем не оправдываемой ошибкой, если бы этот опыт продолжался и после уроков прошлого, и при изменившемся новом порядке вещей.

/31/ А в настоящее время мы действительно стоим перед совершенно изменившейся политической обстановкой, не имеющей, в сущности, ничего общего с той, при которой слагалась наша партия и определялась наша тактика. Мы стоим лицом к лицу уже не с той властью, с которой мы договаривались. Договор уже не нарушен, а разорван. Если раньше, при всех недочетах преобразовательной деятельности правительства, страна могла быть спокойна, по крайней мере за основное приобретение освободительной эпохи, за народное представительство, с которым связана вся будущность России, то в современном политическом курсе мы должны признать прямую угрозу конституционному принципу и начало полной ликвидации эры реформ. Мы знаем, что вопрос о строе поставлен как очередной вопрос если не самою правительственною властью, то в тех внеправительственных кругах, которые сильнее самого правительства. Сановники, делающие карьеру, наперерыв угодливо предлагают свои планы государственного переворота, а себя в их исполнители. Будет ли это открытый и крутой переворот с изменением самого характера народного представительства и его компетенции? Или это будет роспуск Думы, не сопровождающийся новым созывом? Не остановятся ли на более робком и мелком, но и осторожном решении вопроса, путем частичных разъяснений, установления прецедентов от случая к случаю, мало-помалу сузить права народного представительства? Может быть, не отваживаться пока на нарушение законов, а созвать Государственную думу еще раз на почве существующего избирательного закона, но с применением, на этот раз последовательным и неуклонным, всего того грандиозного аппарата, которым располагает правительство для массовой фальсификации выборов.

/32/ Что же должно делать русское общество перед лицом этой опасности, угрожающей уже не тем или иным реформам, а самой реформе, ее жизненному центру, идее народного представительства? Что должны делать политические партии, поставившие себе задачей обновление России на тех началах политической свободы и социальной справедливости, которые нашли себе выражение в актах Верховной Власти освободительной эпохи? Что может и должна делать Государственная дума, поставленная доверием народа на страже целости государственного строя?

/33/ Правда, ценой покорности, малодушных уступок, унизительных соглашений, быть может, и удалось бы народному представительству купить себе отсрочку под условием замкнуться в повседневной, будничной, мелкой работе и не дотрагиваться до великих государственных проблем. Прошла бы пора безвременья, просветлились бы горизонты – и народное представительство, благополучно пережившее эту тусклую эпоху, сохраненное как явление нашей государственно-правовой жизни, могло бы вновь занять властное положение в нашем государственном строе и развернуть широкую творческую работу. Но сберегла ли бы себя Дума даже этой ценою? И разве это не было бы политическим самоубийством народного представительства, крушением самой его идеи в народном сознании? А тем временем неудержимо шел бы гнилостный процесс разложения нашего государственного организма, убивая жизненную ткань, накапливая элементы смерти и тления.

/34/ Перед Государственною думой, которая верна своему долгу перед государем и государством, есть только один путь. Если другие органы власти являются малодушными попустителями, а может быть, и преступными соучастниками, то Государственная дума должна взять в свои руки защиту дела русской свободы и незыблемости нашего государственного строя. Все орудия своей власти, всю силу своего авторитета должна она отдать этому делу. Как ни ограниченны, казалось бы, те боевые средства, которыми располагает наше народное представительство, все же и они не все и не в полной мере нашли себе применение. Во имя долгожданной политической свободы, в защиту конституционного принципа, в борьбе за реформы должны быть использованы все легальные средства парламентской борьбы: свобода парламентского слова, авторитет думской трибуны, право запросов, право отклонять законопроекты и прежде всего бюджетные права, право отклонять кредиты.

/35/ На поддержку со стороны народного представительства должно рассчитывать только такое правительство, которое явилось бы прежде всего надежною порукою, что оно не станет орудием государственного переворота и что оно возьмет на себя выполнение той широкой программы либеральных реформ, которая нашла себе выражение в важных государственных актах освободительной эпохи. В этих актах именем Верховной Власти утверждались принципы конституционного строя, правового порядка, провозглашалась незыблемость основ гражданской свободы, обещались гарантии неотъемлемости дарованных благ этой свободы, высказывалась забота о поддержании престижа Государственной думы и об обеспечении подобающего ей значения, проводилась правильная мысль, что правительство не должно являться элементом противодействия решениям Думы, признавалась важность установления нормальных отношений между Думою и Государственным советом, путем преобразования Совета на началах видного участия выборного элемента, внушались властям на всех ступенях прямота и искренность в утверждении гражданской свободы и в установлении гарантий этой свободы, намечались, наконец, основные линииэкономической политики, направленной ко благу широких масс.

