Изменение положения русского населения

в республиках Северного Кавказа в конце ХХ в.

Инвариантом реформ конца 80-х – 90-х гг. на постсоветстком пространстве и в национально-государственных субъектах Рос­сийской Федерации было резкое снижение статуса русских. Если до перестройки представители русского этноса гарантировано занимали доминирующие позиции в политическом, экономическом, культурном, образовательном «полях» на всем советском пространс­тве, то со второй половины 80-х гг. русские постепенно вытесняются представителями коренных этносов с занимаемых ранее пози­ций. В результате в первой половине 90-х гг. в северокав­казских национально-государственных образованиях – в той или иной степени – реализовалась неклассическая ситуация: проживающие в регионе титульные эт­носы, не являясь доминирующими в численном или социально-экономическом отношении, приобрели этот статус в поле политики. Скрупулезный анализ позиций русских в различных сферах занятости (прилож. 3, табл.1-3) в северокавказских республиках позволил исследователям прийти к выводу: «Основная масса русских, проживающих в республиках Северного Кавказа, была и продолжает быть занята не в сфере управления и «престижных» сферах приложения труда, а в производстве материальных благ, прежде всего, – в ведущих индустриальных отраслях экономики. Составляя в 1989 г. всего 20% населения четырех на тот момент республик Северного Кавказа (Дагестан, Чечено-Ингушетия, Северная Осетия и Кабардино-Балкария), русские составляли 57% всех занятых в промышленном производстве этих республик, тогда как представители титульных национальностей – 31% (при удельном весе во всем населении в 70%)» [167].

Укрепление политического статуса титульных народов, сопряженное с перераспределением вакансий на рынке труда (особенно управленческого и гуманитарного – медицина, образование) в пользу представителей коренных этносов, совпало с кризисом промышленного производства в России в целом. Русское население, большей частью локализованное в городах и занятое в системе промышленного производства, стало выезжать за пределы республик, делая тем самым невозможным восстановление и обновление в краткосрочной перспективе индустриального сектора экономик в соответствующих республиках. Параллельно с этим, в идеологическом процессе, развернувшемся в республиках Северного Кавказа в связи с их суверенизацией, акцентировалась в открытом или латентном виде негативная роль России и русских в истории народов региона.

Вместе с тем социально-демографическая статистика, взятая в этническом аспекте, показывает сложившуюся в северокавказском регионе вполне определенную систему этноэкономического взаимодействия, в которой различные народы осуществляли различные функции. Выпадение из этой системы русского элемента, либо перераспределение ее функций между титульными этносами (по существу, целенаправленное изменение статуса русского народа) привело к росту энтропийных процессов во всей системе. Иными словами, изменение статусных позиций русского населения блокирует и выполнение им важнейших социальных функций – консолидации населения, сегментированного по этнокультурным основаниям, и интеграции Северного Кавказа как целостного региона России.

Некоторые причины и обстоятельства, объясняющие развития этого процесса, достаточно очевидны. Функционирование полиэтничного общества, каким является Северный Кавказ, во многом зависит от распространенности и доминирования общегражданской идентичности при сохранении этнической идентичности в различных сегментах населения региона. Имеется в виду приоритетность общенациональной, а не узкоэтнической ориентации людей (вспомним наполненные пафосом поэтические и песенные строки: «Читайте, завидуйте: я – гражданин Советского Союза!» или: «Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз!»). Начало спада такой гражданской идентификационной привлекательности советского общества приходится на начало 70-х гг. Распад СССР нанес сокрушительный удар по сочленениям культурных сегментов советского пространства, в том числе и на Северном Кавказе.

Развал Союза и экономический кризис, обрушившийся на страну, подорвал, прежде всего, индустриальный сектор экономики и социально-экономическое положение групп населения, занятых в нем. Элементы социальной организации индустриального общества, носителями которых выступали прежде всего русские, оказались функциональ­но лишними в условиях разрушения индустриальной экономической базы. А их носители, чьи когда-то «неотъемлемые» социальные возможности (аскриптивный капитал) обесценила сис­тема образования, миграционные процессы и урбанизированная среда обитания, пополнили маргинализированные отряды социальных аутсайдеров. В социально-профессиональной структуре русских групп на постсоветском пространстве и в республиках России бесспорно доминируют занятые в индустриальном секторе и проживающие в городах. Таким образом, деиндустриализация российской экономики[168] привела к маргинализа­ции большей части русского этноса во всех регионах его проживания, в том числе и на Северном Кавказе.

