СТОИЦИЗМ — одна из школ древнегреческой фи­лософии, основателем которой был Зенон из Китиона (город на острове Кипр), живший в конце 4 — начале 3 в. до н.э 2 страница

ких и фактических построениях, заведомо предзаданных парадигмой. Подобная предвзятость научного мне­ния невольно создает впечатление, "будто бы природу пытаются "втиснуть" в парадигму, как в заранее сколо­ченную и довольно тесную коробку". Данная деятель­ность осуществляется в контексте трех основных стра­тегий: а) уточнение и конкретизация фактов, очерчен­ных парадигмой как наиболее значимых для понимания сущности объектов; б) обращение к анализу тех явле­ний, которые прогнозированы парадигмальной теорией; в) разрешение тем и проблем, оставшихся неясными в рамках принятой теории. Подобная работа, связанная с определением более четких соответствий между задан­ной теоретической конструкцией и имеющимся масси­вом фактов, неизбежно сопряжена с переинтерпретаци­ей ряда исходных положений принятой парадигмы. Не­обходимость такой переинтерпретации, как правило, обусловливается расширением первоначального объек­та изучения и экстраполяцией имеющихся теоретичес­ких положений на новый класс явлений. Классическим примером здесь является перенос "небесной" механики Ньютона на область "земных" движений, осуществлен­ный в науке 18 в. и знаменовавший собой подлинное оформление теоретической механики. Научное творче­ство, реализуемое в рамках нормальной науки, по свое­му характеру напоминает "решение головоломок", пост­роенных по принципам кроссворда или шарады. Здесь задаются некоторые условия или параметры задачи, ал­горитм которой непременно предполагает ее принципи­альную решаемость при умелом использовании сущест­вующих теоретических и методологических образцов. При этом статус подобных головоломок отнюдь не оп­ределяется реальной когнитивной или практической значимостью проблемы, но лишь теми возможностями, которые они предлагают для проверки изобретательно­сти и мастерства ученого. Цели научного исследования тем самым переводятся Куном в плоскость психологи­ческих, но не познавательных факторов. "Среди глав­ных мотивов, побуждающих человека к научному ис­следованию, можно назвать желание добиться успеха, вдохновение от открытия новой области, надежда найти закономерность знания... Более того, хотя результатом исследования является иногда крушение надежд, этих мотивов вполне достаточно для того, чтобы вначале привлечь человека, а потом и увлечь его навсегда". Ал­горитм, в соответствии с которым строится головолом­ка, основан на наличии определенного набора правил, контролирующих способ решения проблемы и обуслов­ливающих природу ее решения. Термин "правило" по­нимается Куном предельно широко, практически как эк­вивалент предпосылки, "утвердившейся точки зрения".

Правила конкретизируются в специальных эксплицит­ных представлениях о научном законе, научных поняти­ях и теориях. Роль такого рода теоретических предпосы­лок выполняют наиболее фундаментальные положения парадигмальной теории, например, законы Ньютона в физике 18—19 вв., законы постоянных и определенных пропорций в химии и т.п. На эмпирическом уровне ис­следования эти правила распадаются на конкретные предписания "по поводу предпочтительных типов инст­рументария и способов, которыми принятые инструмен­ты могут быть правомерно использованы". Можно гово­рить также о существовании набора "квазиметафизиче­ских" предписаний, обосновывающих фундаменталь­ные онтологические и гносеологические принципы на­учного мировоззрения (например, картезианская модель материи в классическом естествознании). Вместе с тем парадигмы, по Куну, могут определять развитие науки и без специального соотнесения проблем с имеющимся комплексом правил. В этом контексте Кун говорит о су­ществовании особого уровня "скрытого", неявного зна­ния. Механизмы его формирования и функционирова­ния описываются Куном в соответствии с моделью "языковых игр" Витгенштейна. Видимая согласован­ность парадигмальных правил и допущений достигает­ся путем сложного переплетения когнитивно-конвенци­ональных и институциональных моментов. Если при­знание той или иной теории как парадигмы обусловли­вается фактом конвенции по поводу ее эффективности и истинности, то последующее развитие парадигмы обес­печивается специальным образованием, переводящим ряд базовых положений в форму интуитивно-очевидно­го знания, которое, в свою очередь, и определяет основ­ные правила игры. Предлагаемая логическая схема раз­вития нормальной науки, казалось бы, ориентирует на ее рассмотрение исключительно в совокупности интег­рально-организующих моментов, не предполагая воз­можных отклонений от предзаданных научных стандар­тов. Вместе с тем, как отмечает Кун, подобная согласо­ванность и целостность выступают скорее как желае­мый идеал, но не историческая реальность. Фактически в рамках нормальной науки всегда существуют проек­ты, представляющие собой реализацию иной, альтерна­тивной парадигмы. "Они создаются непреднамеренно в ходе игры по одному набору правил, но их восприятие требует разработки другого набора правил". Такого ро­да проекты впоследствии рассматриваются как великие эпохальные открытия, вызвавшие переворот в сущест­вовавшей научной модели мира. Однако сам факт вели­кого открытия, как правило, никогда первоначально не предполагает необходимости пересмотра имеющихся мировоззренческих построений. Открытие — это не

