Часть 1 3 страница. Затем мы все переехали в Гштаад, и однажды, когда я сидел там в ресторане, что‑то случилось с моими глазами

Затем мы все переехали в Гштаад, и однажды, когда я сидел там в ресторане, что‑то случилось с моими глазами. Все стало выглядеть иначе, все это произошло одно за другим, а не все сразу. Я был ошеломлен. Это был своего рода панорамный вид. Я мог видеть людей, сидящих там, и все вещи. У меня было полное видение всего, вся перспектива. Это было необычно. Мой приятель гомеопат дал мне таблеток, и я принял их, просто чтобы сделать ему приятное. Однако это было чем‑то за пределами химических изменений; это происходило внутри, это были изменения на уровне тела.

Я начал идти из Гштаада в Саанен; это было потрясающе. Я не осознавал тело, у меня сзади [головы] будто было что‑то вроде большого вогнутого зеркала; это была будто камера, фиксированная на движущемся фургоне. В голове не было ничего, кроме этого большого вогнутого зеркала, которое двигалось в унисон моим движениям, куда бы я ни повернулся. Глаза перестали перемещаться туда‑сюда, как они обычно это делали, мне приходилось разворачивать тело, и предыдущий вид тогда исчезал. Это было очень интересно – это грандиозное видение вещей.

Я описал это переживание моему знакомому художнику из Лондона, у которого также были некоторые интересные переживания. Он стал очень сложно об этом рассказывать, но сказал, что происходящее со мной было не обычным переживанием и что это вполне может быть радикальной мутацией. Я сказал, что не знаю; что бы это ни было, оно было там. Затем мы все сели ужинать. Был томатный суп. Я понял, что это томатный суп, но его вкус не появился у меня внутри. Я почувствовал, что во рту много слюны, как у животного. Я видел еду и тут же образовывалась слюна. Я положил одну ложку супа в рот; да, это был томатный суп. Хорошо; но к тому времени, как я съел вторую ложку супа, я уже забыл его вкус. Между ложками супа существовал некий временной интервал. Для меня это было еще одним ошеломляющим переживанием. Сначала глаза, а теперь это.

А затем изменился слух. Скрип, который раздавался в шале, стал для меня звучать иначе, и казалось, что слуховые нервы также меняются. А затем я взглянул на себя в зеркало и обнаружил, что мои глаза перестали моргать. Целую неделю, на протяжении всех семи дней, происходили эти изменения. На голове, шее и на левой стороне тела образовались выпуклости…

Валентина начинает описывать эти физические изменения, но, к сожалению, на пленке этого не разобрать.

* * *

Примечание: На самом деле его друзья наблюдали различной формы выпуклости на его торсе, шее и голове – на тех местах, которые в кундалини‑йоге называют чакрами, энергетическими центрами, – которые то появлялись, то исчезали через регулярные интервалы. Не только Валентина, которая была с У. Г. все время, но также Дуглас Роузстоун, Терри Ньюланд, Родни Арме и несколько других друзей также наблюдали некоторые из этих изменений.

На нижней части живота были припухлости горизонтальных полос в форме сигар. Над пупком была твердая припухлость в форме миндального ореха. Твердую синюю припухлость, похожую на крупный медальон, посередине груди дополнила другая, меньшая, коричнево‑красная припухлость в форме медальона у основания шеи. Будто эти два «медальона» висели на разноцветном воспаленном кольце – синего, коричневатого и светло‑желтого цветов, – которое находилось вокруг его шеи, как на картинках индийских богов. Также были и другие сходства между этими припухлостями и примерами индийского религиозного искусства: его горло так распухло и приняло такую форму, что казалось, будто его подбородок покоится на голове кобры, как на традиционных изображениях Шивы; прямо над переносицей была белая припухлость в форме лотоса; маленькие кровеносные сосуды на его голове расширились, образуя узоры, подобные бугоркам на головах у статуй Будды. Две большие твердые припухлости то появлялись, то вновь исчезали – как «рога» Моисея и даосских мистиков. Синие змееподобные артерии у него на шее вздувались.