У подавляющего большинства этносов Северного Кавказа удельный вес сельского населения выше удель­ного веса горожан. Сохранение сельским населением механизма внутригрупповой сплоченности, используется в качестве мощного резерва социальной мобильности и укрепления позиций в межэтнической конкуренции. Ослабление мобильности русского населения в республиках Северного Кавказа усиливается тем обстоятельством, что «для русской диаспоры характерна определенная оторванность сельских и городских локальных субкультур. Сельские группы обычно в той или иной степени представлены в городах, однако все же слабо связаны с русским городским населением, которое формировалось, как правило, позже и на основе совсем других миграционных потоков»[169]. Поэтому русское городское население в отличие от автохтонных горожан не могло компенсировать падение своего социального статуса (вызванное сокращением индустриального сектора экономики и деградацией связан­ных с ним социальных институтов), опираясь на свои аскриптив­ные характеристики аграрного плана.

Наконец, фактором, дестабилизирующим русские этноло­кальные группы на Северном Кавказе, являются неоднородность и низкая степень сплоченности русского городского населения. Очевидно, именно это обстоятельство породило неспособ­ность русского населения противостоять обвальной коренизации городов региона, благодаря приходу в города сельского населе­ния не только неспособного на равных с русскими участвовать в процессах социальной мобильности индустриального характера, но и нестремившегося к этому[170].

Наблюдающийся на Северном Кавказе резкий рост значения этничности как фактора социальной мобиль­ности свидетельствует об архаизации социальной системы. В результате именно этническая общность, сохранившая комплекс традиционалистских, контрмодернистских способов воспроизводства своего социального капитала (и соответственно социального капитала своих чле­нов) обладает большей мобильностью, т. е., большими возможностями продвижения «вверх». Именно в силу этого обстоятельства на Северном Кавказе русский этнос как носитель модернистского начала утратил своих доминирующие позиции в пользу автохтонных народов региона, принадлежащих аграрному (традиционалистскому) цивилизационному типу.

Архаизация современной российской жизни вообще и северокавказских обществ, в частности, представляет собой вызов со стороны регионального трайбализма русскому эт­носу, не успевшему, не сумевшему и не пожелавшему отказаться от аскриптивного ядра своих идентификационных характеристик. Очевидно, что практика несимметричных ответов трайбализму себя исчерпала: русские, составлявшие основу научных, инженерных, медицинских и т.д. кадров союзных республик и национальных автономиях России, оказались вытеснены со своих позиций в социаль­ной и профессиональной иерархиях агрессивным этницизмом нес­мотря на то, что потребность в функциях, выполнявшихся предс­тавителями русского этноса, не исчезла, а обеспечить их выпол­нение своими силами коренное население в настоящее время не в состоя­нии.

Между тем дальнейший уход русских с Северного Кавказа, как и продолжающееся ослабление их социальных позиций ведет к нарастанию деструктивных тенденций в северокавказском много­составном обществе. Известный осетинский этносоциолог А.Дзадзиев выделяет два возможных следствия исхода русского населения из этого региона:

1) ответное «выталкивание» из регионов с русским населением России представителей кавказских народов, которых по переписи 1989 г. насчитывалось около 500 тыс.;

2) невозможность в ближайшее десятилетие силами коренных народов восстановить и развивать промышленное производство, составлявшее основу экономики республик и их бюджетных поступлений [171].

Не оспаривая эти гипотетические предположения, отметим, что наиболее важные негативные последствия этого процесса следует прогнозировать на уровне функционирования социальной системы в целом. Исход русского населения (в качестве физического убывания русского населения или утраты им социально-политического статуса) приводит не к восп­роизводству баланса этнических групп, существовавшего до начала колонизации Северно­го Кавказа Россией, а к формированию и усилению этнического неравенства. Активное встраивание на протяжении полутора столетий в ткань жизни северокавказских народов русских паттернов (форм, образцов, моделей) жизнедеятельности, и прежде всего государственности, качественно изменило имевшуюся здесь этносоциальную систему. К настоящему времени произошло государственное оформ­ление трайбалистских сегментов северокавказского общества. Сегодняшние противоречия, ранее бытовавшие в регионе на уровне меж– и внутриплеменных отношений, официальные политические элиты пытаются разрешить, задействовав мощь модернистских институтов власти, опираясь на ресурсы созданного русскими индустриального сектора экономики, пользуясь социаль­ным капиталом, накопленным в результате имевшей или имеющей место принадлежности к российским политической, военной, хозяйственной и культурной элитам.

