Часть четвертая 1 страница. Die Erinnerung ist das einzige Paradies, aus welchem wir nicht getrieben werden können

Пролог

Die Erinnerung ist das einzige Paradies, aus welchem wir nicht getrieben werden können.

Jean Paul [1]

Время застыло. Тоскливая осень тянется бесконечно долго. Целая вечность прошла с тех пор, как солнечные дни знойного лета незаметно сменились осенними серыми промежутками между утром и вечером, такими короткими и тусклыми, что назвать их днями мог только очень жизнерадостный человек. Мутное серое небо тяжело нависло над угрюмым городом, но все же иногда редкие лучи солнца любопытно проглядывали сквозь грязное полотно темных облаков.

В один из таких редких осенних дней, когда тучи не закрывают намертво небо, я неспешно шел в психиатрическую больницу. Не так давно я работаю психотерапевтом, не так давно все то, что я так долго изучал, нашло практическое применение в моей работе. Но только первое время меня переполняли энергия и энтузиазм. Теперь же вся эта психиатрия начинала постепенно меня угнетать. Не знаю, в чем причина…

Но какие бы неприятности не сулил рабочий день, обычные двадцать минут пешей прогулки до больницы почти всегда доставляли мне одно удовольствие. К тому же сегодня выдалась на редкость прелестная погода. А ведь в запасе у осени не так много погожих деньков, чтобы пренебрегать ими, и потому я старался насладиться теплой погодой, которая вполне могла оказаться последним проявлением благосклонности до наступления зимы. Поглядывая по сторонам, я ступал по тротуару, устланному ярким ковром, и упивался живописными видами, слушая, как под ногами мягко шуршат опавшие листья. На деревьях их оставалось не так много, но и они недолго задерживались на некогда уютных местах и вслед за собратьями устремлялись к сырой земле, выписывая при падении причудливые зигзаги. Из-за постоянных листопадов создавалось впечатление, что листья на деревьях непостижимым образом появляются снова, словно из ниоткуда. Порывистый ветер вновь и вновь срывает листву с насиженных мест и, кружа ее над головой, разносит по сонным улицам. Бесподобное зрелище!

Эх! Если бы не холод и не то количество неотложных дел, которые в такие мгновения хотелось просто бросить в черную бездну забвения, я бы остался созерцать эту очаровательную картину еще очень долго. Но не каждый человек может себе это позволить, и не каждый способен по-настоящему ценить печальную красоту осени. Так люди, безразличные к великолепию природы, проходили мимо, словно не замечая насколько прекрасен мир, в котором им выпала честь провести жизни.

Плененный красотой осенней поры, я не заметил, как подошел к невзрачному серому зданию, обнесенному забором. У ворот, как всегда, меня встретил приветливым взглядом охранник. Он довольно интересный человек, внешне грозный и суровый, но добродушный и справедливый внутри. Он знает многих из тех, кого каждый день пропускает мимо себя, но не всех он жалует так же, как меня. По утрам я разговариваю с ним на разные темы, что доставляет мне некоторое удовольствие, потому что почти на все у охранника находится своя точка зрения, зачастую противоположная моей.

Поглядывая на часы и понимая, что времени на разговоры у меня уже не остается, я подошел к нему, только чтобы поздороваться.

— Доброе утро, мистер Стретч.

— Здравствуйте… кхе-кхе… Простите… Этот проклятый кашель мучает уже вторую неделю.

— Ничего… Я бы посоветовал вам носить легкий шарф. Погода ветреная, осень все-таки, — я снял свой красный шарф и протянул ему.— Вот, возьмите, отдадите потом.

— А как же вы? — сипло отозвался мистер Стретч.

— Я собственно хотел его сегодня дома оставить, но почему-то прихватил. Так что берите, не отказывайтесь.

— Большое спасибо,— сказал охранник и с неохотой обмотал шею.

