ПРОБА СИЛ 1 страница

Самое раннее упоминание о Меншикове относится к 1694 году: 29 августа царь отправил письмо архангельскому воеводе Федору Матвеевичу Апраксину; в перечне лиц, посылавших привет адресату, значился Алексашка Меншиков. «Алексашка» упомянут еще в одном письме, адресованном царем Андрею Андреевичу Виниусу в 1697 году.[18]Среди волонтеров, отправившихся в 1697 году за границу для обучения кораблестроению, Алексашка стоял первым в списке того самого десятка, который возглавлял десятник Петр Михайлов – царь. Меншиков не расставался с ним ни на минуту. Вместе с Петром он работал на верфи Ост-Индской компании в Голландии, одновременно с ним получил от корабельного мастера аттестат, удостоверявший, что он овладел специальностью плотника-кораблестроителя. Из Голландии Петр отправился в Англию для обучения инженерному искусству кораблестроения. Его и здесь сопровождал неразлучный друг Алексашка. Вместе с царем он находился в толпе волонтеров, составлявших свиту Великого посольства, присутствовал на торжественных приемах, осматривал достопримечательности столиц западноевропейских стран – арсеналы, монетные дворы, кунсткамеры, промышленные предприятия, учебные заведения. Как и Петр, он жадно впитывал увиденное, с поразительной легкостью усваивал азы артиллерийского дела, фортификации, кораблестроения. Это была практическая школа, расширявшая кругозор царского любимца, в детские годы не получившего никакого образования.

Известие о стрелецком мятеже вынудило Петра срочно вернуться в Москву. Здесь сразу же начался стрелецкий розыск. Известно, что Меншиков, как и царь, участвовал в казнях стрельцов и хвастал: самолично отрубил головы двадцати обреченным. О возросшем влиянии Меншикова на царя свидетельствует случай, происшедший на пиру у царского фаворита Лефорта в один из первых дней по возвращении царя в Москву. Находясь в состоянии крайней раздраженности, Петр выхватил шпагу и, ударив ею по столу, закричал на Алексея Семеновича Шеина: «Так я уничтожу твой полк, а с тебя сдеру кожу до ушей!» В чем была причина ярости Петра? Боярин Шеин, командовавший правительственными войсками, разгромив бунтовавшие стрелецкие полки под Новым Иерусалимом, проявил подозрительную, по мнению царя, поспешность, расправившись с зачинщиками стрелецкого бунта. Вместе с казненными вожаками навечно была похоронена тайна о подготовке бунта и о возможной причастности к нему царевны Софьи, с 1689 года находившейся в заточении в Новодевичьем монастыре. Царь был твердо убежден, что бунт был инспирирован Софьей, но доказательства отсутствовали.

К тому же Шеин дал царю еще один повод для неистовства – Петру стало известно, что боярин производил в офицеры и повышал в званиях за взятки. Судя по всему, Петр, размахивавший шпагой, находился в исступлении, и эпизод мог закончиться трагедией.

Успокаивать разбушевавшегося царя кинулись учитель царя Зотов, князь-кесарь Ромодановский, Лефорт. Но Зотов получил удар по голове, Ромодановскому царь ранил руку. Петр занес шпагу, чтобы расправиться с Шеиным, но генералиссимуса спас от гибели Лефорт, схвативший царя за руку; самому Лефорту тоже досталось несколько ударов. Никто не мог погасить гнев Петра, и неизвестно, каким было бы продолжение этой сцены, если бы не вмешался Меншиков. Он увел царя в соседнюю комнату и устроил так, что от прежнего возбуждения не осталось и следа.[19]

