Надежда на вольный город Мюльхаузен 1 страница

Весть пришла из Мюльхаузена. В начале декабря в этом городе скончался органист церкви св. Блазиуса (Власия). Это печальное известие о смерти почтенного музыканта и композитора, притом и поэта, в кругу слу­жилых органистов вызвало много разговоров.

Мюльхаузен считался в Германии свободным импер­ским городом, с давними музыкальными традициями мно­гоголосной музыки, сложившимися еще в XVI столетии. Скончавшийся органист Иоганн Георг Ален был не толь­ко музыкантом и поэтом, но и одним из бургомистров Мюльхаузена. Муниципальный совет пожелает видеть на

его месте, конечно, именитого музыканта. По установив­шемуся порядку органист подобного ранга замещался путем публичного конкурса претендентов.

Иоганн Себастьян молод для занятия такой должно­сти и не имеет университетского образования. Но об его игре наслышаны советы ближайших городов. И Бах ре­шился на участие в соревновании. Подбадривала его и открывающаяся при этом возможность обзавестись семьей, жениться на Марии Барбаре, сердечно разделяв­шей его невзгоды.

Материальное состояние органиста в Мюльхаузене бу­дет более обеспеченным.

Конкурс состоялся 24 апреля 1707 года. И прошел блистально для арнштадтского соискателя. Спустя месяц мюльхаузенская городская община официально обсудила кандидатуру органиста.

В акте от 24 мая сообщается, что так как место орга­ниста останется вакантным, то «предоставляется необхо­димым позаботиться о его заполнении», в связи с этим «господин старший консул доктор Конрад Мекбар» спра­шивает мнение членов общины. Имя Баха, очевидно, было не очень известно писарям, ибо в протоколе он назван так: «арншгадтский Н. Пах», который «на пасху играл перед нами пробу».

Кандидатура принята, и присутствующие со свой­ственной бюргерским кругам прижимистостью заклю­чают: «Нужно стремиться к тому, чтобы договориться с ним как можно дешевле». Декрет о назначении незамед­лительно посылают счастливому соискателю. Скрупулез­но перечисляются виды довольствия органисту. Восемьде­сят пять гульденов деньгами в год и плата натурой: три меры пшеницы, две сажени дров, из коих Одна дубовых, одна буковых, шесть мешков угля и — вместо пахотной земли — еще шестьдесят вязанок хвороста, кроме того (по каким-то неведомым в наше время подсчетам), три фунта рыбы ежегодно — все довольствие с доставкой «к дверям дома». Иоганн Себастьян получил в общем не­малый прибыток. Он вправе теперь быть доволен. По­молвка с Марией Барбарой осветляла его жизнь еще более.

Уже независимый от арнштадтской консистории, Бах предстал в муниципалитете для сдачи дел. Он не питал злобы к господам членам консистории. Акт от 29 июня гла­сит: «Покорно поблагодарив муниципалитет за предостав-

ление ему до сих пор работы, он попросил об уволь­нении».

Ключ от органа, как от великой ценности города, Ио­ганн Себастьян положил на блюдо, а своему преемнику, Иоганну Эрнсту Баху, которому с сего дня доверялся ор­ган Новой церкви, Себастьян вручил пять гульденов, что оставались от полученного им, еще не отработанного жало­ванья.

Расставался Бах с Арнштадтом спокойно: обиды в его двадцать с небольшим лет смягчаются быстро. Он не забу­дет Арнштадта. Увы, Арнштадт забудет его. Имя Баха, как установили исследователи жизни композитора, не бу­дет упоминаться в городе более полутораста лет. Его не найти в обстоятельных справочниках прежних времен сре­ди сведений о всех знатных горожанах и всех достоприме­чательностях Арнштадта. Отсутствовали произведения Ба­ха в программах здешних музыкальных вечеров и концер­тов духовной музыки. Лишь в 1878 году великий музы­кант Ференц Лист навестит город юности Баха, и в его исполнении прозвучит фуга арнштадтского органиста.

