КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Доказательство и процесс в общем праве и в гражданском праве 2 страница
Не подлежит сомнению, что Кассационный суд тщательно изучает материалы дела. Но внешне все выглядит так, будто решение было принято с помощью волшебной палочки, извлекшей нужную норму из текста закона (см. по этому вопросу прекрасное исследование Dawson, аа0, р. 400 ff.). B целом же решения судов высших инстанций стран континентальной Европы до сих пор несут на себе следы традиций авторитарного государства прошлого века. Это заключается прежде всего в том, что судебное решение — анонимный акт государственной власти. Тем самым уважающему авторитет власти подданному хотят продемонстрировать величие закона и по этой причине скрыть, что судья не мог принять решение на основе мыслительных, точно выверенных логических операций, а действовал, исходя из материалов рассматриваемого дела, и в сомнениях искал решения конкретных проблем методом проб и ошибок, мучительно взвешивая все “за” и “против” (см. Kotz, аа0). О том, насколько слабо еще развито искусство метода “обоснования от прецедента к прецеденту”, свидетельствует некритическое использование так называемых “руководящих принципов” (Leitsätze), которые повсюду на континенте предпосылаются опубликованным.судебным решениям.
Руководящие принципы формулируются абстрактно и в сильно сокращенном виде и представляют собой выжимку правового содержания судебного решения. При этом обстоятельства дела, на основе которых принималось решение, упоминаются лишь вскользь или вообще не упоминаются, а сам процесс, показывающий, как рождалось обоснование, никогда не приводится. Такие руководящие нормы под названием head notes (резюме) существуют и в странах общего права. Но там они служат судье просто для того, чтобы дать ему первоначальное представление о возможном содержании данного судебного решения. Это отнюдь не означает, что само решение должно быть тщательно подготовлено. Что же касается Европейского континента, то здесь, наоборот, “руководящие принципы” часто совсем не связаны с обстоятельствами дела и даются самостоятельно в виде отшлифованных формулировок, так что в юридической практике их применяют как нормы закона. В Италии дополнительным стимулом этому служит публикация судебных решений только в форме руководящих принципов (massime). Это делает практически невозможным выявление обстоятельств дела, по которому суд принял данное решение, а следовательно, и определение реального значения руководящего принципа этого дела. В действительности такие руководящие принципы следует рассматривать лишь как рабочие гипотезы и в свете растущего числа и меняющихся жизненных потребностей постоянно подвергать критической оценке, развивать, толковать ограничительно, улучшать и т.д. И континентальные суды, бесспорно, так и поступаюn, часто не отдавая себе в этом отчета. Однако, поскольку это редка становится достоянием гласности, трудно составить представление о реальном положении вещей в этом вопросе.
III
Методы толкования закона в странах общего и гражданского права также отличаются между собой. Это связано с тем, что в процессе развития английского права издаваемые парламентом этой страны статуты играли иную роль, чем законы на континенте. Вплоть до XIX века англичане, подобно римлянам, признавали целесообразной деятельность за-
конодателя только в тех случаях, когда требовалось устранить конкретные социальные или экономические недостатки. Всеобъемлющее и целенаправленное регулирование, предусматривающее заранее решение сразу множества различных проблем в рамках целой отрасли права, казалось практичным эмпирикам-англичанам с их прецедентным менталитетом опасным и неестественным: “Если уж мы подошли к мосту, то перейдем по нему”. Поэтому английские статуты представляли собой спорадические, принимаемые “по случаю” законы, далеко уступающие по своей правовой силе как источники права неписаному общему праву, которое в одинаковой степени проникло во все области права. Судьи смотрели на законы как на зло, правда, необходимое, но разрушающее гармонию общего права. И потому, создавая правила толкования законов, судьи, по замечанию Поллока, открыто исходили из убеждения, что, “как правило, парламент меняет право в худшую сторону и задача судьи заключается в том, чтобы свести к минимуму вред от его вмешательства” (Essays on jurisprudence & Ethics, 1882, 85). Особенное развитие получила мысль, что закон, отличающийся от неписаного общего права, рассматривается как исключение и потому его следует толковать узко и применять только к тем случаям, которые прямо и однозначно подпадают под его содержание. Если же в этом случае с помощью закона тяжбу урегулировать не удается, то, как полагают, необходимо вновь прибегнуть к всеобъемлющим нормам общего права. В гражданском праве, наоборот, неясные места и пробелы судья стремится восполнить, обращаясь к сути и цели закона. При этом он руководствуется скорее мыслью об искреннем стремлении законодателя к сотрудничеству с ним, нежели осторожным скепсисом в отношении опасности, если не злонамеренности, любых действий законодателя в области частного права. Консервативно настроенные английские судьи иногда используют упомянутые принципы толкования для ограничения или обхода несимпатичных им норм современного социального законодательства. Они утверждают, причем часто аргу-ментированно, что нормы этого законодательства ограничивают свободу договора, основанную на общем праве, и потому должны толковаться ограничительно (см. Jackson. The Machinery of Justice, 1977, 472 ff.).