столько отдельное событие, сколько длительный проме­жуток времени, в течение которого научный мир прихо­дит к идее о его аномальности, т.е. к осознанию того факта, что "природа каким-то образом нарушила наве­янные парадигмой ожидания, направляющие развитие нормальной науки". Новые факты предваряют мировоз­зренческие сдвиги, однако новизна того или иного фак­та может быть замечена в рамках лишь уже оформивше­гося иного представления о природе. Парадоксальность данной ситуации Кун иллюстрирует примерами одно­временных и случайных открытий. Открытие кислорода в химии может быть связано с тремя именами: К.В.Шееле, Дж.Пристли и А.Лавуазье, где приоритет Лавуазье обеспечивается не столько фактом открытия нового га­за, сколько концептуальным обоснованием неправомер­ности теории флогистона. Классическим примером слу­чайного открытия в науке является открытие рентгенов­ских лучей, которые едва ли были бы замечены и изуче­ны, не усомнись Рентген в правомерности электромаг­нитной теории. Тем самым открытие возможно лишь при осознании отклонения от ожидаемого результата, аномалии в структуре парадигмы, где, чем более разви­та парадигма, тем быстрее и сильнее она реагирует на аномалии. Парадигма, задавая модель целостного и не­противоречивого видения природы, как бы сама подго­тавливает почву для возникновения аномалий и своего последующего кризиса. Научный кризис характеризует ситуацию осознания научным сообществом неправо­мерности ряда исходных теоретических и методологи­ческих установок принятой парадигмы. Подобное разо­чарование является следствием неудач в разрешении давно известных проблем, полагавшихся ранее почти решенными. При этом новая теория возникает как непо­средственная реакция на кризис, однако ее подлинная новизна весьма относительна. Частично она была пред­восхищена задолго до кризиса, когда ее восприятие в соответствии с существующими стандартами не фикси­ровало реальной новизны интерпретации. Некоторая парадоксальность в восприятии аномалий обусловлена исходной интенцией нормальной науки, ориентирован­ной не столько на достижение истины и получение адекватного образа природы, сколько на решение голо­воломок. При таком подходе к научному творчеству ви­на за неудачи обычно соотносится не с парадигмой, а с недостаточной смекалкой и умением самого ученого. При этом любая аномалия может быть рассмотрена как головоломка, а любая головоломка может превратиться в аномалию. Говоря о причинах, в соответствии с кото­рыми аномалии все-таки возникают, Кун избегает одно­значного ответа, полагая, что в большинстве случаев ак­цент на отдельных контрпримерах был вызван различ-

