Природа

ГЁТЕ

Все творчество Иоганна Вольфганга Гёте'(Goethe, 1749—1832), великого поэта и мыслителя, было проникнуто философскими иска­ниями и размышлениями, которые привели его к глубокому и ори­гинальному мировоззрению, ставшему кульминацией в духовном развитии немецкого Просвещения. Вместе с Гердером он был вдохновителем движения «Бури и натиска».

Философская эволюция Гёте была сложной и противоречивой. В нем сочетались трезвый и пытливый ум ученого-натуралиста,

многосторонность, способность к глубочайшему и вдохновен­ному прозрению и филистер­ская осторожность веймар­ского тайного советника, а одно время и министра, иду­щего на компромисс с господ­ствующей идеологией, как только резкая критика идеа­лизма и христианства стано­вилась опасной. Гёте некото­рое время считал себя еди­номышленником кантианца Шиллера, но ни одна из су­ществовавших в это время в Германии, идеалистических, порой откровенно мистиче­ских, школ не вовлекла все же его в число своих последо­вателей. Основная линия его мыслей направлялась к мате­риалистическому пантеизму, враждебному механицизму и близкому к гилозоистическим решениям. С 1773 г. он прояв­ляет живейший интерес к Спинозе. Участие Гёте в спо­ре о пантеизме еще более

отдалило его от мистики Якоби и Лафатера. Он поет гимн неис­черпаемой, активной и органически развивающейся природе и ее высшему порождению — человеку, способному проникнуть в ее тайны. Таким образом, как и Гердер, Гёте стремится соединить учение о субстанции с идеей развития.

В творчестве Гёте, и в особенности в его «Фаусте», склады­валась стихийная диалектика «повышения и полярности» бытия, познания и искусства. Мир един и многообразен (мотив, повлияв­ший и на Л. Фейербаха), познание «целого» и общего возможно только через особенное и отдельное, «прафеномены», через схва­тывание диалектики явления и сущности, практики и теории, ана­лиза и синтеза (мысли, созвучные философии Гегеля, с которым Гёте разделяла, однако, противоположность их взглядов на при­роду и религию). Гёте стремился освободить искусство от рели­гиозных оков и в своих эстетических исследованиях глубоко про­ник в природу художественного обобщения.

Афористический фрагмент «Природа» вместе с более поздними пояснениями к этой статье в переводе с немецкого И. И. Панаева вяяты из -кн.: И. В. Гёте. Избранные сочинения по естествозна­нию. М., 1957.

Природа! Окруженные и охваченные ею, мы не можем ни выйти из нее, ни глубже в нее проникнуть. Непроше­ная, нежданная, захватывает она нас в вихрь своей пля­ски и несется с нами, пока, утомленные, мы не выпадем

из рук ее.

Она творит вечно новые образы; что есть в ней, того еще не было; что было, не будет, все ново, а все только старое. Мы живем посреди нее, но чужды ей. Она вечно говорит с нами, но тайн своих не открывает. Мы постоян­но действуем на нее, но нет у нас над ней никакой власти. Кажется, все основывает она на личности, но ей дела нет до лиц. Она вечно творит и вечно разрушает, но ма­стерская ее недоступна. Она вся в своих чадах, а сама мать, где же она? — Она единственный художник: из про­стейшего вещества творит она противоположнейшие про­изведения, без малейшего усилия, с величайшим совер­шенством и на все кладет какое-то нежное покрывало. У каждого ее создания особенная сущность, у каждого явления отдельное понятие, а' все едино.

Она дает, дивное зрелище; видит ли она его сама, не зна-ем, но она дает для нас, а мы, незамеченные, смотрим из-за угла. В ней все живет, совершается, движется, но вперед она не идет. Она вечно меняется, и нет ей ни на мгновение покоя. Что такое остановка — она не ведает, она положила проклятие на всякий покой. Она тверда, шаги ее измерены, уклонения редки, законы непреложны. Она беспрерывно думала и мыслит постоянно, но не как человек, а как природа. У нее свой собственный всеобъем­лющий смысл, но никто его не подметит.

Все люди в ней, и она'во всех. Со всеми дружески ве­дет она игру, и, чем больше у нее выигрывают, тем боль­ше она радуется. Со многими так скрытно она играет, что незаметно для них кончается игра.

Даже в неестественном есть природа, на самом гру­бом филистерстве лежит печать· ее гения. Кто не видит ее повсюду, тот нигде не видит ее лицом к лицу. Она любит себя бесчисленными сердцами и бесчис-

3 Антология, т. 3.

ленными очами глядит на себя. Она расчленилась для того, чтобы наслаждаться собой. Ненасытимо стремясь пе­редаться, осуществиться, она производит все новые и новые существа, способные к наслаждению.

Она радуется мечтам. Кто разбивает их в себе или в других, того наказывает она, как страшного злодея. Кто ей доверчиво следует, того она прижимает, как любимое дитя, к сердцу.

Нет числа ее детям. Ко всем она равно щедра, но у нее есть любимцы, которым много она расточает, много при­носит в жертву. Великое она принимает под свой по­кров.

Из ничтожества выплескивает она свои создания и не говорит им, откуда они пришли и куда идут. Они должны идти: дорогу знает она.

У нее мало стремлений, но они вечно деятельны, вечно разнообразны.

Зрелище ее вечно ново, ибо она непрестанно творит новых созерцателей. Жизнь — ее лучшее изобретение; смерть для нее средство для большей жизни.

