Оппозиия «эллины - варвары» в IV в. до н.э

Первая половина IV в. до н.э. отмечена резким всплеском враждебно­сти к варварам. Антагонизм между эллинами и варварами приобретает в этот период классическую форму. Неприязненное, высокомерное отношение к варварам находит свое теоретическое обоснование в трудах Аристотеля, Исократа и других греческих мыслителей. Враждебное отношение к Востоку становится ведущей линией греческой идеологии в конце V - середине IV вв. до н.э. В.И. Исаева отмечала, что дальнейшая разработка оппозиции «эллины — варвары» приводит к тому, что понятие «варвар» в конце V - середине IV в. до н.э. становится вполне абстрактным, образ вар­вара теперь лишен конкретных этнических черт.

Таким образом, возросшая в IV в. до н.э. враждебность греков к варва­рам в исследовательской литературе трактуется как проявление шовинизма, этнического противостояния, основанного на представлении о превосходстве эллинов над варварами. Признавая значение и размах антиварварских на­строений в тот период, мы не вполне можем согласиться с такой интерпрета­цией эллинской ксенофобии IV в. до н.э.

Прежде всего, анализ источников конца V - середины IV в. до н.э. дает возможность ясно увидеть, что образ варвара, активно культивировавшийся в этот период, не был абстрактным, но обладал вполне конкретными этнически­ми признаками: это были персы. Эскалация враждебности к персам - лейтмо­тив греческой литературы и публицистики конца V- IV в. до н.э. Столь популярная в тот период идея похода на Восток предполагала поход именно против персов как отмщение за старые обиды. Уже Горгий, который считается чуть ли не родоначальником идеи всеэллинского похода, «подстрекал афинян против мидян и персов» (Philostr. Vit. Soph. I. 9, 5). Лисий призывал эллинов подражать предкам и бороться с персидским царем (Olymp. 3, 6). Все творчест­во Исократа, этого апостола идеи панэллинского похода на Восток, пронизано ненавистью к персам. У Исократа мы находим ряд ярких подтверждений того, что панэллинский поход должен быть направлен именно против персов, а не против варваров вообще. Так, в речи «Филипп» Исократ ставит македонскому царю в пример сиракузского тирана Дионисия Старшего. По мнению оратора, для Филиппа, собирающегося возглавить панэллинский поход на Восток, должно стать поучительным примером, с какой легкостью Дионисий смог объ­единить сицилийских греков под своей властью (Phil. 65). Любопытно, что из всей деятельности Дионисия Исократ счел необходимым выделить именно это направление. Дионисий вел борьбу с варварами - с карфагеня­нами. Но эта борьба не привлекла к себе внимания Исократа, он не счел необ­ходимым поставить ее в пример македонскому царю, очевидно, потому, что направлена она была против карфагенян, а не против персов. Еще одно под­тверждение того, что панэллинская идея Исократа связана с враждебностью именно к персам, находим в письмах оратора. Так, в одном из своих писем к Филиппу Исократ призывает его прекратить войну с северными варварами и переключить свою энергию для борьбы с персами (Epist. II. 11). Таким обра­зом, панэллинская идея связывается не с походом против варваров вообще, а конкретно - с походом против персов. Имея в виду персов, Исократ пишет, что афиняне легко забывают о враждебных чувствах к другим народам, к жителям же материка не чувствуют благодарности даже тогда, когда получают от них какую-нибудь услугу (Paneg. 157). Как видим, даже Исократ, которого в историографии считают наиболее последовательным теоретиком шовинизма, не исповедовал принципиальной ненависти ко всем варварам, для оратора адресат этой ненависти был вполне конкретен - это персы. Это была, так сказать, ад­ресная ксенофобия.

Даже в тех случаях, когда греческие авторы, казалось бы, абстрактно рассуждают о рабской природе варваров, их низких моральных качествах, физической невыносливости и т.д., практически всегда угадывается этниче­ский прототип, послуживший основой для таких размышлений. Это - персы. Именно они в построениях греческих теоретиков, являясь воплощением не­гативных качеств, призваны оттенить достоинства греков (Ср.: Хеп. Hell. III. 4, 19; Ages. IX, 1 sq.-Jsocr. Paneg. 150; Phil. 90, 124).

Можно ли считать, что возросшая враждебность к персам имела под собой этническую основу? Можно ли видеть в этом одно из проявлений ра­сизма или шовинизма? Нам представляется, что едва ли. Если рассматривать враждебность к варварам-персам как обычный, может быть, утрированный некоторыми обстоятельствами компонент этнического сознания, то почему в оппозиции «эллины - варвары», которая так активно муссируется в литера­туре этого периода, в рамках понятия «варвары» персы практически вытес­нили все другие варварские народы? Разве могли греки быть шовинистами по отношению к персам и не являться таковыми по отношению к другим варварским народам? Значит, причину роста антиперсидских настроений в IV в. до н.э. нужно искать в другом.

На наш взгляд, можно выделить две группы факторов, спровоциро­вавших рост враждебности к персам, условно назовем их объективными и субъективными. Говоря о первых, необходимо отметить, что еще в эпоху греко-персидских войн начинает формироваться отрицательный образ вар­вара-перса. Посягательство персов на свободу греков, эту базовую для эл­линского менталитета ценность, и на эллинские святыни значительно усугубило негативное восприятие персов. В исторической памяти народа по­беда в греко-персидских войнах тесно ассоциировалась с представлением о превосходстве греческого образа жизни, греческого духа над варварским. Поэтому все возрастающее с V в. до н.э. участие персов в эллинских делах, вылившееся в фактический диктат персидского царя, крайне болезненно воспринималось национальным сознанием.