Значительный приток русского населения в национальный субрегион Северного Кавказа (совокупность республик) формировал его по модели многосоставного общества, необходимым условием функционирования которого является примерно равное соотношение сегментов населения. В данном случае в этом качестве выступали русские (и «русскоязычное» не автохтонное население), с одной стороны, и автохтонные народы – с другой. Такое соотношение сегментов в последние десятилетия приводило к утверждение практики согласования интересов различных этнических групп, защите интересов численно не доминирующих народов. Исход русских с совре­менного Северного Кавказа уже приводит к сбоям в воспроизводстве многосоставных северокавказских обществ, к нарастанию в них тенденций «односоставности», или моно этничности (на базе титульных и численно доминирующих народов), достигаемой усилением авторитарности политических режимов в северокавказских политиях[172].

Архаизация социальной жизни в свою очередь может вызвать развитие одной из двух тенденций: усиление централистской политики, укрепляющей доминирующие позиции индустриально лидирующего русского этноса в этнических регионах России, либо естественное откатывание сегментов русского этноса из регионов своей социальной депривации. Причем развитие той или иной тенденции в значительной части будет определяться доминирующим настроением русского населения в этнических регионах страны, поскольку именно эта часть населения может выступить опорой модернизационной политики центра.

Одним из позитивных показателей состояния этнического самосознания русских в северокавказском регионе является то, что они дают высокую оценку степени ин­териоризации Россией этого региона, считая в боль­шинстве своем Северный Кавказ родной для русских землей, а се­бя – его коренными жителями. При этом интериоризация Россией Северного Кавказа с точки зрения проживающих здесь русских не оз­начает стремления к его унификации, а, напротив предполагает развитие культур коренных северокавказских народов. Такая убежденность в возможности врастания северокавказских культур в русское социокультурное пространство только через их разви­тие отражает «православную» константу русского этнического са­мосознания в ее секуляризованной форме: убежденность в универ­сализме, лидерской роли русской культуры есть превращенная форма русского мессианства.

В духовно-нравственном плане, по-видимому, теоретически мыслимы три возможных базисных моделей развития отношения русских с автохтонными северокавказскими этносами: взаимоизоляция разноцивилизационных этносов, их полное отчуждение и уход русских; ускоренное приобщение местных этносов в русскую (российскую) культуру не без элементов принуждения; равноправное культурное сотрудничество, подлинный диалог между культурно-отдаленными этносами с открытыми в будущее перспективами – «время покажет». Именно третий вариант представляется наиболее перспективным. Он открывает замечательные возможности максимального использования этнического потенциала для благоприятного развития многосоставного социума.

Такого рода интериоризация Северного Кавказа через путь диалога представляется достаточно реальной. В пользу возможности данного варианта развития говорят, в частности, следующие обстоятельства: обозначившаяся в последнее время тенденция укрепления российской государственности, которая всегда была опорой русского этноса в регионе; длительная историческая традиция совместного (в рамках единого государства) существования и сотрудничества русского и автохтонных этносов; реальная опасность жесткого столкновения между этносами–автохтонами при отсутствии «нейтрализующего» русского этнического сегмента; благоприятная перспектива для автохтонных народов, обусловленная несомненной мировой значимостью русской (российской) культуры; а также осознание главными субъектами мирового цивилизационного процесса громадной опасности расчленения России (особенно с учетом угрозы исламского фундаментализма).

Действительно, в условиях разбалансированности государственно-политических отношений в современной России национальные лидеры некоторых ее народов смогли сместить значение этнической компоненты их самосознания в ущерб гражданской, общенациональной. Но, как и следовало ожидать, уже дает о себе знать и общегражданская составляющая самосознания российских этносов, что диктуется интересами их собственного выживания. Гармония, согласование этнического и государственного (т. е., общенационального, общероссийского) все больше осознается как настоятельная необходимость. Но вопрос в том, как, на каком пути можно достичь такого согласия.