— Не стоит благодарности. Поправляйтесь, — ответил я и заспешил ко входу в больницу.

Встретив по пути не одно знакомое лицо, я направился к своему рабочему месту. У входа в мой кабинет я заметил девушку, одетую не по сезону в грязную изодранную одежду. Она судорожно дергала ручку двери, но дверь, естественно, не поддавалась. Что-то в ней показалось мне знакомым. Я хотел подойти к ней и узнать, не ко мне ли она пришла, но она вдруг повернулась ко мне и взглянула на меня из-под темных взъерошенных волос. Едва ее лицо открылось моему взору, в глазах мгновенно потемнело. В ушах зазвенел голос:

— Помоги…

Мелькнул размытый силуэт девочки на фоне огромного дерева, и в тот же миг все исчезло. В висках пульсировала кровь, голова кружилась. Держась за стену, я огляделся вокруг: девушки нигде не было.

Обескураженный странным видением, которое посчитал результатом недосыпания и усталости, я уныло поплелся к кабинету, углубляясь в размышления. Кто же эта девушка? Почему мне что-то показалось в ней знакомым?

Я отворил дверь, на которой висела табличка с моей фамилией. Скользнув по ней взглядом, я заметил свое отражение, но на мгновение мне почудилось, что вместо моих карих глаз на меня смотрели чужие — голубые и выразительные. Пытаясь прогнать странное наваждение, я потряс головой и, снова посмотрев на табличку, с облегчением увидел лишь себя.

Опять что-то привиделось. Вероятно, мне стоит отдохнуть, взять небольшой отпуск, иначе мне придется записаться на прием к самому себе. С этими мыслями я вошел и небрежно бросил потрепанный кейс на стол, под который незамедлительно улетело несколько листов. Не обратив на эту макулатуру ни малейшего внимания, я подошел к единственному окну и раздвинул бирюзовые шторы, впуская утренние лучи осеннего солнца в просторы сдержанного убранства моего кабинета. Взору открылся неприветливый, задумчивый город, застроенный грязновато-серыми, холодными зданиями, словно громадными надгробиями. Его мрачное величие немного обескуражило меня, но тусклый свет, озаряющий это хмурое, безнадежное зрелище, хотя и не мог побороть уныние, благотворно влиял на меня и незаметно выводил из состояния фрустрации. Быть просто счастливым — необходимое условие, чтобы выжить в этой столице меланхолии…

Дверь позади меня распахнулось. Я обернулся и увидел Эдгара, моего университетского приятеля. Таким я его раньше никогда не видел: смертельно бледный в сильно измятом и запачканном пиджаке, он едва держался на ногах. Неустойчивой походкой он дошел до стола, странно озираясь по сторонам сквозь грязные очки. Его бессмысленный невидящий взгляд пугал меня.

— Эдгар, — встревожено обратился я к нему. — С тобой все в порядке? Что ты здесь делаешь?

Словно не замечая меня, Эдгар отвернулся и направился обратно к двери.

— Нет… — невнятно проговорил он, ринувшись обратно к выходу. — Я, пожалуй, пойду…

Я перегородил ему путь.

— Что случилось, Эдгар? Стой! Сядь, расскажи, что стряслось.

— Нет! — вскричал он, оттолкнув меня. — Отстань от меня! Моя жизнь кончена!

— Успокойся, Эдгар. Да что с тобой?! Сядь, поговорим.

На его лице отразилась печать страдания, но тотчас его черты разгладились, и он тяжело опустился на кушетку, испустив не то вздох, не то сдавленный стон. Небрежно бросив очки на стол, он закрыл лицо руками.