Вмешательство царя было значительным и многосторонним. В целом по­литика персидского царя определялась принципом «разделяй и властвуй», он следил за тем, чтобы сохранялся баланс сил в Элладе, чтобы ни одно государст­во не усилилось чрезмерно; в таких условиях ему легче было контролировать происходящие в Греции процессы (Thuc. VHI. 57, 2; Хеп. Hell. I. 5,9; Isocr. Paneg. 134). Царь субсидировал войны между греческими государствами. Так, в по­следнее десятилетие V в. до н.э. он щедро снабжает спартанцев для борьбы с Афинами (Хеп. Hell. I. 1, 31; 3, 17; 5, 3-4; II. 1, 11-14). Вследствие чрезмерного усиления Спарты и непомерного роста ее империалистических амбиций царь начинает ссуживать деньги ее политическим противникам: Афинам, Коринфу, Аргосу, Фивам (Хеп. Hell. III. 5, 1-2; IV. 2, 1). Когда ему было выгодно, он мог выступить как посредник. О том, насколько велика была его роль в деле замире­ния эллинов, дает представление Ксенофонт при описании подготовки и заклю­чения Анталкидова мира (Hell. V. 1,29 sq.), который не случайно имеет и другое название - «Царский мир». До заключения этого мира греки также неоднократно прибегали к посредничеству персов для урегулирования внутриэллинских дел (ср. Хеп. Hell. IV. 8,12-16; Isocr. De Pace, 68).

В греческой литературе этого периода рефреном звучит недовольство вмешательством персов во внутренние дела эллинов. Лисий в своей Олим­пийской речи сетует, что Эллада находится в позорном положении, посколь­ку персидский царь властвует над многими греческими территориями (Olymp. 3). У Ксенофонта спартанский полководец Калликратид высказыва­ет сожаление по поводу того, что греки вынуждены терпеть произвол пер­сидского царя (Hell. I. 6, 7-8). Исократ возмущается тем положением вещей, когда варвары хозяйничают в греческих городах (Paneg. 117sq., 122, 136-7). Оратор призывает развеять иллюзии, будто персидский царь заботится об Элладе, проявлением чего считают Анталкидов мир. Исократ полагает, что этот договор позорит эллинов. По мнению оратора, он не является соглаше­нием, основанным на равноправии и равной заинтересованности сторон. Исократ расценивает этот договор как приказ царя, как усло­вия, навязанные эллинам вопреки справедливости (Paneg. 175).

Ситуация в Греции способствовала росту подобных настроений. От­сутствие политической стабильности в отношениях между полисами, беско­нечные войны - все это создавало благоприятную почву для возрастания враждебности к варварам, вызывало соблазн переключить внутренний кон­фликт на внешний.

Вмешательство персов в эллинские дела - важная, но не единственная и, может быть, не самая главная причина эллинской ксенофобии IV в. до н.э. Как бы то ни было, но греки сами довольно активно просили и использовали по­мощь персидского царя в своей междоусобной борьбе, практика сепаратных договоров с царем была широко распространена. Как нам представляется, бо­лее важной причиной роста антиперсидских настроений в IV в. до н.э. необхо­димо считать следующую. Глубокий кризис системы межполисных отношений, в который оказалась погружена Эллада с конца V в. до н.э., под­толкнул в первую очередь греческих интеллектуалов (а интуитивно и широкие слои греческого общества) к поиску выходов из кризиса. При этом взоры, есте­ственно, обращались в прошлое. Там, а именно в эпохе греко-персидских войн, был найден идеал, та система отношений греков с греками и греков с варвара­ми, которая в сознании эллинов отождествлялась с наивысшим расцветом Эл­лады. Стабильность в Элладе эпохи греко-персидских войн обеспечивалась урегулированностью властных отношений: полисы добровольно подчинялись двум гегемонам - Афинам и Спарте, греческий мир был вполне управляем. Стержнем, структурообразующим фактором тех идеальных, с точки зрения позднейших греков, отношений стала вражда к варварам и борьба с ними. Именно она помогла грекам прийти к единомыслию и объединить свои силы, добровольно признать власть двух гегемонов. Моделирование той системы рассматривалось как единственный выход из глубокого кризиса, охватившего греческий мир. Осознание этого положения способствовало активному культи­вированию враждебности к персам. Не случайно Исократ говорит, что невоз­можно достичь мира и согласия между эллинами до тех пор, пока греки совместными усилиями не начнут борьбу с персами (Paneg. 173). С этим хоро­шо согласуется то обстоятельство, что подчас вражда к персам носит немоти­вированный характер и не вызвана реальной угрозой".

Исходя из вышесказанного, мы полагаем, что рост антиперсидских на­строений в первой половине IV в. до н.э. вызван комплексом причин, в числе ко­торых этнические не играли существенной роли. Можно говорить скорее не о шовинизме, а о реваншизме, стремлении напомнить о былых победах и самим себе, и врагам, которые в новых условиях диктуют свою волю победителям. Кроме того, враждебность к персам значительно усиливалась субъективным фактором - попыткой вернуться к той системе отношений, при которой, по мне­нию греков, Эллада переживала апогей своей славы. Подобное понимание оппо­зиции «эллины - варвары» объясняет тот дуализм в отношении к варварам, который давно отмечают исследователи: с одной стороны, непримиримая враж­дебность к одним народам, с другой - уважительное, даже с тенденцией к идеа­лизации восприятие других. В отношении греков к варварам расовые, вообще этнические мотивы не играли определяющей роли. Напомним хотя бы слова «главного шовиниста» IV в. до н.э. афинского оратора Исократа, который писал, что варварами являются те, кто получил образование и воспитание, отличные от эллинских, а не люди иного происхождения (Paneg. 50).

Дата добавления: 2014-11-29