Краткий курс 3 страница

Это были первые представители нового советского поколения ученых, связанные по своим традициям не с академическим миром, а с советской властью («комиссары от науки»), отчасти прошедшие теоретическую марксистскую подготовку в Институте красной профессуры, но не овладевшие профессиональными нормами научной деятельности. Именно эти люди (С.Н. Быковский, А.Г. Пригожий, М.М. Цвибак, Ф.В. Кипарисов и др.) формулировали в тезисной форме новые теоретические положения, а затем подбирали «специалистов» из числа профессиональных историков, занимавших в силу различных причин полумаргинальное неустойчивое положение в академическом мире, которые придавали этим тезисам форму развернутой теоретической системы. Именно так в это время рождаются фундаментальные теоретические концепции Б.Д. Грекова, В.В. Струве, П.П. Ефименко. [По словам А.А. Формозова], «не Струве и Греков разработали марксистскую концепцию истории Древнего Востока и Древней Руси, а люди типа Пригожина и Цвибака подсунули старым ученым некие тезисы, к которым те подобрали определенную сумму фактов из исторических источников». Однако в ходе репрессий 1936-1937 гг. комиссары от науки оказались власти не нужны, они частично оказались репрессированы, частично задвинуты на второй план, и «использованные ими спецы» автоматически выдвинулись в этот период на позиции официальных советских историков.

Концепция А.Н. Дмитриева может быть условно обозначена как концепция «академического марксизма». Автор проводит рассмотрение в рамках широкого контекста истории европейской науки. В 1910-1920-е гг. происходит завершение институционального оформления многих научных дисциплин (например, психологии, литературоведения и экономической теории). Этот процесс идет (помимо всего прочего) и как эмансипация собственно научной рационально-критической деятельности от говорения о высокой духовности и «истории духа», культивируемыми «старыми» университетскими профессорами и академиками. В значительной степени становление нового образа науки связано «входящими» в науки и строящими собственную идентификацию представителями молодого поколения ученых, «приват-доцентского поколения». В поисках возможности самоутверждения они обращаются к принципиально новым теоретическим посылам и импульсам. Простое «воспроизводство» старого «духовного подхода», культивируемое некоторыми представителями эмигрантской мысли, оказалось, по мнению автора, тупиковым вариантом. В основе формирования принципиальной новой тенденции лежит «конфликт поколений». Именно так и формируется в 1920-е гг. «академический марксизм», который в отечественной исторической мысли связан с идеями новой тематики (рабочее движение, социально-экономическое развитие), конкретно-исторический (а не абстрактно-социологический) ракурс анализа изучаемого явления, «социально-экономическая герменевтика подозрения» и др. В советской исторической науке эта тенденция в наибольшей степени отразилась в трудах таких авторов, как А.Н. Шебунин, С.Н. Чернов, А.И. Неусыхин, отчасти А.Е. Пресняков, в философии - В.Ф. Асмус, в психологии - С.Л. Рубинштейн, в литературоведении - формалисты. Политические изменения в России способствовали институализации новой тенденции. «Социальная революция, совпавшая с ломкой и перестройкой (особенно интенсивной в 1921-1922 гг.) университетских структур, существенным образом ускорила и облегчила условия институционального роста и становления младшего поколения университетского корпуса, что было бы сильно затруднено в условиях нормального «плавного» развития с гораздо большим давлением традиционных и стабилизирующих академических структур». В условиях 1920-х гг. академические марксисты реализовали себя в борьбе с социологическим подходом школы Покровского, но к концу 1920-х гг. в изменившейся политической ситуации тенденция сходит на нет. Наступает период идеологизированого догматического марксизма, который, впрочем, по мнению А.Н. Дмитриева, содержал возможность создания ниш для свободного творчества. Таким образом, получается, что академический марксизм - это, по сути, переходный этап, на протяжении которого представители гуманитарных наук в принципе смирились с идеей возможности марксистской науки. В условиях Советской России «академический марксизм» готовит марксизм догматический, выступает в качестве инструмента адаптации.

Историческая наука в советский период, безусловно, имела свои характерные черты. На наш взгляд, разумное исследовательское сочетание факторов внешнего и внутреннего влияния и развития науки будет достаточно плодотворным. При этом, как представляется, прежде всего необходимо выделить те особенности, которые, пусть в трансформированном виде, сохранились в исторической науке советского периода от предыдущей историографической традиции и затем, соответственно абсолютно оригинальные, сложились под воздействием специфических условий существования в советском государстве.