Я сел в кресло рядом с кушеткой и поглядел на приятеля. Его била мелкая дрожь. Таким я его ни разу видел, хотя знаю его довольно давно. Мы познакомились в университете, где он был одним из тех, для кого учеба представлялась на удивление легким и интереснейшим времяпрепровождением. Со школьных лет определив, что должен стать хирургом, он упорно шел к этой цели, и в итоге из него получился врач, который успешно провел множество сложнейших операций. Его целеустремленности и выдержке можно только позавидовать, что я и делал. Но это была не та зависть, что может привести к деструктивным решениям. Я испытывал досаду, видя в Эдгаре те качества, которыми, к несчастью, не располагал. Но никоим образом я не желал ему зла, напротив, я восхищался им и даже пытался подражать ему. Во многом благодаря тому, что проводил время в его компании, я стал тем, кем сейчас являюсь.

Зная Эдгара, я вряд ли смог бы назвать его жизнерадостным человеком, но я и вообразить не мог его таким, каким он предстал передо мной сегодня. В чем же причина его страданий? Что могло с ним произойти?

Когда мне показалось, что Эдгар, попытавшись взять себя в руки, немного успокоился, я осторожно попросил его сказать, что произошло, на что получил ответ:

— Что произошло?! Моя жизнь кончена — вот что произошло! Сары больше нет в живых! А моя жизнь без нее более не имеет смысла…

Его слова повергли меня в шок. Жена моего приятеля мертва? Такая замечательная пара, они были так счастливы вместе…

— Сара умерла? Не может быть! Как это случилось?

Словно не услышав меня, Эдгар тихо проговорил:

— Веришь ли ты в Бога, дружище?

Он ко многим обращался «дружище», что всегда меня забавляло, но сейчас это слово прозвучало как-то странно, заставив меня содрогнуться.

— Теперь мне понятно, — сказал он, не дождавшись ответа. — Нет никакого Бога. А если он и есть, то он беспощадный мучитель, которого забавляют наши страдания. Люди постоянно умирают, а он смеется. Каждый день кто-то теряет сестру, мать, отца, а он смеется, глядя, как страдают люди потерявшие любимых. Я врач, я спасаю людям жизни…но… но… Кого, черт возьми, это заботит?..

Пока Эдгар говорил, его остекленевший взгляд устремлялся в никуда, а лицо не выражало никаких эмоций, но сейчас оно неожиданно исказилось жуткой гримасой. Он схватился за грудь, издал хриплый стон и, опустив голову, уставился в пол. Спустя мгновение Эдгар вновь заговорил, постоянно прерываясь:

— Полгода назад у Сары обнаружилась злокачественная опухоль… Если бы ты знал, дружище, насколько это ужасно… Насколько ужасно осознавать, что любовь всей жизни безнадежно увянет… что необратимо погаснут счастливые огоньки в ее прекрасных глазах, что ее голос утихнет навеки. Ведь помочь ей никто не мог… Специалисты, занимавшиеся вопросами онкологии, все как один утверждали, что подобного рода опухоли имеют почти стопроцентный летальный исход… Но я не терял надежды. Не один месяц я собирал всевозможную информацию о подобных недугах, готовясь самостоятельно провести операцию. Время шло, Саре становилось все хуже… И вот однажды я решился… Это была самая трудная операция в моей жизни… Но вскоре все было кончено… и Сара… она…

Эдгар вздохнул и замолчал. Повисла тяжелая гнетущая тишина.

— Погибла?— тихим голосом нарушил я молчание.

— Нет, — тяжело выдохнул Эдгар. — Нет, она не умерла. Операция прошла успешно. Ты представляешь, дружище, насколько я был счастлив тогда? Мои надежды оправдались. Я справился. Сара могла прожить долгую жизнь…

Он прервался. Раздался безнадежный страдальческий всхлип. Сжимая запястье дрожащей рукой, Эдгар воздел к потолку влажно блестящие глаза.

— После операции я всю ночь просидел с ней. Держал ее за руку. Я был безмерно счастлив…

После этих слов наступило мучительное гробовое молчание. Точно в кататоническом ступоре, мой друг надолго замер, пронзая бессмысленным взглядом потолок.