Это отнюдь не значит, что сам Меншиков был всегда защищен от царского гнева. Случалось, что Алексашке доводилось получать от Петра и увесистые затрещины. О двух из них сообщает в своем «Дневнике путешествия в Московию» Иоганн Корб. Первая запись относится к 29 сентября 1698 года. На семейном торжестве у датского посла царь разгневался на Меншикова за то, что тот танцевал с саблей. «Заметив, – повествует Корб, – что фаворит его Алексашка танцует при сабле, он научил его обычаю снимать саблю пощечиной; силу удара достаточно показала кровь, обильно пролившаяся из носу». Второй раз царский гнев, обрушившийся на фаворита, Корбу довелось наблюдать 15 мая 1699 года: «Когда царь уезжал из Воронежа в Азов и уже находился в лодке, ему стал что-то нашептывать Александр, хорошо известный при дворе царскою к нему милостью. Совершенно неожиданно это нашептывание рассердило царя, и он дал своему докучливому советнику несколько пощечин, так что тот упал пред ногами разгневанного величества чуть-чуть не замертво».[20]

Вспышки гнева не изменяли благосклонности царя к фавориту, и тот, видимо, с еще большим старанием занимался устройством незатейливого быта царя. В начале 1700 года царь пишет ему: «Мейн герценкин. Как тебе сие письмо вручитца, пожалуй, осмотри у меня на дворе и вели вычистить везде и починить». Далее следовали распоряжения о смене полов, заготовке льда, постройке погреба.[21]

Но обязанности денщика для Алексашки не ограничивались выполнением хозяйственных поручений. После смерти Лефорта в 1699 году Меншиков становится доверенным царя в его амурных делах. Вместе с Петром он частенько навещал Немецкую слободу, куда влекла царя дочь виноторговца Анна Монс. Сам Данилыч сердечную привязанность обрел не в Немецкой слободе, а при дворе сестры царя – Натальи Алексеевны. Там среди девиц, окружавших царевну, ему приглянулась одна из трех сестер Арсеньевых – Дарья Михайловна.

В 1700 году началась изнурительная Северная война. Главное внимание царя теперь было приковано к театру военных действий. Надо полагать, что Меншиков сопровождал Петра повсюду.

В начале 1702 года Петр получает от Шереметева известие о победе русских войск под Эрестфером и тотчас же отправляет расторопного Меншикова вручить Борису Петровичу усыпанный алмазами орден Андрея Первозванного на золотой цепи, общей стоимостью в две тысячи рублей.

Меншиков привез награды офицерам победоносного сражения – свыше восьмисот золотых знаков разного достоинства. Не забыты были и рядовые: «Драгунам и солдатам по рублю человеку, им же с кружечного двора вина по ковшу».

Раздав награды, Александр Данилович в тот же день, 15 февраля, обратился к фельдмаршалу и ратным людям с призывом, чтобы они, «видя к себе его царского пресветлого величества милость и жалованье, ему, великому государю, наипаче служили со всяким усердием». Все присутствовавшие на церемонии «от вышнего чина даже до нижнего» заверили царского фаворита, что они готовы государю «служить со всяким усердием, до последней капли крови своея».

Цель приезда Меншикова в Псков не ограничивалась раздачей наград; надо полагать, своему фавориту царь дал какие-то особые задания, связанные с организацией похода на Орешек. Фельдмаршалу Петр отправил еще в январе указ о подготовке похода – «по льду Орешек доставать». Войска уже были готовы к походу, но его пришлось отложить по случаю рано наступившей оттепели.

Чем конкретно занимался Александр Данилович при подготовке похода, мы не знаем, но Шереметев не находил слов для его похвал. Правда, должно учитывать, что Борис Петрович знал меру влияния фаворита на царя и поэтому, заискивая перед ним, мог в своем отзыве преувеличивать его заслуги. Но даже с учетом сказанного организаторский талант Меншикова и его радение о делах фельдмаршал нисколько не завышал. От 17 февраля 1702 года он писал царю: «Каково у нас во Пскове есть распутие и противная погода, будет тебе весно чрез письма Александра Даниловича. А люди ратные все готовы, драгуны и солдаты, только не будет ли какие препоны за подводы, что путь здесь вовсе испортился». Далее Борис Петрович высказывает свое отношение к трудам Меншикова: «А как Александр Даниловичь трудитца, и написать не уметь, каков он трудолюбив, и как желает, чтобы по воли твоей совершилось, только есть препона от Бога».[22]

