Калишская победа 2 страница

В отдельную главу сгруппированы статьи о прелюбодеяниях: «Никакой явной блудницы у войска ниже в гварнизоне, ниже в походе, ни в обозе не держать, но доносить и того часу чрез профоса выгнать». «Прелюбодеяние насильством конечно приносит собою смертную казнь».[78]

«Артикул краткий» далек от совершенства, в нем мало сказано о порядке обучения войск и ведения ими боевых действий, он, бесспорно, уступает «Уставу воинскому» 1716 года. И это неудивительно: составитель «Устава воинского», а им был царь, воспользуется накопленным за десятилетие боевым опытом, проанализирует причины побед и поражений его армии. «Артикул краткий» был лишь первым шагом к знаменитому «Уставу воинскому».

Тем временем кавалерия Меншикова получает предписание царя двигаться в глубь Польши и совершить «диверзии». Русские войска должны были блюсти интересы польского короля, дабы, как писал царь, оказывать сопротивление намерению Карла XII «выгнать» того из Польши.

Корпусу Меншикова следовало действовать «против неприятеля наступательно». Впрочем, наступательный порыв князя царская инструкция тут же ограничивала: действия конницы должны были всего лишь «утеснить» неприятеля. Меншикову запрещалось вступать «в генеральную баталию без случая полезного, в чем не без опасения есть».

Осторожность Петра вполне объяснима: ни он сам, ни его генерал, поставленный во главе русских войск, понятия не имели ни о численности, ни о дислокации неприятеля. Даже от своего союзника Августа II Петр два месяца не получал сведений ни о месте его пребывания, ни о силах, которыми тот располагал.

Марш русских войск от Киева на запад оказался не из легких прежде всего из-за недостатка провианта и снаряжения. «О запасех милости вашей доношу, – писал Александр Данилович царю 24 июля, – что идем такими степями, что не токмо провиянту збирать, но и воды взять негде». В другом донесении царю Меншиков писал о «великой нужде» его драгун в палатках: «понеже в таких степях не токмо шелашей делать не ис чего, но и дров на нужду взять негде». Драгуны изнурены и болеют изза того, «что беспрестанно на сонце пекутся».[79]

В первые недели похода неприятель не беспокоил корпус Меншикова, и светлейший, по вызову царя, в начале августа вернулся в Киев, где произошло огромной важности событие в его личной жизни – 18 августа давние связи с Дарьей Михайловной Арсеньевой были закреплены брачными узами.

В переписке Меншикова с царем конца 1705 – начала 1706 годов встречаются загадочные слова. Петр писал: «Еще вас о едином прошу: ни для чего, только для Бога и души моей, держи свой пароль». Меншиков отвечал: «А что изволишь, ваша милость, меня подкреплять, чтоб мне пароль здержать, и о том не изволь, государь, сумневатца: истинно не преступляю твоего повеления». Петр остался удовлетворен ответом: «Что вы изволите пароль свой держать, за то зело благодарен».[80]

О каком «пароле» шла здесь речь? Под «паролем» подразумевались взаимные обязательства царя и Меншикова: первый должен был жениться на Екатерине, второй – на Дарье Михайловне. С тех пор как была пышно отпразднована свадьба в Киеве, в письмах Петра исчезло требование к Меншикову блюсти «пароль». Сам царь, женившийся пятью годами позже, употреблял слово «пароль» в последний раз в 1711 году в ответе Меншикову на его поздравление по случаю помолвки с Екатериной: «Благодарствую вашей милости за поздравление о моем пароле».

Через неделю, 25 августа, новобрачные начали «свадебное путешествие» – их путь лежал к войскам, расположенным в Дубно, куда чета прибыла 3 сентября «в добром состоянии», о чем Меншиков известил царя и тут же дал команду корпусу двинуться в поход на Люблин. Здесь намечалось соединение русского корпуса с шеститысячным отрядом польско-саксонской конницы, возглавляемой Августом II. Встреча с королем состоялась 20 сентября и сопровождалась пиршествами, пушечной и ружейной пальбой. Меншиков доносил царю: «…королевское величество зело был рад и довольно с нами повеселился».