* * *

У. Г.: Но эти изменения были для меня весьма очевидны. Через неделю их стало меньше; припухлости и боли потихоньку, шаг за шагом, исчезли. Когда я что‑то съедал, я осознавал, как кровь стекает от клеток мозга к желудку; это приводило меня в невероятно умиротворенное (за неимением лучшего слова) состояние.

Через неделю я вечером лежал на том самом диване и вдруг ощутил, как мои ступни, ладони и все тело похолодело. Я подумал, что умираю, и перечислил Валентине все физические симптомы смерти, которые ощущал в теле.

Если, согласно «Тантра‑йога сутре», это просветление, если это так, то человек должен умереть в течение семидесяти двух часов, но если он переживет эти семьдесят два часа, он будет жить и понесет это послание в мир – вот что написано в писаниях (смеется).

Как бы то ни было, я думал, что умираю. Жизнь вытекала из моих пальцев, из моего тела. Я лег на кровать. Это был конец; не было никакого сознания; во мне ничего не существовало. А затем через сорок восемь минут я очнулся, когда кто‑то позвал меня: «Кришнамурти» (мне звонили по телефону); это вернуло меня в сознание. Это было подобно тому, как некто, болеющий тифом или с очень высокой температурой, внезапно возвращается в нормальное состояние – я вдруг наполнился энергией.

Это была окончательная и полная смерть, смерть всего, что я знал. Через сорок восемь или сорок девять минут мне позвонили по телефону, кто‑то хотел со мной поговорить. Я спустился вниз и не понимал, что он (Дуглас Роузстоун) говорит, я был в каком‑то оцепенении. Я не был в состоянии разговаривать. «Лучше приходи сюда», – сказал я и вернулся обратно.

* * *

В тот знаменательный день У. Г. позвонил Дуглас Роузстоун – именно благодаря его звонку У. Г. ожил. Вот его версия случившегося:

Двадцать четыре года назад я стал свидетелем редчайшей трансформации, на самом деле единственной настоящей трансформации – смерти и возрождения обычного человека. Это был обычный человек, а не «богочеловек», избранный или всемирно известный учитель. Все началось летом 1967 года, когда я поехал в Саанен слушать беседы Дж. Кришнамурти…

Беседы Дж. Кришнамурти закончились в середине августа неожиданным объявлением о том, что он продлевает свои беседы. В последний день бесед я вновь увиделся с У. Г. Не казалось, что он был особо заинтересован тем, что говорил Дж. Кришнамурти. На следующий день я обедал вместе с У. Г. и Валентиной. У. Г. стал рассказывать историю о том, как за день до этого он лежал на диване и спросил у Валентины, где находится его тело. И она ответила, что его тело там, на диване. Валентина подтвердила, что этот безумный разговор на самом деле состоялся. Мы говорили обо всем этом за обедом. Разговор происходил в прошедшем времени. У. Г. постоянно повторял, что его тело исчезло. Я спросил у него: «А что сейчас? Ваше тело сейчас на месте?» И с уверенностью, которую я не видел ни у него, ни у кого‑либо другого, он ответил: «Нет, оно ушло навсегда. Оно не может вернуться». Я спросил: «Как вы можете быть в этом уверены?» А он перешел на употребление в речи настоящего времени, и на протяжении следующих 25 лет я больше никогда не слышал, чтобы он использовал прошедшее время относительно того, как он функционирует.