— Что же тогда случилось, Эдгар? — нарушил я нестерпимое безмолвие, осторожно коснувшись его плеча. — Расскажи мне.

Поежившись, словно от холода, он заговорил дрожащим голосом:

— Через несколько дней, когда все необходимые послеоперационные процедуры были проведены, Сару выписывали из больницы. Вчера вечером мы с ней собирались домой. Она отказалась ехать на машине, изъявив желание прогуляться. Ей захотелось пройтись до дома пешком, взглянув на мир по-новому. Я не стал ей в этом отказывать… Мы отправились домой, но… но по пути нам встретился один человек в старой, потрепанной одежде. Как-то странно поглядывая по сторонам, он проговорил нечто невнятное… А затем он достал из куртки пистолет и направил его на нас. Он потребовал отдать ему все деньги, что у нас были, и потянулся к сумочке Сары. Она заволновалась… Грабитель схватился за сумочку и со всей силы дернул, а Сара, не удержавшись на ногах, начала падать на него… Раздался выстрел… Сара упала на землю, а я бросился на негодяя, выбил оружие и повалил его, сильно ударив головой об асфальт. От удара он, кажется, потерял сознание. Я оглянулся… Сара… моя драгоценная Сара… лежала на земле. Вокруг медленно растекалась лужа крови… Я кинулся к ней… Опустившись на колени, я склонился над ней. Красное пятно расползалось у нее на груди… Пуля попала прямо в сердце… Я сжал еще теплую руку и глядел в ее застывшие глаза… Я не мог поверить в происходящее. Я спас Сару от ужасной болезни, надеялся на светлое будущее, думал, что никогда с ней не расстанусь… Но… но… в тот момент… жуткий момент, когда моя любовь издала последний вздох, часть меня погибла вместе с ней… Я медленно поднялся, отыскал тот пистолет и подошел к выродку. Он уже пришел в себя и начинал подниматься… Я навел на этого подонка пистолет и без колебаний выстрелил…

История поражала меня все больше. Не могу поверить! Мой добрый друг, Эдгар не только лишился жены, но и стал убийцей! Конечно, убийство он совершил в состоянии аффекта и, возможно, в целях самообороны, но это не снимает с него вины и может повлечь за собой ряд проблем юридического характера.

— …прямо в сердце, — продолжал Эдгар. — Я выстрелил ему прямо в сердце. Потом я выстрелил в него еще раз… и еще… Я ненавидел этого сукина сына так сильно, как только возможно… Он отнял у меня все… смысл всей моей жизни… Я снова подошел к Саре, в последний раз взглянул в ее голубые глаза и опустил ей веки…

По щекам Эдгара катились слезы. Убитый горем, он, вероятно, не хотел жить. С этим надо что-то делать, причем немедленно. Мне необходимо вернуть его к нормальной жизни. Задача сложная, но, надеюсь, мне удастся справиться с ней.

— И что же случилось потом? — попытался я вновь вмешаться в его немые страдания. — Что же ты делал до того, как пришел ко мне?

— Не знаю, как долго я просидел над ее безжизненным телом… — ответил он мне. — Для меня все потеряло смысл… Я уже не понимал, что происходит… Не помню, что я делал… Кажется, я в бессознательном состоянии всю ночь, как пьяный, бродил по улицам и вонючим переулкам, не находя себе места… или провалялся где-то на улице. Я не знаю… не знаю…

Жуткая мука, не поддающаяся описанию, отразилась на бледном лице Эдгара. Он опустил голову, словно не мог ее держать из-за того, что она налилась свинцовой тяжестью, и обхватил голову руками, на которых я только сейчас заметил засохшие темно-красные пятна.

— Дружище, это конец. Конец… все кончено… К тому же я сам виноват. Не надо было…

— Не говори так. Ты не виноват. Твоей вины здесь нет. Да, это трагедия. Нам с тобой нужно это признать. Сара умерла, но ты должен жить дальше.