К этому времени Меншиков уже располагал сведениями о численности неприятельских войск: с основными силами шведский король отправился в Саксонию, а в Польше оставил восемь тысяч человек под командованием генерала Мардефельда, из коих половину составляла пехота, а другую – конница.

Первое соприкосновение с неприятелем могло состояться на берегу Вислы 23 сентября, но не состоялось. Александр Данилович доносил царю, что перед появлением его корпуса у берегов Вислы там находилось десять тысяч шведов и поляков, которые, «как услышали наш приход, вскоре паки за реку ушли». Меншиков продолжал марш на запад.

Осень с ее дождями и бездорожьем – не лучшее время для преследования противника, поэтому у князя были колебания: давать или не давать баталию неприятелю. В первых числах октября Меншиков, как явствует из его донесения царю, намеревался дать неприятелю сражение у Петрокова, но шведы и поляки, «не дождався нас, наскоро пошли от нас вдаль» и расположились у Калиша. Утомленные переходами войска князь намеревался разместить на зимних квартирах.

«Мы здесь будем стоять еще неделю, – писал он царю из Петрокова 7 октября, – и, буде неприятель своего дального от нас походу не оставит, то пойдем на зимовые квартиры, понеже время своих людей, также и лошадей нам покоить».[81]Предполагалось, что русские полки будут зимовать во Львове, а войска Августа II – в Кракове.

11 октября до Меншикова дошло известие, что неприятель начал укреплять свой лагерь у Калиша. Меншиков меняет планы – он решает атаковать. Август II пытается всячески отговорить князя, но безуспешно. Александр Данилович, по словам хорошо осведомленного английского посла Витворта, заявил королю: «Совершив такой дальний поход и подойдя к неприятелю на милю расстояния, он решился не возвращаться, не посмотрев на него поближе».[82]

Извещая царя о намерениях дать шведам сражение, Меншиков как бы между делом сообщил: «Здесь ведомость есть, что в Саксонии учинено перемирье на десять недель, о чем зело сумневаюсь, ради чего так учинено».[83]В этой приписке проявилась одна из черт характера князя, которую затруднительно выразить одним словом, – его непосредственность, излишняя доверчивость, неумение самого лгать, принятие лживых заверений собеседника, его внешней предупредительности за чистую монету. Эту свою наивную доверчивость он не мог преодолеть до конца дней своих, и она, как еще увидим, не раз его подводила. Ему и в голову не приходила мысль, что союзник России, ради интересов которого он вместе с корпусом находился в Польше, способен был на столь коварный шаг. Не вязались с этим любезность и предупредительность Августа: еще совсем недавно, 16 сентября, оба они, Меншиков и король, «изрядно веселились» по случаю соединения войск, и эта радость сопровождалась пушечной и ружейной пальбой. Свое расположение к царскому фавориту король выразил тем, что назначил его шефом одного из своих кирасирских полков, который отныне стал называться кирасирским полком князя Александра. Но, вопреки сомнениям доверчивого Меншикова, слух, о котором он получил известие, оказался более чем достоверным – Август изменил и заключил не десятинедельное перемирие, а мир.

Как только Карл XII вторгся на территорию беззащитной Саксонии, дипломаты Августа вступили с завоевателями в тайные переговоры. Саксонский курфюрст, уже лишившийся польской короны, опасался, что Карл отнимет у него и трон в Дрездене. Чтобы сохранить его, он готов был совершить предательство.

В те самые дни, когда в местечке Альтранштедт, что недалеко от Лейпцига, министры Августа II в непроницаемой тайне вели переговоры с представителями Карла XII, сам Август, рыдая, выпрашивал у Меншикова деньги. Князь доносил Петру: «Королевское величество зело скучает о деньках и со слезами наодине у меня просил, понеже так обнищал; пришло так, что есть нечего». Прижимистого Данилыча королевские слезы растрогали настолько, что он выдал Августу из собственных денег десять тысяч ефимков.