Она окружает человека мраком и гонит его вечно к свету. Она приковывает его к земле и отрывает его снова.

Она дает потребности, ибо любит движение, и с непо­нятной легкостью возбуждает его. Каждая потребность есть благодеяние, быстро удовлетворяется и быстро опять возникает. Много новых источников наслаждения в лиш­них потребностях, которые дает она, но все опять прихо­дит в равновесие. Каждое мгновение она употребляет на достижение далекой цели, и каждую минуту она у цели. Она — само тщеславие, но не для нас — для нас она свя­тыня.

Она позволяет всякому ребенку мудрить над собой; каждый глупец может судить о ней; тысячи проходят ми­мо нее и не видят; всеми она любуется и со всеми ведет свой расчет. Ее законам повинуются даже и тогда, когда им противоречат; даже и тогда действуют согласно с ней, когда хотят действовать против нее. Всякое ее деяние благо, ибо всякое необходимо; она медлит, чтобы к ней стремились; она спешит, чтобы ею не насытились.

У нее нет речей и· языка, но она создает тысячи язы^ ков и сердец, которыми она говорит и чувствует.

Венец ее — любовь. Любовью только приближаются к ней. Бездны положила она между созданиями, и все со-

здания жаждут слиться в общем объятии. Она разобщила их, чтобы опять соединить. Одним прикосновением уст к чаше любви искупает она целую жизнь страданий.

Она все. Она сама себя и награждает, и наказывает, и радует, и мучит. Она сурова и кротка, любит и ужасает, немощна и всемогуща. Все в ней непрестанно. Она не ве­дает прошедшего и будущего; настоящее ее — вечность. Она добра. Я славословлю ее со всеми ее делами. Она пре­мудра и тиха. Не вырвешь у нее признания в любви, не выманишь у нее подарка, разве добровольно подарит она. Она хитра, но только для доброй цели, и всего лучше не замечать ее хитрости. Она целостна и вечно недокончена. Как она творит, так можно творить вечно.

Каждому является она в особенном виде. Она скры­вается под тысячью имен и названий, и все одна и та же.

Она ввела меня в жизнь, она и уведет. Я доверяю ей. Пусть она делает со мной, что хочет. Она не возненавидит своего творения. Я ничего не сказал о ней. Она уже ска­зала, что истинно и что ложно. Все ее вина и ее заслуга.

ПОЯСНЕНИЯ К АФОРИСТИЧЕСКОЙ СТАТЬЕ «ПРИРОДА»

Недавно эта статья была передана мне из письменного наследия вечно чтимой герцогини Анны Амалии; она на­писана хорошо знакомым мне почерком, который Мне обыч­но был свойствен, когда я работал в восьмидесятые годы.

Фактически я, правда, не могу вспомнить, чтобы я со-.чинил эти размышления, однако они вполне согласуются с теми представлениями, которых достиг в своем развитии мой дух в то время. Я хочу назвать уровень моих тогдаш­них воззрений сравнительной степенью, стремящейся про­явиться в еще не достигнутой превосходной степени. Вид­на склонность к своего рода пантеизму, причем в основе мировых явлений предполагается непостижимое, безу­словное, юмористическое, себе противоречащее существо, и все может сойти за игру сугубо серьезную.

Однако завершение, ему недостающее, это созерцание Двух маховых колес всей природы: понятие о полярно­сти и повышении; первое принадлежит материи, поскольку мы мыслим ее материальной, второе, напротив, ей же, поскольку мы мыслим ее духовной; первое состоит в непрестанном притяжении и отталкивании, второе — в вечно стремящемся подъеме. Но так как материя без духа,

3* 67

а дух без материи никогда не существует и не может дей-ствовать, то и материя способна возвышаться, так же как дух не в состоянии обойтись без притяжения и отталки­вания; подобно тому как и думать может только тот, кто достаточно разъединял, чтобы соединять, достаточно со­единял, чтобы иметь возможность снова разъединять.

В те годы, на которые приходится упомянутая статья, я был занят главным образом сравнительной анатомией и в 1786 г. прилагал невероятные усилия к тому, чтобы.вы­звать сочувствие других к моему убеждению, что у чело­века нельзя отрицать межчелюстную кость. Важность этого утверждения не желали усмотреть даже очень хо­рошие головы, правильность отрицали даже лучшие наблюдатели, и я должен был, как и во многих других случаях,, в тиши продолжать одиноко свой путь.

Изменчивость природы в растительном царстве я на­блюдал непрерывно, и мне посчастливилось в 1788 г. в Сицилии постигнуть метаморфоз растений как в созер­цании, так и в понятии. Отсюда было недалеко до мета­морфоза животного царства, и в 1790 г. в Венеции мне открылось происхождение черепа из позвонков; я теперь усерднее исследовал конструкцию типа, продиктовал в 1795 г. схему Максу Якоби в Иене и вскоре, к моей ра­дости, увидел себя смененным в этой области немецкими натуралистами.

Если представить себе современную высокую ступень развития науки, благодаря которой все природные явле­ния мало-помалу оказались сцепленными перед умствен­ным взором человека, и затем внимательно снова про­честь упомянутую статью, из которой мы исходили, то не без улыбки можно сопоставить ту сравнительную степень, как я ее назвал, с превосходной, которой мы здесь за­канчиваем, и порадоваться пятидесятилетнему прогрессу (стр. 361-365).

Дата добавления: 2014-11-09