— Ради чего? Скажи мне, дружище! Зачем я буду жить?! Зачем… Зачем мне жить, если в мире больше нет той единственной женщины, которой я посвятил свою жизнь?

— Нет, Эдгар. Надо жить дальше, ради друзей, ради других людей. Ты же врач. Ты нужен людям. Но сейчас тебе как никогда необходима поддержка. Тебе нужно принять утрату и перестроить свою жизнь. Ты должен принять прошлое и идти в будущее. Понимаешь?

— Я… я не могу. Дружище, тебе легко говорить о будущем… А у меня его нет. Слышишь? Без Сары я не могу жить в этом поганом мире, где Бог издевается над нами…

Эдгар внезапно вскочил с кушетки, держась за сердце. Он попытался расстегнуть пиджак, но дрожащие руки не могли совладать с пуговицами, и он резким движением просто сорвал их, открыв измятую рубашку, испачканную кровью. Эдгар выхватил из-за пояса пистолет, по всей вероятности, тот самый, из которого были застрелены его жена и ее убийца. Увидев это, я тоже поднялся, испугавшись за него и за себя. Как бы он не натворил еще больших бед!

Приблизившись к нему с приподнятыми руками, я попытался успокоить его:

— Успокойся, Эдгар. Переживать горе в таких случаях — естественный процесс…причем благотворный процесс, если он правильно протекает. Не делай глупостей. Прошу тебя, Эдгар… Убери пистолет. Я помогу тебе, и со временем все наладится…

— Наладится?! — вскрикнул он. — Как… как все может наладиться?! Моя жизнь не может продолжаться когда в ней нет Сары… О, Сара, моя милая Сара… Я иду…

Трясущимися руками Эдгар взвел курок и направил пистолет себе на грудь, в область сердца.

— Прощай, дружище…

За его словами последовал оглушительный выстрел.

Шокированный произошедшим, я стоял посреди кабинета и не мог ничего предпринять. Замерев от ужаса, я не понимал, что происходит, и долго смотрел остекленевшим взглядом на бездыханное тело, неподвижно лежащее на ковре, по которому медленно расплывалось кроваво-красное пятно.

Дверь распахнулась. Сюда забежали испуганные люди. Они не могли не услышать звук выстрела. Увидев тело, кто-то закричал. Все встревожились, переполошились.

Я не думал о разбирательствах, расследованиях и прочих неприятных последствиях этого инцидента. И не думал я о том, что потеряю всю почти безупречную репутацию психотерапевта, что тоже должно сильно меня огорчать. Все мысли в голове путались, и я не мог ни о чем думать. Я не мог поверить, что сегодня мой давний приятель, Эдгар, потеряв жену, трагично ушел из жизни. Но трудно не верить в смерть друга, ведь еще теплое свидетельство случившегося события находилось прямо передо мной. Тело, в котором не осталось ни капли жизни, неподвижно лежало в центре кабинета, где расползалась игравшая бликами лужа алой крови. А за окном все также радостно сияло осеннее солнце, и на светлом, синем небе редкие облака, принимая причудливые формы, безмятежно плыли на встречу с судьбой.

Призраки прошлого

Глава 1 Кладбище

— Прощай, дружище…

Раздался громоподобный звук выстрела, и безжизненное тело Эдгара, словно тряпичная кукла, глухо опустилось на пол. Кровь неторопливо вырисовывала на ковре багряные узоры…

— Нет! — я проснулся от собственного крика. Весь в холодном поту, я сидел какое-то время на кровати, а в давящей темноте мне виделось бледное лицо моего погибшего друга. Я включил настольную лампу, которая озарила комнату тусклым светом, и посмотрел на часы. Было довольно рано, но снова ложиться спать теперь бессмысленно — ужасы недавнего происшествия мне этого не позволят.

