Понятие о государстве

Литература: Duguit, L'etat, le droit objectif et la loi positive, 1901; H a u r i o u, Principes de droit public, 1910; E s m e i n, Elements de droit constitutiоnеl francais et compare, 5 изд. 1909, pyc. пep. 1909, стр. 1-39; Combothecra, La nature juridique de l'Etat, 1899; Michond, La theorie de la personnalite morale, T. I, стр. 262-373 и т.II, 1909, стр.48-76; Еллинек, Общее учение о государстве, рус. пер. 1908, стр. 93-133;R. Schmidt, Allgemeine Staatslehre,т. I,1901, cтp. 116-166; M. Seydel, Grundzuge der allgemeinen Staatslehre, 1889, cтp.1-23; L a s s o n, System der Rechtsphilosophie,1882 стр. 283-411; Berolzheimer, System der Rechts und Wirtschaftsphilosophie, T. III, 1906, cтp. 1-28: Maiorana, Il sistema dello Stato giuridico, 1889; Vanni, Lezioni di filosofia del diritto, 3 изд. 1908, cтp. 149-165; Salmond, Jurisprudence or the Theory of the Law, 2 изд. 1907, стр. 93-116; Willouqhby, An examination on the nature of the State, 1896, Sidgwick, The Elements of politics: Коркунов, Русское государственное право, т. I, 1908, стр. 1-52; Кокошкин, Русское государственное право, в. 1, 1908;

Определение понятия о государстве может подвергнуться двоякой методологической ошибке. Возможно, что определение будет стремиться дать понятие о государстве не в его исторической действительности, а в идеальном представлении. Вместо того, чтобы определить, что такое государство, нередко определяют, чем оно должно быть. Примером может служить определение, которое дает Р. фон-Моль. "Государство есть постоянный, единый организм таких установлений, которые, будучи руководимы общей волей, поддерживаемы и приводимы в действие общей силой, имеют задачей содействие достижению дозволенных целей определенного, на данной территории замкнутого народа, - а именно, начиная от отдельной личности и кончая обществом, до тех пор, пока эти цели не будут удовлетворены собственными силами личности и пока они составляют предмет общей необходимости"*(200). Такую же неправильность допускают те, кто пытается определить государство, как правовое государство, забывая, что правовое государство, явившееся на смену полицейского государства, есть только проблема, поставленная государству в определенный исторический момент, и что проблема правового государства может быть не единственной для государства. В это заблуждение впадает даже такой реалист, как Гумплович, который определяет государство, как "естественно возникшую организацию властвования, предназначенную для охрaны определенного правопорядка"*(201). Как бы подтверждая односторонность точки зрения тех, кто в основу понятия кладет правовое государство, Колер, следуя тому же методологическому приему, исходит из представления о культурном государстве. "Государство есть организованное в личность общение, которое, в силу собственного права, ставит себе задачей всестороннее споспешествование культуре и борьбу с некультурностью"*(202). С таким же основанием в основу определения можно положить социальное государство будущего. Подобный прием приводит к тому, что государством признается лишь такой политический союз, который отвечает содержанию определения, все же остальные исторически данные союзы уже не могут быть признаны государствами. Другая методологическая ошибка заключается в том, что, исходя не из идеального представления, а из исторической действительности, выбирают какой-нибудь исторический тип государства и его признаки делают признаками государства вообще. Таково, напр., определение, предложенное Кирхманом: "государство есть союз между государем и народом"*(203), исключающее республику из группы государств. Некоторые рассматривают государство вообще с точки зрения конституционного государства, которое им представляется не только типичным для настоящего времени, но сущностью государства вообще.

Методологическая задача при определении понятия о государстве состоит в том, чтобы дать признаки того исторического явления, которое носит название государства. Отсюда следует, что, определяя понятие из действительности, мы не должны вносить в него чего-либо недействительного, а, с другой стороны, должны брать всю действительность данного рода, не допуская произвольного выбора. Определение понятия о государстве должно отвечать на вопрос, что такое государство в его исторической действительности, и притом во всех его исторических типах.

Что же дает нам действительность? В области явлений, называемых нами в своей совокупности государством, мы наблюдаем отношения между людьми определенной группы, из которых одни повелевают, а другие повинуются. В соответствии с этим наблюдаемым фактом характерными признаками понятия о государстве, по общему признанию, можно признать следующие три элемента: а) соединение людей, b) господствующая над ним власть, с) территория, как предел действия этой власти. В сочетании эти признаки дают понятие о государстве, как соединении людей под одной властью в пределах определенной территории. Каждый из характерных признаков представляет сам сложное понятие и потому требует ближайшего рассмотрения.