ными и подчас случайными факторами. В некоторых си­туациях это может быть обусловлено практической зна­чимостью проблемы, в других — ее явным противоре­чием с фундаментальными положениями парадигмы и т.п. Фактически единственным несомненным призна­ком аномалии является очевидное пробуждение интере­са научного сообщества к сложной головоломке. Перво­начально ее пытаются решить, исходя из тех правил, ко­торые предлагает имеющаяся парадигма. Одновремен­но происходит неизбежное разветвление имеющихся правил, сопряженное с умножением дополнительных приспособлений и ad hoc гипотез, что вызывает, в ко­нечном итоге, размывание ранее четких концептуаль­ных оснований парадигмы. "Хотя парадигма все еще со­храняется, мало исследователей полностью согласны друг с другом по вопросу о том, что она собой представ­ляет. Даже те решения проблем, которые прежде пред­ставлялись привычными, подвергаются теперь сомне­нию". По пестроте мнений и вариабельности методоло­гических позиций научный кризис во многом воспроиз­водит ситуацию допарадигмальной науки. Количество очерченных проблем здесь даже больше, чем когда-либо ранее. Разница же заключается в неизменной представ­ленности парадигмы, поскольку, какой бы спорной она ни казалась, она необходима для дисциплинарного оформления научного творчества. Отказ от парадигмы означал бы автоматический отказ от науки как таковой, поэтому преодоление кризиса возможно через реализа­цию трех основных стратегий: а) разрешение проблемы в рамках существующей парадигмы; б) принятие реше­ния о временной "отсрочке" спорного вопроса; в) воз­никновение новой парадигмальной модели, что стано­вится началом последующей научной полемики, знаме­нующей собой уже новый этап в динамике науки. В лю­бой ситуации речь не идет о немедленном опроверже­нии существующей парадигмы новыми фактами или те­ориями, лучше объясняющими природу. "Решение отка­заться от парадигмы всегда одновременно есть решение принять другую парадигму, а приговор, приводящий к такому решению, включает как сопоставление обеих па­радигм с природой, так и сравнение парадигм друг с другом". Переход от одной парадигмы к другой очерчи­вает границы научной революции, характеристике кото­рой посвящены заключительные разделы "С.Н.Р.". На­иболее существенной чертой всяких революций, в том числе и научных, является радикальный характер пре­образований, ведущих к новому качественному состоя­нию, невозможному в рамках предшествующих форм развития. Тем самым обоснование феномена научных революций, понимаемых как "такие некумулятивные эпизоды развития науки, во время которых старая пара-

дигма замещается целиком или частично новой пара­дигмой, несовместимой со старой", направлено, в пер­вую очередь, против идей кумулятивизма. Доказатель­ством в пользу кумулятивизма является предположение о возможности логического включения одной теории в другую, более общую. Классическим примером такого рода органичного соотнесения двух фундаментальных научных моделей, является интерпретация механики Ньютона как конкретизации динамики Эйнштейна при­менительно к малым скоростям движения. Вместе с тем данная интерпретация неизбежно выступает результа­том трансформации ньютоновской механики в соответ­ствии с новой понятийной сеткой и методологическими стандартами. При этом, будучи рассмотрена как част­ный случай новой теории, ньютоновская механика оста­ется "ньютоновской" лишь номинально, в ином контек­сте подтверждая позицию уже не Ньютона, но Эйн­штейна. Несовместимость следующих друг за другом парадигм обусловливается разницей в понимании ис­ходных онтологических структур и законов природы, например, сущности элементарных частиц, материаль­ности света, сохранения теплоты или энергии и т.п. По­добное субстанциальное различие усугубляется разни­цей в тех канонах научности, которые репрезентируют не столько образ природы, сколько образ самой науки. В своей совокупности новые теоретические и методологи­ческие установки задают совершенно другой спектр проблем и механизмов их решения, что приводит к си­туации не только несовместимости, но и несоизмеримо­сти парадигм. Смена парадигм, осуществляемая науч­ной революцией, означает одновременно трансформа­цию проблемного поля, фактов, теории и методов, при этом каждая парадигма "более или менее удовлетворяет критериям, которые она определяет сама, но не удовле­творяет некоторым критериям, определяемым ее про­тивниками". Эффект несовместимости и несоизмеримо­сти научных теорий связан с тем, что смена парадигмы приводит к изменению целостной картины мира, где по­добный процесс может быть сравним со своеобразным переключением гештальта. Ученый начинает восприни­мать мир по-новому и замечать в нем то, что раньше не виделось. Профессиональное сообщество начинает как бы жить в ином мире, получая новые результаты даже в старых, досконально изученных областях. Примерами подобного гештальт-переключения являются факты бурных успехов астрономии после открытия Коперника, несмотря на использование старых инструментов и об­ращение к традиционной области исследования, или развитие механики после работ Галилея, посмотревше­го на "сдерживаемое падение тела" аристотелевской фи­зики как на колебание маятника. Пафос данных приме-

