Доказательство и процесс в общем праве и в гражданском праве 2 страница

Не подлежит сомнению, что Кассационный суд тщательно изучает материалы дела. Но внешне все выглядит так, будто решение было принято с помощью волшебной палочки, из­влекшей нужную норму из текста закона (см. по этому во­просу прекрасное исследование Dawson, аа0, р. 400 ff.). B целом же решения судов высших инстанций стран континен­тальной Европы до сих пор несут на себе следы традиций авторитарного государства прошлого века. Это заключается прежде всего в том, что судебное решение — анонимный акт государственной власти. Тем самым уважающему авторитет власти подданному хотят продемонстрировать величие зако­на и по этой причине скрыть, что судья не мог принять решение на основе мыслительных, точно выверенных логи­ческих операций, а действовал, исходя из материалов рас­сматриваемого дела, и в сомнениях искал решения конкрет­ных проблем методом проб и ошибок, мучительно взвешивая все “за” и “против” (см. Kotz, аа0).

О том, насколько слабо еще развито искусство мето­да “обоснования от прецедента к прецеденту”, свидетельст­вует некритическое использование так называемых “руково­дящих принципов” (Leitsätze), которые повсюду на континен­те предпосылаются опубликованным.судебным решениям.

Руководящие принципы формулируются абстрактно и в сильно сокращенном виде и представляют собой выжимку правового содержания судебного решения. При этом обстоя­тельства дела, на основе которых принималось решение, упоминаются лишь вскользь или вообще не упоминаются, а сам процесс, показывающий, как рождалось обоснование, никогда не приводится. Такие руководящие нормы под назва­нием head notes (резюме) существуют и в странах общего права. Но там они служат судье просто для того, чтобы дать ему первоначальное представление о возможном содержании данного судебного решения.

Это отнюдь не означает, что само решение должно быть тщательно подготовлено. Что же касается Европейского кон­тинента, то здесь, наоборот, “руководящие принципы” часто совсем не связаны с обстоятельствами дела и даются са­мостоятельно в виде отшлифованных формулировок, так что в юридической практике их применяют как нормы закона. В Италии дополнительным стимулом этому служит публика­ция судебных решений только в форме руководящих прин­ципов (massime). Это делает практически невозможным вы­явление обстоятельств дела, по которому суд принял данное решение, а следовательно, и определение реального значе­ния руководящего принципа этого дела.

В действительности такие руководящие принципы следует рассматривать лишь как рабочие гипотезы и в свете расту­щего числа и меняющихся жизненных потребностей посто­янно подвергать критической оценке, развивать, толковать ограничительно, улучшать и т.д. И континентальные суды, бесспорно, так и поступаюn, часто не отдавая себе в этом отчета. Однако, поскольку это редка становится достоянием гласности, трудно составить представление о реальном поло­жении вещей в этом вопросе.

III

Методы толкования закона в странах общего и граждан­ского права также отличаются между собой. Это связано с тем, что в процессе развития английского права издаваемые парламентом этой страны статуты играли иную роль, чем законы на континенте. Вплоть до XIX века англичане, подоб­но римлянам, признавали целесообразной деятельность за-

конодателя только в тех случаях, когда требовалось устра­нить конкретные социальные или экономические недостат­ки. Всеобъемлющее и целенаправленное регулирование, предусматривающее заранее решение сразу множества раз­личных проблем в рамках целой отрасли права, казалось практичным эмпирикам-англичанам с их прецедентным мен­талитетом опасным и неестественным: “Если уж мы подо­шли к мосту, то перейдем по нему”.

Поэтому английские статуты представляли собой спора­дические, принимаемые “по случаю” законы, далеко уступа­ющие по своей правовой силе как источники права неписа­ному общему праву, которое в одинаковой степени проникло во все области права. Судьи смотрели на законы как на зло, правда, необходимое, но разрушающее гармонию общего права. И потому, создавая правила толкования законов, судьи, по замечанию Поллока, открыто исходили из убежде­ния, что, “как правило, парламент меняет право в худшую сторону и задача судьи заключается в том, чтобы свести к минимуму вред от его вмешательства” (Essays on jurispru­dence & Ethics, 1882, 85).