Прежде всего мы имеем перед собой личное соединение, как некоторую совокупность людей, находящихся во взаимном отношении властвования и подчинения*(204). Что представляет собой эта совокупность людей? Некоторые признают ее союзом*(205). Но союз вызывает мысль о сознательном, намеренном соединении, что отбрасывает нас к договорному представлению. Соединение это есть не что иное, как общество. Начало, объединяющее этих людей в общество, состоит в подчинении одной и той же власти. Общий интерес и сотрудничество, необходимые для понятия об обществе, выражаются здесь в стремлении к сохранению группового единства. Идея самосохранения не составляет цели, вроде охраны правового порядка или культурного развития, выдвигаемых историческими моментами, а это причина сплочения, присущая государству всегда и всюду.

Люди, подчиненные одной и той же политической власти, называются подданными или гражданами. Различие этих терминов обыкновенно объясняется так, что человек является подданным, поскольку он рассматривается с точки зрения обязанностей, лежащих на нем в отношении государства, и он же является гражданином с точки зрения прав, принадлежащих ему в отношении того же государства. Отсюда мыслимо государство, где имеются только подданные и нет граждан, как это замечается при абсолютизме. Едва ли однако это так. Оставляя пока в стороне вопрос о возможности публичных субъективных прав, мы должны сказать, что совершенно безправных подданных не может быть. В самом деспотическом режиме подданные пользуются военной охраной, судебной защитой, правом собственности, семейными правами, сословными привилегиями. Различительный момент следует искать в другом подданные - это члены соединения с точки зрения их подчинения власти, граждане - это те же члены с точки зрения их соучастия во властвовании, хотя бы путем избрания властвующих. Co стороны этого момента можно утверждать, что подданные не всегда граждане, и что не все подданные в то же время граждане*(206).

В состав той совокупности людей, которая представляет личный субстрат государства и называется народом в политическом значении этого слова, временно, в качестве посторонних элементов входят и иностранцы. Но они не могут быть признаны ни гражданами, ни подданными. Они не входят в народ данного государства, хотя и вынуждены подчиняться государственной власти, пока находятся в пределах ее действия*(207).

Совокупность людей, образующих население государства или народ, не должна быть смешиваема с нацией. Нация объединяется по историческому моменту, народ - по политическому моменту, хотя бы вопреки истории. Конечно, возможно совпадение этих моментов (Франция, Испания), но также возможно и их разъединение. Одно государство может включать в своем составе несколько наций (Австрия, Россия), одна нация может войти в состав различных государств (поляки, сербы).

Вторым характерным признаком государства является территория, т.е. то пространство, на которое простирается действие государственной власти.

Насколько признак этот необходим для понятия о государстве? Интересно отметить, что необходимость территориального признака сознается только в XIX столетии, определения же более раннего времени совсем не указывают на установленную территорию*(208). Тем не менее в настоящее время необходимость территориального момента общепризнанна: государство, говорят, немыслимо без определенной территории, где нет определенных границ, нет и государства. Некоторые даже склонны выдвигать территориальный признак за счет двух других*(209). Однако едва ли территориальность представляет необходимый признак. Можно ли отрицать государственную организацию у евреев во время их сорокалетнего странствования до обретения обетованной земли*(210). Разве татары в их продолжительном передвижении из Азии в Европу не составляли государства? Можно ли говорить об определенной территории, как логически необходимом моменте понятия о государстве, когда история дает нам московское государство с его совершенно неопределенными границами на юге и востоке*(211).

Необходимость территориального признака была подчеркнута еще с другой стороны. Известный антрополог Фр. Ратцель признал, что территория и есть то именно, что придает общежитию государственный характер. "Когда мы говорим о государстве, мы точно так же, как говоря о городе, связываем с этим представление о части человечества, о человеческом создании и одновременно об известной части земной поверхности. Эти элементы связаны один с другим. Государство должно жить почвой... Государство является для нас организмом, в который входит определенная часть земной поверхности; устройство государства складывается из свойств народа и свойств почвы"*(212). Однако это не более как отражение органического представления об обществе и смешение вопроса о том, что происходит на данном пространстве, с вопросом, под влиянием чего происходит.