Петр одобрил поступок Меншикова. Хотя царь и знал, что Август постоянно попрошайничает и транжирит деньги на удовольствия, произведения искусства и многочисленных дам, он считал, что «ежели при таком злом случае постоянно король будет, то, чаю, надлежит ево во оных крепко обнадежить».[84]

Эта игра поставила Августа в весьма затруднительное положение. С одной стороны, он уже санкционировал унизительный Альтранштедтский мир с Карлом XII, по которому он отрекался от польской короны в пользу Станислава Лещинского, разрывая союз с Россией, и обязался выплачивать на содержание шведской армии колоссальную контрибуцию в 625 тысяч рейхсталеров в месяц. С другой стороны, под боком находилась русская армия во главе с Меншиковым, рвавшимся преследовать Мардефельда. Участие саксонцев в сражении на стороне русских могло вызвать взрыв гнева у мстительного Карла и далеко идущие последствия: король мог разорвать только что заключенный мир и в отместку начисто опустошить богатую Саксонию, а у ее курфюрста отнять корону. В то же время отказ Августа II от участия в сражении мог вызвать подозрение у Меншикова, и тогда возмездия за измену следовало ожидать со стороны русских.

Август II нашел, как ему казалось, самый безопасный выход из щекотливой ситуации. Он решил предупредить шведского генерала Мардефельда – чтобы тот, не дожидаясь нападения объединенных русско-польско-саксонских войск, убирался восвояси. Участвуя в походе, он лишал Меншикова повода для подозрений, а с другой стороны, рассчитывал, что его услуга будет по достоинству оценена и Карлом XII – это он, Август, предупредил Мардефельда о грозившей опасности.

Хитроумному плану курфюрста не суждено было осуществиться – совершенно неожиданно спутал все карты Мардефельд. Август II отправил в шведский лагерь парламентера, и тот, улучив момент, когда остался наедине с Мардефельдом, передал ему письмо с предупреждением, чтобы тот спешно отступал на запад и не ввязывался в сражение. Предупреждение осталось без ответа. Август счел, что Мардефельд еще не осведомлен о тайных переговорах, завершившихся заключением мира, и поэтому спустя несколько дней повторил предупреждение. Как последний аргумент саксонский генерал, действовавший от имени Августа, сообщил, под честное слово, о заключенном договоре между саксонским курфюрстом и шведским королем. Мардефельд был предупрежден, что в его распоряжении оставалось два дня и две ночи, которыми он еще мог воспользоваться для отступления. Вопреки ожиданиям шведский генерал не прислушался к советам, посчитав их провокационными. Парламентеру он ответил, что не нуждается в советах врагов.[85]

Мардефельд был по-своему прав. Противник, рассуждал шведский генерал, своими советами намеревается выманить его войска из лагеря, хорошо оборудованного, за три дня до подхода к нему союзных войск. Риск выхода из укрепленного лагеря велик: силы атаковавших превосходили его собственные. В распоряжении Мардефельда находилось четыре тысячи кавалерии, три тысячи пехоты и до двадцати тысяч поляков, державших сторону Станислава Лещинского. Меншиков располагал семнадцатью тысячами драгун и около пятнадцати тысяч кавалерии, находившейся в распоряжении Августа II. И хотя польский король нарочито медленно перестраивал свою конницу в боевые порядки, предоставляя тем самым возможность Мардефельду использовать последний шанс для отступления, шведский полководец не воспользовался этим шансом. Он не рассчитывал оторваться от неприятеля. Уйти – значило заведомо отдать пехоту на растерзание русским драгунам.

Как ни пытался Август уклониться от сражения, оно все же состоялось 18 октября. По одним данным, началось оно в два часа дня, по другим – в четыре. На правом крыле боевого порядка стояли драгуны Меншикова, на левом – саксонская кавалерия Августа II. Фланги занимали поляки.