Особенное развитие получила мысль, что закон, отличаю­щийся от неписаного общего права, рассматривается как ис­ключение и потому его следует толковать узко и применять только к тем случаям, которые прямо и однозначно подпадают под его содержание. Если же в этом случае с помощью закона тяжбу урегулировать не удается, то, как полагают, необходимо вновь прибегнуть к всеобъемлющим нормам общего права.

В гражданском праве, наоборот, неясные места и пробелы судья стремится восполнить, обращаясь к сути и цели зако­на. При этом он руководствуется скорее мыслью об искрен­нем стремлении законодателя к сотрудничеству с ним, неже­ли осторожным скепсисом в отношении опасности, если не злонамеренности, любых действий законодателя в области частного права.

Консервативно настроенные английские судьи иногда ис­пользуют упомянутые принципы толкования для ограничения или обхода несимпатичных им норм современного социаль­ного законодательства. Они утверждают, причем часто аргу-ментированно, что нормы этого законодательства ограничи­вают свободу договора, основанную на общем праве, и потому должны толковаться ограничительно (см. Jackson. The Machinery of Justice, 1977, 472 ff.).

Недооценка закона как правового источника ведет к тому, что в общем праве законодательные нормы лишь в незначи­тельной мере привлекаются судьями в качестве исходного материала для собственного правотворчества.

На континенте в этой сфере также все иначе. При реше­нии спорных проблем судья ориентируется прежде всего на соответствующие нормы закона. Он проверяет, применимы ли эти нормы по своей внутренней сути к решению данной проблемы, можно ли применять их по аналогии или вывести из них доказательство от противного. Поэтому можно утвер­ждать, хотя и с некоторой долей преувеличения, что в граж­данском праве законодательные нормы часто играют роль основы для принятия судебного решения подобно прецеден­там в общем праве.

“Юрист общего права рассматривает право как обычное или традиционное. Самым лучшим для себя он считает при­нятие решения на основе прецедентов. Закон для него лишь норма, регулирующая конкретную ситуацию, которую нельзя использовать для обоснования по аналогии... С другой сторо­ны, континентальный юрист смотрит на право как на порож­дение законодателя. Для правотворчества и правопримене­ния ему служат тексты законов, которые он использует для обоснований по аналогии...” (ср. Pound L.Q. Rev., 67, 1951, 50). Этими различиями объясняется, в частности, и тот факт, что замена общего права гражданским кодексом с тысячами параграфов, например, в Калифорнии не оправдала первона­чальных надежд законодателя на постепенное отмирание в этой связи большей части общего права.

Судьи были не готовы рассматривать ГК как некое смыс­ловое единство, не зависимое от общего права, и сделать его исходным материалом для своего правотворчества. Прав­да, было признано, что ГК надлежит следовать в тех случа­ях, когда его отдельные нормы отступают от норм судейско­го права. В остальном же правотворчество в рамках общего права осуществляется в соответствии с традиционным ме­тодом “обоснования от прецедента к прецеденту”. А если при этом окажется, что найденное решение может опираться также и на норму ГК, то тем лучше. Но даже и при такой ситуации, когда норма ГК была использована для судебного решения, все равно исходным пунктом для обоснования скорее будет это судебное решение, а не текст закона. Поэ­тому можно констатировать, что ГК в Калифорнии в значи-

тельной мере утратил свою самостоятельность как источник права.

Техника ограничительного толкования английскими судь­ями объясняется отчасти особенностями английского юриди­ческого языка. Континентальному юристу особенно бросает­ся в глаза, что английский судья, пытаясь воспрепятствовать обходу закона, облекает свои решения по простейшим делам в многословные, витиеватые и трудные для понимания фор­мулировки, полные доктринерства.