Фавориты всех времен держались на угодничестве, причем сфера их угождения могла быть самой разнообразной: одни преуспевали, споспешествуя в амурных похождениях, другие не жалели усилий для лести, третьи достигали успехов, организуя всякого рода забавы, наконец, четвертые завоевывали уважение и расположение царственных особ тем, что, «не жалея живота», помогали им в их заботах по управлению страной. Такие фавориты становились соратниками и государственными деятелями. В свое время предшественник Меншикова Франц Лефорт, весельчак и балагур, угождал юному Петру уроками изысканной вежливости, предупредительности, а также светского обхождения в дамском обществе, покорял его изобретательностью в развлечениях, добродушным юмором и бесконечной жизнерадостностью. Подобными качествами Александр Данилович не обладал. Да и вряд ли эти качества могли бы привлечь теперь внимание Петра – в его жизни наступил новый этап, игры в войну сменились настоящей войной с суровыми испытаниями и напряжением нравственных и физических сил. В этих условиях царь искал в фаворите совсем иные достоинства, которые как раз и были свойственны Александру Даниловичу: усердие, сочетаемое с талантами, беспредельная преданность и умение угадывать помыслы царя, распорядительность, опирающаяся на уверенность в том, что царь поступил бы в том или ином случае точно так же, как поступает он, Меншиков. Иными словами, критерием «годности» фаворита становятся его деловые качества.

Весной 1702 года Меншиков отправляется вместе с Петром в Архангельск, имея должность гофмейстера царевича Алексея, а осенью участвует в осаде Нотебурга. Под Нотебургом впервые проявились его военные дарования.

Известно, что осада и штурм крепости сопровождались огромными потерями русских войск. Отчаявшись в успешном завершении штурма, Петр даже дал команду о его прекращении, но, как это часто бывает на войне, выполнить его повеление помешала случайность – в суматохе сражения посыльный никак не мог добраться до руководившего штурмом князя Михаила Михайловича Голицына, чтобы передать ему царское повеление. В этот критический момент приспела помощь, ее привел поручик Меншиков. Подоспевшие свежие силы определили успех – гарнизон крепости капитулировал.

Петр щедро наградил участников штурма, как офицеров, так и рядовых. Голицын был пожалован полковником Семеновского полка и деревнями. Достойно была оценена и отвага Меншикова. Указом от 18 октября 1702 года царь повелевал: «Преображенского полку поручика Александра Даниловича Меншикова во всяких письмах писать губернатором».[23]Заметим, что должность губернатора Меншиков получил за восемь лет до губернской реформы, после которой в России были учреждены губернии.

Петр едет сначала в Москву, а затем в Воронеж, а оставленный в Шлиссельбурге губернатор развивает кипучую деятельность. Две главные задачи стояли перед начинающим администратором и военачальником: хозяйственное освоение края, использование его ресурсов для нужд войны и защита только что возвращенных земель.

Меншиков преуспел и на том и на другом поприще. Царь поручил Меншикову разыскать место для основания верфи. В феврале тот доносит Петру, что им найдено такое место на реке Свири, где имеются леса, пригодные для постройки не только мелких, но и пятидесятипушечных кораблей. Так, стараниями Меншикова была основана Олонецкая верфь, с которой уже в августе 1703 года был спущен первенец Балтийского флота фрегат «Штандарт».

Верфь находилась под особым присмотром Меншикова. Олонецкий комендант Иван Яковлевич Яковлев едва ли не в каждом письме Меншикова мог прочесть слова: «корабль и другие суды строить с великим смотрением неотложно»; чтобы «пушки лили безо всякого мотчания»; «как наискоряе в деле поспешай»; «чини по сему, не отлагая в даль времени». С верфи поступали обнадеживающие сведения: «На Олонецкой верфи корабельные строения строятся, милостию Божиею, в добром поведении»; «Во известие тебе, государю, буди: на Олонецкой верфи корабли строятся во всяком поспешании».[24]

Входя в курс дела, Меншиков накапливал опыт администратора и военачальника. Уже в эти годы его письма к царю или распоряжения подчиненным отличались деловитостью и лаконичностью – в них ни одного лишнего слова. Опять напрашивается сравнение: фаворит усваивал и тон, и манеру писем Петра.

Вот письмо Меншикова к царю в Воронеж от 9 февраля 1703 года; в нем он сообщает, что прибыл в Шлиссельбург, что до его приезда у пяти паузков «дны сделаны и бока станем обивать тотчас». Но дела вновь зовут его в путь, и он делится планами: «Еще 5 паузков заложа, я поеду на Олонец для осмотру вырубки лесов, и чаю, что на Олонце заложу при себе шмак, также и на Сясю поеду немедленно».

Меншиков готов ради дела поступиться спокойствием и удобствами оседлой жизни. Он весь в движении и непрестанных заботах, всюду он присматривает за тем, сколь успешно выполняются его задания, и на месте вносит необходимые поправки.

Память Меншикова удерживает сотни имен и дел. 17 октября 1703 года он отписывает Яковлеву: «Для пряжи канатной и для дела канатов на верфи велено взять из Нижнего мастеров, сколько возможно, и о том указ послан.

Англичанина Этваллена для измерения глубины Свирью на Ладожское озеро отпусти, дав ему судно, какое пригоже, по разсмотрению… Лукьяна Верещагина в леса те, которые он описывал, пошли для рубки дубового лесу и кривуль…»

От Яковлева он тоже требует полной самоотдачи: в апреле 1703 года Меншиков велит ему отправиться на Сясское устье, где строились корабли, чтобы «присмотреть» самому, что там делается, ибо это «государю зело будет угодно».

Поражает превосходное знание Меншиковым обстановки на Олонецкой верфи. Сидя в Шлиссельбурге, он, кажется, видел, что там делается, не хуже, чем олонецкий комендант. Яковлев как-то пожаловался губернатору на Московскую ратушу, задерживавшую отправку парусных полотен. Меншиков тут же попрекает коменданта: «В том на ратушу и слагаться тебе не для чего», так как в Москве находился специальный человек, Автомон Телицын, употребляя современную нам терминологию – «толкач», которому вменено выбивать в Москве припасы и отсылать их на верфь. Комендант жалуется на нехватку подвод, чтобы отправить те припасы. Меншиков счел, что Яковлев обратился к нему преждевременно, не использовав своей власти: «Ты впредь о том ко мне не пиши, да и писать не для чего», так как к верфи приписаны города, где и надлежит брать подводы. На худой конец, можно использовать подводы, прибывающие с грузом из Москвы. Их, советовал Меншиков, и нагружать припасами, когда они будут возвращаться в столицу.[25]

20 июня 1705 года Яковлев пишет Меншикову: «Известно тебе, государю, буди: на Олонецкой верфи состроенный корабль, шнявы и галеры спущены на воду и оснащены и в Санкт-Петербург отпустим вскоре, но есть, государь, остановка за железом, за якори, за пушки. С заводов по сие число никаких припасов в привозе нет, и железом у нас исправлялись прошлогодским привозом. И о том многажды к Алексею Чоглокову писано, а отповеди нет».

Александр Данилович усмотрел в этой жалобе попытку Яковлева без всякого на то основания опорочить службу управителя Олонецких железных заводов Чоглокова. Поэтому жалобу коменданта он отклонил, сочтя ее зряшною. «Писать было многократно не надлежало», – отвечал Меншиков, так как все припасы готовы, но не отпущены «за неочищением ото льду Онежского озера».