Видимо, следует согласиться с мыслью, что в подобных случаях необходимо искать предел притяжения не какого-то отдельно взятого этнонационального поля, а поля государственногона основе свободного волеизъявления народов[173]. Если при этом принять во внимание, что Россия складывалась в многонациональную державу под длительным давлением определенных геополитических обстоятельств, стержнем которых выступало долговременное совпадение интересов весьма различных в культурно-цивилизационном отношении народов на обширных просторах Евразии, то и на будущее вполне реально ожидать нормального, благополучного сосуществования и сотрудничества в рамках единого российского государства различных по своей культуре этносов. Во-первых потому, что многие из ранее действовавших геополитических обстоятельств (факторов общероссийской интеграции) сохранились или даже усилились, обострились: нужно иметь в виду, что и сегодня Россия способна предоставить множеству населяющих ее этносов, да и тех, что находятся в пределах СНГ, более благодатную социально-экономическую и государственно-политическую перспективу развития, чем это может сделать для них сопредельно расположенное зарубежье; во-вторых, потому что века совместного существования многочисленных российских этносов в пределах единого государства не прошли даром, их культуры значительно сблизились (не говоря уже о хозяйственных связях и других составляющих инфраструктуры); в-третьих, потому, что собственно культурный, духовный потенциал России, несмотря на переживаемый страной кризис, безусловно, продолжает сохранять свое громадное общемировое значение и не может быть игнорирован элитой ни одного российского этноса без риска оказаться в культурной изоляции от современного цивилизованного мира.

Но при наличии указанных предпосылок благоприятное сосуществование российских этносов невозможно без должного влияния со стороны государства и других социальных субъектов, так или иначе ответственных за состояние общества и его культуры.

ВЫВОДЫ

1. Русский этнос в северокавказском регионе традиционно играл интегративную роль, проявлявшуюся в формировании Северного Кавказа как достаточно целостного административного региона России, имевшего модернистский тип экономики в равнинных территориях и характер многосоставного общества, который и обеспечивал внутрирегиональную стабильность.

2. Реформы конца 80-х гг., проводившиеся в СССР, вызвали деиндустриализацию экономики и активизацию этносоциальных процессов, в результате чего во всех республиках Советского Союза, а также в национально-государственных субъектах Рос­сийской Федерации произошло резкое снижение статуса русских. Тенденция деиндустриализации экономики в специфической поликультурной среде Северного Кавказа, где разные хозяйственные «ниши» монополизировались разными этносами, привела к маргинализа­ции большей части русского населения. Русские, составлявшие основу научных, инженерных, медицинских и других профессиональных кадров, оказались вытеснены со своих позиций в социаль­ной и профессиональной иерархиях агрессивным этницизмом.

3. Уход русских с Северного Кавказа приведет, и уже приводит, к нарастанию тенденции «односоставности» (моноэтничности) в северокавказских республиках на базе титульных и численно доминирующих народов и к архаизации социальной жизни (что характерно для ряда регионов современной России). Последнее в свою очередь может вызвать развитие одной из двух тенденций: усиление централистской политики, укрепляющей доминирующие позиции индустриально лидирующего русского этноса, либо естественное откатывание сегментов русского этноса из регионов своей социальной депривации.

4. Теоретически мыслимы три базисные развития отношения русских с автохтонными северокавказскими этносами: взаимоизоляция «разноцивилизационных» этносов, их полное отчуждение и уход русских; ускоренное приобщение местных этносов к российской (русской) культуре, осуществляемое не без элементов принуждения; равноправное культурное сотрудничество, подлинный диалог между культурно отдаленными этносами с открытыми в будущее перспективами. Именно третий вариант представляется наиболее перспективным.

Вопросы для самоконтроля:

1. Какие функции выполнял русский этнос в Северокавказском регионе?

2. Какими путями осуществлялась интериоризация Северного Кавказа Российским государством?

3. Почему интериоризация Северного Кавказа Россией имеет особый духовный смысл для русского этноса в целом?

4. Как изменился социальный статус русских на Северном Кавказе за последнее десятилетие? В чем причины этих изменений?

5. Почему при ослаблении российской государственности более других теряет в статусе русский этнос?

6. Что такое аскриптивные характеристики этноса?

7. Почему в условиях современного Северного Кавказа этногруппы с традиционалистскими ориентациями получили преимущество в социальной мобильности, по сравнению с модернистски настроенными этносами?

8. Какие пути преодоления конфликтности между русским и автохтонными этносами представляются оптимальными? Обоснуйте свою позицию.