Там, где континентальный законодатель удовлетворится одним всеобъемлющим понятием, английский использует пять специальных, чтобы допустимым было одно-единственное толкование и тем самым была ограничена свобода дейст­вий судей. По мнению Поллока, искусство законодателя в конце XVIII века заключалось в том, чтобы “сложить в одну кучу как можно больше нужных и ненужных слов в надежде, что многословие обеспечит надежную защиту со­держанию законодательного акта” (A First Book of Jurispru­dence, 1929, 359).

В целом следует отметить, что следы этого можно наблю­дать и в современном законодательстве. Континентальный юрист еще и сегодня с удивлением обнаруживает довольно частую практику, когда из употребляемых в законе понятий составляют лексикон и помещают его в начале текста, а за­тем дают им определения, как в учебнике. Амос называет такую юридическую технику “инструментом обеспечения закона своим собственным словарным запасом” (ааО, р. 170). Английский закон о толковании 1978 года сплошь состоит из таких объяснений слов. Там, например, совершенно серь­езно провозглашается: “В любом акте, если нет иного на­мерения, слова мужского рода включают слова женского рода, а слова в единственном числе включают слова во множественном числе, слова во множественном числе вклю­чают слова в единственном числе”. Возникает вопрос, на каком же уровне находится законодательная техника в стра­не, в которой требуются столь тривиальные вспомогательные средства.

Педантизм и мелочность языка законов коренятся, разу­меется, не только в стремлении максимально ограничить возможности для их толкования судьей. Причиной тому явля­ется также и формализм юридического мышления, следы которого заметны и по сей день. Не только законы, но и

договоры и завещания еще и сегодня составлены на языке, который континентальному юристу кажется средневековым.

Если в Германии договор найма жилой площади содержит простую формулировку: “Наймодатель сдает внаем кварти­росъемщику следующую квартиру...”, то аналогичная форму­лировка в договоре Англии или США будет звучать прибли­зительно следующим образом: “Владелец дома сдает внаем и тем самым предоставляет, сдает в аренду и внаем кварти­росъемщику, а квартиросъемщик соглашается взять внаем и в аренду и сим берет внаем и в аренду следующую кварти­ру...” (пит. по Williston Contracts VII (1938), 6111). Множес­тво подобных примеров можно отыскать с легкостью в фор­мулярных книгах Англии и США.

В основе этого, разумеется, лежит сословный интерес юристов: им не может не понравиться, когда простые вещи с помощью искусственного юридико-технического языка покрываются завесой таинственности, проникнуть через которую простой гражданин без помощи специалиста не в состоянии.

Объем книги не позволяет показать густую сеть норм и принципов, которая была сплетена в Англии в области тол­кования законов. Ими заполнены толстенные фолианты, и в своей совокупности они “производят на континентального юриста впечатление анахронизма” (Esser, аа0, S. 131). Нап­ример, существует так называемое “золотое правило”, со­гласно которому позволительно отступать от ясного смысла закона, если буквальное следование ему ведет к абсурдным или неосуществимым результатам. Ему противоречит другое “правило буквального толкования”. Согласно ему, предписы­вается любой ценой следовать букве закона до тех пор, пока смысл его текста остается ясным: “Если текст закона ясен, необходимо придерживаться его, даже если это ведет к оче­видному абсурду. Для суда не имеет значения абсурдность действий законодателя” (Lord Esher in: R.v. The judge of the City of London court, 1892, l QB, 273, 290).

Согласно “правилу по устранению ущерба” (mischief rule), которое восходит к одному из судебных решений 1584 года (Heydon's case, 3 Co. Rep. 7a, 76, Eng. Rep. 637), судье над­лежит толковать закон таким образом, чтобы он мог реали­зовать свое историческое предназначение — устранять вред, поскольку это не удается сделать с помощью общего права. Выявление целей законодателя часто затруднено из-за друго-

го правила, которое запрещает судье при толковании закона опираться на материалы парламента и его комитетов по под­готовке проектов законов. Для обоснования этого правила ссылаются часто на ненадежность этих материалов, их пробельность и односторонность. Так случается часто, но судье можно было бы спокойно предоставить право решать, какие материалы представляют ценность для рассматриваемого им дела. Почему ему всегда и при любых условиях препятствуют пользоваться ими, не совсем ясно (подробнее см. Marsh, аа0, р. 56 ff.). Остается лишь развести руками по поводу той серь­езности, с какой в Англии ведут дискуссии о том, следует ли судье при толковании закона выявлять значение его пунктуа­ции, заголовков и подзаголовков.

Справедливости ради следует добавить, что в Англии в последние десятилетия все отчетливее осознают, насколько важно как можно быстрее освободить судью от цепей юридико-технических доктрин толкования, предоставив ему боль­ше свободы в обращении с законом, и превратить его в парт­нера, а не в противника законодателя при толковании закона.

Выразителем точки зрения тех, кто выступает за этот новый стиль толкования законов, стал лорд Деннинг. По его мнению, судья не толь­ко должен пользоваться законодательными материалами (см. Davis v. Johnson, 1979, AC. 264,276 ff.; против палаты лордов, аа0, р. 317, 337), но может также уточнять неясности закона и восполнять его лакуны в смысле тех целей, которых хотел достичь законодатель, издавая закон: “Мы находимся здесь не для того, чтобы растаскивать по словечкам язык парламента и министров и превращать его в бессмыслицу. Это делается очень просто, и юристы слишком часто склонны к этому. Мы находимся здесь, чтобы выявлять намерения парламента и министров и реализовать их. И мы будем делать это гораздо лучше, заполняя пробе­лы, придавая смысл закону, вместо того, чтобы подвергать его деструк­тивному анализу” (Magor & St. Mêlions v. Newport Corp., 1950, 2 AU. ER. 126, 1236). За это выступление лорд Деннинг получил “нагоняй” от палаты лордов.

Восполнение пробелов для достижения целей закона, по словам лорда Симонда, недопустимо: “Мне представляется это чистейшей воды узурпацией законодательной функции, закамуфлированной под толко­вание. И еще менее это оправдано, когда пытаются фантазировать с законодательным материалом при обсуждении в нем пробелов и запол­нении их” (Magor & St. Mêlions v. Newport Corp., 1952, AC. 189, 191). Конечно, лорд Деннинг настаивал на своей точке зрения, и особенно убедительно, когда речь шла о толковании норм права Европейского сообщества. “Было бы абсурдным, если бы толкование английских судов отличалось от толкования французских судов, голландских или немецких. Поэтому мы должны отставить в сторону английские прави-

ла толкования. Слишком долго мы были склонны точно им следовать. Я имею в виду буквальное толкование слов. При толковании этой кон­венции мы должны принять европейский метод... Они применяют ме­тод, который в Англии называют странными словами, по крайней мере для меня они звучат странно; “схематический и телеологический” ме­тод толкования. Он не столь отпугивают, как звучит. Все это означает лишь, что судьи не придерживаются буквального значения слов или грамматической структуры предложений. Они следуют замыслу или цели, которые стоят за ними... Они просто задаются вопросом: каков наиболее эффективный путь регулирования ситуации, ведущий к реа­лизации предполагаемой цели закона? Соответственным образом они и формулируют закон... При толковании Римского договора, который яв­ляется частью нашего права, мы, конечно же, должны принять новый подход. Находясь в Риме, вы должны поступать так, как поступает Рим. То же самое и с Европейским сообществом. Вы должны поступать так, как поступают европейские суды” (Buchanan & Со Ltd. v. Babco For­warding & SUpping Ltd., 1977, 2 W.L.R., 107, 112; H.P. Bulmer Ltd. v.J.Bollinger SA., 1974, l Ch., 401, 1425).

Важный, но довольно осторожный шаг по пути, проклады­ваемому Деннингом, сделала Комиссия по английскому и шотландскому праву. В отчете за 1969 год действующие пра­вила толкования закона были подвергнуты критике и специ­ально рекомендовано в будущем принять закон о предостав­лении судье возможности при толковании закона более широко, чем до сих пор, привлекать материалы, использо­ванные для подготовки закона, по которым можно было бы проследить процесс его становления. Кроме того, закон дол­жен четко определить, что наряду с другими принципами к принци­пам толкования законов принадлежит и принцип, хорошо известный континентальным юристам, согласно которому “толкование, в наиболь­шей степени отвечающее цели данной законодательной нормы, следует предпочесть любому другому” (Law Comm. The Interpretation of the Statutes, 1969, Law Comm. No. 21). Разумеется, проект закона, опираю­щийся на рекомендации комиссии, натолкнулся на энергичное сопро­тивление палаты лордов и был отозван.

В США, как показывают работы Радийа и Франкфуртера, судебная практика уже с давних пор заняла более открытую и гибкую позицию в отношении закона. Так, Люзллин показал, что многие доктрины тол­кования, которые можно найти в старой судебной практике, при срав­нении обнаруживают правила толкования, противоречащие друг другу по содержанию. Так что судья всегда мог выбрать те нормы для толкования, которые подходили для обоснования принятого им реше­ния (см. Llewellyn. The Common Law Tradition — deciding appeals, 1960, 521 ff.). Как следствие этого. Единообразный торговый кодекс в § 1-102 устанавливает, что единственной целью толкования зако­на является “способствовать реализации заложенных в нем целей и

его назначения”. А в официальном комментарии еще добавлено: “Текст каждого раздела следует толковать в свете целей и назначения соответ­ствующих норм и принципов, как и сам закон в целом. Применение языка закона следует толковать узко или широко в зависимости от конкретного случая в соответствии с целями и назначениями, о кото­рых вдет речь” (Mentshikoff. The Uniform Commercial Code. RabelsZ. 30, 1966, 403, 409 ff.).

IV

При сравнении юридического стиля мышления в странах общего и гражданского права следует избегать односторон­них оценок, которые часто напрашиваются при поверхност­ном подходе к проблеме. Так, в среде англо-американских юристов встречаются еще представления, будто в странах гражданского права юридическая деятельность заключается в основном в механическом просеивании рассматриваемых в судах дел через сито законодательных норм, так что для живого развития судебного права не остается места.

Хотелось бы верить, что несоответствие этой точки зре­ния действительно было показано во многих местах этой книги. Существуют важные области права, в которых по различным причинам вообще отсутствует законодательное регулирование либо оно ограничивается общей отсылкой или рамочными нормами.

И это служит обширным полем деятельности для развития судебного права. Кроме того, следует отметить общую зако­номерность. Гражданские и торговые кодексы стран конти­нентальной Европы, старея, теряют способность быть адек­ватными меняющейся действительности. И законодатель успевает с помощью конкретных норм регулировать постоян­но возникающие новые жизненные проблемы. Поэтому судебной практике необходимо все в большей мере запол­нять образующиеся бреши, а закон теряет свои господствую­щие позиции всеобщего регулирования и превращается, по словам Рабеля, в простой инструмент всеобщего убеждения (см. Die Fachgebiete des Kaiser-Wilhelm Instituts in: Rabel. Gesammelte Aufsätze, III, Hrsg. Leser, 1967, 180, 201).

Совершенно очевидно, что эти коренные изменения мно­гими юристами еще не осознаны в полной мере, и суды про­должают осуществлять свою деятельность в традиционных формах. Особенно это касается стиля принятия решений. Но

в целом вряд ли подлежит сомнению тот факт, что в странах гражданского Права роль судей в процессе правотворчества все более возрастает.

Чем больше будет распространяться на континенте право-судебное усмотрение, тем большее значение будут приобре­тать в гражданском праве методы и техника, с помощью которых станет возможным устранять противоречие между основополагающим принципом стабильности права и необ­ходимостью приспосабливать его к меняющимся потребнос­тям повседневной жизни. И в этом плане совершенно оче­видно, что весь опыт, накопленный юристами общего права, должен представлять значительный интерес для юристов Европейского континента. Действительно, в исследовании конкретных особенностей фактической стороны какого-либо дела, в выявлении отличий этого дела от других, подобных ему, в такой разработке всех общих правил и принципов, сколь абстрактных, столь и важных, но относящихся не­пременно к проблематике и обстоятельствам данного дела, англо-американская судебная практика тщательнее и точнее, а в обосновании решений более открыта и честна, чем кон­тинентальная, которая стремится насильственно втиснуть каждую жизненную ситуацию в заранее разработанную клас­сификацию и потому проявляет склонность к чрезмерному упрощению, чтобы тем самым ее можно было быстро подо­гнать под первый попавшийся “руководящий принцип”.

Правда, сторонников индуктивной техники общего права как инструмента развития судейского нрава в странах конти­нентальной Европы, ориентированной на конкретные преце­денты, можно было бы упрекнуть в пренебрежении к упоря­доченности и рациональности системного мышления ив том, что это приведет к хаотичной казуистике при применении права.

Эти представления, по-видимому, столь же мало соответ­ствуют действительности, что и представления о гражданс­ком праве как о безукоризненной системе математически точно выверенных понятий. В них не учитывается тот факт, что англо-американская прецедентная техника заключается не в “пуантилизме решений”, а скорее во фрагментарном выявлении “закономерностей сегодняшнего дня” (Esser, аа0, S. 284). Другими словами, техника общего права также за­ставляет судью обнаруживать за конкретными обстоятель­ствами рассматриваемого им прецедента общее правило,

поскольку иначе он не сможет установить, является ли то или иное ранее принятое судебное решение подходящим для данного случая.

Общие правила и принципы, которые судьи общего права устанавливают с помощью индуктивно-сравнительного мето­да, путем анализа множества прецедентов, придают прецедентному праву определенную степень систематичности, и, как следствие этого, оно приобретает преемственность и предсказуемость. Правда, в чистом виде судейское право не обладает достаточной способностью к самоструктуриро­ванию. И нельзя отрицать того, что в общем праве есть об­ласти, в которых, несмотря на усилия английских и аме­риканских специалистов, общее право стало неясным и малопонятным, требуя срочного и планомерного вмешатель­ства законодателя. Эта опасность для общего права начинает уже осознаваться проницательными людьми все отчетливее.

Особенно это можно наблюдать в американском праве, где уже на протяжении долгого времени предпринимаются серьезные попытки основательно пересмотреть и упорядо­чить правовой материал. Это относится не только к “Своду законов”. Достижения законодателя последних десятилетий, особенно в том, что касается разработки Единообразного торгового кодекса, были бы невозможны без титанических усилий по предварительной систематизации и отработке ре­шений тех проблем, с которыми судьи общего права сталки­вались в процессе его развития. В Англии, по-видимому, развивается аналогичная тенденция. Достаточно упомянуть работу Гоффа и Джонса “Реституция” (1978) (The Law of Restitution), в которой делалась “попытка упорядочить ба­рочное” многообразие правовых конструкций неоснователь­ного обогащения по английскому праву с помощью неболь­шого числа обобщающих принципов (см. Martinek, Rabeis Z., 47, 1983, 284). О том, что в Англии назрела необходи­мость в систематизации и модернизации общего права, сви­детельствует создание в 1965 году правовой комиссии, перед которой была поставлена четкая задача “пересмотреть все право... с точки зрения его дальнейшего систематизирован­ного развития и реформирования прежде всего путем его ко­дификации”. Правда, по всей видимости, кодификация дого­ворного права, составляющего основу английского частного права, является перспективой отдаленного будущего. Тем не менее примечательно, что в последние годы этот вопрос стал

предметом оживленной дискуссии на страницах печати, в ко­торой важная роль отводится кодификации частного права. И даже техника толкования законов больше не является в Англии зоной, свободной от критики, благодаря установле­нию более тесных связей с континентальным правом через посредство права Европейского сообщества.

Детальное сравнительно-правовое исследование Дэйла, касающееся техники кодификации и стиля законов, показа­ло, что и в этой области можно было бы многое почерпнуть из опыта гражданского права.

Подытоживая сказанное, можно констатировать, что аб­солютное преобладание на континенте права, основанного на законе, ушло в прошлое. А в общем праве, наоборот, все больше пробивает себе дорогу тенденция пользоваться услу­гами законодателя для унификации, более рационального ис­пользования и упрощения права.

В практике судов континентальной Европы постепенно завоевывают признание судейское право и связанный с ним индуктивный и ориентированный на конкретные прецеденты стиль юридического мышления. В общем же праве назрела потребность систематизировать непомерно возросшее число норм судейского права.

Таким образом, несмотря на то что для становления и развития общего и гражданского права служили диаметраль­но противоположные источники, существует основа для по­степенного сближения как обеих систем права, так и их ме­тодов и юридической техники.

V

В целом компаративисты склоняются к той точке зрения, что сходные потребности правооборота удовлетворяются при­близительно одинаково во всех развитых правовых системах. Однако этого нельзя сказать о процессуальном праве, если сравнивать гражданский процесс в общем и гражданском праве, как он готовится, как представляется суду фактический материал дела и особенно как отбираются и заслушиваются свидетели и эксперты, а также какие задачи и функции воз­лагаются на суд, стороны и их адвокатов на различных этапах процесса. Здесь в странах общего и гражданского права по­лучили развитие совершенно различные традиции.

Для понимания особенностей англо-американского про­цесса решающую роль играет суд присяжных (jury trial), из которого этот процесс, в сущности, и вырос. Что касается Англии, то в наши дни суд присяжных продолжает играть свою роль только в уголовном процессе и притом только в том случае, когда речь идет о тяжком преступлении, а подсу­димый не признает своей вины.

Тем не менее гражданский процесс также сохранил тра­диции суда присяжных. Отсюда следует, что независимо от того, является дело уголовным или гражданским, по нему принимается решение в результате многочасового или даже многодневного устного разбирательства, поскольку совер­шенно очевидно, что вторично собрать тех же присяжных не всегда представляется возможным, устное разбирательство должно закончиться в течение одного заседания.

А это, в свою очередь, влечет за собой целый ряд новых последствий, которые наделяют судебный процесс в общем праве только ему присущими характерными особенностями (von Mehren, aaO).

Правовое последствие заключается в том, что исключитель­но важное значение придается подготовке процесса атторнеями, или поверенными. В гражданском праве — иначе. Здесь процесс устного разбирательства в судебном заседании осу­ществляется в несколько этапов, разделенных временными отрезками. А это означает, что одна сторона может отвечать на любые неожиданные заявления и правовую мотивировку другой на следующем заседании подготовленными ею новы­ми фактическими материалами и новыми доказательствами.

Так что на протяжении всего слушания дела и, не в пос­леднюю очередь, при тактичном участии судьи постепенно выявляются новые факты и новые правовые проблемы: все относящееся к спору отделяется от не относящегося к нему, и постепенно создается основа для принятия решения. В англо-американском праве — лишь одно-единственное слу­шание, поэтому стороны с самого начала тщательно проду­мывают свое выступление и систему доказательств.

Кроме того, учитывая невозможность обратиться с за­просом о перерыве судебного заседания для подготовки к адекватному ответу на неожиданные маневры противника, каждая из тяжущихся сторон должна быть прекрасно осве­домлена о позиции другой стороны, особенно в том, что касается изложения ею фактической стороны дела и мотиви-

ровок. Это влечет за собой последствия двоякого рода: атторней (солиситор в Англии) должен до начала процесса побеседовать со “своими” свидетелями и иметь точное пред­ставление о том, что они собираются говорить. Немецкому адвокату такой образ действий покажется крайне подозри­тельным по профессиональным причинам, связанным с опас­ностью предположения о возможном оказании давления на свидетелей. Затем англо-американское процессуальное пра­во по вышеназванным причинам предоставляет каждой яз сторон возможность потребовать у другой стороны предоста­вить ей материалы и документы, которые могут иметь особо важное значение для будущего судебного разбирательства.

Дата добавления: 2014-11-29