Не часто я встаю так рано в выходные дни, но делать нечего, я ведь точно не смогу уснуть. Я неторопливо свесил ноги с кровати, пытаясь нащупать свои тапки, но найти мне удалось только один. Я встал, посмотрел под кроватью, на полу и даже заглянул в шкаф, но нигде не мог отыскать второй, что было немного странно, ведь я всегда оставлял их в одном месте. Раздосадованный и утомленный поисками, я решил походить босиком.

Умывшись, я подумал, что не помешало бы принять душ, и залез в душевую кабинку. Дождь водопроводной воды взбодрил меня, мысли в раскалывающейся голове стали постепенно упорядочиваться, и я чувствовал себя чуть лучше. Не зная, чем себя занять, я начал медленно бродить по дому.

Многие дома имеют неповторимую историю, которая делает их уникальными, но мое жилище — самое заурядное, коих тринадцать на дюжину. С ним не связывают никаких интересных событий, его предыдущие хозяева не были выдающимися людьми, а я был лишь вторым или третьим его владельцем, и если этот дом и мог чем-то запомниться, так это тем, что до меня в нем гнездилась пожилая женщина, которая держала множество кошек. Ходили слухи, что милая старушка была безумна, и каждый год заживо замуровывала в стенах дома по одному питомцу, но я не верил в эти россказни. Мне приходилось ее видеть, когда я покупал это жилье, и она показалась мне совершенно нормальной, приятной и безобидной бабушкой. Невозможно даже представить, что она способна на то, о чем говорили о ней соседи.

Архитектурой мой одноэтажный дом не отличается от окрестных строений, и внешне очень похож на остальные, но его содержимое едва ли может сравниться с соседским. Ведь кроме обыденных вещей, которые можно найти в каждом доме: плиты, холодильника, душа, стульев, телевизора, компьютера и других неотъемлемых атрибутов современной жизни — у меня есть предметы, связанные с моей профессиональной деятельностью. Среди этих вещей были огромные книжные полки, на которых в алфавитном порядке расставлены многочисленные книги. В основном они касаются психологии, дефектологии и медицины, но также у меня хранится немного художественной литературы, которую я перечитываю в свободное время. На столике в гостиной неряшливо разбросаны журналы, сообщающие о последних событиях в области психологии. Старые, новые — все они перемешаны, а я все не могу найти времени или желания, чтобы разобраться в них. Недалеко от скопления книг компьютер нашел себе место на рабочем столе, забитом папками, бумагами, психологическими тестами и дисками различного содержания. Свесив позолоченную цепочку с края стола, у компьютера покоились старинные карманные часы, которые я очень ценю, поскольку это — единственная вещь, оставшаяся мне от отца. Иногда они служили мне инструментом, посредством которого я вводил пациентов в состояние гипноза в случае необходимости, как и отец в свое время, но в основном они служат мне прибором для измерения времени.

Учитывая свою заработную плату, я пытался сделать свое жилище настолько уютным, насколько это возможно. Отчасти мне это удалось. Интерьеры помещений не очень дорогостоящи, но в тоже время продуманы и со вкусом оформлены. И все благодаря моей знакомой, которая помогла мне определиться с дизайном и стилем комнат. Как жаль, что в последнее время я с ней практически не вижусь.

Я неспешно бродил по скромным просторам своего дома. Бесцельно проплывая мимо телевизора, я скользнул по нему блуждающим взглядом. Я смотрю его достаточно редко, желая порой скоротать очередной вечер за просмотром новостей или других передач, хотя понимаю, что могу потратить время на нечто более полезное.