Взаимные жалобы Чоглокова и Яковлева обнаруживали натянутые отношения, вредившие делу. Ответ Меншикова содержал любопытное внушение: «Для Бога в делах с Алексеем Чоглоковым имейте согласие и друг на друга многократно писать оставьте. Сами вы ведаете, что не постороннее какое, его великого государя дело на вас положено, и доведется вам в том друг другу вспоможение чинить».[26]

В требованиях Меншикова неукоснительно и без всяких оговорок выполнять как царские, так и личные повеления нетрудно разглядеть стиль Петра. И Меншикова, и царя мало волновал вопрос, как будет выполняться поручение, сколько оно отнимет сил и как отразится на благополучии и здоровье людей, – важен был конечный результат.

В конце февраля 1704 года Яковлев доносил о падеже лошадей на Олонецкой верфи. Ответ Меншикова: «Да ты ж пишешь, что лошади мрут, и ты как ни на есть исправляйся, без чего быть невозможно – хотя и мрут, однако ж делать надобно». Суровый рационализм Меншикова проявлялся не только в отношении лошадей, но и людей. В списке присланных в Шлиссельбург плотников обнаружилось около половины беглых. Меншиков потребовал от Яковлева, чтобы бежавшие были выловлены и присланы в сопровождении караула скованными. Это распоряжение не должно удивлять: не только строителей, но и рекрутов тоже часто доставляли в оковах. Удивляет другое: Меншиков делает вид, что якобы не может взять в толк, почему они бежали, будучи, как он полагал, вполне удовлетворены всем необходимым. «Олонецкие ж работники, – недоумевал он в письме к Яковлеву, – из Шлиссельбурга с работы бегают непрестанно, хлеб им и кормовые деньги дают по вся месяцы без задержания, а бежат невем от чего».[27]

Ничего загадочного в поведении плотников не было. Они бежали из-за тяжелых условий жизни на верфи и на заготовке леса, изнурительного труда, отсутствия крыши над головой. Отсюда огромная смертность мобилизованных работников, о чем, конечно же, знал Меншиков, ибо ему то и дело сообщали: «Присланные с Москвы и из городов прошлых годов разных дел мастеровые люди померли, а иные хварают» или: «Плотниками в работе зело имеем оскудение, понеже многие свои сроки отжив, померли».

Меншиков давал подчиненным наглядные уроки безволокитного ведения дел. 26 марта 1704 года Яковлев послал письмо, в котором жаловался Меншикову на недостаток прядильщиков для изготовления канатов. Если бы подобная жалоба была адресована какому-либо московскому приказу, то истекли бы недели, если не месяцы, прежде чем громоздкий и неповоротливый приказный аппарат как-нибудь на это отреагировал. Меншикову понадобился день-другой, чтобы не только ответить Яковлеву, но и принять необходимые меры. «Ты пошли от себя, не медля, посыльщиков, – писал он Яковлеву 2 апреля, – в Ярославль, на Вологду, в Каргополь, на Мологу и вели взять прядильщиков сколько надобно […] а к воеводам в те городы указ отселе послан».[28]

Меншиков, в то время еще не избалованный властью, к промахам подчиненных относился снисходительно, проявлял сдержанность, журил их слегка и не прибегал к угрозам. Тому же Яковлеву, задержавшему отправку трехсот плотников в Шлиссельбург, он писал в феврале 1703 года: «Я на вас надеюсь как на себя, вы, мои секретные друзи и любимые мною, не так в деле своем поступаете, как мне угодно, и волю мои не творите». Спустя несколько дней плотники прибыли, и усердие коменданта Меншиковым тут же было отмечено: «Благодарствую вашу милость, что вы ко мне в Шлиссельбург плотников и работников выслали и тою высылкою меня повеселили, и за то ваше ко мне исправление любезный поклон до вашей милости отсылаю и за свое здравие по чарке горелки кушать повелеваю».