В тот день я был в своей квартире в Гштааде. Был вечер. Над горизонтом только что появилась луна. Что‑то мне подсказало, что мне нужно позвонить У. Г. в его шале. Я так и сделал. К телефону подошла квартирная хозяйка. Я слышал, как она звала: «У.Г. Кришнамурти, вас к телефону». К телефону подошла Валентина. Она была расстроена: «С У. Г. что‑то происходит. Его тело неподвижно. Возможно, он умирает». Я сказал: «Позовите У. Г. Я поговорю с ним». Валентина возразила: «Я не думаю, что он подойдет». Я настаивал. И тут У. Г. подошел к телефону. Было ощущение, что он говорит откуда‑то издалека, и он сказал: «Дуглас, тебе лучше прийти и посмотреть на это». Это было приглашение посмотреть на «мертвого» человека. И я побежал к нему. В то время поезда не ходили. Расстояние между Гштаадом и Сааненом – около трех километров. Я вошел в шале и поднялся в комнату У. Г. Я очень отчетливо помню эту сцену: Валентина была белой от ужаса, а У. Г. лежал на диване – он был мертв. Его тело было в изогнутом положении. В йоге это положение называют дханурасаной (позой лука). Над горой как раз появилась полная луна. Я попросил У Г. подойти к окну и посмотреть на луну. Он встал. Я никогда не забуду то, как он посмотрел на луну. В той комнате происходило нечто странное. Я спросил его: «Что это было?» И он ответил: «Окончательная смерть».

* * *

У. Г.: Я ощущаю свободу от любой боли, возникающей в теле. Однако присутствуют некоторые любопытные симптомы. Я хожу в туалет каждые 15 минут и мочусь 40–50 раз, литрами жидкости (смеется). Откуда берется вся эта вода, я не знаю. Видимо, происходит какое‑то очищение организма. Этому телу нужно приспособиться к новому образу жизни; это происходит уже последние три‑четыре дня. Я говорил об этом с врачами и спрашивал у гомеопата, есть ли от этого препараты. Когда‑то я пил 10–15 стаканов воды, но сейчас я столько не пью, так как не чувствую такой жажды. Но откуда берется эта жидкость? Вчера я также ходил в туалет 40–50 раз. Говорят, что тело на 8о процентов состоит из воды. Не знаю, такое ощущение, что из моего организма вся вода выходит. И мне также кажется, что что‑то происходит с моим желудком. У меня диарея. Меняется все, все тело. Мне кажется, эти физические симптомы связаны с радикальной мутацией. Все это началось после этой моей смерти; после выхода из сознания на 4549 минут. Вот так умирать. Ты знаешь каково умирать, не то чтобы я знал в том смысле, что ты бы сказал «ты знаешь».

* * *

У. Г.: Почему вас так волнует то, что произойдет в следующий момент? Когда я выхожу из этой комнаты, все, на что я смотрел, уходит из моего сознания, из моей системы. Ты находишься в совершенно иной ситуации. Ничто из того, что есть сейчас, не переносится в соседнюю комнату. Так зачем вы хотите говорить о жизни после смерти? Мы на самом деле ничего не знаем. Даже в сам момент смерти ты будешь вне своего сознания. Ты не можешь знать, свободен ли ты от боли, или ты уходишь куда‑то за пределами всего, или есть ли жизнь после смерти. Почему вас волнуют эти идеи? Может, это правда – а может, и нет. Однажды, когда я читал лекции в Теософском обществе, я говорил, что реинкарнация – такой же факт природы, как и законы тяготения. Может, это правда, а может – неправда, но мне неинтересно это знать.

Я не могу воскресить у себя в памяти то, что я сказал, или что произошло какое‑то время назад, пока мы обедали. Зачем беспокоиться о том, что случалось в моей прошлой жизни или десять лет тому назад? Дело не в том, что нужно умирать для каждого момента, а это считается чем‑то мистическим. Это единственный способ, как может жить человек, в котором произошла радикальная мутация. У всего этого есть религиозный, а не мистический контекст – религиозный в том смысле, что человек, с которым это произошло, не может жить иначе.