В поле моего зрения попала картина, висящая на стене прямо передо мной. На ней изображена бесконечная даль зеленых полей с заходящим солнцем на горизонте. Это произведение искусства я купил когда-то по дешевке у одного торговца. Хотя я не отдал за нее много денег, она не уступает по красоте картинам, которыми украшают дома богачи. Сомневаюсь, что создатель этого шедевра когда-либо был известен и имел хоть толику той славы, которую заслужил. Возможно, он умер в безвестности, но часть художника живет в его творениях, пока сам холст не превратится в тлен или пока не останется тех, кто способен ценить красоту творчества. Еще одна картина, висящая рядом с моей кроватью, нарисована карандашом и, на мой взгляд, не очень умело, но что-то в ней я находил притягательным, интересным и даже загадочным. Каждый раз, когда я вижу, как запечатленная на рисунке девушка задумчиво сидит на качелях спиной ко мне, и как легкий ветер ласкает ее короткие волосы, во мне просыпаются странные ощущения, разумно охарактеризовать которые я не в силах. И еще большей таинственности рисунку придает тот несуразный факт, что я даже не помню, когда и где купил это произведение и покупал ли вообще.

Вдоволь насладившись картинами, я заковылял по направлению к кухне, чтобы приготовить кофе. Я намолол зерен в кофемолке, вскипятил воды, добавил немного молока и, когда хотел сделать глоток, услышал звонок в дверь. Кто бы это мог быть в такую рань? Оставив остывать бодрящий напиток на столе, я заспешил узнать, кого это принесло ко мне в столь ранний час, но посмотрев в глазок, никого не обнаружил. Я отворил дверь, впустив в прихожую холодный воздух, огляделся, но так никого и не увидел.

— Кто здесь? — задал я вопрос пустоте и получил в ответ лишь тишину. Или скрывающийся здесь посчитал вопрос риторическим, или уже успел испариться. Я осмотрелся по сторонам, но никого не заметил. И когда собирался закрыть дверь, я увидел что-то маленькое на пороге. Я пригляделся: маленький красный лепесток какого-то цветка лежал у моих ног. Очевидно, его обронил тот, кто позвонил. Но кто и зачем приходил ко мне? Или он шел не ко мне, а попал сюда по нелепой ошибке? Какое-то время я стоял в раздумьях, но вряд ли я смог бы дать вразумительные ответы на возникшие вопросы, и, прогнав бесполезные мысли, я поспешил захлопнуть дверь и пойти допивать кофе, пока он совсем не остыл.

Сжимая в руках кружку, почти неподвижно я сидел в одиночестве на кухне, озаренной тусклым светом настенной лампы. В тишине отчетливо слышно мерное тиканье часов. Меня все больше и больше поглощали туманные раздумья. Мне казалось, что в последнее время все в моей жизни шло кувырком, все кубарем неслось вниз, чтобы сорваться и потонуть в темных глубинах океана странных совпадений и нелепых событий. Пару суток назад мой друг Эдгар Линдберг, которого я знал с университета, ушел из жизни. Когда он, ужасно бледный и измученный, неожиданно появился в моем кабинете и расстроил меня вестью о гибели своей жены, Сары, я растерялся. Но когда он достал пистолет и, в конечном счете, застрелился прямо на моих глазах, я впал в ступор. Я знаю, я мог спасти его, не дать ему совершить непоправимое, вернуть его к нормальной жизни, но… Но я упустил такую возможность, за что не могу себя простить.

Вчера я нашел в почтовом ящике приглашение на похороны Эдгара, однако в письме по какой-то непонятной причине не обнаружились ни имя, ни адрес отправителя. Вероятнее всего, приглашение прислали родственники Эдгара, не успевшие с ним проститься. Сегодня я обязательно пойду на его похороны попрощаться с ним, ведь я виноват в том, что его больше нет. Большей частью по моей вине он прервал свою жизнь, оставив словно некую тень в моем кабинете, мешающую работать, как прежде. С того дня на приеме побывал не один пациент, но вместо того, чтобы слушать их проблемы, я погружался в собственные мысли, возвращаясь к злополучному дню и обдумывая, что именно я сделал не так.