И даже когда олонецкий комендант осмелился донести царю о неполадках, минуя Меншикова, он получил лишь укоризненное письмо, взывавшее к дружеским чувствам Яковлева: «Ты разсуди сам себе, хотя бы то и так было, дельно ль приступил к донесению мимо меня, в чем надобно было тебе опасну быть, в чем я от тебя не чаял, но еще паче всякого остерегательства надеялся, а ты вместо того пакость чинишь и с такими бездельными словами докладываешь».[29]Строки этого письма изобличают в Меншикове не только строгого ревнителя служебной субординации, но и человека, стремившегося не выносить сор из избы и все дела, к которым он был причастен, изображать в лучшем виде.

Не менее успешно Меншиков справлялся и с другими поручениями. Для создаваемого Балтийского флота требовались железо и корабельные пушки. Меншиков организует поиски руд и закладывает два завода – Петровский и Повенецкий. Оба были пущены в небывалые по тем временам сроки – через несколько месяцев на них уже отливали пушки.[30]Так царский слуга постепенно становится соратником царя.

В суете хозяйственных забот Александр Данилович не оставлял хлопот военных. На этом поприще он тоже быстро завоевал репутацию надежного и энергичного исполнителя.

С самого начала 1703 года царь готовится к новой кампании: вслед за Шлиссельбургом предстояло изгнать неприятеля из земель по всему течению Невы. Для подготовки войска к новому походу Петр решил вызвать в Шлиссельбург Шереметева. Фельдмаршал в ответном письме просил оставить его во Пскове. «А без меня во Пскове, ей, – доказывал он необходимость своего там пребывания, – все станет и будет большая во всем остановка и непорядство… и тебе известно, на ково мне положитца: один Василий (псковский воевода Василий Борисович Бухвостов. – Н.П.), и тот глуп […] А в Слисенбургу Данилович, и сам изволишь быть».[31]

Царь согласился с доводами Шереметева и ответствовал фельдмаршалу 20 марта: «…не изволь ездить того для, что здесь, слава Богу, все готово, и с лишком, трудами начальника здешняго к вашему приезду и будущему начинанию». «Начальником здешним» был Александр Данилович.

Роль Меншикова была заметной не только в подготовке кампании, но и непосредственно в военных действиях. В марте он совершил успешный рейд под Ниеншанц, в результате которого гарнизон этой крепости не досчитался двухсот человек. Захвачено было несколько пленных, рядовых и офицеров, а также две тысячи человек гражданского населения. Известие об этом успехе царь назвал «радостной ведомостью от господина поручика нашего».[32]

Несмотря на бивуачную жизнь, не забывает Меншиков и о своих бытовых удобствах. Уже в это время отчетливо проявляется его тяга к роскоши и комфорту. В Шлиссельбург к коменданту крепости потянулись обозы, нагруженные всякими припасами: из Архангельска он выписал заграничные экипажи, из Москвы – заморские напитки. Богатый солепромышленник Григорий Строганов удружил царскому любимцу органиста Афоньку.

Следы хозяйственной распорядительности, умение обустроить быт видны и при осмотре его усадеб.

Известный путешественник Корнелий де Бруин оставил краткое описание подмосковных владений Меншикова. Об одном из них, селе Алексеевском, расположенном на реке Яузе в двенадцати верстах от столицы, де Бруин в 1702 году писал: «Это прекраснейшее местечко, где устроены были удивительные садки, наполненные отборною рыбой. Но лучше всего для меня показались там громадные конюшни, хотя они были деревянные, так же как и самый дом. В конюшнях этих было более пятидесяти лошадей превосходной красоты».