Несмотря на разницу, причем зачастую существенную, во внешних условиях, формах существования отечественной дореволюционной и советской исторической науки, как представляется, продолжающимися были прежде всего две тенденции.

Первая - это пусть и своеобразное, но участие историков в политической жизни страны, что явилось выражением усложнения общественно-политической структуры и появления надпрофессиональных элементов деятельности, конкурирующих с собственно профессиональными. Активное воздействие политического фактора на сообщество историков началось в первое десятилетие XX в. Выражалось оно прежде всего в участии историков в непосредственной политической деятельности партий и организаций, избрании в думские органы, активизации публицистической деятельности. Большинство историков светских и церковных (В.О. Ключевский, А.А. Кизеветтер, С.П. Мельгунов, П.Н. Милюков, А.В. Карташев, А.П. Доброклонский, Д.И. Иловайский и др.) активно включились в общественно-политическую жизнь страны. У некоторых участие было столь значительным, что грозило утрате черт профессиональной деятельности и полному уходу в политику (П.Н. Милюков, М.Н. Покровский, А.В. Карташев и др.).

Значительное усиление этой тенденции произошло в период гражданской войны, когда большинству выживших историков было не до науки и когда стихийный водоворот политических событий приводил к тому, что основной смысл их жизни сводился либо к участию в вооруженной борьбе, либо снижался до уровня простого примитивного физического выживания, однако в любом случае определялся не ими самими, а стихией внешних событий. Важнейшим последствием влияния революционных событий и гражданской войны стало усиление силы внешнего вовлечения историков в становящуюся структуру политических органов советско-партийной государственной системы.

Однако если ранее, до революции, политическая деятельность практически целиком зависела от самих деятелей науки, их мировоззренческих позиций и установок, стремлений заниматься общественно-политической деятельностью, то после гражданской войны наметилась явная тенденция вовлечения историков в политическое пространство, зачастую независимо от их личного желания, с помощью государства и его институтов и прежде всего идеологического влияния.

При этом если ранее, до 1917 г., государство регулировало участие в политической жизни страны лишь в том случае, когда оно принимало ярко выраженный антимонархический, антигосударственный характер, да и то использовало относительно «мягкие» формы ее пресечения в виде ссылки или запрета на преподавание (так, как было, например, с П.Н. Милюковым, сосланным в Рязань в начале 1890 гг., или с М.Н. Покровским, которому было запрещено преподавание в первые годы века по политическим соображениям), то в советский период, государство использовало более разнообразные и изощренные способы контроля над политическим инакомыслием в научной среде. Зачастую теперь под подозрение попадал и обычный нейтралитет. В связи с этим требовалась постоянная демонстрация лояльности, горячей приверженности идеям марксизма, советскому строю ради дальнейшего отстаивания научных взглядов. Причем несогласие или отклонение от марксизма и его постулатов практически автоматически влекло за собой подозрение в политической благонадежности существующей государственной системы.

Тем самым в советский период в отечественной исторической науке надпрофессиональные черты деятельности (идеологические или политические) стали зачастую определять содержание и смысл существования профессиональных.

Вторая тенденция, которая, по нашему мнению, брала начало от дореволюционного времени и нашла свое продление в советский период - это попытка преодоления кризиса позитивизма. При этом если до революции происходило разворачивание множества методологических конструкций, в том числе и марксизма, что являлось реакцией на кризис позитивизма и попытка его преодоления осуществлялась силами самого историко-научного сообщества, то после революции кризис был преодолен, но уже другими способами и средствами, а именно силой государственного влияния и насильственного подавления и пресечения теоретико-методологических направлений, альтернативных марксизму, хотя до определенного времени и прежде всего до высылки части ученых в 1922 г. методологический плюрализм оставался нормой.

В результате «марксистско-ленинская историография из преследуемой... превратилась в главенствующее, а затем единственное направление в советской исторической науке, поддерживаемое всем авторитетом Коммунистической партии и Советского государства...», - отмечал один из апологетов «восходящей линии» И.И. Минц, констатируя тем самым завершение указанной тенденции...

Несомненно и то, что сама историческая наука в советский период приобрела ряд черт, которые придавали ей совершенно неповторимый облик, отличный от дореволюционной историографии.

Государственный контроль и планирование деятельности историко-научного сообщества стали особенностью существования исторической науки в советский период.

Бесспорно, что огромнейшее значение приобрело указанное влияние идеологических установок на внутренний мир науки. Влияние идеологии распространялось по многим направлениям.

Изменения коснулись практически всех сторон жизни историко-научного сообщества. Наиболее глубокими и широкомасштабными, как представляется, эти изменения были в организационных формах науки, практике историописания (угле зрения на исторический процесс, проблематике и подборе персонажей историко-научных исследований, языке историописания), а также в процессе воспроизводства исторических знаний.