Недооценка закона как правового источника ведет к тому, что в общем праве законодательные нормы лишь в незначительной мере привлекаются судьями в качестве исходного материала для собственного правотворчества. На континенте в этой сфере также все иначе. При решении спорных проблем судья ориентируется прежде всего на соответствующие нормы закона. Он проверяет, применимы ли эти нормы по своей внутренней сути к решению данной проблемы, можно ли применять их по аналогии или вывести из них доказательство от противного. Поэтому можно утверждать, хотя и с некоторой долей преувеличения, что в гражданском праве законодательные нормы часто играют роль основы для принятия судебного решения подобно прецедентам в общем праве. “Юрист общего права рассматривает право как обычное или традиционное. Самым лучшим для себя он считает принятие решения на основе прецедентов. Закон для него лишь норма, регулирующая конкретную ситуацию, которую нельзя использовать для обоснования по аналогии... С другой стороны, континентальный юрист смотрит на право как на порождение законодателя. Для правотворчества и правоприменения ему служат тексты законов, которые он использует для обоснований по аналогии...” (ср. Pound L.Q. Rev., 67, 1951, 50). Этими различиями объясняется, в частности, и тот факт, что замена общего права гражданским кодексом с тысячами параграфов, например, в Калифорнии не оправдала первоначальных надежд законодателя на постепенное отмирание в этой связи большей части общего права. Судьи были не готовы рассматривать ГК как некое смысловое единство, не зависимое от общего права, и сделать его исходным материалом для своего правотворчества. Правда, было признано, что ГК надлежит следовать в тех случаях, когда его отдельные нормы отступают от норм судейского права. В остальном же правотворчество в рамках общего права осуществляется в соответствии с традиционным методом “обоснования от прецедента к прецеденту”. А если при этом окажется, что найденное решение может опираться также и на норму ГК, то тем лучше. Но даже и при такой ситуации, когда норма ГК была использована для судебного решения, все равно исходным пунктом для обоснования скорее будет это судебное решение, а не текст закона. Поэтому можно констатировать, что ГК в Калифорнии в значи-
тельной мере утратил свою самостоятельность как источник права. Техника ограничительного толкования английскими судьями объясняется отчасти особенностями английского юридического языка. Континентальному юристу особенно бросается в глаза, что английский судья, пытаясь воспрепятствовать обходу закона, облекает свои решения по простейшим делам в многословные, витиеватые и трудные для понимания формулировки, полные доктринерства. Там, где континентальный законодатель удовлетворится одним всеобъемлющим понятием, английский использует пять специальных, чтобы допустимым было одно-единственное толкование и тем самым была ограничена свобода действий судей. По мнению Поллока, искусство законодателя в конце XVIII века заключалось в том, чтобы “сложить в одну кучу как можно больше нужных и ненужных слов в надежде, что многословие обеспечит надежную защиту содержанию законодательного акта” (A First Book of Jurisprudence, 1929, 359). В целом следует отметить, что следы этого можно наблюдать и в современном законодательстве. Континентальный юрист еще и сегодня с удивлением обнаруживает довольно частую практику, когда из употребляемых в законе понятий составляют лексикон и помещают его в начале текста, а затем дают им определения, как в учебнике. Амос называет такую юридическую технику “инструментом обеспечения закона своим собственным словарным запасом” (ааО, р. 170). Английский закон о толковании 1978 года сплошь состоит из таких объяснений слов. Там, например, совершенно серьезно провозглашается: “В любом акте, если нет иного намерения, слова мужского рода включают слова женского рода, а слова в единственном числе включают слова во множественном числе, слова во множественном числе включают слова в единственном числе”. Возникает вопрос, на каком же уровне находится законодательная техника в стране, в которой требуются столь тривиальные вспомогательные средства. Педантизм и мелочность языка законов коренятся, разумеется, не только в стремлении максимально ограничить возможности для их толкования судьей. Причиной тому является также и формализм юридического мышления, следы которого заметны и по сей день. Не только законы, но и