9. Какие социальные обстоятельства, в том числе – исторического плана, говорят о возможности укрепления в перспективе статуса русских на Северном Кавказе?

10. Какие действия может и должно предпринять Российское государство для обеспечения благоприятного развития межэтнических (межкультурных) отношений на Северном Кавказе?

Приложение 3

Представленность русских в престижных сферах занятости

в республиках Северного Кавказа[174].

Таблица 1.

Индексы представленности (ИП*) русских и титульных национальностей среди руководителей органов государственного управления, руководителей партийных и других об­щественных организаций, руководителей предприятий индустриальных отраслей экономики и в ряде других сфер занятости республик Северного Кавказа (по материалам Всесоюзной пе­реписи населения 1989 г.)

Республика	Руководители органов государственного управления и их структурных подразделений	Руководители партийных и др. общественных организаций	Руководители предприятий индустриальных отраслей экономики, сельского и лесного хозяйства	Инженерно – технический персонал
	русские	Титульные нац-ти	русские	титульные нац-ти	русские	титульные нац-ти	русские	титульные нац-ти
Дагестан	0,52	1,17	0,75	1,07	0,93	1,05	1,65	0,85
Кабардино- Балкария	0,71	1,25	0,80	1,21	0,96	1,01	1,31	0,75
Северная Осетия	0,75	1,30	0,84	1,13	0,81	1,11	1,28	0,83
Чечено- Ингушетия	1,11	1,02	1,29	0,87	1,05	1,05	1,31	0,73

Продолжение табл. 1

Республика	Юридический персонал	Торговля и общественное питание	Индустриальные отрасли экономики	Машиностроение и металлообработка
	русские	Титульные нац-ти	русские	титульные нац-ти	русские	титульные нац-ти	русские	титульные нац-ти
Дагестан	0,85	1,08	0,50	1,07	1,68	0,91	2,67	0,81
Каардино-Балкария	0,73	1,14	0,62	1,26	1,21	0,87	1,67	0,62
Северная Осетия	0,84	1,13	0,49	1,24	1,13	0,93	1,51	0,78
Чечено- Ингушетия	0,56	1,42	0,49	1,47	1,29	0,88	2,23	0,58

Примечание:

" ИП — в данном случае являет собой частное от деления удельного веса русских и титульных национальностей в составе указанных категорий занятого населения на удельный вес этих национальностей в численности населения, занятого умст­венным трудом (позиции 1-6), всего занятого населения (позиция 7) и занятых физическим трудом (позиция 8). Оптимальная величина ИП -0.90—1,10.

Таблица 2.

Индекс представленности (ИП*) титульных национальностей и русских в составе правительств и парламентов (народных собраний) республик Северного Кавказа на 1 июля 1999 г.

Республика	Правительство	Парламент (народное собрание)
	Титульная национальность	русские	титульная национальность	русские
Адыгея	2,96	0,48	1,95	0,83
Дагестан	1,04	1,69	1,00	1,53
Кабардино-Балкария**	1,07/2,18	0,77	1,07/1,98	0,73
Карачаево-Черкесия***	0,70/1,80	1,00	1,25/0,86	0,93
Ингушетия	1,02	4,44	1,02	4,44
Северная Осетия	1,48	0,54	1,53	0,35

Примечание:

* ИП — в данном случае являет собой частное от деления удельного веса русских и титульных национальностей в соста­ве правительств и парламентов на удельный вес этих национальностей в численности населения республик.

** Кабардинцы /балкарцы.

*** Карачаевцы/черкесы.

Таблица 3.

Индекс представленности (ИП*) отдельных национальностей в численности студентов первого курса ВУЗов Северной Осетин и Кабардино-Балкарии (1998-1999 уч. год)

Учебные заведения	Титульная национальность	Русские	Другие национальности
	осетины
Северо-Осетинский госуниверситет	1,34	0,60	0,44
Северо-Осетинская медицинская академия	1,40	0,50	0,38
Горский государственный аграрный университет	1,52	0,30	0,26
Северо-Кавказский государственный Технологический университет	0,86	1,67	0,42
	кабардинцы/ балкарцы	0,61	1,38
Кабардино-Балкарский госуниверситет и Кабардино-Балкарский аграрный университет	1,О3 /1,63

Примечание:

* ИП — в данном случае являет собой частное от деления удельного веса указанных национальностей в составе студен­тов на удельный вес этих национальностей в численности населения республик.

Дата добавления: 2014-11-18