Когда территориальности придают государственное значение в смысле необходимости точных и постоянных физических границ, или когда с ней соединяют экономическое представление об оседлости, в противоположность кочевому состоянию, - необходимо признак территориальности отвергнуть, потому что в понятие не укладываются все факты действительности. Но если под территориальностью понимать пространственные пределы власти, то этот признак необходимо признать, так как всегда власть имела границы действия. В разное время границы могут различно устанавливаться, - в настоящее время все государства укрепляются в физически определенных границах. Территория, с положительной стороны, определяет, что все, находящиеся в данных физических границах, подчинены известной власти; с отрицательной стороны, что в данных физических границах никакая иная государственная власть не способна проявить свое действие.

Если государственная власть сдерживается известными территориальными пределами, то причина такого самоограничения кроется не в физических или юридических условиях, а в опасении противодействия со стороны другой власти за чертой границы.

Теоретически, в соответствии с некоторыми конституциями, начиная с французской 3 сентября 1791 года, признается неотчуждаемость государственной территории. Однако принцип неотчуждаемости не имеет никакого реального значения, потому что он обращен к самой государственной власти. Конечно, ни одно государство не решится отчуждать части своей территории без крайней необходимости или без явной пользы. Но юридических препятствий к отчуждению не может быть. Факты подтверждают отчуждаемость территории. Возможна продажа части территории, как, напр., была отчуждена Россией в 1867 году Англии Аляска; возможен обмен, как, напр., в 1889 году Англия уступила Германии остров Гельголанд за африканские владения, а в 1899 Испания уступила Германии Марианские и Каролинские острова; возможна безвозмездная уступка, как, напр., Франция в 1871 году уступила Германии Эльзас и Лотарингию: возможна аренда части территории, напр., аренда Германией у Китая Киа-Чао.

Если государственная территория может быть отчуждаема в своих частях, то акты отчуждения не следует рассматривать как отчуждение права собственности, потому что само государство не имеет права собственности на свою территорию. Противоположный взгляд существует*(213). Ho эту точку зрения невозможно принять. В каком юридически необъяснимом отношении окажется право собственности граждан и государства на одни и те же части земли? Если государству принадлежит право собственности на свою территорию, то кто же охраняет его право, так как право всегда предполагает момент защиты? Объектом права собственности могут быть только вещи и люди в качестве рабов, но не свободных граждан. Между тем при отчуждении части территории уступаются не только земля, но и живущие на ней люди, а это необъяснимо с точки зрения права собственности государства на территорию. Территория составляет только предел приложения государственной власти. Поэтому отчуждение части территории представляет собой не что иное, как добровольное или вынужденное сокращение пространственной сферы действия государственной власти.

Наконец, третьим признаком, определяющим понятие о государстве, является власть.

Что такое власть? Власть есть возможность навязывать свою волю другому или другим, подчинять своей воле волю других, заставлять других сообразовать свое поведение с волей властвующего, вводить свою волю одним из существенных мотивов, определяющих поведение другого*(214).

Откуда же эта власть? Где причина такого соотношения воли разных лиц? Обратимся к самым элементарным фактам. В семейной жизни жена, физически слабая, экономически и юридически зависимая от мужа, нередко обладает всей полнотой власти в отношении последнего. Если муж уступает, т.е. согласует свое поведение с волей жены, то это объясняется опасением с его стороны потерять те блага, стремление к которым побудило его вступить в брак: любовь женщины, семейный порядок, домашнее спокойствие. Сознавая сначала в каждом конкретном случае, какому из ценимых им благ угрожает его неуступчивость, муж дальше, уже по инерции, приучается повиноваться, опасаясь не за то или иное благо, а человека, способного лишить его какого-либо из благ. Существует убеждение, что в семейной жизни берет верх тот, кто меньше любит и меньше дорожит, и это психологически верно, потому что к уступкам более склонен тот, кто больше боится потерять. С другой стороны, возьмем двух компаньонов, совместно ведущих коммерческое дело. Один из них логическими доводами убеждает другого отказаться от операции, грозящей потерями, или склоняет к операции, обещающей прибыли. Опыт подтверждает совет. Тогда у одного складывается доверие к уму, способности, энергии другого, при чем оно уже отрывается от убедительности доводов и строится на вере в способность этого человека находить самые выгодные экономические комбинации*(215).

В обоих приведенных случаях в основе повиновения обнаруживались страх и вера: страх, что поведение, уклоняющееся от внушаемого волей другого, грозит известными невыгодами, и вера, что поведение, согласованное с внушаемым волей другого, обещает известные выгоды. Власть повелевающего опирается, таким образом, на эгоистическое чувство повинующегося.