ров связан с тем, что, глядя на одни и те же объекты, ис­следователи, придерживающиеся разных парадигм, ви­дят их по-разному, наблюдая при этом различные свой­ства и закономерности природы. Получается, что "хотя мир не изменяется с изменением парадигмы, ученый после этого изменения работает в ином мире". Предла­гаемая "гештальт-психология" научного творчества продолжает ту критику неопозитивистской идеи о суще­ствовании нейтрального языка наблюдений, которая в современной аналитической философии была начата Поппером. Кун при этом отталкивается не столько от логико-познавательных, сколько от психологических ас­пектов проблемы, указывая на интегративность и цело­стность природы человеческого восприятия. Оно не складывается из отдельных атомарных пунктов, позво­ляющих видеть мир в требуемой теорией очередности явлений. Оно не является и чем-то первичным по отно­шению к теории. Целостность восприятия обеспечива­ется организующим его стереотипом, схемой, структу­рирующей перцептуальные и концептуальные образы мира и выполняющей на уровне индивидуального со­знания те же функции объяснения и прогнозирования фактов, что и парадигма в контексте научного творчест­ва. Наблюдение, тем самым, выступает как реализация определенных теоретических установок, намеченных парадигмой, являясь не столько предпосылкой, сколько результатом теоретических моделей и схем. Предполо­жение кумулятивизма о возможности нахождения по­средством нейтрального языка наблюдения соответст­вий между конкурирующими парадигмами обеспечива­ется некоторой "неразличимостью" научных революций в существующих "авторитетных источниках". К числу последних относятся учебники и различного рода науч­но-популярная и философская литература. Как правило, целью данных работ является приобщение неспециали­стов к существующей на данный момент времени пара­дигме, аккумулирующей в себе самые последние и эта­лонные научные идеи. Именно посредством учебников осуществляется процесс овладения специалистом необ­ходимой суммой профессиональных знаний и навыков, закладывающих основание для последующего научного творчества в рамках той или иной дисциплины. При этом задачи образовательного процесса всегда опреде­ляются потребностями настоящего и ближайшего буду­щего науки, что соотнесено всякий раз с существующей на данный момент времени парадигмой, но не с подроб­ной историко-научной реконструкцией. История науки, как правило, вообще размывается в содержании учебни­ков, будучи представлена лишь в кратких вступитель­ных статьях и ссылках на биографии великих личнос­тей. Обеспечивая задачи ассимиляции современных

идей, учебники рассматривают историко-научный мате­риал как преддверие современности, игнорируя при этом значимые мыслительные тенденции прошлого, од­новременно приписывая ему то, чего там не было и быть не могло. Ярким примером такого рода искажения истории являются имеющиеся учебники по химии, воз­водящие начало ее дисциплинарного оформления к ра­ботам Р.Бойля, на страницах которых впервые было да­но определение элемента. Вместе с тем задачи, которые решал Бойль, говоря об этом традиционном для натур­философии и алхимии понятии, были связаны с доказа­тельством того, что никаких природных и химических элементов не существует. Реальная история тем самым переписывается посредством навязывания прошлому современных акцентов и искусственной подгонки ее под существующие в современной науке правила. По­пытка реконструкции тех или иных научных терминов или идей вне соответствующего исторического контекс­та в целом не совсем правомерна даже в более безобид­ных ситуациях. В системе научного знания они всегда соотнесены с широким спектром понятий и фактов, на­бор которых варьируется от парадигмы к парадигме, что обусловливает непременное изменение их значений. Подобное переописание истории в угоду современности выступает, тем не менее, как неизбежный закон всякого культурного развития. Наука здесь выделяется наиболее явным пренебрежением исторического фактора, по­скольку, с одной стороны, содержательный контекст ее конструкций, казалось бы, лишен непосредственной за­висимости от историко-культурных реалий, а с другой стороны, исходная ориентация на новые открытия не оставляет лишнего времени для копания в прошлом. Эти особенности научной динамики способствуют не только кумулятивным принципам изложения истории науки в учебниках, переписывающихся всякий раз зано­во при переходе к иной парадигме, но даже кумулятив­ной логике тех оценок своей биографии в науке, кото­рые выносились самими естествоиспытателями. Ретро­спективный взгляд на эволюцию значимых научных тем и проблем поневоле порождает соблазн выстроить про­цесс их решения в жесткой линейной последовательно­сти, замаскировав действительную логику, а вернее, алогичность событий, сделав максимально неразличи­мой научную революцию, разорвавшую желаемую связь времен. Далеко не случайно, что переход к новой парадигме преимущественно совершается людьми, наи­менее органично связанными с общепринятой системой взглядов, т.е. это чаще всего либо очень молодые люди, либо дилетанты, способные посмотреть на сложившую­ся в науке ситуацию извне. Исследователи, работающие в соответствие с канонами нормальной науки, никогда