...Иоганн Себастьян спокойно собирается к отъезду. Но нет спокойствия в мире божьем! Омрачило известие о смерти в Любеке Дитриха Букстехуде, он и года не пе­режил нюрнбергского Пахельбеля. Ему, Себастьяну, по­следнему из молодых органистов, Букстехуде раскрылся в своем искусстве. И покинул мир.

Еще одно смятение. Прибежала к Себастьяну Регина с тревожным известием: в Мюльхаузене вспыхнул страш­ный пожар. Вскоре весть подтвердилась. Церковь Власия, однако, в сохранности, выгорела центральная часть горо­да, самая застроенная и самая красивая.

Через две недели Бах был уже на месте новой службы.

Неуютным выглядел Мюльхаузен. Оголенные, закоп­ченные стены каменных домов с разбитыми окнами, обугленные остатки деревянных построек. Нарушился сла­женный быт городка, пострадавшие семьи остались без крова. Беду города почувствовал на себе и Иоганн Себа­стьян. При самых добрых намерениях муниципалитет, за­нятый насущными заботами, отказал органисту в обеща­нии сразу же по его приезде привести в должный порядок обветшавший орган в церкви Власия. В сравнении с арн-штадтским это был старый инструмент, требующий доро­гостоящего ремонта. Запущен был хор, и здесь требова-

лись средства, чтобы объединить певцов и наладить с ни­ми серьезные занятия. Средств не было, и улучшение церковной музыки со ссылками на другие хлопоты отло­жили.

Жизнь в городе усложнилась, и туго пришлось бы Се­бастьяну, не случись семейное событие. Еще летом в Арн-штадте скончался родственник с материнской стороны. Се­бастьян ездил на похороны. И получил часть наследства, 50 гульденов. Сумма, равная двум третям нового годового жалованья, выручила молодоженов.

Венчались в маленькой церкви деревни Дорнхейм, близ Арнштадта. Венчал молодых пастор Штаубер, друживший с семьями Бахов. Сохранившаяся запись в церковной кни­ге — документ, полный примет времени. Вот он: «17 сен­тября 1707 года достопочтенный господин Иоганн Себа­стьян Бах, холостой, органист церкви св. Власия в Мюль­хаузене, законный сын умершего в Эйзенахе достой­ного уважения известного муниципального органиста и музыканта Амвросия Баха, и достойная девица Мария Барбара Бах, законная младшая дочь блаженной памяти геренского муниципального органиста Иоганна Михаэля Баха, весьма достойного всяческого почитания и ставшего известным своим искусством, вступили в брак с согласия нашего милостивого повелителя, объявив об этом долж­ным образом в Арнштадте».

Относительно недавно разыскана нотная запись с тек­стом веселой шуточной пьесы Баха, сочиненной им к соб­ственному мальчишнику. Устроен этот мальчишник был в доме его сестры незадолго до свадьбы, значит, пьеса со­чинена в конце сентября или начале октября 1707 года.

Высказано мнение, что эта музыка могла относиться к свадьбе одного из школьных товарищей Иоганна Себа­стьяна, но доверимся компетенции Яноша Хаммершлага, венгерского музыковеда, знатока биографии Баха. Тек­стологическим анализом Хаммершлаг доказал, что моло­дой композитор, в ту пору полный озорного жизнелюбия, написал шутливую пьесу именно к своему мальчишнику.

Такие веселые произведения назывались Quodli-bet'aми. Это означает на латинском «что угодно», а может быть переведено и как «всякая всячина». Они сочинялись и исполнялись сообща. В дни семейных сборищ обычно на­чинали музицирование с хорального песнопения, а увесе­ляясь, кончали «кводлибетом». Эти куплеты иной раз со­держали довольно грубоватую двусмысленность и не все-

гда деликатные шуточные намеки на разного рода се­мейные обстоятельства.