Довольно долго я просидел в отрешенном состоянии с давно пустой кружкой. И когда, наконец, мое сознание поднялось из темных пучин мутных мыслей, я подумал, что пока на похороны идти слишком рано, а значит, не помешало бы заняться какими-нибудь делами. Но я не мог заставить себя что-либо делать. Пытаясь преодолеть нежелание, я отправился к письменному столу и, открыв один из нижних ящиков, обнаружил кипу различных записей о пациентах, заметок и прочих бумаг, отобранных мной для научной работы, которая, честно говоря, в последнее время продвигается ужасно медленно. Покопавшись в бумагах, я наткнулся на одну очень старую, пожелтевшую от времени тонкую папку. На ней ничего не указано, она не подписана, но что в ней хранится, мне известно. Я открыл папку и извлек собственные рисунки. В силу одной неприятности, случившейся с моей памятью, я не помню, как рисовал их, но знаю, что в детстве я увлекался рисованием, и результаты моих попыток воспроизвести увиденное или выдуманное теперь хранятся в этой папке, напоминая, что я пробовал себя в роли художника, но почему-то давно оставил это занятие. Далеко не в первый раз я без особого интереса начал пролистывать искалеченные годами страницы, разглядывая пейзажи, разных животных и несуществующих созданий, когда-то порожденных моей фантазией. И каждый раз эти рисунки вызывают у меня странные чувства, едва ли поддающиеся анализу. В особенности меня волновал один из рисунков напоминающий какой-то символ. Это похоже на эмблему, нарисованную небрежными черными штрихами. Я непрестанно чувствовал, что она таит в себе что-то важное, но понять, что она значит, я не в силах. Каждый раз, глядя на нее, я замечаю, что у меня начинает кружиться голова.

— Помоги мне… — снова раздался странный голос в моем измученном сознании. И вновь виски пронзила резкая и острая боль, постепенно сменившаяся тупой и пульсирующей. Я схватился за внезапно отяжелевшую голову, уронив все рисунки, которые тотчас разлетелись по комнате, подобно листве, что мягко планировала за окном. И снова мне привиделся силуэт той девушки, стоящей у дерева необъятных размеров. Кто же она такая?

Возможно, другой человек, оказавшись на моем месте, не на шутку бы встревожился по поводу этих странных образов, периодически всплывающих из недр подсознания, но как бы ни было странно, они почти не беспокоили меня. За несколько лет я привык к этому. Изредка появляющиеся картинки никогда мне не мешали ни в карьере, ни в личной жизни. Но, вероятно, настолько спокойно воспринимать все это, слишком самонадеянно. Однако, учитывая особенности моей профессии и то, что я услышал немало историй об этом и повидал предостаточно случаев более тяжелых, чем мой, я полагал, что смогу удержать видения под контролем, и они не причинят значительного вреда моему рассудку. Напротив, я надеялся, что они поспособствует устранению моей диссоциированной избирательной амнезии, надеялся, что они помогут вспомнить один отрезок моей биографии, определенное время, забытое мной когда-то. Этот пробел я не могу ничем восполнить и не могу увидеть целостную картину собственной жизни, словно в ней не хватало нескольких важных кусочков мозаики. Недостающие детали теперь являются мне в виде этих загадочных образов. Моя же задача — собрать все воедино.

Когда боль утихла, я положил непонятный рисунок на край стола и принялся собирать остальные листочки, раскиданные по углам комнаты. Спрятав их в папку и закинув обратно в ящик, я взглянул на часы. В замкнутом пространстве время тянулось возмутительно медленно, и мне захотелось подышать свежим воздухом, но до похорон было еще долго, и отправляться на кладбище было рановато. Небольшая утренняя прогулка, несомненно, пошла бы на пользу, и тогда решение пришло само собой: я медленно побреду по сумрачным улицам и прибуду к назначенному времени. Одевшись в черный костюм, я взял со стола рисунок с таинственным символом, сложил несколько раз, уместил во внутреннем кармане и незамедлительно вышел на улицу.

Дата добавления: 2014-12-16