Еще большим благоустройством и роскошью отличалась другая усадьба Александра Даниловича, более отдаленная от Москвы. Здесь все вызывало восторг у видавшего виды путешественника: «Помещичий дом Меншикова – громадное прекрасное строение, похожее на увеселительный дом, с красивым кабинетом (покоем) наверху в виде фонаря, покрытого отдельною кровлею, раскрашенною очень красиво всеми возможными цветами. В самом доме множество отличных и удобных комнат, довольно высоко расположенных над землей. Войти в него можно только через ворота крепостцы».[33]

Искусством жить в роскоши Данилыч овладел довольно быстро. Столь же быстро он научился пользоваться и своим положением царского любимца. Уже во время Великого посольства Меншиков был настолько близок к царю, что, выполняя обязанности его казначея, расходовал деньги без всякого контроля не только на него, но и на себя. На яхту для отправки в Россию было погружено тринадцать ящиков и сундуков со всякой «рухлядью», купленной для царя: книги, инструменты, корабельные снасти. Груз Меншикова был иным, им овладели помыслы построить в Москве роскошный дворец, поэтому он закупил «800 мраморных камней».[34]

Сохранился еще один любопытный документ – запись издержанных денег на различные покупки для царя и его фаворита. В 1702 году для Петра были куплены два парика общей стоимостью 10 рублей, в то время как для Меншикова – восемь, на 62 рубля. В 1705 году общие расходы царя и Меншикова на экипировку составили 1225 рублей. Петр довольствовался сорока аршинами ивановского полотна на порты. Остальные деньги были издержаны на покупку штофов, тафты, кисеи, кружев, сукна, предназначавшихся для Меншикова, его сестры Анны Даниловны и сестер Арсеньевых.

И хотя Меншиков уже давно расстался с обязанностями денщика, он всегда проявлял трогательную заботу о личных удобствах царя. В начале июня 1703 года ожидался приезд Петра на Олонецкую верфь. Меншиков отправляет Яковлеву послание: «Прикажи устроить светлицу и в той светлице кровать убрать […] изрядно. Чтоб у милости твоей было все исправно, столовые запасы и питья были изрядные и льду было больше».[35]

Зимой 1702/1703 года Меншиков сторожит Шлиссельбург. Царь, находясь на Воронежских верфях, вместе с веселой компанией отправляется в подаренное Меншикову село Слободское, что близ Воронежа, где «веселились довольно». Царь сам составил план небольшой крепости у села и придумал название для нее Ораниенбург. «Все добро, – писал царь, – только дай, дай Боже, видеть вас в радости».

Не менее сердечно отвечает Меншиков, заждавшийся приезда Петра в Петербург, прибегая к шутливому тону, принятому в кругу близких к царю людей: «Разве за тем медление чинится, что ренскова у вас, ведаем, есть бочек с 10 и больше и секу (шампанского. – Н.П.) не без довольствия, и потому мним, что, бочки испразня, да хотите приехать или, которые из них разсохлись, замачиваете или размачиваете, о чем сожалеем, что нас при том не случалось».[36]

В военную кампанию 1703–1704 годов русские войска овладели всем течением Невы и принудили к сдаче гарнизон Нарвы. Меншиков дважды отличился в сражениях. Одно из них произошло в устье Невы вскоре после овладения Ниеншанцем. Шведский адмирал Нумерс, не зная, что Ниеншанц пал и в руках русских, вошел с отрядом кораблей в устье реки. Два корабля бросили якорь вблизи крепости.

В предрассветном тумане 7 мая 1703 года от берега отчалили тридцать лодок с солдатами, вооруженными ружьями и гранатами. Половиной из них командовал Петр, другой – Меншиков. Подкравшись к кораблям, атаковавшие взяли их на абордаж и в считанные минуты завершили операцию. Она доставила царю огромную радость прежде всего потому, что это была первая морская победа. Ликовавший Петр возложил на себя орден Андрея Первозванного. Другой орден был вручен Меншикову. Данилыч получил еще одну привилегию, высоко поднимавшую его престиж: ему разрешалось содержать на свой счет телохранителей, своего рода гвардию.