Еще в Эйзенахе участвовал маленький Себастьян в исполнении семейных шуточных песенок, теперь при­шел черед вышучивать самого себя, жениха; он обыграл два родственных по звучанию слова: «бакк», что обозна­чает в пекарском обиходе квашню, и «бах» — ручей.

Вот как выглядит веселый текст этой пьесы, исполнен­ной на мальчишнике:

Что за огромные замки

Плывут там по морю?

Чем ближе, тем выше они становятся

В моих глазах.

Кто хочет в Индию,

Пожалуйте на мой корабль.

Правда, я не моряк,

Мне не нужны ни мачта, ни парус,

Сижу в моей квашне,

Ничего мне больше не надо.

Был бы я португальский король, Не было бы мне дела до того, Что кто-то другой перевернулся Вместе с квашней в ручей...

«Можно представить себе, — рисует картинку веселья Янош Хаммершлаг, — как наш мастер, будучи женихом, плывет в квашне, будто в лодке, по ручью, а разноголо­сый хор со всех сторон задорно кричит ему «Квашня! Квашня!», в то время как он поет нежную лирическую арию: «О вы, думы, зачем вы терзаете мою душу»; затем в партитуре, после кляксы, встречается все больше и боль­ше фальшивых созвучий. Отклик фуги также сбивается на неправильный путь: «Эх, до чего же хороша эта фуга!» Текст заканчивается гармоничным аккордом:

Все, кто голоден, Приходите на жаркое!» *

Итак, Иоганн Себастьян обжился в Мюльхаузене. В этом городе было немало семей, где ценили музыку. Ве­личественную в сравнении с арнштадтской церковь св.

* Перевод Ксении Стеблевой.

Власия посещали прихожане, умевшие слушать. С первых же воскресных служб новый органист полюбился в городе. Но изношенный инструмент — сколько хлопот и огорче­ний причинил он Баху! Он, однако, своими силами искус­но устранял неполадки. А попутно готовил основательный проект переделки органа. Восхищенный в Любеке у Бук-стехуде особым регистром, передающим колокольный звон, Бах предусмотрел и в своем проекте такое устрой­ство. Пробные голоса колокольчиков он уже смастерил, и первая же воскресная игра, украшенная этим нововведе­нием, умилила горожан.

В муниципалитете обходились с органистом уважи­тельно, и это ободрило Себастьяна. С пониманием выслу­шали его. Проект органиста одобрили. На обновление ин­струмента обещали отпустить сколько потребно будет гульденов, как только выправится казна, опустевшая из-за экстраординарных расходов, связанных с пожаром.

Укреплялись и педагогические навыки Иоганна Себа­стьяна, однако не в классных занятиях — к школе Мюль-хаузена он касательства не имел, — а в руководстве учени­ками, которым он давал уроки один на один. Такое обу­чение Себастьян вел еще в Арнштадте. Маленький му­зыкант Фоглер из Арнштадта приезжал к Баху на уроки в Мюльхаузен. Здесь прошел школу у Иоганна Себа­стьяна и будущий недюжинный мастер органной игры ком­позитор Иоганн Мартин Шубарт. Ему было тогда шест­надцать лет, и он оказался одним из первых учеников Ба­ха, вошедших в историю немецкого искусства. В скиталь­ческой жизни Шубарту доведется еще не раз встретиться со своим великим учителем, тоже скитальцем по герман­ским городам.

Благоустроилась семья молодого органиста. Но тем вре­менем нарастала опасность музыкальному делу в Мюль­хаузене более сильная, чем последствия недавнего пожара.

БОГОСЛОВЫ НАКЛАДЫВАЮТ ЗАПРЕТ

Мюльхаузен оказался одним из тех германских горо­дов, где, исподволь ожесточаясь, наконец прорвались и привели в смятение бюргеров богословские споры.