Я бы не говорил о покое или о Боге. Вот есть это состояние, и можно сказать, что это состояние блаженства, но это слово не имеет смысла. На самом деле я не знаю, что это такое. Существует какое‑то осознавание и эта энергия, которая появляется не потому, что ты смотришь на что‑то прекрасное или что‑то делаешь (а она ударяет тебя внезапно, как молния); эта огромная энергия просто внезапно появляется. Мне приходится называть ее энергией, так как все тело начинает сотрясаться, как будто ты находишься под воздействием какого‑то вибратора. Теперь тело уже так больше не сотрясается, оно теперь может принять эту энергию, позволить ей течь, и ты все это осознаёшь. Это не вопрос чувств: ты осознаёшь то, как энергия через тебя течет. Она зарождается здесь (в позвоночнике) и разливается по всему телу, и ты сотрясаешься, вибрируешь, и в этой вибрации есть безмолвие. Это влияет на все вокруг. Если где‑то здесь есть безмолвный ум, то эта вибрация точно будет воздействовать. Она (энергия) включает вибрации везде вокруг. Почему это так, в чем причина – я не знаю. Это не вопрос выбора. Я ничего не могу с этим сделать. Кажется, что это тело находится в чьих‑то руках (смеется). Я не хочу приписывать это какому‑то богу. Энергия, о которой я говорю, – не космическая энергия и не универсальное сознание. Возможно, подобное и существует, я не знаю. Но для меня не существует подобных идей или образов, и невозможно объяснить эту энергию.

Все, что существует в теле, существует для того, чтобы им пользовались. Существует избыточная энергия, с которой ты можешь делать все, что хочешь. Она всегда там. И также есть вся та информация, которую ты набрал за все эти годы, однако эта информация, или знание, находится там не для удовлетворения «я», самовосхваления или достижения чего‑либо. Она подобна вон тому стакану, который существует, чтобы пить из него воду, кофе или делать с ним что‑либо еще. Все зависит от того, как вы хотите использовать это.

Мне приходится описывать эти моменты. Это то, что я знаю, но не в том смысле, в котором люди обычно говорят «я знаю». Если я что‑то вижу, я просто вижу, а если не вижу, то не могу ничего описать. Больше ничего нет. Так функционирует это тело. Оно просто функционирует.

Хислоп: Почему вы находите мышление полезным?

У. Г.: Я не думал о том, имеет оно какую‑то пользу или нет. Я не знаю, что такое мышление. Вам придется мне это сказать. Давайте я скажу это иначе. Я не мыслю идеями, и у меня внутри нет вообще никаких образов. Когда нечего видеть, говорить и трогать, нет ничего, что можно было бы сообщить.

Хислоп: А разве у вас не возникает мыслей о вашем будущем благополучии, о вашем будущем?

У. Г.: (смеется) О будущем благополучии? Для чего? Что это за будущее благополучие, о котором вы говорите? Моя еда, одежда и жилье?

Хислоп: Но...

У. Г.: Видите ли, здесь нет никакого движения. Я могу сидеть в углу вместе с тем, что у меня осталось, на протяжении следующих двадцати или тридцати лет. Просто сидеть и смотреть в окно, день за днем. Нет никаких желаний. Если я оказываюсь в Гштааде, то только для того, чтобы встретиться с другом, а так для меня нет никакого Гштаада.

Хислоп: Нет никакого беспокойства относительно чего‑либо?

У. Г.: Беспокойства по поводу чего? По поводу желания чего‑то достичь или того, что что‑то не является моей собственностью? Существует ли беспокойство независимо от того, что я знал? Беспокойство по поводу чего? Я даже не чувствую голода. Это состояние, в котором нет ни до чего дела. Я был в состоянии, когда мне было все равно, откуда возьмется мой следующий прием пищи. Миллионы садху так живут (смеется). Но за телом нужно ухаживать и содержать его в идеальном состоянии, иначе оно не сможет выдержать эту энергию; оно превратится в труп. Так что тело нужно поддерживать, нужно правильно питаться. Но что такое правильное питание? Я не знаю. Есть эксперты, которые говорят о сбалансированной диете. Я правда не знаю. Но в свете современных знаний у нас есть идея этого (не то чтобы я у каждого спрашивал о его понятиях о сбалансированном питании). И наше питание должно быть сбалансированным.