не посягают на пересмотр оснований научного поиска или парадигмы, занимаясь исключительно решением головоломок в рамках установленных правил игры. Вместе с тем пересмотр парадигмальной модели возмо­жен лишь при условии возникновения альтернативной теории, где ситуация выбора между конкурентными по­зициями является основной характеристикой научной революции. Предпочтение, которое в конечном итоге отдается той или иной модели, никогда не обеспечивает­ся автоматическим указанием на возможное ее подкреп­ление фактами. Неопозитивистская концепция верифи­кации истины в данном случае выступает не самым удачным аргументом в объяснении когнитивных пред­почтений выбора, поскольку ни одна теория не может претендовать на то, чтобы объяснить все известные факты. Верификация любых теорий происходит лишь на ограниченном наборе накопленных фактов, что дает право говорить лишь о большей или меньшей степени вероятности конкурирующих моделей. Победа одной из них отнюдь не означает, что была выбрана действитель­но лучшая теория, поскольку для выполнения сравни­тельного анализа необходим нейтральный язык наблю­дений, существование которого едва ли возможно. В равной степени для описания ситуации выбора между альтернативными теориями неправомерен и принцип фальсификации, предложенный Поппером. Ограничен­ность фактической сферы, подлежащей концептуализа­ции в рамках той или иной парадигмы, всегда позволя­ет выдвинуть ряд фальсифицирующих ее аномалий или контрпримеров. Однако "если бы каждая неудача уста­новить соответствие теории природе была бы основани­ем для ее опровержения, то все теории в любой момент можно было бы опровергнуть. С другой стороны, если только серьезная неудача достаточна для опровержения теории, тогда последователям Поппера потребуется не­который критерий "невероятности" или "степени фальсифицируемости". В разработке такого критерия они почти наверняка столкнутся с тем же самым рядом труд­ностей, который возникает у защитников различных те­орий вероятностной верификации". Крайностям верификационизма и фальсификационизма Кун противопос­тавляет свою позицию, в рамках которой он пытается примирить эти альтернативные стратегии. Элементы фальсификации значимы при осознании научных ано­малий и возникновении конкурирующих теорий. Одна­ко последующая логика их развития в большей степени воспроизводит установки верификационизма, посколь­ку всякая новая теория начинает апеллировать к своим возможностям в подкреплении фактами, становящимся поистине триумфальными в случае ее победы и преоб­разования в парадигму. Вместе с тем, даже будучи в ста-

тусе парадигмы, она может рассматриваться как лучшая лишь в вероятностной шкале оценок, поскольку каждая из спорящих сторон имеет достаточно убедительные аргументы в свою пользу. Логическая аргументация как таковая не многое решает в борьбе конкурирующих на­учных позиций. Альтернативные теории описывают свой конкретный круг проблем, в соответствии со свои­ми стандартами научности и методологическими образ­цами. Они укоренены в специфических категориальных матрицах, характерно соединяющих фундаментальные мировоззренческие понятия в единую систему, форми­руя тем самым уникальный образ мира или уникальный мир. Сопоставление таких альтернативных миров меж­ду собой невозможно, также как невозможен поэтап­ный, последовательный переход от одной парадигмы к другой. Принятие новой парадигмы предполагает ее признание целиком и сразу, что происходит, если проис­ходит, как внезапное переключение гештальта, после чего бесполезно говорить о строгой и объективной оценке конкурирующих теорий. Процесс перехода от одной парадигмы к другой дает весьма мало оснований эксплицировать его как рациональный и продуманный выбор, в результате которого скрупулезно рассматрива­ются аргументы pro и contra той или иной теории. Ха­рактер этого перехода воспроизводит скорее ситуацию обращения к новой вере, напоминая больше акт религи­озно-мистического озарения, но не процедуру научного дискурса. Выступая как феномен личностного опыта, обращение к новой парадигме является процессом спонтанно-стихийным и свободным, не подкрепленным механизмами внешнего принуждения. Показательно, что окончательное признание новой парадигмы совпа­дает со временем естественной смены поколений в на­уке, где ученые, воспитанные старой школой, оказыва­ют "пожизненное сопротивление" новым взглядам, про­поведниками которых преимущественно выступает на­учная молодежь. Источником такого упорного сопро­тивления мыслителей, в особенности тех, кто в большей мере отличился в разработке предшествующей теории, является отнюдь не косность их мышления, но искрен­нее убеждение в том, что рано или поздно старая пара­дигма сможет справиться с возникшими трудностями и успешно разрешить все головоломки. Причины, в соот­ветствии с которыми новые парадигмы все-таки возни­кают и принимаются, достаточно случайны и едва ли поддаются строгой классификации. Преимущественно они обусловлены фактами личной биографии и доста­точно произвольно выбранными авторитетами и при­оритетами. Свою роль здесь может сыграть все, начиная от национальности ученого и заканчивая его личными вкусами и пристрастиями. Вместе с тем обращение все-