В организационных формах науки наиболее важным изменением стало появление нескольких направлений исторической науки. Четко обозначились два основных направления - история партии и история СССР.

Историко-партийное направление начало создаваться с первых дней существования советской системы и просуществовало до ее конца. Оно приобрело явно выраженную функцию поддержания и научного обоснования партийно-идеологических доктрин, с одной стороны, а с другой - буфера между партийно-государственными органами и собственно историко-научным сообществом. Стиль, традиции взаимоотношений между государством и историко-партийным направлением вольно или невольно переносились и на взаимоотношения со всем историко-научным сообществом.

Историко-партийная наука целиком отразила тот изначально прагматический, инструменталистский характер, который был заложен в нее создателями советско-государственной системы. Этот прагматический характер заключался в создании марксистского видения истории России, подкрепляющего или по крайней мере не расходящегося с идеологическими постулатами. Своеобразным отражением этой инструменталистской функции исторической науки стало неравноценное существование историко-партийного и конкретно-исторического направлений советской исторической науки.

Историко-партийное направление уже изначально поддерживалось и выделялось государством как наиболее приоритетное и важное по сравнению с конкретно-историческим. Это предопределило то, что взаимоотношения между этими направлениями были весьма неоднозначными. Уже изначально от первых дней существования основных историко-партийных институтов, выступлений основателя советской исторической науки М.Н. Покровского историко-партийное направление носило агрессивный характер по отношению к конкретно-историческому, заявляя о своей первичности и приоритетности.

При этом если Ю.Н. Афанасьев заявил о советской историографии как особом научно-политическом феномене, гармонично вписанном в систему тоталитарного государства и приспособленном к обслуживанию его идейно-политических потребностей, то согласиться с этим определением можно лишь тогда, когда мы учтем, что это «вписывание» произошло именно на уровне партийно-исторической науки, а конкретно-историческое направление находилось под сильным влиянием идеологии и установок партийно-исторического направления, сохранив при этом основные ценности науки, источниковую базу, методику исторического исследования.

Основным способом взаимоотношений между государственными органами и исторической наукой стала директивность, заключавшаяся в том, что государственные органы путем многочисленных декретов, постановлений первоначально трансформировали то, что осталось от старых обломков организационной структуры дореволюционной исторической науки, сформировали многие новые элементы историко-научного сообщества, а затем осуществляли надзирающий контроль.

При этом, безусловно, новой чертой взаимоотношений власти и историков в советский период стала опека партийно-государственных структур и лидеров над историками; положение, при котором непрофессионалы, дилетанты считали не только возможным, но и необходимым вмешиваться в деятельность профессионалов-историков. Спектр директивных действий со стороны партийно-государственных органов и лидеров был довольно разнообразным и широким: декреты, постановления о создании исторических институтов, о кадровой политике, о качестве публикаций в исторических журналах, по поводу школьных учебников и т. д.

Иногда партийные лидеры облекали свои суждения в более тонкие формы и оболочки заметок, замечаний, суждений, что не предполагало в свою очередь возможность историкам-профессионалам не прислушаться к ним.

В практике историописания, благодаря воздействию идеологических установок, появился новый угол зрения на исторический процесс. Теперь в историческом прошлом наиболее ценными и привлекательными виделись преимущественно те сюжеты, которые были связаны с подтверждением основных положений марксизма: делался акцент не на рассмотрение эволюции государственных форм в истории страны, что было характерно для дореволюционной русской исторической науки, а на поиск изменений производственных отношений с соответствующими им социально-экономическими формами.

Этому сопутствовало рассмотрение исторического процесса как единой неуклонной линии освобождения от всех форм социального гнета, выделение «революционных эпизодов» в прошлом, накладывавшее значительные элементы телеологизма - неуклонного поступательного движения общества по пути к коммунистическому идеалу. При этом именно в советской историографии, в отличие от дореволюционной, наиболее распространенным стало обращение к ближайшим событиям, что стало следствием «хронологического сжатия» и усечения горизонта отечественной истории, рассматриваемого теперь сквозь призму классовой борьбы и революционного процесса.

Произошел также отказ от «великорусской» истории в пользу многонациональной «истории СССР». Это приводило, помимо положительного включения в орбиту научного и преподавательского интереса новых личностей и событий, зачастую к потере единой стратегической линии отечественной истории, мозаичности восприятия, искривлению исторической действительности.