/36/ Сравните эти прекрасные, возвышенные слова, целиком выхваченные из важного правительственного акта, сопровождавшего Манифест 17 октября, с современною действительностью и современным правительственным курсом, и вы увидите ту кривую падения, которую описала за истекший короткий промежуток времени русская правительственная власть. Подобрать эту брошенную авторами программу, «принять ее», как значилось на подлинном в высочайшей отметке, «к руководству», понудить правительство к ее выполнению — такова очередная задача и важнейший долг Государственной думы.

/37/ И именно на нас, октябристах, лежит прежде всего этот долг. Когда-то, в дни народного безумия, мы подняли наш отрезвляющий голос против эксцессов радикализма, но в дни безумия власти именно мы должны сказать этой власти серьезное слово предостережения. Мы когда-то верили и призывали к вере, мы терпеливо ждали — теперь мы должны заявить, что нашему терпению пришел конец, одновременно с нашею верою.Нельзя оставлять в данный момент за профессиональной оппозицией, за радикальными и социалистическими партиями монополию оппозиции против власти и принятого ею гибельного курса, ибо это создавало бы опасную иллюзию, будто власть борется против радикальных утопий и социалистических экспериментов, между тем как она противодействует проведению самых умеренных и элементарных требований общества, получивших когда-то признание со стороны самой власти. Перед грядущей катастрофой именно мы должны сделать эту последнюю попытку образумить власть, открыть ей глаза, вселить и в нее ту тревогу, которою мы полны, ибо мы представители тех имущих, буржуазных классов, которые всеми своими жизненными интересами связаны с мирной эволюцией государства и на которые в случае потрясений обрушится первый удар.

/38/ Кто явится союзниками октябризма в этой борьбе за основы реформы и в Думе и вне Думы? В нашей молодой политической жизни политические партии еще далеко не вышли из стадии формирования, и их группировки все еще находятся в переходном, флуктуирующем состоянии. В пределах тех задач, которые ставит себе в данный момент октябризм, и в пределах тех средств борьбы, которые ему свойственны, он примет всякую помощь. Но общность опасности и общность противника, сходство в тактических приемах, рассчитанных на данный момент, не могут лишить октябризма его самостоятельного характера. В основу октябризма легло совершенно определенное мировоззрение, не кабинетным путем, не на партийных конференциях выработанное, а выношенное в течение долгих лет русскою жизнью, определенными течениями русской общественной массы, сложившееся около культурной работы русской либеральной буржуазии, преимущественно в области местного самоуправления. Из этого мировоззрения естественно вытекла та программа, которая явилась как бы учредительным актом октябристской партии. Программе этой отвечают определенные решения тех главнейших задач русской жизни, которые стоят перед современным поколением. И общность тактики данного момента не будет в состоянии преодолеть и даже прикрыть тех точек различия, тех глубоких демаркационных линий, которые отделяют октябризм от других русских общественных течений и дают ему свое важное и самостоятельное место в общей экономии русских политических партий.

/39/ Будет ли услышан наш голос? Дойдет ли наш крик предостережения до тех высот, где решаются судьбы России? Заразим ли мы власть нашею мучительною тревогою? Выведем ли мы ее из состояния того сомнамбулизма, которым она охвачена? Хотелось бы верить. Во всяком случае, это наш последний шанс для мирного исхода из кризиса. Пусть не заблуждаются относительно народных настроений, пусть не убаюкиваются внешними признаками спокойствия. Никогда еще революционные организации, добивающиеся насильственного переворота, не были в таком состоянии разгрома ибессилия, и никогда еще русское общество и русский народ не были так глубоко революционизированы действиями самой власти; ибо с каждым днем все более теряется вера в эту власть, а с ней и вера в возможность нормального, мирного выхода из кризиса.

/40/ Ведь очередная опасность в данный момент — не в партиях переворота, не в антимонархической проповеди, не в антирелигиозных учениях, не в пропаганде идей социализма и антимилитаризма, не в агитации анархистов против государственной власти. Историческая драма, которую мы переживаем, заключается в том, что мы вынуждены отстаивать монархию против монарха, церковь против церковной иерархии, армию против ее вождей, авторитет правительственной власти - против носителей этой власти. Мы как будто завязли в полосе общественного уныния и апатии, что есть состояние пассивное, - от него лишь один шаг кчувству отчаяния, которое представляет уже активную силу громадного разрушительного действия. Да отвратит Господь Бог от нашего отечества эту грозную опасность.

Дата добавления: 2014-11-06