договоры и завещания еще и сегодня составлены на языке, который континентальному юристу кажется средневековым. Если в Германии договор найма жилой площади содержит простую формулировку: “Наймодатель сдает внаем квартиросъемщику следующую квартиру...”, то аналогичная формулировка в договоре Англии или США будет звучать приблизительно следующим образом: “Владелец дома сдает внаем и тем самым предоставляет, сдает в аренду и внаем квартиросъемщику, а квартиросъемщик соглашается взять внаем и в аренду и сим берет внаем и в аренду следующую квартиру...” (пит. по Williston Contracts VII (1938), 6111). Множество подобных примеров можно отыскать с легкостью в формулярных книгах Англии и США. В основе этого, разумеется, лежит сословный интерес юристов: им не может не понравиться, когда простые вещи с помощью искусственного юридико-технического языка покрываются завесой таинственности, проникнуть через которую простой гражданин без помощи специалиста не в состоянии. Объем книги не позволяет показать густую сеть норм и принципов, которая была сплетена в Англии в области толкования законов. Ими заполнены толстенные фолианты, и в своей совокупности они “производят на континентального юриста впечатление анахронизма” (Esser, аа0, S. 131). Например, существует так называемое “золотое правило”, согласно которому позволительно отступать от ясного смысла закона, если буквальное следование ему ведет к абсурдным или неосуществимым результатам. Ему противоречит другое “правило буквального толкования”. Согласно ему, предписывается любой ценой следовать букве закона до тех пор, пока смысл его текста остается ясным: “Если текст закона ясен, необходимо придерживаться его, даже если это ведет к очевидному абсурду. Для суда не имеет значения абсурдность действий законодателя” (Lord Esher in: R.v. The judge of the City of London court, 1892, l QB, 273, 290). Согласно “правилу по устранению ущерба” (mischief rule), которое восходит к одному из судебных решений 1584 года (Heydon's case, 3 Co. Rep. 7a, 76, Eng. Rep. 637), судье надлежит толковать закон таким образом, чтобы он мог реализовать свое историческое предназначение — устранять вред, поскольку это не удается сделать с помощью общего права. Выявление целей законодателя часто затруднено из-за друго-
го правила, которое запрещает судье при толковании закона опираться на материалы парламента и его комитетов по подготовке проектов законов. Для обоснования этого правила ссылаются часто на ненадежность этих материалов, их пробельность и односторонность. Так случается часто, но судье можно было бы спокойно предоставить право решать, какие материалы представляют ценность для рассматриваемого им дела. Почему ему всегда и при любых условиях препятствуют пользоваться ими, не совсем ясно (подробнее см. Marsh, аа0, р. 56 ff.). Остается лишь развести руками по поводу той серьезности, с какой в Англии ведут дискуссии о том, следует ли судье при толковании закона выявлять значение его пунктуации, заголовков и подзаголовков. Справедливости ради следует добавить, что в Англии в последние десятилетия все отчетливее осознают, насколько важно как можно быстрее освободить судью от цепей юридико-технических доктрин толкования, предоставив ему больше свободы в обращении с законом, и превратить его в партнера, а не в противника законодателя при толковании закона.