Петр поспешил оповестить своих друзей об успехе. Известил об этом девиц Арсеньевых и Меншиков: «Против 7 числа господин капитан (Петр. – Н.П.) соизволил ходить на море, и я при нем был же, и возвратилися не без счастия. 2 корабля неприятельские с знамены, и с пушки, и со всякими припасы взяли; на первом 10, на другом 8 пушек». Сообщалось и о полученной награде. Примечательна подпись Меншикова под письмом. Ранее он подписывался просто: Александр Меншиков. В письме, отправленном 10 мая, нетрудно обнаружить следы пробудившегося честолюбия. В подписи под сугубо частным посланием он обозначил и свою новую должность и свое кавалерство: «Шлюссельбургский и Шлотбургский губернатор и кавалер Александр Меншиков».[37]

С овладением Ниеншанцем, близ которого была заложена Петропавловская крепость, забот у Меншикова прибавилось. Вновь отвоеванная территория тоже была поручена его управлению. Ответственным за сооружение одного из шести бастионов крепости Петр назначил Меншикова. Вблизи крепости был построен деревянный домик царя, сохранившийся до наших дней. Поодаль от него возводили дома вельможи – Гавриил Иванович Головкин, Яков Вилимович Брюс, Петр Павлович Шафиров. Среди зданий выделялся размерами дом петербургского губернатора Меншикова. Он назывался Посольским, потому что в нем принимали послов и отмечали празднества.

Основав Петербург, Петр принимает энергичные меры к его обороне от набегов генерала Крониорта, командовавшего довольно сильным отрядом шведов. Набеги эти наносили урон русским войскам и мешали строительным работам. Царь решил отогнать Крониорта подальше от Петербурга и снарядил для этой цели несколько драгунских полков. Для них Меншиков составил инструкцию или «Статьи во время воинского похода». Это была проба сил Меншикова в военной теории, в обобщении опыта боевых действий, правда, пока еще незначительного. Прочитав инструкцию, Петр начертал: «Достойное учреждение войску. Piter».

Хотя царь и дал «Статьям» высокую оценку, сочинение было далеко от совершенства. Оно любопытно прежде всего как свидетельство порядков, царивших в только что организованных драгунских полках. Правила ведения боя в этом кратком сочинении отсутствуют, внимание уделено лишь поведению солдат в походе и во время сражения, как-то: «Варварской, мерской крик весьма оставлен быти имеет, понеже во оном не только что доброва мочно учинить, но ниже слов и повеления начальника невозможно слышать». Без команды старших офицеров запрещалось грабить обоз, а также выносить раненых и убитых, «хотя б главный начальник или отец его был». Запрещалось также разрушать или поджигать здания в селениях «без главного указу». Инструкция требовала от драгун стойкости в бою – «не должен нихто бегать назад, но стоять до последнего человека».[38]

Командование войсками, отправившимися в поход на Крониорта, взял на себя царь: Меншиков также участвовал в сражении. 8 июня 1703 года у реки Сестры войска Крониорта были разбиты. Шведы понесли огромные потери. «На сем бою побито неприятелей с тысячю человек», – извещал Петр своих друзей. Русских было убито тридцать два и ранено сто пятнадцать человек. Остатки шведского войска укрылись за стенами Выборга.

Столь существенная разница в потерях объяснялась паникой в рядах противника. Царь (в чине капитана) и Меншиков (в чине поручика) действовали отчаянно.

Участники этого сражения убеждали царя беречь себя и, по свидетельству цесарского посла Плейера, напоминали ему, «что он такой же смертный, как и всякий, и что малейшая пуля, выбивающая из строя мушкетера, может с ним сделать то же самое».[39]

О возросшем влиянии Александра Даниловича на театрах войны можно судить по участившимся упоминаниям его имени военными источниками. Сошлемся, например, на переписку царя с Шереметевым в июле – августе 1703 года. Фельдмаршал заблаговременно беспокоится о размещении подчиненных ему войск на зимние квартиры и испрашивает указаний царя. Петр адресует его к Меншикову: «Где им зимовать, о том положите, поговоря с губернатором (А. Д. Меншиковым. – Н.П.), который хотел ехать вскоре к вам».[40]

Дата добавления: 2014-12-17