го научного сообщества к новой модели взглядов пред­полагает все-таки наличие более или менее убедитель­ных аргументов чисто научного плана. Наиболее рас­пространенная версия аргументации состоит в том, что в рамках новой парадигмы возможно эффективное ре­шение тех проблем, которые обусловили кризис преж­ней традиции. Подобные доводы выглядят гораздо весо­мее, если новая парадигма демонстрирует большую сте­пень количественной точности, чем ее конкуренты, если она в состоянии предсказать явления, о существовании которых раньше и не догадывались, или объяснить ряд давно известных аномальных фактов, первоначально находящихся вне сферы ее непосредственных интере­сов. Наконец, немаловажную роль играют аспекты чис­то эстетического восприятия новой теории, ее большая красота, простота и удобство по сравнению со старой моделью. Последние качества имеют особое значение не столько для действительного развития теории, сколь­ко для составления учебников, поэтому зачастую имен­но с их помощью происходит окончательное перевеши­вание весов ученого мнения в ту или иную сторону. Вместе с тем нельзя сказать, что какой-то один из пере­численных аргументов окончательно убедил все науч­ное сообщество. Каждый из ученых приходит к новым убеждениям своим путем, и единого для всех рецепта обращения к новой вере не существует. Существует, од­нако, некий определенный временной рубеж, начиная с которого апология старых взглядов утрачивает свою на­учную компетентность, а "человек, который продолжа­ет сопротивляться после того, как вся его профессио­нальная группа перешла к новой парадигме, ipso facto перестал быть ученым". Подобная модель перехода от одной теории к другой релятивизирует каноны научнос­ти, которые необходимо конкретизируются всякий раз заново относительно каждой парадигмальной системы отсчета, при этом то, что вчера выступало эталоном со­вершенства, сегодня едва ли может быть отнесено к сфере науки. В этом контексте особую актуальность приобретает вопрос о характере, механизмах и проекци­ях прогресса в науке. Насколько правомерной является привычная позиция, согласно которой именно наука вы­ступает как наиболее инновационная и прогрессивно ориентированная форма общекультурного развития? Не является ли подобная уверенность лишь фантомом язы­ковой игры, когда, определяя науку, мы изначально вкладываем в нее идею прогресса, а прогресс иллюст­рируем через апелляцию к научным достижениям. Чис­то семантическая проекция данного вопроса легко ил­люстрируется примерами допарадигмального развития той или иной дисциплины, когда проблема, является ли, скажем, психология наукой, фактически упирается в

рассуждение типа: если она наука, то почему она не раз­вивается столь же быстро и убедительно, как физика. С другой стороны, историческое использование слова "на­ука" предполагало его применение для характеристики тех областей, которые, не являясь научными, были ори­ентированы на совершенствование стиля, образа, мас­терства (живописи, техники, ремесла). Идея прогресса тем самым оказывается предзаданной установкой в оформлении образа науки, тем конститутивным качест­вом, которое характеризует ее "по определению". Оче­видность прогресса более всего заметна на этапе нор­мальной науки, когда отсутствие конкурирующих школ позволяет четко зафиксировать принципы решения про­блем и границы теоретической интерпретации. Возмож­ность концентрации усилий на отдельных задачах и фактах способствует повышению эффективности науч­ного творчества, где прогресс в отдельной дисциплине реализуется в вертикальной проекции, вглубь, по интенсионале. Одним из следствий такого интенсионального развития науки является факт беспримерной изоляции научного сообщества от мнений непрофессионалов и давления повседневности. В особенности это характер­но для естественных наук, которые, в отличие от соци­ально-гуманитарного блока, не обязаны обосновывать значение своего исследования ссылками на его истори­ческую и практическую актуальность. Изоляция от ис­тории усиливается здесь приоритетами научного обра­зования, в рамках которого освоение необходимого для исследователя-специалиста уровня знаний достигается за счет чтения учебников, но не первоисточников. Скла­дывающаяся в нормальной науке ситуация тем самым является идеальной иллюстрацией прогресса и дости­жений. Характер экстраординарной науки более сложен и противоречив для высказывания столь однозначных суждений о линейности прогресса. Наличие разнооб­разных конкурирующих школ как бы уравнивает науку с философией или искусством, развитие которых всегда сопровождалось обращением к авторитетам истории и традиции. Однако, несмотря на неизбежный разрыв ли­нейной логики при переходе от одной парадигмы к дру­гой, несоизмеримой с ней, ученый продолжает воспри­нимать ситуацию в посткризисной науке как прогресс. Его собственная психологическая заинтересованность и убежденность в новой парадигме позволяют интерпре­тировать ее как более прогрессивную по сравнению со старой, поскольку в противном случае научная деятель­ность теряет всякий смысл и обоснование. Прогресс тем самым остается неизменной составляющей научного поиска, где его основными критериями становятся эф­фективность в решении проблем, а также углубление са­мого проблемного поля исследования. Однако восприя-

тие прогресса в науке необходимо должно быть поко­леблено в существовавших ранее телеологических его оправданиях. Традиционная научная установка на до­стижение объективной истины, образ прогресса как по­следовательного приближения к более адекватной и ис­тинной модели действительности, оказываются всего лишь заманчивыми иллюзиями научного сообщества. Наука не имеет никакой имманентной направленности к какой-либо цели, подобно тому, как природная эволю­ция не предполагала в качестве своего венца возникно­вение человека. Предвидя критику своей концепции развития науки, Кун оправдывает ее через аналогию с дарвиновским "естественным отбором", сохраняющим наиболее приспособленные и эффективные формы жиз­ни без того, чтобы вносить некий предзаданный смысл в направленность истории. Показательным фактом для характеристики современной философии науки стало то обстоятельство, что куновский отказ от приоритетов ис­тины как цели научного познания вызвал наименьшую полемику среди его оппонентов. Данное заявление ста­ло скандальным для марксистско-ленинской гносеоло­гии, где Куна сразу заклеймили как релятивиста и агностициста, в то время как в англоязычной литературе идея конвенционально-семантической природы истины была встречена весьма спокойно. Вместе с тем "С.Н.Р." стала поводом для весьма длительной и острой дискус­сии, в процессе которой фактически произошло содер­жательное оформление нового течения в философии на­уки — постпозитивизма. Такие исходные положения "С.Н.Р.", как отказ от кумулятивной модели эволюции науки, отсутствие здесь единых методологических кри­териев и невозможность жестких демаркационных раз­граничений научного и вненаучного опыта, стали во многом аксиоматическими для постпозитивистской ориентации. Полемику вызвало резкое противопостав­ление Куном периодов нормальной науки и научной ре­волюции. С точки зрения Фейерабенда, Поппера, Тулмина, Дж.Уоткинса революционный и консервативный моменты сосуществуют в научной практике на всех эта­пах ее развития, при этом относительно нормальной на­уки также можно говорить о наличии здесь альтерна­тивных точек зрения, а научные революции всегда со­держат в себе элементы консерватизма. Куновское по­нимание нормальной науки оспаривается рядом авторов (Поппер, Дж.Уоткинс) как скорее "анормальное", по­скольку нарисованный здесь образ ученого-догматика не оставляет возможности для подлинного творчества, возникновения нетрадиционных идей и создания пред­посылок научной революции. Критику вызвала также крайняя психологизация Куном научного творчества. Например, Лакатос обосновывает возможность выделе-

ния чисто логических критериев сравнения конкуриру­ющих теорий посредством предложенной им методоло­гии научно-исследовательских программ. Перечень оп­понентов Куна, относящихся критически к высказан­ным им идеям, может быть значительно расширен, вме­сте с тем сам факт жарких дискуссий вокруг "С.Н.Р." позволяет характеризовать ее как весьма значительное явление в современной философии науки.

Е.В. Хомич

Дата добавления: 2014-12-16