Еще одной особенностью существования исторической науки в советский период стала заданность и узость методологических поисков. Признание марксизма в качестве единственно верной методологии пресекло дальнейшие поиски методологического плана. Уже в конце 1920-х гг. директивным путем (постановление 1927 г. Комиссии ЦК об Институте Маркса-Энгельса) были остановлены теоретические поиски в марксизме.

Разгром научной и партийной оппозиции в начале 1930-х гг. привел к установлению жесткой единственной господствовавшей линии в идеологии и теории марксизма, санкционированной партийно-государственными органами. Дальнейшие попытки методологических поисков неизменно были обречены на провал, о чем ярко свидетельствует судьба «нового направления» в середине 1960-х гг. Единственной тенденцией методологического плана, которая закладывалась на все время существования исторической науки в советский период, стала постоянная проверка на истинность, самоидентификация марксизма историков, что в конечном счете означало корректировку в связи с переменами в идеологии, т. е. на первый план вставала проблема соответствия научных и идеологических установок. Как отмечает А.В. Сидоров, «тем самым вырабатывалась система шаблонов, на основании которых и делались выводы о соответствии исследовательских работ марксизму. В марксистской историографии возникает тот метод, который можно условно обозначить как «шаблонно-сравнительный».

Изменился и сам язык науки. Во-первых, в нем появились слова и выражения, не свойственные дореволюционной научной традиции, привнесенные временем и идеологическими штампами: «революция», «классы», «партия», «большевики» и т. д. Во-вторых, появился особый пафос, которого не было до революции, постоянно присущее в трудах историков напряжение борьбы, противостояния, ощущение изначальной правоты дела рабочего класса и крестьянства, поражения в краткосрочной перспективе с залогом торжества идеалов классовой борьбы в будущем.

Появляются новые герои и новые образы в исторических работах, причем осуществляется весьма любопытный процесс «концентрации» положительных черт у героев революционных восстаний, партийных деятелей и участников народных бунтов и «обмельчание» темпераментов у творцов спокойной мирной жизни или представителей господствовавших классов.

Последовали и изменения во внутренней структуре текста историко-научных работ. Влияние идеологии приводило к тому, что историки даже в произведениях, далеких от советской действительности, должны были использовать в качестве обязательного элемента исторических произведений цитаты из произведений и выступлений вождей, партийных лидеров, постановлений съездов.

Поскольку государство накладывало на историков обязательство корректирования своих научных позиций с «генеральной линией» партии, в отечественной историографии советского периода наблюдалась тенденция постоянной борьбы между откровенным цитатничеством и схематизмом и сугубо научным знанием, подкрепленным тщательным и добросовестным обращением к источникам, делающим только «политесные реверансы» в сторону идеологических доктрин и партийно-государственного строительства...

Происходят и изменения в способах организации историко-научного сообщества, в общественной трансляции исторических знаний. Школы возможны в условиях прежде всего разницы в концептуальных походах, их многообразии.

Благодаря именно этому мы фиксируем наличие до начала 1930-х гг. по крайней мере двух четко обозначившихся школ в отечественной исторической науке - школы М.Н. Покровского и школы С.Ф. Платонова. После разгрома старой науки настал момент монополизации идей и выхолащивания самого смысла существования школ в историческом сообществе, когда, [по словам Н.В. Иллерицкой], «историкам оставалось только распределиться по проблемно-хронологическому принципу и сгруппироваться вокруг наиболее влиятельных фигур в исторической науке, которые полностью контролировали разработку той или иной темы».

Такими крупными фигурами, по мнению Н.В. Иллерицкой, были Б.Д. Греков, М.Н. Тихомиров, Л.В. Черепнин, создавшие марксистскую картину древнейшей и средневековой истории Руси, Н.М. Дружинин, исследовавший крестьянский вопрос в России в XIX в., А.Л. Сидоров, исследовавший особенности русского капитализма в начале XX в., М.В. Нечкина, исследовавшая особенности русского революционного движения и проблемы истории исторической науки.

В результате сформировалось как бы два образа исторической науки в советский период. Первый - идеологический, который закончился с существованием советского строя и советского государства. Второй с определенными издержками и уступками идеологии продолжал сохранять идеалы научности и объективности знания и продолжает существовать до сих пор. Советская историческая наука прежде всего формировалась как наука новая, и принципы разрыва со старой традицией закладывались как бы в ее «генетическом коде»...

И таким образом, когда мы пытаемся определить этапы существования исторической науки в советский период, мы исходим из того, что сила внешнего влияния была на порядок сильнее, чем тенденции внутри самого научного сообщества. При этом мы не сбрасываем со счетов, что значительными были и тенденции внутреннего развития и не принимать их вовсе - значит искажать картину развития отечественной историографии.