Первый этап сражения шел с переменным успехом, но после того как Меншиков распорядился спешить несколько эскадронов драгун, – наметился перевес. Битва продолжалась три часа и закончилась капитуляцией шведов, а на следующий день сдались в плен и поляки, засевшие в обозе. Драгуны Меншикова пленили 1800 шведов во главе с Мардефельдом и 86 офицерами, в то время как саксонцам удалось захватить лишь семерых неприятелей. Потери русских войск были небольшими: 84 убитыми и 324 ранеными.

Тщеславный Меншиков не удержался, чтобы не похвастаться победой перед английским послом Витвортом. В письме к нему он сообщает несколько иные сведения о численности неприятельской армии – в сражении участвовало восемь тысяч шведов, а поляков – двадцать четыре тысячи. «У меня, – писал князь послу, – было только 8000 драгун; в деле участвовал еще король польский с 4000 саксонцев. Поляки же, бывшие при его величестве, во время самой битвы оставались в бездействии вместе с нашими калмыками и казаками, но оказали большую помощь в преследовании разбитого неприятеля».[86]

Победоносный исход сражения определили русские войска и энергичные действия Меншикова. В сражении он блеснул и полководческими дарованиями, и личной отвагой. Хотя он накануне и успокаивал супругу, находившуюся в обозе, что «в баталии сам не буду», но в критический момент сражения ринулся в пекло битвы и был легко ранен. Отвагу светлейшего признал даже Август. Он писал Петру после сражения у Калиша: «Я был вполне всем доволен, и если могу на что жаловаться, так это на князя Александра, потому что он в этой войне, ревнуя о славе вашего величества и нашей общей пользе, подвергал себя очевидной опасности и тем причинил мне немалое беспокойство».[87]

Меншиков спешит уведомить Петра об успехе. «Не в похвальбу вашей милости доношу: такая сия прежде небываемая баталия была, что радошно было смотреть, как со обоих сторон регулярно бились… И сею преславною щастливою викториею вашей милости поздравляю и глаголю: виват, виват, виват!» Петр отвечал из Петербурга: курьер «неописанную привез нам радость о победе неприятельской, какой еще никогда не бывало», – и тут же добавил: «Уже сей третий день мы празнуем». Обрадованный приятной вестью, Петр садится за стол и «сочиняет» чертеж дорогой трости, украшенной алмазами, крупными изумрудами и гербом Меншикова. Тростью, стоившей 3064 рубля 15 алтын 4 деньги, царь одарил своего любимца.[88]

День Калишской победы, 18 октября, был объявлен викториальным днем и ежегодно торжественно отмечался наравне с днями победы у Лесной, Полтавы и Гангута. Это было самое значительное событие первых шести лет Северной войны: ни в одном из предшествующих сражений не участвовало такое количество войск, ни одно из них не завершилось пленением неприятельского командующего. Наконец, ни в одном из полевых сражений предшествующего времени русские войска не проявили столь высоких боевых качеств, как под Калишем. Восстанавливалась репутация армии России. Шафиров по случаю победы устроил в Москве званый обед. Английский и датский послы, доносил Шафиров царю, рассуждали, «что сия победа всех возбудит против шведа смелее поступать».[89]

Меншикову тоже рисовались радужные последствия одержанной победы. Ставленник шведов Станислав Лещинский, по мнению Александра Даниловича, «ныне вконец уничтожен и в первую силу никогда притить не может». Положение Августа II теперь упрочится. Поляки, находившиеся под гипнозом побед шведов, не верившие, что русские не только способны оказать им сопротивление, но и победить их, переходили на сторону Станислава из страха. После Калиша, рассуждал Меншиков, неприятель «первого своего куража лишен» и можно надеяться на переход польской шляхты и магнатов на сторону законного короля.[90]В то время Меншиков еще не знал, что Август II отрекся от польской короны.

