Многообразие форм исламской регуляции

Место суфизма в интегративной системе ислама

Установка на выражение и политической и культурной динамики исключительно в религиозных терминах многократно увеличивала роль религиозного института, как в наибольшей степени воплощающего в себе высшие, трансцендентные ценности, в сравнении с которыми буквально все остальные не имеют принципиального значения. И это религиозные идеологи выдвинули, обосновали и прочно закрепили ту мысль, что исламская история не имеет политической истории как таковой и что существует только история конфессиональной общины, по отношению к которой возвышение или упадок политических организмов есть явление случайное и преходящее. Такая идентификация с универсалистскими и «вечными» религиозно-культурными ценностями позволяла религиозному институту претендовать на статус не только со-правителя, но и судьи светской власти, – особенно тогда, когда ее можно было довольно легко обвинить в нарушении шариата. Но характерно и то, что, культивируя сильное чувство конфессиональной солидарности и даже униформности, исламская доктрина и практика создали в то же время широкие возможности для функционирования «свободных ассоциаций» верующих.

Роль патрона и исламизатора этих параполитических групп той интеллектуальной силы, которая одна лишь могла заполнить угрожающе расширяющуюся пропасть между народными и официальными элементами ислама, взял на себя суфизм. Тем самым он делал мусульманство поистине единой и всеобъемлющей реалией, двумя неразрывными и взаимопроникающими сторонами которой являются как идеальный, так и реальный, будничный ислам.

Подобно любой иной провиденциальной мессианской идеологии ислам – это чрезвычайно сложная, многозначная система, предназначенная не только адаптировать индивида к сакрализуемым и защищаемым ею общественным отношениям.

Универсалистский характер ислама в сочетании с отсутствием у него супернационального церковного типа структуры позволял религиозной элите то локализовываться и, выступая совместно с местной светской властью, служить тем самым сепаратистским тенденциям либо, напротив, поддерживать централизаторские усилия и создавать динамичные политические организации, то ревностно поддерживать политический строй, то, напротив, развивать оппозиционные ориентации и деятельность, оправдывать реформаторские движения. Наконец, религиозный институт мог блокировать этот режим посредством широко культивируемой политической индифферентности, непрерывно делая упор на лояльность к трансцендентальным, а не к секулярно-политическим ценностям и символам.

Нельзя не принимать во внимание и наличие порой очень серьезных (опять-таки вследствие того, что ислам не знал универсальной церковной структуры) различий культурных, политических и даже сугубо религиозных ориентации верхних и нижних слоев мусульманского религиозного института. Надо помнить, что как раз высшие религиозные авторитеты (кстати говоря, неоднородные) сами же были инициаторами (аль-Афгани, М. Абдо и др.) или же искренними сторонниками (шейх ат-Тахтави и др.) весьма серьезных реформ, предполагавших прежде всего некоторую европеизацию ряда ведущих культурных и политических структур. Между тем низшие слои религиозного института зачастую становились на защиту наиболее архаичных аспектов социального строя. Но и они, однако, могли принять сторону антиабсолютистской оппозиции и, более того, даже стали ведущей по существу силой в процессе генезиса и развития такого религиозного движения, как бабизм.

Г. Э. фон Грюнебаум

Дата добавления: 2014-12-17