Очерки истории отечественной исторической науки ХХ века: Монография / Под ред. В.П. Корзун. Омск: Изд-во ОмГУ, 2005. С. 299-323.

Вопросы и задания:

1. В чем суть экстерналистского и интерналистского подходов в определении феномена советской историографии?

2. Какие различия во взглядах исследователей существуют внутри каждого подхода?

3. Какие недостатки, по мнению С.П. Бычкова и А.В. Свешникова, наблюдаются в современных оценках феномена советской историографии и, в частности, в концепции Ю.Н. Афанасьева?

4. В чем авторы статьи видят преемственность в развитии дореволюционной и советской исторической науки? Опираясь на знания, полученные в курсах «философии», «основы методологии» и «история России», аргументируйте собственное видение данной проблемы.

5. Какие характерные черты советской историографии выделяют авторы данной публикации? Попробуйте дополнить представленный ими перечень.

6. Раскройте суть инструменталистской функции исторической науки.

7. В письменном виде ранжируйте основные внешние и внутренние факторы, определявшие развитие российской исторической науки в советский период.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ ПО ТЕМЕ

Алаторцева А.И. Советская историческая периодика в России (1917 – сер. 1930-х гг.). М., 1989.

Алексеева Г.Д. Октябрьская революция и историческая наука// Историческая наука России в XX веке. М., 1997.

Артизов А.Н. Критика М.Н.Покровского и его школы// История СССР.1991. №1.

Балашов В.А., Юрченков В.А. Историография отечественной истории. 1917- начало 90-х гг. Саранск, 1994.

Бордюгов Г.А., Козлов В.А. История и конъюнктура. М., 1992.

Бычков С.П., Корзун В.П. Введение в историографию отечественной истории XX века. Омск: Изд-во ОмГУ, 2001.

Волобуев О., Кулешов С. История по-сталински// Суровая драма народа. М., 1989. С. 312-333.

Говорков А.А. М.Н. Покровский о предмете исторической науки. Томск, 1976.

Иллерицкая Н.В. Становление советской историографической традиции: наука, не обретшая лица// Советская историография. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1996.

Историография истории СССР. Эпоха социализма/ Под. ред. И.И. Минца. М., 1982.

Историческая наука России в XX в./ Отв. ред. Г.Д. Алексеева. М.: Скрипторий, 1997.

История и философия отечественной исторической науки: Учебное пособие. – М.: Изд-во РАГС, 2006.

Краткий курс истории ВКП (б). Любое издание.

Кривошеев Ю.В., Дворниченко А.Ю. Изгнание науки: российская историография в 20-х-начале 30-х годов XX в. // Отечественная история. 1994. №3. С.143-158.

Образы историографии: Сб. статей. М., РГГУ, 2000.

Очерки истории исторической науки в СССР. Т. IV/ Под ред. В.М. Нечкиной и др. М., 1966; Т.V/ Под ред. М.В. Нечкиной и др. М.: Наука, 1985.

Покровский М.Н. Избранные произведения. Кн. 1-4. М., 1965-1966.

Против антимарксистской концепции М.Н. Покровского. М. – Л., 1941.

Против исторической концепции М.Н. Покровского. М. – Л., 1939.

Россия в XX в.: судьбы исторической науки / Под ред. А.Н. Сахарова. М., 1996.

Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941.

Советская историография. Отв. ред. Ю.А. Афанасьев. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1996.

Соколов О.В. М.Н. Покровский и историческая наука. М., 1970.

Троцкий Л.Д. Сталинская школа фальсификаций: Поправки и дополнения к литературе эпигонов. М.: Наука, 1990.

Чернобаев А.А. «Профессор с пикой» или Три жизни историка М.Н.Покровского. М., 1992.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Исторические знания в Древней Руси и в эпоху политической раздробленности …………………….................................................................

История государства Российского» Н.М. Карамзина – вершина рационалистической концепции истории России…………………………………………………………………………...

Историческая концепция С.М. Соловьёва…………………………………………………………………….....

«Курс русской истории В.О. Ключевского»…………………………………………………………………..

Отечественная историческая наука 1920-1930-х годов. Феномен советской историографии…………………………………………….................................

Практикум по историографии истории России

Составитель: докт. ист. наук, профессор Михаил Александрович Демин

Подписано в печать

Объем Формат Бумага

Тираж Заказ

Издательство Бийского пед. гос. ун-та

Типография

Дата добавления: 2014-12-16