В нашем столетии произведения Иоганна Себастьяна Баха звучат на всех континентах Земли, и духовная его музыка утратила былую непременную связь с ритуалами церкви. Раскидываются могучими кронами над концерт-

ными залами творения его. Потеряло свою остроту напоми­нание о догматических перепалках церковных управите­лей феодальной Германии начала XVIII века. В повество­вании о жизненном пути композитора нельзя, однако, обойти существенный факт зависимости его от историче­ски сложившихся влияний былых общественных сил.

Богословские споры и усложнившаяся из-за них обста­новка поставили Баха как композитора и исполнителя в затруднительное положение. Распри вызвала борьба двух церковных направлений. Обе группы объявляли себя вернейшими продолжателями учения Мартина Лютера. Но по-разному трактовали некоторые стороны этого учения.

Лютер, как известно, считал значение музыки после теологии важнейшим в церковном укладе. Духовный мейстерзингер, он со своими последователями сочинял ме­лодии и стихи, был почитаем как создатель протестантско­го хорала. В поисках духовных мелодий не избегал и на­родных напевов.

Ортодоксы, как называли сторонников одной из споря­щих сторон, считали себя правоверными последователями лютеранского учения и терпимо относились к украшению музыкой служебного ритуала.

Представителей другого направления называли пиети­стами, что означало «благочестивые». То были сторонники богослова Шпенера, выступившего в последних десятиле­тиях XVII века якобы «за чистую христианскую веру», которая «без дел мертва». Пиетисты обличали своих про­тивников в ханжестве и формализме, непримиримо относи­лись к развивающейся церковной музыке, запрещая ее. Они оставляли только хоральные песнопения со скупым музыкальным сопровождением. Шпенер умер в 1705 году, когда распри достигли большого накала.

Но в Мюльхаузене объявились, судя по хронике горо­да, незаурядные лидеры враждующих церковных партий в лице пиетиста пастора Фрона и защитника ортодоксов пастора Эйльмера. Они склонили каждый на свою сторо­ну влиятельных зажиточных бюргеров, которые вносили денежные вклады в церковную кассу, от чего зависело и благосостояние церквей. Споры, таким образом, затраги­вали и меркантильные интересы церковников.

Сохранились и воспроизводятся в книгах о Бахе порт­реты Фрона и Эйльмера. В строгих черных одеяниях с белыми воротниками, отороченными кружевами, лидеры партий изображены в позах проповедников.

Пасторские неурядицы в Мюльхаузене достигали большого накала страстей.

Не дошло до нас пи одного высказывания Баха об этих спорах. И как бы ни пытались некоторые биографы при­писать ему симпатии к ортодоксам или пиетистам, эти до­мыслы беспочвенны. Как музыкант и художник он сохра­нял связи с представителями обеих партий, с некоторыми из них находился в близких отношениях, но от споров сто­ял в стороне. Иоганн Себастьян Бах проявлял убежден­ность художника, дело которого творить искусство, а не изъясняться словесно в диспутах.

Бах предпочитал обращаться при сочинении духовной музыки к первоисточникам своих духовных воззрений — к Евангелию и учению Мартипа Лютера. Как художник-мыслитель он не находил в окружающей среде авторите­тов, с уровнем эстетических взглядов, музыкальных идей которых мог считаться и чьи мнения определяли бы его творческое поведение. Он обращался к наследию прослав­ленных музыкантов-композиторов. Однако, изучая их творения, Бах создавал произведения, по поверке веков оказывающиеся выше по своим достоинствам сочинений предшественников.

Юноша Бах проявил в сложной обстановке догматиче­ских распрей стойкость выходца из народа. Бахи всегда сторонились церковных распрей.

«Надо было уметь хлопотать, льстить и изворачиваться при столкновении взглядов; все это претило добросовест­ной и неподкупной натуре Иоганна Себастьяна», — писал об этом же периоде жизни Баха русский исследователь Э. К. Розенов. И немецкий биограф Ф. Вольфрум также признал, что Бах ценил «возможность свободного творче­ства» гораздо выше тех удобств в жизни, которых «он лег­ко мог добиться своей уступчивостью по отношению к бо­гословским деятелям».

Баха оставляют покамест вне споров. Себастьян еще не испытывает притеснений и с художническим увлече­нием совершенствует свою импровизационную игру. Не как ученик уже, а как сочинитель.

...В начале 1708 года Иоганпу Себастьяну поручили со­чинить кантату в честь праздника по случаю прошедших зимой выборов в городской совет. Не желая уступать в том резиденциям феодалов, входившая в силу буржу­азия пышно проводила выборы и устраивала празднества

по поводу муниципальных событий. Сочинение кантат по таким случаям было традицией Мюльхаузена.

Светский повод — духовное содержание. Бах создал произведение в стиле школы Букстехуде. Возможно, чтобы не вызывать недовольства у спорящих богословов, он взял библейский мотив, близкий по характеру произведениям Лютера: «Господь — мой владыка» (71).

Лишь спустя лет полтораста начатое сравнительное изучение творчества Баха разных периодов позволило объ­ективно оценить достоинства мюльхаузенского мотета Ио­ганна Себастьяна. Особенно интересен состав оркестра, вместе с органом сопровождающего хоровое пение. Моло­дой композитор искусно разделил оркестр на три ансамб­ля: медные духовые (трубы), деревянные духовые (флей­ты, гобои и фагот) и струнные.

Кантата торжественно прозвучала 4 февраля 1708 года в Мариенкирхе. Мюльхаузен остался доволен своим орга­нистом. Постановили издать кантату на средства городско­го совета. На обложке крупной готической вязью с укра­шениями вывели имена двух бургомистров города — Адоль­фа Штректера и Георга Адама Штейнбаха; для имени же органиста церкви Власия едва нашлось место в конце страницы, где оно обозначено мелким шрифтом. Ноты «поздравительного мотета» каллиграфически выписаны ру­кой самого Иоганна Себастьяна: школьные уроки приго­дились прилежному ученику на всю жизнь.

В Мюльхаузене же Бах сочинил кантату «Из глубины взываю» (131). Швейцер написал об этой кантате: «На каждой странице чувствуется, как освобождается компози­тор от влияния северных мастеров».

Торжественная кантата, безусловно, укрепила престиж органиста. Уже в феврале, после праздника в честь выбо­ров, муниципалитет принял окончательное решение о пе­рестройке органа и руководство этим важным для бла­га города делом поручил ему, Себастьяну.

Радовал Себастьяна и уклад его семейной жизни. Ма­рия Барбара унаследовала от рода и домовитость, и му­зыкальность; муж обрел спокойную и надежную опору.

Двадцатитрехлетний Бах принес домой пахнущий краской свежий оттиск напечатанной в типографии «Вы­борной кантаты». «Голоса» ее вложены в нарядную облож­ку. Мария Барбара, повидавшая дома уже немало нот композиторов разных стран, полюбовалась сочинением му­жа с затейливой виньеткой на последней странице папки.

На всеевропейском музыкальном языке, по-итальянски, значилось: «Год 1708. Бах. Органист Мюльхаузена».

Могли ли знать композитор и его жена, что в этот ве­сенний день они держат в руках не только первую, но и единственную кантату, которой повезло быть изданной при жизни великого творца музыки?

Канун лета принес волнения. Богословские перепалки перенеслись в церковь св. Власия. Светским властям не удалось приглушить вражду. Пиетисты одержали верх в руководстве этой церковью. Искусство Баха вынуждено было умолкнуть, обязанности органиста сводились к про­стейшему сопровождению хоралов. Никакой импровизиро­ванной гармонии.

Надежды на Мюльхаузен не сбылись. В Арнштадте за­прет на его усовершенствования полифонической музыки наложили невежественные чины консистории, здесь — ученые богословы в пылу своих распрей и интриг.

На перепутье жизни молодой музыкант, теперь уже и композитор, оглянулся назад, на Веймар. В «Некрологе» сказано о Бахе: «...Городу Мюльхаузену не было су- ждено надолго его удержать». И далее в стиле хро­ники сообщено о поездке в 1708 году Иоганна Себастья­на ко двору веймарского герцога, которому он был пред­ставлен и показал там свою игру. В итоге свиданий Баху предложили должность камерного и придворного органи­ста в Веймаре, на что он немедленно согласился. Жало­ванье определили куда значительнее мюльхаузенского: сто пятьдесят шесть гульденов в год.

25 июня Иоганн Себастьян написал прошение об от­ставке городскому совету Мюльхаузена. «...Я по мере слабых сил своих и разумения, — с положенной скромно­стью говорится в прошении, — старался улучшить качест­во исполняемой музыки почти во всех церквах округа и не без материальных затрат приобрел для этого хорошую коллекцию избранных духовных композиций... Но, к со­жалению, я встретил тяжелые препятствия в осуществле­нии этих моих стремлений и в данное время не предвижу, чтобы обстоятельства изменились к лучшему...» В своем обращении к совету города Бах сообщает, что «неожидан­ное изменение» в его судьбе позволит ему «добиваться сво­ей конечной цели — не досаждая другим» (!), «творить настоящую, хорошую» музыку.

Отставка была принята.

Городской совет Мюльхаузена оставил в силе договор

В ВЕЙМАРЕ

о перестройке органа, Иоганну Себастьяну поэтому пришлось не раз приезжать из Веймара в Мюльхаузен.

Когда в 1709 году восстановление органа закончилось, Баха пригласили испытать его. Ни одна из спорящих сто­рон не возражала против этого. Верный своим воззрени­ям, Иоганн Себастьян выбрал для обработки знаменитый хорал Лютера «Ein feste Burg ist unser Gott» («Бог — твердыня наша») (720). Он снова приник к роднику не­мецкой музыки. Мартин Лютер воплотил в хоралах дух народных масс. По словам Фридриха Энгельса, он своей деятельностью в начале XVI века «вычистил авгиевы ко­нюшни не только церкви, но и немецкого языка, создал современную немецкую прозу...».

Бах творчески обработал Лютеров хорал и с артистиче­ским блеском исполнил его на прекрасно зазвучавшем после перестройки мюльхаузенском органе.

Во дворце Вильгельма Эрнста Саксен-Веймарского Се­бастьяну доводилось бывать, когда он служил в «Красном замке».

Герцог, уже пожилой, считался просвещенным власти­телем. Однако, как ни старательно служили чиновники,

поборы о подданных не позволяли герцогу равняться в ме­ценатстве с богатыми дворами феодальной Германии. Он не приглашал чужеземных артистов и гордился своим по­кровительством немецким мастерам. Это обходилось де­шевле. Герцог любил органную музыку, содержал неболь­шой оркестр, обязывая музыкантов капеллы выступать и певцами. По стародавней привычке он не прочь был в дни празднеств надеть на них костюмы гайдуков, выездных лакеев, а некоторые из музыкантов справлялись и с обя­занностями поваров. Такой произвол никого не удивлял. И служивые музыканты смирялись с прихотями своего благодетеля. Герцог сравнительно хорошо платил им. Сре­ди музыкантов были преотличные, умевшие играть не на одном инструменте. Капельмейстер Иоганн Самуель Дре-зе, преклонных лет, спокойно полагался на слаженность своего маленького оркестра из двадцати человек. Появив­шийся молодой скрипач, клавесинист и органист быстро прижился в капелле. Помощник капельмейстера, сын его, был малоспособным, так что старый Дрезе увидел в Бахе хорошую подмогу и в руководстве оркестром.

Не дошло до нас почти никаких сведений о первых че­тырех годах жизни Себастьяна в Веймаре. Очевидно, кро­ме поездки в Мюльхаузен, он не покидал в эти годы Вей­мара. Вскоре после переезда сюда, в конце декабря 1708 года, у Марии Барбары родилась дочь Катарина Доротея. Молодой отец, конечно, был обрадован, однако по давней фамильной традиции немецких мастеров всех цехов истинную гордость вызывало у отцов рождение сы­новей, особенно первенцев, — им надлежало продолжать дело отцов, им передавались секреты мастерства, будь то род механиков, скорняков или музыкантов.

22 ноября 1710 года свершилось такое событие и в се­мье Баха: Мария Барбара подарила Себастьяну первен­ца — Вильгельма Фридемана. Пройдет два года — ро­дятся в семье близнецы, но они умрут в младенчестве; че­рез год же, в марте 1714 года, появится на свет еще сын, Карл Филипп Эммануель. А еще через год Мария родит третьего сына, Иоганна Готфрида Бернарда. Себастьян к июню 1715 года окажется сам шестым.

Веймар был главным городом Тюрингии, достаточно оживленным. Но еще не был тем знаменитым Веймаром — городом поэзии, городом Гёте и Шиллера, каким вошел в историю немецкой культуры в эпоху «Sturm und Drang». Издавна, однако, крепли корни культуры в этом

городе. Замшелая черепица на старых домах Веймара, готические стены зданий помнили еще Лютеровы времена. Для Себастьяна Баха Веймар был дорог памятью о Люте­ре, может быть, и о Генрихе Шюце, сочинения которого он изучал в ранней юности.

Веймару суждено было стать и городом Иоганна Себа­стьяна Баха. В дни жаркого лета молодую семью придвор­ного музыканта вместе с другими горожанами видели гу­ляющей в лесу за заставой. Часто ли? Такой напряженно-плодоносной проступает перед нами жизнь композитора-органиста, что трудно даже объять слухом и мыслью все созданное Себастьяном Бахом в веймарские годы. Не оце­ненные по достоинству современниками, произведения мо­лодого композитора, сочиненные именно в Веймаре, — это великий, непреходящий, зрелый Бах.

Слушателям нашего времени, вовлечённым в мир ор­ганной его музыки, трудно верится поначалу, что большая часть программ концертов состоит из произведений юно­сти композитора. Концертный зал заполняют звуки орга­на; утихает какая бы то ни было критическая мысль; стоустый инструмент излагает покоряющие наш слух, сердце, сознание величавые мысли. Исподволь воображе­ние рисует образ непременно «старого Баха», знакомого по распространенным портретам, в парике, в строгом кам­золе; представляется образ музыканта трудной жизни, многодетного отца, уставшего от борьбы с церковной и бюргерско-чиновничьей рутиной.

Каково же бывает удивление, когда по нотографическо-му справочнику неискушенный в биографии композитора слушатель узнает о том, что большинство этих знаменитых произведений создано в возрасте от 23 до 30 с неболь­шим лет!

Музыкальное миросозерцание Баха нашло свое совер­шенное отражение в органных произведениях. Органная музыка наиболее отвечала философским, нравственным, поэтическим устремлениям времени. Орган был инстру­ментом мышления Баха, как фортепьяно — Шопена, ор­кестр — Бетховена; «Бах мыслил органно» — эта фраза встречается во многих книгах о Бахе, не оставим ее в сто­роне и мы. Но нужна оговорка. Произведений для клави­ра Бах сочинил за свою жизнь больше, чем для органа. Он мыслил и «клавирно». Его гений столь всеохватен, что нельзя сводить его музыкальное мышление только или преимущественно к органному искусству. Бах был худож-

ником и мыслителем полифонии — это более общая ха­рактеристика его как композитора и музыканта. Совер­шенствование полифонии во всех жанрах музыки — глав­нейшая его художническая задача.

Первые годы жизни в Веймаре Иоганн Себастьян слу­жил гофорганистом герцога. Именно поэтому орган тогда и стал инструментом его полифонического искусства.

Инструмент всемогущий, орган заменял компонисту я исполнителю оркестр, клавир и даже хор с сольными го­лосами. Сотни труб объединены в группы регистров. В от­личие от других инструментов у органа регистры различи­мы по тембрам; трубы регистра имеют один тембр и раз­ную высоту звучания. Десятки, сотни регистров. Своей богатой звучностью и разнообразием красок орган был вне сравнения с другими инструментами. Различались и чисто органные звуки, и голоса, окрашенные в тембры смычко­вых и деревянных духовых: скрипки, гамбы, контрабаса, гобоя, флейты, фагота. Слышались тембры, напоминавшие медные духовые, даже ударные, например звучание ли­тавр. И тембры человеческих голосов; подобие человече­ского голоса в органном звучании издавна так и называ­лось по-латыни: vox humana, другой регистр носил назва­ние «ангельского голоса» — vox angelica.

В Веймаре Бах играл на органе дворцовой церкви. Это была странной архитектуры церковь. Высокая, трехэтаж­ная, она имела в алтарной части сооружение в виде удли­ненной, сужавшейся к потолку пирамиды. Прихожане по-свойски добродушно называли это алтарное сооружение «дорогой в царство небесное». Орган же этой церкви, хотя и имел немного регистров, был превосходным ин­струментом.

Веймар времен Баха не был еще «германскими Афи­нами», но, кажется, здесь Себастьян меньше чувствовал духовное одиночество, чем в каком-либо другом городе за все годы скитаний.

В капелле служили способные музыканты.

В Веймаре жил дальний родственник Себастьяна по материнской ветви, сверстник его, исполнитель, компози­тор, теоретик музыки Иоганн Вальтер. Впоследствии он станет весьма известен своими трудами, в частности «Му­зыкальным лексиконом», где даст сведения и о нескольких Бахах, конечно, и об Иоганне Себастьяне.

Уроженец Эрфурта, Вальтер получил образование в та­мошнем университете, изучал философию и право. Восем-

54
надцати лет он служил уже в родном городе органистом. Не исполнилось ему и двадцати, как вышло в свет его «На­ставление о сочинении музыки». Исподволь готовя свой «Лексикон», Вальтер вел переписку с теоретиками музы­ки и композиторами. Эрудированный молодой ученый це­нил виртуозное мастерство своего родственника, именно с ним Себастьян ездил в Мюльхаузен, его друг ассистиро­вал ему во время выступления и был свидетелем артисти­ческого успеха органиста.

Вальтер служил музыкантом в городской церкви Вей­мара; там стоял орган с большим количеством регистров, чем в дворцовом храме, поэтому, возможно, Себастьян упражнялся и на этом инструменте, а Вальтер был иной раз первым и единственным слушателем новых прелюдий, фуг, токкат и фантазий своего друга. Музыканты обмени­вались нотами произведений композиторов Германии, Ита­лии и других стран. Занимались переработкой их, каж­дый в своем духе. Это было увлекательное состязание в ис­кусстве полифонии. Время отдало полное предпочтение по­добным трудам Баха: его переложения концертов и сочи­нений других жанров оказались богаче, жизненней. Один лишь пример: фуга си минор на тему итальянского ком­позитора, старшего современника Баха, Корелли (579). Она в оригинале имела 39 тактов. Себастьян развил тему в интерпретации для органа до 102 тактов. Писал Бах клавирные и инструментально-оркестровые произведения. Есть сведения о том, что кое-что создано им по советам приятеля.

Вальтер превосходил друга ученостью. Он пользовал­ся веймарской библиотекой и в введении к «Музыкальному лексикону» вспомнил с благодарностью о тех «сведениях о музыке и музыкальных деятелях», которые он «мог по­черпнуть в превосходной библиотеке города Веймара». Многим он мог делиться с Бахом.

Дата добавления: 2014-11-29