Государственная власть, как вид власти, представляет собой то же самое по существу и по основе. Это способность властвующих делать свои веления фактором, определяющим поведение подчиненных, и в основе такой возможности лежит инстинкт самосохранения человека. Страх за свое благополучие и доверие к органам государственной власти, как наилучшему средству его обеспечения, составляют индивидуально-психологическую основу государственной власти. Передача этих чувств от одного поколения к другому, передача этих чувств от одного индивида к другому в массовом сожитии, составляет коллективно-психологическую основу государственной власти.

Однако, государственная власть не единственная, проявляющаяся в той же общественной среде. Власть отца над детьми, фабриканта над рабочими, учителя над учениками, профессионального союза над его членами, городского управления над жителями города, церкви над верующими членами ее - все это явления того же порядка. Однако, государственная власть имеет свои отличительные признаки. В противоположность, напр., церкви, она имеет территориальный характер, т.е. сила ее распространяется на всех лиц, находящихся, хотя бы временно, в известных пространственных границах. В противоположность городу, земству, имеющим также территориальный характер, государственная власть обладает изначальностью авторитета, если не исторически, то, во всяком случае, логически. Все власти в государстве опираются на государственную власть, из нее черпают источник своей силы, тогда как государственная власть опирается непосредственно на общественные силы. Государственная власть есть самостоятельная власть, власть господствующая над всеми другими властями.

До сих пор мы рассматривали государство с социологической точки зрения. Но рядом с этим социологическим определением понятия о государстве, в учение о государстве вводится юридическое определение. Еллинек следующим образом обосновывает необходимость юридического понятия о государстве и допустимость двойственного определения: "Так как право - существенный элемент государства, то совершенное познание последнего невозможно без изучения его юридической природы. Государство, упорядочиваемое правом, хранитель и двигатель права, необходимо должно занимать определенное место в самом праве, - должно существовать правовое понятие о государстве". "Юридическое познание государства стремится не к выяснению его реального существа, а к тому, чтобы сделать государство юридически мыслимым, т.е. найти понятие, в котором, без внутренних противоречий, мыслимы все юридические особенности государства"*(216). Отлагая пока критику самой постановки задачи, посмотрим сначала, как разрешаются эти задачи в науке. С юридической точки зрения определяют государство, как правовое отношение*(217). "Если само государство, говорит Коркунов, - есть юридическое отношение, то субъекты его - все участники государственного общения, от монарха до последнего подданного". "Объектом прав, составляющих юридическое отношение властвования, может быть признана только сама государственная власть". Это представление о государстве едва ли способствует выяснению его сущности. He вполне ясно, имеем ли мы дело с одним юридическим отношением, сплачивающим всех граждан, или с рядом юридических отношений между властвующими и подвластными? В первом случае непонятно, откуда же это единство, а во втором не менее непостижимо, как объединяется эта сумма отношений? Рассматриваемая точка зрения не в состоянии объяснять, каким образом чисто фактическое отношение преобразуется в новое юридическое, с погашением прежних, а это неизбежно должно происходить при всяком государственном перевороте. "Но наиболее грубая ошибка этой теории, - говорит Еллинек, заключается в том, что она не в состоянии указать происхождения государственного правоотношения. Для всякого правоотношения необходимы нормы, его регулирующие, и эти нормы, которые должны связывать членов правоотношения друг с другом, предполагают, следовательно, стоящую над этими членами власть, от которой эти нормы исходят. Ввиду того, однако, что властью этой не может быть государство, теория государства, как правоотношения... для последовательного своего проведения нуждается в понятии над-государственного порядка"*(218).

Другие определяют государство как объект права. Исходные моменты такого представления коренятся в патримониальном строе. Если государство можно делить между сыновьями, отдавать в приданое дочерям, если государь мог жаловать государственную землю, так это, очевидно, потому, что государство с его населением ничем не отличается от поместья с его крепостными. Укреплению этой точки зрения способствовала церковь, когда представители ее готовы были утверждать, что государство дано монарху Богом. Ho и в настоящее время имеются защитники воззрения, что государство есть объект права государя. Таков взгляд Зейделя, который полагает, что отношение монарха к государству соответствует отношению собственника к вещи*(219). Однако, с признанием государства объектом права государя, последний выносится за пределы понятия о государстве, и тогда оказывается совершенно невыясненным их взаимное отношение. He лишенное исторической основы, представление о государстве, как объекте права государя, неприменимо к современной республиканской форме. Нельзя же допустить, что одни и те же люди последовательно переходят из состояния объекта в состояние субъекта, и обратно.

Третья юридическая конструкция государства сводится к признанию его субъектом права. Представить государство в качестве физического субъекта можно только отождествив государство и монарха, и, кажется, от этого взгляда недалек Борнгак*(220). Самой же распространенной в настоящее время теорией является конструирование государства, как юридического лица*(221).

Но и эта точка зрения возбуждает сомнения, как и обе предшествующие. Если государство есть субъект права, то существует какое-то юридическое отношение, в котором оно занимает положение субъекта права. С кем же государство состоит в юридическом отношении? Кто субъект соответствующей обязанности? Граждане в совокупности или каждый в отдельности? Но тогда граждане уже не элемент понятия о государстве, а нечто существующее вне государства. "Человек есть субъект права - это значит он находится в определенных, нормированных или признанных правом отношениях к правопорядку. Субъект в юридическом смысле не есть поэтому существо или субстанция, а данная извне, созданная волей правопорядка способность"*(222). Но если так, где же та извне стоящая воля, которая создает из государства субъекта права? He впадают ли защитники рассматриваемого взгляда в ту самую "грубую ошибку", в которой Еллинек упрекал сторонников взгляда, что государство есть юридическое отношение? Разве эта конструкция "для последовательного своего проведения не нуждается в понятии над-государственного порядка?" Юридические лица создаются актом государственной власти, и потому неудивительно, если английский юрист Сальмонд, не находя в праве Англии такого акта, отрицает за государством свойство юридической личности*(223).

На самом деле перед нами в государстве только один факт: повиновение подданных велениям властвующих. Мы видим, что это властвование происходит в определенной группе лиц и на определенной территории. Юридическое лицо есть искусственный прием объединения юридических отношений. С этой стороны Эсмен прав, когда представление о государстве, как юридическом лице, считает за юридическую фикцию*(224), непонятно только, как можно фикцию признать объяснением того, что такое государство.

Перед нами три попытки конструировать юридически государство. Все они оказываются несостоятельными. Причина неудачи заключается в неправильности научного приема. Государство не поддается юридической конструкции, навеенной приемами гражданского правоведения, имеющего дело с чисто юридическими отношениями, которые имеют место в государстве. Государство есть источник права, и потому определение его в категории права логически недопустимо. "Юридическое познание государства имеет своим предметом познание исходящих от государства и предназначенных к регулированию его учреждений и функций юридических норм"*(225). Если юридические нормы исходят из государства, как возможно определять государство этими самыми юридическими нормами?

Невозможность юридического определения понятия о государстве поддерживается еще недопустимостью двойственного определения одного и того же понятия, социологического и юридического*(226).

Рем полагает, что в государственных науках могут быть различные определения понятия о государстве. "Может существовать общественный союз, который, с точки зрения положительного права, есть государство, за которым однако государственный характер не может быть признан с точки зрения государственной философии, государственной политики или государственной морали; и, наоборот, можно сомневаться, с точки зрения положительного права, государство ли то, что пользуется таким признанием со стороны политической, философской или моральной"*(227). Так, напр., княжество Монако представляется Рему бесспорно государством с точки зрения положительного права, но с нравственной стороны за этим игорным домом невозможно признать свойств государства.

Вот образец неправильной методологии. Если Монако не государство, то что же это такое? Нравственная оценка того или другого государства никак не может быть смешиваема с определением понятия о государстве. Можно опасаться, что нравственной оценки не выдержали бы и другие государства, помимо Монако. Допустимость различных определений неизбежно приводит к их конфликту. Государство, признанное таковым с социологической стороны, может не отвечать требованиям юридического определения, и наоборот. Способствует ли такой прием выяснению сущности явления? Я думаю, что задача познания только затрудняется.

Двойственность могла бы быть допущена, если бы речь шла об уяснении хозяйственных сторон государства. Но оба определения стремятся к одному и тому же: понять, что такое государство в его целом. А между тем в одном случае мы наблюдаем явление, в другом мы прилагаем к явлению изобретенный нами прием. Если государство для своих имущественных отношений прибегает к содействию юридического лица, называемого казной, то это не дает еще оснований отождествлять их друг с другом. Казна - это одно из созданных государством юридических лиц, но не само государство*(228).

Юридическое определение не только не способно объяснить реального существа того, что мы называем государством, но оно кроет в себе опасность затемнить перед нами истинную сущность явлений, происходящих в государстве.

Понятие о государстве только одно - социологическое.

Дата добавления: 2014-11-29