Выразителем точки зрения тех, кто выступает за этот новый стиль толкования законов, стал лорд Деннинг. По его мнению, судья не только должен пользоваться законодательными материалами (см. Davis v. Johnson, 1979, AC. 264,276 ff.; против палаты лордов, аа0, р. 317, 337), но может также уточнять неясности закона и восполнять его лакуны в смысле тех целей, которых хотел достичь законодатель, издавая закон: “Мы находимся здесь не для того, чтобы растаскивать по словечкам язык парламента и министров и превращать его в бессмыслицу. Это делается очень просто, и юристы слишком часто склонны к этому. Мы находимся здесь, чтобы выявлять намерения парламента и министров и реализовать их. И мы будем делать это гораздо лучше, заполняя пробелы, придавая смысл закону, вместо того, чтобы подвергать его деструктивному анализу” (Magor & St. Mêlions v. Newport Corp., 1950, 2 AU. ER. 126, 1236). За это выступление лорд Деннинг получил “нагоняй” от палаты лордов. Восполнение пробелов для достижения целей закона, по словам лорда Симонда, недопустимо: “Мне представляется это чистейшей воды узурпацией законодательной функции, закамуфлированной под толкование. И еще менее это оправдано, когда пытаются фантазировать с законодательным материалом при обсуждении в нем пробелов и заполнении их” (Magor & St. Mêlions v. Newport Corp., 1952, AC. 189, 191). Конечно, лорд Деннинг настаивал на своей точке зрения, и особенно убедительно, когда речь шла о толковании норм права Европейского сообщества. “Было бы абсурдным, если бы толкование английских судов отличалось от толкования французских судов, голландских или немецких. Поэтому мы должны отставить в сторону английские прави-
ла толкования. Слишком долго мы были склонны точно им следовать. Я имею в виду буквальное толкование слов. При толковании этой конвенции мы должны принять европейский метод... Они применяют метод, который в Англии называют странными словами, по крайней мере для меня они звучат странно; “схематический и телеологический” метод толкования. Он не столь отпугивают, как звучит. Все это означает лишь, что судьи не придерживаются буквального значения слов или грамматической структуры предложений. Они следуют замыслу или цели, которые стоят за ними... Они просто задаются вопросом: каков наиболее эффективный путь регулирования ситуации, ведущий к реализации предполагаемой цели закона? Соответственным образом они и формулируют закон... При толковании Римского договора, который является частью нашего права, мы, конечно же, должны принять новый подход. Находясь в Риме, вы должны поступать так, как поступает Рим. То же самое и с Европейским сообществом. Вы должны поступать так, как поступают европейские суды” (Buchanan & Со Ltd. v. Babco Forwarding & SUpping Ltd., 1977, 2 W.L.R., 107, 112; H.P. Bulmer Ltd. v.J.Bollinger SA., 1974, l Ch., 401, 1425).
Важный, но довольно осторожный шаг по пути, прокладываемому Деннингом, сделала Комиссия по английскому и шотландскому праву. В отчете за 1969 год действующие правила толкования закона были подвергнуты критике и специально рекомендовано в будущем принять закон о предоставлении судье возможности при толковании закона более широко, чем до сих пор, привлекать материалы, использованные для подготовки закона, по которым можно было бы проследить процесс его становления. Кроме того, закон должен четко определить, что наряду с другими принципами к принципам толкования законов принадлежит и принцип, хорошо известный континентальным юристам, согласно которому “толкование, в наибольшей степени отвечающее цели данной законодательной нормы, следует предпочесть любому другому” (Law Comm. The Interpretation of the Statutes, 1969, Law Comm. No. 21). Разумеется, проект закона, опирающийся на рекомендации комиссии, натолкнулся на энергичное сопротивление палаты лордов и был отозван. В США, как показывают работы Радийа и Франкфуртера, судебная практика уже с давних пор заняла более открытую и гибкую позицию в отношении закона. Так, Люзллин показал, что многие доктрины толкования, которые можно найти в старой судебной практике, при сравнении обнаруживают правила толкования, противоречащие друг другу по содержанию. Так что судья всегда мог выбрать те нормы для толкования, которые подходили для обоснования принятого им решения (см. Llewellyn. The Common Law Tradition — deciding appeals, 1960, 521 ff.). Как следствие этого. Единообразный торговый кодекс в § 1-102 устанавливает, что единственной целью толкования закона является “способствовать реализации заложенных в нем целей и
его назначения”. А в официальном комментарии еще добавлено: “Текст каждого раздела следует толковать в свете целей и назначения соответствующих норм и принципов, как и сам закон в целом. Применение языка закона следует толковать узко или широко в зависимости от конкретного случая в соответствии с целями и назначениями, о которых вдет речь” (Mentshikoff. The Uniform Commercial Code. RabelsZ. 30, 1966, 403, 409 ff.).