Хислоп: Могу я задать вам вопрос из другой области? Вы когда‑нибудь принимали ЛСД?

У. Г.: Да, принимал, но это было давно.

Хислоп: Когда это было?

У. Г.: Но, видите ли, я заметил, что наблюдатель все равно присутствовал. Я обсуждал это с Олдосом Хаксли, и тогда рядом со мной был врач (1962–1963 годы). Я очень хотел это протестировать, и оно, возможно, и привело меня в это шизофреничное состояние при полном отсутствии эго – или как там еще это можно назвать. Эксперимент с ЛСД доказал мне кое‑что. Если бы не то переживание, моя жизнь была бы совсем другой. То переживание разрушило все остальные, в том числе и великое безмолвие, которое я испытал в 1953 году. Я бы сказал, что это перечеркнуло любой другой опыт, сделав его бессмысленным, не имеющим никакой ценности. Все уровни сознания, все мои переживания, все религиозные состояния, зародившиеся в моем уме, – все это было перечеркнуто. В этом смысле ЛСД мне помог.

Я не собираюсь защищать ЛСД или любой подобный наркотик, и я не собираюсь учитывать то, что Дж. Кришнамурти, Хаксли или другие люди об этом говорили, но, видите ли, это очень интересная штука. Миллионы садху в Индии курят гашиш, и стоит послушать некоторых из них. Я слушал одного из этих парней, сидящих на берегах Ганги. По сравнению с тем, что он говорил о наблюдателе и наблюдаемом, переживающем и переживаемом, мыслящем и мысли, то, что вы слышали, – детский лепет. Тот парень мог с ходу цитировать разные тексты – вся атмосфера пропитана такими идеями; он их впитывает, и это приводит его в такое состояние.

Но мы не все знаем об эффектах ЛСД. Он может повредить мозг и хромосомы. Правительства разных стран озабочены не его возможным вредным воздействием, а тем, что оно приведет к революциям в стране, а они не хотят, чтобы это произошло. Люди, которые принимали эти наркотики, не были все дураками. Некоторые из них, как Хаксли и Алан Уотте, были умными людьми. В любом случае ЛСД может заставить человека понять, что весь опыт, все переживания – не важно какие, будь то переживание безмолвного ума или какое‑то религиозное переживание, – все одинаковы, все они вызваны умом. Наблюдатель всегда там. Но здесь нет никого – никакого наблюдателя, вообще никого. (Звонит телефон, следует долгий разговор, а затем У. Г. продолжает.)

Я бы не рекомендовал ЛСД, так как это не решит никаких проблем. Таким образом вы никогда не выйдете из причинно‑следственных отношений. Я с тех пор больше никогда не пробовал ЛСД, в этом нет смысла. Но я бы рекомендовал всем этим религиозным людям, которые утверждают, что у них такие великолепные религиозные переживания, попробовать его один раз. И они поймут, что то, что они считали великими религиозными переживаниями, – ничто по сравнению с этим. Традиционные духовные учителя, конечно же, его не принимали и, естественно, осуждали его.

Дж. Кришнамурти его не осуждает, но ставит его вровень с любым другим переживанием. С этой точки зрения для находящегося в этом состоянии все одинаково. Однако это имеет смысл для всех этих религиозных ребят (смеется), которые считают, что у них есть колоссальный духовный опыт и которые дурят людей. Особенно это касается тех монахов и садху, которые приходят и говорят о медитации, йоге и тому подобном. Они должны попробовать это хотя бы раз, и они разочаруются во всех этих духовных переживаниях. Если одна доза ЛСД может привести вас в это состояние, то зачем тогда вся эта духовная дисциплина, медитация и вся эта аскеза на протяжении двадцати, тридцати или сорока лет? Зачем?

Но при этом наблюдатель все еще там. Любое изменение, которое вызывается чем‑либо внешним, не имеет никакой ценности, если вы опять оказываетесь в той же самой колее. Возможно, поэтому некоторые из тех, кто пробовал эти наркотики, приходят слушать Дж. Кришнамурти – потому что они хотят найти какое‑то оправдание своему образу жизни или потому что не знают, что с самим собой делать. Это всего‑навсего мнение, которое может иметь какую‑то ценность, а может и не иметь. В любом случае переживания, вызванные наркотиками, не решат человеческих проблем.

Хислоп: Даже религиозные, духовные переживания?

У. Г.: Зачем они нужны? Так называемые религиозные переживания также являются самоиндуцированными, несмотря на то, что вы там ощущаете. Это бессмысленное, бесполезное переживание. Возможно, вы почувствуете гордыню и начнете эксплуатировать других.

Хислоп: Пока существует наблюдатель, существует и переживающая структура?

У. Г.: Все переживания – будь то мистические или религиозные – одинаковы. Таблетка может мгновенно ввести вас в это состояние, и вам не нужно делать никаких сложных упражнений, медитаций, в чем‑то себе отказывать. Зачем кому‑то подвергать себя всему этому на протяжении долгих лет? Таблетка даст вам это без потерь времени.

Но с ЛСД вы не можете вырваться из этого круга. Однако если бы я был главой страны, то я бы заставил всех их (монахов и садху) принять одну дозу, забыть все их религиозные переживания и стать обычными людьми.

Хислоп, Виктория и другие смеются, услышав об этой идее. А затем следует долгий перерыв. Валентина, Хислоп и У. Г. обсуждают гуру (Махеш Йоги), который учит медитации и у которого последователи по всему миру У. Г. спрашивает, является ли этот гуру живым воплощением всего того, чему он учит. Хислоп делится своим мнением.

У. Г.: Вы или свободны, или не свободны, нет никакого промежуточного состояния.

Но естественное состояние – нечто очевидное, и нет никакого способа его получить. Я правда не знаю никакого способа. Я сейчас начинаю ощущать: какую ценность может иметь общество от такого человека, как я? Никакой. И зачем кому‑то иметь то же, что есть у меня? Кажется, что в этом нет никакого смысла. Вот так он живет. И также есть путь общества, со всеми его тревогами, волнениями, бедами, стремлениями. Если сегодня вдруг появится тысяча Кришнамурти, поможет ли это разрешить ситуацию? Будда приходил и ушел, Иисус, Мохаммед и столь многие другие религиозные учителя приходили и ушли, и в мире столько миллионов их последователей – я сейчас говорю без всякого цинизма, – но мир по‑прежнему живет по‑своему.

Что‑то произошло на каком‑то этапе эволюции, и это движение продолжается по инерции. Возможно, такой человек, как Дж. Кришнамурти – не буду сравнивать себя с Дж. Кришнамурти или любым духовным учителем, – и некоторые другие смогли выйти из этой структуры, но теперь они обрели структуру, построенную обществом из них самих.

Теперь, когда я нахожусь в подобном состоянии – давайте так скажем, – слушатели могут сами интерпретировать, как им хочется, то, что я говорю. Однако отсутствует острая потребность спасти мир. Отсутствуют такие слова и абстракции, как сострадание или нежность. Я не мыслю с точки зрения нежности, однако ты должен быть нежным с цветком. Ты не можешь быть ничем еще, потому что когда ты видишь цветок, уже есть состояние нежности, цветок нежен и ты уже нежен. Не идет речь о том, чтобы практиковать нежность или говорить о нежности. Это состояние можно абстрагировать и рассказать о нем – возможно, это создаст еще полдюжины человек в этом состоянии, и это может создать новый мир покоя и мира. Это может случиться, а может и не случиться. Еще слишком рано, чтобы что‑то говорить. Меня все еще это удивляет.

У нас сложился определенный образ мудреца и того состояния, в котором он живет. Все так называемые мудрецы, которых я знал в своей жизни, на самом деле оказывались вовсе не такими, какими я себе их представлял, за исключением некоторых, таких, как Дж. Кришнамурти и Рамана в Индии. Они подходили под мое представление просветленного человека. Но сейчас мне уже неинтересно знать, кто такой просветленный. Я не знаю, кто такой просветленный и что такое самопознание.

Однако существует множество замечательных выражений и абстракций, которые толкают вас в это состояние. Как это сделать? Невозможно сказать. Это как движущееся облако… не то чтобы я был движущимся облаком (смеется). Как результат этого, что‑то может произойти с миром. Я пою свою собственную песню.

Здесь нет никакой скуки. Здесь нет ничего. Это не похоже на попытку наполнить бездонное ведро; вообще нет никакого ведра, и нечего наполнять. Оно уже наполнено и вместе с тем пусто. Оно одновременно и пустое, и наполненное; это парадокс. В тот момент, когда оно себя опустошает, оно вновь наполнено. И именно то, как это происходит, и есть то, что нужно осознавать. Но все эти слова не подходят, чтобы это выразить. Другого пути нет. Зачем думать о том, что с этим делать? Вместе с тем существует фундаментальный вопрос: что делать? Нет никакого «что делать». То, что должно быть сделано, – здесь, и в следующую же секунду об этом позаботятся. Если что‑то нужно сделать, оно будет сделано, вот и все. Нет никакого беспокойства, нет мыслей о завтрашнем дне, о том, что произойдет через час или через минуту.

Хислоп: Вы говорите об отсутствии эго. Кришнаджи говорит об эго как о чем‑то болезненном, и о том, как от него избавиться…

У. Г.: (смеется) Я думаю, мы хотим, чтобы эго существовало. Это некая идея: избавиться от эго! Быть без эго – значит иметь или безумный ум, или ум, который понял все. Я рассказывал вам о шизофреничном состоянии без эго, в котором я пребывал, когда слушал Дж. Кришнамурти, говорящем о безмолвном уме, о безмолвии как энергии, воздействии и все такое. Тогда внутри меня возникла реакция. Но теперь здесь вообще нет никакой реакции, и в этом разница.

Без эго было бы невозможно жить в современном мире, где успех – наша мантра. Возможно ли преуспеть в чем бы то ни было без эго? Дж. Кришнамурти говорит, что возможно жить в мире без эго. Тогда вам не будет дела до успеха или поражения.

Все, чем ты здесь занимаешься, – потрясающая творческая активность. Я не знаю, что это; мне предстоит еще узнать. Возможно, все, что я делаю, выявляет лучшее в человеке. Беспокойства по поводу неудачи не существует. Главное – делание. Что бы ты ни делал, ты функционируешь. Так что, видите ли, я не вижу смысла в том, чтобы делать что‑то с эго. Нет никакого беспокойства и никаких мыслей на этот счет. Но пока такие мысли у вас существуют – что бы вы ни делали, это приводит к укреплению эго.

Хислоп: Людей, которые к вам приходят, естественно, интересует, как прийти к такому состоянию, которое вы описали.

У. Г.: Я действительно не знаю, как я оказался в этом состоянии, и это честный ответ. Так что как я могу помочь? Я объяснил, что произошло; и больше нет никакой истории, которую можно было бы рассказывать.

Я действительно не знаю, как я до этого дошел. Но судя по тем изменениям, которые во мне произошли, кажется, что это то, как я теперь буду жить, это будет совершенно естественным. Я забуду, что жил как‑то иначе; это постепенно исчезнет, растворится.