Калишской победе не суждено было стать поворотным пунктом в истории Северной войны – измена Августа расстроила все планы русского командования. Александр Данилович узнал о ней слишком поздно – новость стала его достоянием лишь в конце ноября 1706 года. «Уже ныне мы подлинную ведомость получили о мире, каков учинил тайно король Август с королем швецким, и имеем з договорных статей списки». Копию договора Меншиков «для подлинного уведомления» отправил своему корреспонденту Шафирову.[91]

А вот признание самого царя, высказанное много лет спустя после событий: у него «и не было того в мысли, чтобы король Август о мире с королем шведским так безчестное намерение имел».[92]Королевские клятвы в верности настолько усыпили бдительность Меншикова, что он не придал никакого значения слухам, носившимся в его ставке за неделю до сражения.

Участие саксонских войск в разгроме шведов как бы замыкало цепь предательских поступков Августа. Как объяснить этот факт шведскому королю, всегда неприязненно отзывавшемуся о его моральных качествах? Карл, разумеется, лучше, чем кто бы то ни было, знал о низкой боеспособности саксонских войск, терпевших непрерывные поражения от шведов. Знал он также и о том, что роль саксонцев в победе была ничтожной. Но поверит ли Карл, что саксонцы были невольными участниками сражения? Что могло искупить вину перед новым хозяином?

Новый хозяин действительно пребывал в гневе. После получения известия о понесенном Мардефельдом поражении шведский король объявил эмиссарам Августа II, участвовавшим в переговорах: если Август действовал преднамеренно, то он, Карл XII, немедленно возобновит военные действия. Подозрительность Карла XII Август рассеял еще одним предательством по отношению к России.

За победу у Калиша он отслужил благодарственный молебен в Варшаве, подарил Меншикову Оршу в Литве и Полонное на Волыни (чем еще более расположил его к себе) и в то же время настойчиво просил передать ему оказавшихся в плену шведских генералов, офицеров и рядовых. Меншиков долго не поддавался уговорам, но, когда Август пригрозил разрывом союза с Россией, в конце концов уступил. Взамен полученных пленных Август дал Меншикову письменное обязательство обменять их в течение трех месяцев на русских офицеров, томившихся в шведском плену еще со времен первой Нарвы. Меншиков заручился также обязательством Мардефельда вернуться в русский плен в том случае, если обмен не состоится.

Хитрец на троне обманул – ни о каком обмене пленных он не помышлял, вырученное из беды шведское воинство было передано Карлу XII, чтобы смягчить его гнев. Обманул и Мардефельд. Шесть месяцев спустя после освобождения Мардефельда Меншиков отправляет ему письмо с напоминанием о необходимости выполнить «кавалерский пароль», то есть возвратиться в плен, что его поступок противен «всенародным нравам и обычаям» и является «бесчестным». Шведский генерал предпочел не отвечать.[93]

Русские войска отошли к местечку Жолква, что в двадцати пяти верстах севернее Львова, где и расположились на зимних квартирах. Меншиков настоятельно приглашал туда царя. 28 ноября он писал ему: «Сомневаться, что король нас оставил, ты не изволь: можно выбрать и другого короля».[94]

Получив это письмо на пути в Москву, царь тут же изменил маршрут – круто повернул на юг и в последних числах декабря прибыл в Жолкву. Здесь он пытался подобрать кандидатуру на «вакантную должность» польского короля, но успеха не имел. Тем не менее Жолква вошла в историю Северной войны. Именем этого западноукраинского местечка был назван стратегический план последующих военных действий. Суть его состояла в том, чтобы в случае движения шведов на восток уклоняться от генерального сражения на территории Польши, но, отступая, непрестанно «томить» неприятеля нападениями мелких отрядов, уничтожать запасы продовольствия и фуража; препятствовать переправам.

В начале 1708 года шведскую армию, хорошо отдохнувшую и экипированную в Саксонии, а также пополненную рекрутами, Карл двинул в поход на Россию.

Дата добавления: 2014-12-17