IV
При сравнении юридического стиля мышления в странах общего и гражданского права следует избегать односторонних оценок, которые часто напрашиваются при поверхностном подходе к проблеме. Так, в среде англо-американских юристов встречаются еще представления, будто в странах гражданского права юридическая деятельность заключается в основном в механическом просеивании рассматриваемых в судах дел через сито законодательных норм, так что для живого развития судебного права не остается места. Хотелось бы верить, что несоответствие этой точки зрения действительно было показано во многих местах этой книги. Существуют важные области права, в которых по различным причинам вообще отсутствует законодательное регулирование либо оно ограничивается общей отсылкой или рамочными нормами. И это служит обширным полем деятельности для развития судебного права. Кроме того, следует отметить общую закономерность. Гражданские и торговые кодексы стран континентальной Европы, старея, теряют способность быть адекватными меняющейся действительности. И законодатель успевает с помощью конкретных норм регулировать постоянно возникающие новые жизненные проблемы. Поэтому судебной практике необходимо все в большей мере заполнять образующиеся бреши, а закон теряет свои господствующие позиции всеобщего регулирования и превращается, по словам Рабеля, в простой инструмент всеобщего убеждения (см. Die Fachgebiete des Kaiser-Wilhelm Instituts in: Rabel. Gesammelte Aufsätze, III, Hrsg. Leser, 1967, 180, 201). Совершенно очевидно, что эти коренные изменения многими юристами еще не осознаны в полной мере, и суды продолжают осуществлять свою деятельность в традиционных формах. Особенно это касается стиля принятия решений. Но
в целом вряд ли подлежит сомнению тот факт, что в странах гражданского Права роль судей в процессе правотворчества все более возрастает. Чем больше будет распространяться на континенте право-судебное усмотрение, тем большее значение будут приобретать в гражданском праве методы и техника, с помощью которых станет возможным устранять противоречие между основополагающим принципом стабильности права и необходимостью приспосабливать его к меняющимся потребностям повседневной жизни. И в этом плане совершенно очевидно, что весь опыт, накопленный юристами общего права, должен представлять значительный интерес для юристов Европейского континента. Действительно, в исследовании конкретных особенностей фактической стороны какого-либо дела, в выявлении отличий этого дела от других, подобных ему, в такой разработке всех общих правил и принципов, сколь абстрактных, столь и важных, но относящихся непременно к проблематике и обстоятельствам данного дела, англо-американская судебная практика тщательнее и точнее, а в обосновании решений более открыта и честна, чем континентальная, которая стремится насильственно втиснуть каждую жизненную ситуацию в заранее разработанную классификацию и потому проявляет склонность к чрезмерному упрощению, чтобы тем самым ее можно было быстро подогнать под первый попавшийся “руководящий принцип”. Правда, сторонников индуктивной техники общего права как инструмента развития судейского нрава в странах континентальной Европы, ориентированной на конкретные прецеденты, можно было бы упрекнуть в пренебрежении к упорядоченности и рациональности системного мышления ив том, что это приведет к хаотичной казуистике при применении права. Эти представления, по-видимому, столь же мало соответствуют действительности, что и представления о гражданском праве как о безукоризненной системе математически точно выверенных понятий. В них не учитывается тот факт, что англо-американская прецедентная техника заключается не в “пуантилизме решений”, а скорее во фрагментарном выявлении “закономерностей сегодняшнего дня” (Esser, аа0, S. 284). Другими словами, техника общего права также заставляет судью обнаруживать за конкретными обстоятельствами рассматриваемого им прецедента общее правило,
поскольку иначе он не сможет установить, является ли то или иное ранее принятое судебное решение подходящим для данного случая. Общие правила и принципы, которые судьи общего права устанавливают с помощью индуктивно-сравнительного метода, путем анализа множества прецедентов, придают прецедентному праву определенную степень систематичности, и, как следствие этого, оно приобретает преемственность и предсказуемость. Правда, в чистом виде судейское право не обладает достаточной способностью к самоструктурированию. И нельзя отрицать того, что в общем праве есть области, в которых, несмотря на усилия английских и американских специалистов, общее право стало неясным и малопонятным, требуя срочного и планомерного вмешательства законодателя. Эта опасность для общего права начинает уже осознаваться проницательными людьми все отчетливее. Особенно это можно наблюдать в американском праве, где уже на протяжении долгого времени предпринимаются серьезные попытки основательно пересмотреть и упорядочить правовой материал. Это относится не только к “Своду законов”. Достижения законодателя последних десятилетий, особенно в том, что касается разработки Единообразного торгового кодекса, были бы невозможны без титанических усилий по предварительной систематизации и отработке решений тех проблем, с которыми судьи общего права сталкивались в процессе его развития. В Англии, по-видимому, развивается аналогичная тенденция. Достаточно упомянуть работу Гоффа и Джонса “Реституция” (1978) (The Law of Restitution), в которой делалась “попытка упорядочить барочное” многообразие правовых конструкций неосновательного обогащения по английскому праву с помощью небольшого числа обобщающих принципов (см. Martinek, Rabeis Z., 47, 1983, 284). О том, что в Англии назрела необходимость в систематизации и модернизации общего права, свидетельствует создание в 1965 году правовой комиссии, перед которой была поставлена четкая задача “пересмотреть все право... с точки зрения его дальнейшего систематизированного развития и реформирования прежде всего путем его кодификации”. Правда, по всей видимости, кодификация договорного права, составляющего основу английского частного права, является перспективой отдаленного будущего. Тем не менее примечательно, что в последние годы этот вопрос стал
предметом оживленной дискуссии на страницах печати, в которой важная роль отводится кодификации частного права. И даже техника толкования законов больше не является в Англии зоной, свободной от критики, благодаря установлению более тесных связей с континентальным правом через посредство права Европейского сообщества. Детальное сравнительно-правовое исследование Дэйла, касающееся техники кодификации и стиля законов, показало, что и в этой области можно было бы многое почерпнуть из опыта гражданского права. Подытоживая сказанное, можно констатировать, что абсолютное преобладание на континенте права, основанного на законе, ушло в прошлое. А в общем праве, наоборот, все больше пробивает себе дорогу тенденция пользоваться услугами законодателя для унификации, более рационального использования и упрощения права. В практике судов континентальной Европы постепенно завоевывают признание судейское право и связанный с ним индуктивный и ориентированный на конкретные прецеденты стиль юридического мышления. В общем же праве назрела потребность систематизировать непомерно возросшее число норм судейского права. Таким образом, несмотря на то что для становления и развития общего и гражданского права служили диаметрально противоположные источники, существует основа для постепенного сближения как обеих систем права, так и их методов и юридической техники.