Я задумываюсь о том, почему же люди так не живут. Это то, как надо жить. Но люди живут очень сложно. Это более простой способ и, возможно, нам нужно понять, как привести вас в это состояние. Зачем вы тратите всю эту энергию? Почему вы думаете о религиозных переживаниях, слушаете разных людей – того, этого?

Зачем вы хотите заниматься всей этой аскезой, медитациями, контролем тела, контролем ума – возможно, во всем этом вовсе ничего нет?

Существует способ жить проще – что не означает, что нужно практиковать простоту. Если бы вы так жили, это было бы замечательно, и тогда, возможно, весь мир стал бы другим. Я не знаю. Но нет смысла говорить о том, что сказал Будда или Шанкара. То, что они сделали или сказали, может быть истинным, а может быть ложным. Так что мне нужно самому понять, как сделать так, чтобы мой сосед – а мой сосед это весь мир – это увидел. Он наверняка увидит прошедшие во мне изменения и ему станет любопытно. Он может подумать: «А почему, интересно, этот парень такой?» (смеется), как тот парень подумал недавно обо мне, но тогда я не мог удовлетворить его; я не знал, что происходит. Возможно, сегодня я смогу сказать ему, что так я функционирую; что это причина, по которой я не такой, как все, – не то чтобы я утверждал, что это так, – так как вы все время беспокоитесь и хотите что‑то с этим сделать. Но если вы не хотите ничего делать, то просто наслаждайтесь жизнью – такой как она есть. Возможно, если бы вы так жили, то у вас не было бы проблем.

Завтра, если кто‑нибудь задаст мне вопрос, я рассмотрю эту ситуацию. Однако не у всех вопросов есть ответы. Существует ли Бог? Что такое блаженство? В чем цель и смысл жизни? Эти вопросы для меня не возникают; я их себе не задаю – это ваши вопросы. Но ответов на них нет. И что бы я ни делал, я не могу на них ответить. Когда вы будете в таком состоянии, вас не будут волновать такие вопросы или проблемы.

Не знаю… Еще слишком рано что‑либо говорить. Но я вижу сложности в употреблении всей этой терминологии – будь то терминология Дж. Кришнамурти или индуистская терминология. Если вы это делаете, вы начинаете участвовать во всем этом религиозном балагане. Для меня все это вовсе не религиозно. Я бы не хотел употреблять религиозные слова, хотя описание религиозного ума подходит этому состоянию бытия. Но как только я применяю слово «религия», я уже создаю какую‑то концепцию, и реакции будут другими. Но есть ли другой способ общения, без обсуждения темы религии? Мне предстоит это выяснить. Возможно, это станет ясным, когда мне придется разбираться с конкретной проблемой.

* * *

У. Г.: Существует история про жизнь Будды. Он путешествовал с места на место – возможно, как это сегодня делает Дж. Кришнамурти – и разговаривал с людьми. Он переезжал из деревни в деревню, иногда останавливался на постоялых дворах и говорил с людьми. Однажды на постоялом дворе он познакомился с человеком, который хотел стать монахом. Он заговорил с Буддой, не зная, кто он такой. Человек сказал, что Будда достиг нирваны, что он принимает людей в свою общину и что он сам очень хочет принять от Будды посвящение и стать монахом. Будда спросил у него, как он узнал, что Будда достиг нирваны. Человек ответил, что сам он этого не знает, но слышал от других, что он просветленный человек. А затем Будда спросил у него, сможет ли он опознать Будду как просветленного человека, если его увидит. Человек не был в этом уверен, а затем он понял, что, возможно, разговаривает с самим Буддой. Эта история поднимает вопрос о том, что вы не можете знать, достиг ли кто‑то нирваны или является ли он просветленным. Но у вас есть эти идеи о том, что его лицо сияет, и тому подобном. Вам бы нужно увидеть каких‑нибудь брахманов из Южной Индии.

Дата добавления: 2014-12-08