V
В целом компаративисты склоняются к той точке зрения, что сходные потребности правооборота удовлетворяются приблизительно одинаково во всех развитых правовых системах. Однако этого нельзя сказать о процессуальном праве, если сравнивать гражданский процесс в общем и гражданском праве, как он готовится, как представляется суду фактический материал дела и особенно как отбираются и заслушиваются свидетели и эксперты, а также какие задачи и функции возлагаются на суд, стороны и их адвокатов на различных этапах процесса. Здесь в странах общего и гражданского права получили развитие совершенно различные традиции.
Для понимания особенностей англо-американского процесса решающую роль играет суд присяжных (jury trial), из которого этот процесс, в сущности, и вырос. Что касается Англии, то в наши дни суд присяжных продолжает играть свою роль только в уголовном процессе и притом только в том случае, когда речь идет о тяжком преступлении, а подсудимый не признает своей вины. Тем не менее гражданский процесс также сохранил традиции суда присяжных. Отсюда следует, что независимо от того, является дело уголовным или гражданским, по нему принимается решение в результате многочасового или даже многодневного устного разбирательства, поскольку совершенно очевидно, что вторично собрать тех же присяжных не всегда представляется возможным, устное разбирательство должно закончиться в течение одного заседания. А это, в свою очередь, влечет за собой целый ряд новых последствий, которые наделяют судебный процесс в общем праве только ему присущими характерными особенностями (von Mehren, aaO). Правовое последствие заключается в том, что исключительно важное значение придается подготовке процесса атторнеями, или поверенными. В гражданском праве — иначе. Здесь процесс устного разбирательства в судебном заседании осуществляется в несколько этапов, разделенных временными отрезками. А это означает, что одна сторона может отвечать на любые неожиданные заявления и правовую мотивировку другой на следующем заседании подготовленными ею новыми фактическими материалами и новыми доказательствами. Так что на протяжении всего слушания дела и, не в последнюю очередь, при тактичном участии судьи постепенно выявляются новые факты и новые правовые проблемы: все относящееся к спору отделяется от не относящегося к нему, и постепенно создается основа для принятия решения. В англо-американском праве — лишь одно-единственное слушание, поэтому стороны с самого начала тщательно продумывают свое выступление и систему доказательств. Кроме того, учитывая невозможность обратиться с запросом о перерыве судебного заседания для подготовки к адекватному ответу на неожиданные маневры противника, каждая из тяжущихся сторон должна быть прекрасно осведомлена о позиции другой стороны, особенно в том, что касается изложения ею фактической стороны дела и мотиви-
ровок. Это влечет за собой последствия двоякого рода: атторней (солиситор в Англии) должен до начала процесса побеседовать со “своими” свидетелями и иметь точное представление о том, что они собираются говорить. Немецкому адвокату такой образ действий покажется крайне подозрительным по профессиональным причинам, связанным с опасностью предположения о возможном оказании давления на свидетелей. Затем англо-американское процессуальное право по вышеназванным причинам предоставляет каждой яз сторон возможность потребовать у другой стороны предоставить ей материалы и документы, которые могут иметь особо важное значение для будущего судебного разбирательства.
Дата добавления: 2014-11-29; Просмотров: 559; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |