Наука логики 50 страница

сознающего себя рассудка, не как субъективный рассудок, а как понятие в себе

и для себя, образующее ступень и природы, и духа. Жизнь, или органическая

природа, есть та ступень природы, на которой выступает понятие; но как

слепое, не постигающее само себя, т. е. не мыслящее понятие; как мыслящее

оно присуще лишь духу. Однако логическая форма понятия не зависит ни от того

бездуховного, ни от этого духовного образа понятия; об этом уже сделано

необходимое предварительное замечание во Введении. Значение всего этого не

следует обосновывать лишь в рамках логики, а надо уяснить еще до нее.

Но как бы ни были образованы формы, предшествующие понятию, важно,

во-вторых, знать, как мыслится отношение к ним понятия. И в обыденном

психологическом представлении, и в кантовской трансцендентальной философии

это отношение понимается так, что эмпирический материал, многообразное,

данное в созерцании и представлении, существует сначала само по себе и что

затем рассудок приступает к нему, вносит в него единство и возводит его

посредством абстрагирования в форму всеобщности. Рассудок есть, таким

образом, сама по себе пустая форма, которая, с одной стороны, приобретает

реальность лишь через указанное данное содержание, а с другой - абстрагирует

от него, а именно опускает его как нечто непригодное, но непригодное лишь

для понятия. В том и другом действии понятие не есть то независимое,

существенное и истинное в этом предшествующем ему материале, что составляет

реальность в себе и для себя, которую-де из понятия выколупать невозможно.

Правда, нужно согласиться с тем, что понятие, как таковое, еще не полно:

оно должно быть возведено в идею, которая одна только и есть единство

понятия и реальности, как это должно выясниться по ходу дела из рассмотрения

природы самого понятия. Ведь реальность, которую оно сообщает себе, не

должна быть принята за нечто внешнее, ее следует выводить, согласно

требованию науки, из него самого. Но поистине, не упомянутому выше данному в

созерцании и представлении материалу надо придавать значение реального в

противоположность понятию. "Это только понятие" - так обычно говорят,

противопоставляя понятию как нечто более превосходное не только идею, но и

чувственное, пространственное и временнбе осязаемое существование. В этом

случае абстрактное считается менее значительным, чем конкретное, потому что

из него, дескать, опущено так много указанного рода материала.

Абстрагирование получает, согласно этому мнению, тот смысл, что лишь для

нашего субъективного употребления из конкретного изымается тот или иной

признак так, чтобы с опущением столь многих других качеств и свойств

предмета он не утрачивал ничего из своей ценности и своего достоинства, а

они по-прежнему оставляются как реальное, лишь находящееся на другой

стороне, как сохраняющее по-прежнему полное свое значение, так что лишь

неспособность рассудка приводит, согласно этому взгляду, к тому, что он не

может усвоить все это богатство и должен довольствоваться скудной

абстракцией. Если же данный материал созерцания и многообразное [содержание]

представления берутся как реальное в противоположность мыслимому и понятию,

то это такой взгляд, отказ от которого есть не только условие

философствования, но предполагается уже религией; как возможны потребность в

религии и смысл ее, если мимолетное и поверхностное явление чувственного и

единичного все еще считается за истинное? Философия же дает нам постигнутое

в понятии усмотрение того, как обстоит дело с реальностью чувственного

бытия, и предпосылает рассудку указанные выше ступени чувства и созерцания,

чувственного сознания и т. п. постольку, поскольку они в его становлении

суть его условия, однако лишь в том смысле, что из их диалектики и

ничтожности понятие возникает как их основание, а не в том смысле, что оно,

мол, обусловлено их реальностью. Поэтому абстрагирующее мышление следует

рассматривать не просто как оставление в стороне чувственного материала,

который при этом не терпит-де никакого ущерба в своей реальности; оно скорее

есть снятие реальности и сведение ее как простого явления к существенному,

обнаруживающемуся только в понятии. Конечно, если то, чтб от конкретного

материала следует принять, согласно рассматриваемому воззрению, в понятие,

должно служить лишь признаком или знаком, то оно в самом деле может быть и

каким-то лишь чувственным единичным определением предмета, которое ради

какого-то внешнего интереса избирается из числа других и есть того же рода и

имеет ту же природу, чтб и прочие.

Одно из главных недоразумений, возникающих здесь, состоит во мнении,

будто естественный принцип или начало, которое служит исходным пунктом в

естественном развитии или в истории (Geschichte) формирующегося индивида,

есть истинное и в понятии первое. Созерцание или бытие суть, правда, по

природе первое или условие для понятия, но это не значит, что они

безусловное в себе и для себя. В понятии скорее снимается их реальность,

стало быть, снимается и видимость, которую они имели как обусловливающее

реальное. Если дело идет не об истине, а лишь об истории (Historic) того,

как все это происходит в представлении и являющемся мышлении, то можно,

конечно, довольствоваться рассказом о том, что мы начинаем с чувств и

созерцаний и что рассудок из охватываемого ими многообразного извлекает

некоторую всеобщность или нечто абстрактное и, разумеется, нуждается для

этого в той основе, которая при этом абстрагировании все еще остается для

представления во всей реальности, с какой она показала себя вначале. Но

философия должна быть не рассказом о том, что происходит, а познанием того,

что в нем истинно, и из истинного она должна, далее, постичь то, что в

рассказе выступает как простое событие.

Если при поверхностном представлении о том, что такое понятие, всякое

многообразие находится вне понятия и понятию присуща лишь форма абстрактной

всеобщности или пустого рефлективного тождества, то уже можно напомнить

прежде всего, то, что и вообще для указания какого-нибудь понятия или для

дефиниции непременно требуется, чтобы к роду, который уже сам, собственно

говоря, не есть чисто абстрактная всеобщность, была прибавлена и

специфическая определенность. Если хоть мало-мальски серьезно поразмыслить

над тем, что это означает, то окажется, что тем самым различение

рассматривается как столь же существенный момент понятия. Кант положил

начало такому рассмотрению той в высшей степени важной мыслью, что

существуют априорные синтетические суждения. Этот первоначальный синтез

апперцепции есть один из глубочайших принципов спекулятивного изложения

(Entwicklung); он содержит начало истинного понимания природы понятия и

совершенно противоположен упомянутому выше пустому тождеству или абстрактной

всеобщности, которая не есть синтез внутри себя. - Однако этому началу мало

соответствует дальнейшее изложение (Ausfiihrung). Уже выражение "синтез"

легко приводит вновь к представлению о некотором внешнем единстве и простом

сочетании таких [моментов ], которые сами по себе раздельны. Затем

кантовская философия удовольствовалась лишь психологическим аспектом понятия

и снова возвратилась к утверждению о постоянной обусловленности понятия

многообразным, данным в созерцании. Эта философия объявила рассудочные

познания и опыт являющимся содержанием не потому, что сами категории

конечны, а потому, что исходила из психологического идеализма, из того, что

они только определения, проистекающие из самосознания. К тому же без

многообразного, данного в созерцании, понятие, [по Канту], опять-таки

бессодержательно и пусто, несмотря на то что оно a priori есть синтез, а

ведь будучи синтезом, понятие имеет определенность и различие внутри самого

себя. Поскольку эта определенность есть определенность понятия и тем самым

абсолютная определенность, единичность, понятие есть основание и источник

всякой конечной определенности и всякого многообразия.

формальное место, которое понятие занимает в качестве рассудка, находит

свое завершение в кантовском взгляде на то, что такое разум. Можно было бы

ожидать, что в разуме, этой наивысшей ступени мышления, понятие утратит ту

обусловленность, КОторую оно еще сохраняет на ступени рассудка, и достигнет

полной истины. Но ожидание это не сбывается. Так как Кант определяет

отношение разума к категориям как лишь диалектическое и притом понимает

результат этой диалектики просто как бесконечное ничто, то бесконечное

единство разума утрачивает еще и синтез, а тем самым и упомянутое выше

начало спекулятивного, истинно бесконечного понятия; оно становится

известным, совершенно формальным, чисто регулятивным единством

систематического применения рассудка. Кант считает злоупотреблением со

стороны логики то, что логика, которая должна быть только каноном

критической оценки, рассматривается как органон для образования объективных

взглядов. Понятия разума, в которых следовало бы ожидать более высокой силы

и более глубокого содержания, уже не имеют ничего конститутивного, как это

еще имело место у категорий; они только идеи; их, правда, вполне

дозволительно применять, но под этими умопостигаемыми сущностями, в которых

должна была раскрываться вся истина, разумеют не что иное, как гипотезы,

приписывать которым истину в себе и для себя было бы полным произволом и

безумной дерзостью, так как они не могут встретиться ни в каком опыте. -

Можно ли было когда-нибудь подумать, что философия станет отрицать истину

умопостигаемых сущностей потому, что они лишены пространственной и временнбй

материи чувственности?

С этим непосредственно связана точка зрения, с которой следует вообще

рассматривать понятие и назначение логики и которая в философии Канта

понимается так же, как это обычно принято, а именно отношение понятия и

науки о нем к самой истине. Уже выше было сказано о кантовской дедукции

категорий, что, согласно ей, объект, в котором объединяется многообразное,

охватываемое созерцанием, есть это единство лишь через единство

самосознания. Здесь, следовательно, определенно говорится об объективности

мышления, о тождестве понятия и вещи, которое и есть истина. Подобным

образом и вообще признается, что, когда мышление усваивает данный предмет,

это предмет тем самым претерпевает изменение и превращается из чувственного

в мыслимый, но что это изменение не только ничего существенного в нем не

изменяет, а, напротив, он истинен именно в своем понятии; в

непосредственности же, в которой он дан, он лишь явление и случайность; что

познание предмета, постигающее его в понятии, есть познание его таким, каков

он в себе и для себя, и что понятие и есть сама его объективность. Однако, с

другой стороны, опять-таки точно так же утверждается, что мы все же не можем

познавать вещей, каковы они в себе и для себя, и что истина недоступна

познающему разуму; что та истина, которая состоит в единстве объекта и

понятия, есть все же лишь явление и притом опять-таки потому, что

содержание-де есть лишь то многообразное, чтб дано в созерцании. По этому

поводу было уже отмечено, что, напротив, именно в понятии снимается это

многообразие, поскольку оно принадлежит созерцанию в противоположность

понятию, и что через понятие предмет возвращают к его неслучайной

существенности; эта существенность выступает в явлении, и именно поэтому

явление есть не просто нечто лишенное сущности (Wesenloses), а проявление

(Manifestation) сущности. Но ставшее вполне свободным проявление сущности и

есть понятие. - Это не значит, что положения, о которых мы здесь напоминаем,

суть догматические утверждения, ибо они выводы, вытекающие сами собой из

всего изложения сущности. Теперешняя точка зрения, к которой привело это

изложение, состоит в том, что понятие есть форма абсолютного, которая выше

бытия и сущности. Так как оказалось, что с этой стороны оно подчинило себе

бытие и сущность, к которым при других исходных точках принадлежит также

чувство, созерцание и представление и которые явились предшествующими ему

условиями, и что понятие есть их безусловное основание, то теперь остается

еще вторая сторона, рассмотрению которой и посвящена эта третья книга

логики, а именно изложение того, каким образом понятие внутри себя и из себя

создает ту реальность, которая в нем исчезла. Поэтому мы, конечно,

согласились с тем, что познание, ограничивающееся лишь понятием просто как

таковым, еще неполно и дошло еще только до абстрактной истины. Но его

неполнота состоит не в том, что оно лишено той мнимой реальности, которая,

как полагают, дана в чувстве и созерцании, а в том, что понятие еще не

сообщило себе своей собственной, из него самого произведенной реальности. В

том-то и состоит абсолютность понятия, выявляемая в противоположность

эмпирическому материалу и в нем, а точнее, в его категориях и рефлективных

определениях, что материал этот истинен не в том виде, в каком он являет

себя вне и до понятия, а исключительно в своей идеальности или в [своем]

тождестве с понятием. Выведение из него реального, если угодно назвать это

выведением, состоит по существу своему прежде всего в том, что понятие в

своей формальной абстрактности оказывается незавершенным и через диалектику,

имеющую свое основание в нем самом, переходит к реальности так, что

производит ее из себя, а не так, что возвращается к некоторой готовой,

найденной в противоположность ему реальности и прибегает к помощи чего-то,

чтб показало себя несущественным в явлении, потому что, мол, понятие искало

лучшего, но не нашло его. - Всегда будет достойным удивления то, что

философия Канта признала то отношение мышления к чувственному наличному

бытию, дальше которого она не пошла, лишь за релятивное отношение простого

явления, и хотя она и признала и объявила их высшее единство в идее вообще

и, например, в идее созерцающего рассудка, однако не пошла дальше этого

релятивного отношения и дальше утверждения, что понятие совершенно отделено

и остается отделенным от реальности; тем самым она признала истиной то, чтб

сама объявила конечным познанием, а то, чтб она считала истиной и

определенное понятие чего она установила, объявила чем-то непомерным,

недозволительным и пустым порождением мысли.

Так как здесь речь идет прежде всего об отношении логики (а не науки

вообще) к истине, то следует далее согласиться еще и с тем, что логика как

формальная наука не может и не должна содержать и ту реальность, которая

составляет содержание последующих частей философии - наук о природе и духе.

Эти конкретные науки, несомненно, имеют дело с более реальной формой идеи,

чем логика, но притом не так, чтобы они возвращались опять к той реальности,

от которой уже отказалось сознание, возвысившееся от своего явления до

науки, или же к применению таких форм (каковы категории и рефлективные

определения), конечность и неистинность которых выявлены в логике. Напротив,

логика показывает, как идея поднимается на такую ступень, где она становится

творцом природы и переходит к форме конкретной непосредственности, понятие

которой, однако, снова разрушает и этот образ, для того чтобы стать самим

собой в виде конкретного духа. В отличие от этих конкретных наук, имеющих и

сохраняющих, однако, логическое или понятие в качестве внутреннего

образующего начала (Bildner) подобно тому как логическое было их прообразом

(Vorbildner), сама логика есть, конечно, формальная наука, но наука об

абсолютной форме, которая есть внутри себя тотальность и содержит чистую

идею самой истины. Эта абсолютная форма имеет в самой себе свое содержание

или свою реальность; так как понятие не есть тривиальное, пустое тождество,

то оно имеет в моменте своей отрицательности или абсолютного процесса

определения различенные определения; содержание есть вообще не что иное, как

такие определения абсолютной формы, есть содержание, положенное самой этой

формой и потому соответствующее ей. - Эта форма имеет поэтому совершенно

иную природу, чем обычно приписываемая логической форме. Она уже сама по

себе истина, так как это содержание соответствует своей форме или эта

реальность соответствует своему понятию, и притом она чистая истина, потому

что определения этого содержания еще не имеют формы абсолютного инобытия или

абсолютной непосредственности. - Когда Кант ("Критика чистого разума", стр.

83) начинает обсуждать в отношении логики старый и знаменитый вопрос: что

есть истина! он прежде всего жалует нам, как нечто тривиальное, номинальное

объяснение, гласящее, что истина есть согласие познания с его предметом, -

дефиницию, имеющую огромную, более того, величайшую ценность. Если вспомнить

эту дефиницию при [рассмотрении] основного утверждения трансцендентального

идеализма о том, что разумное познание не может постичь вещи в себе, что

реальность находится всецело вне понятия, то тотчас же станет ясно, что

разум, который не может привести себя в согласие со своим предметом, с

вещами в себе, и вещи в себе, которые не согласуются с понятиями разума,

понятие, которое не согласуется с реальностью, и реальность, которая не

согласуется с понятием, - все это неистинные представления. Если бы Кант,

рассматривая идею созерцающего рассудка, не забывал упомянутую дефиницию

истины, то он счел бы эту идею, выражающую требуемое согласие [реальности и

понятия], не пустым порождением мысли, а скорее истиной.

"То, чтб желают знать, - указывает далее Кант, - это всеобщий и верный

критерий истины для всякого познания; он должен был бы быть таким, который

был бы применим ко всем знаниям, безразлично, каковы их предметы; но так

как, пользуясь таким критерием, мы отвлекаемся от всякого содержания

познания (от отношения к его объекту), между тем как истина касается именно

этого содержания, то отсюда ясно, что совершенно невозможно и нелепо

спрашивать о признаке истинности этого содержания знаний" 19. - Здесь очень

определенно выражено обыденное представление о формальной функции логики, и

приведенное рассуждение кажется весьма убедительным. Но, во-первых, следует

заметить, что подобного рода формальное рассуждение обычно таково, что в

своем словесном изложении оно забывает то, чтб оно сделало своей основой и о

чем оно говорит. Было бы нелепо, слышим мы, спрашивать о критерии истинности

содержания знания; но, согласно приведенной выше дефиниции, истину

составляет не содержание, а соответствие его с понятием. Такое содержание,

как то, о котором говорится здесь, без понятия есть нечто лишенное понятия

и, стало быть, лишенное сущности; о критерии истинности такого содержания

нельзя, конечно, спрашивать, но по противоположной причине, а именно потому,

что оно из-за своей непонятийности не есть требуемое соответствие, а может

быть лишь чем-то принадлежащим к лишенному истины мнению. - Если мы оставим

в стороне упоминание о содержании, вызывающем здесь путаницу, в которую,

однако, формализм всякий раз впадает и которая заставляет его, как только он

вдается в разъяснения, говорить обратное тому, чтб он хочет сказать, и

удовлетворимся лишь абстрактным взглядом, согласно которому логическое есть

нечто лишь формальное и, лучше сказать, отвлекается от всякого содержания,

то мы получим одностороннее знание, не содержащее никакого предмета, пустую,

лишенную определений форму, которая, стало быть, так же не есть соответствие

(ибо для соответствия необходимы две [стороны ]), как и не есть истина. -

Априорным синтезом понятия Кант приобрел более высокий принцип, в котором

могла быть познана двойственность в единстве, стало быть, то, чтб требуется

для истины; но чувственный материал, многообразное, данное в созерцании,

слишком властвовали над ним, чтобы он мог отделаться от них и перейти к

рассмотрению понятий и категорий в себе и для себя и к спекулятивному

философствованию.

Так как логика есть наука об абсолютной форме, то это формальное, чтобы

быть истинным, должно иметь в самом себе содержание, соответствующее своей

форме; тем более что логически формальное должно быть чистой формой и,

следовательно, логически истинное должно быть самой чистой истиной. Вот

почему это формальное должно внутри себя быть гораздо богаче определениями и

содержанием, а также должно обладать бесконечно большей силой над

конкретным, чем это обычно признается. Логические законы сами по себе (если

отбросить все то, чтб и без того чужеродно, - прикладную логику и прочий

психологический и антропологический материал) ограничиваются обычно, кроме

положения о противоречии, несколькими убогими положениями об обращении

суждений и о формах умозаключений. Даже относящиеся сюда формы, равно как и

их дальнейшие определения, излагаются здесь лишь как бы исторически, а не

подвергаются критическому разбору с целью установить - истинны ли они в себе

и для себя. Так, например, форма положительного суждения рассматривается как

нечто вполне правильное в себе, хотя единственно от содержания зависит

истинность такого суждения. Есть ли эта форма в себе и для себя форма

истины, не диалектично ли внутри себя высказываемое ею положение -

"единичное есть нечто всеобщее", - исследовать это и не думают. Просто

считается, что это суждение само по себе способно содержать истину и что

приведенное положение, высказываемое всяким положительным суждением,

истинно, хотя непосредственно явствует, что ему не хватает того, чего

требует дефиниция истины, а именно согласия понятия со своим предметом. Если

принять предикат, который есть здесь всеобщее, за понятие, а субъект,

который есть единичное, за предмет, то они не согласуются между собой. Если

же абстрактно всеобщее, которое есть предикат, еще не составляет понятия

(для понятия, разумеется, требуется нечто большее) и если такой субъект

равным образом есть почти что грамматическое подлежащее, не больше, то как

может суждение содержать истину, коль скоро его понятие и предмет не

согласуются между собой или ему вообще не хватает понятия да, пожалуй, и

предмета? - Поэтому скорее невозможно и нелепо желание выразить истину в

таких формах, как положительное суждение или суждение вообще. Так же как

философия Канта не рассматривала категорий в себе и для себя, а лишь на том

ложном основании, что они-де субъективные формы самосознания, объявила их

конечными определениями, не способными содержать истинное, так она еще в

меньшей мере подвергла критике формы понятия, составляющие содержание

обычной логики. Эта философия, напротив, приняла часть указанных форм (а

именно функции суждений) за определения категорий и признала их

действительными предпосылками. Если даже не видеть в логических формах

ничего другого, кроме формальных функций мышления, то и в таком случае они

заслуживали бы исследования, в какой мере они сами по себе соответствуют

истине. Логика, которая этим не занимается, может притязать самое большее на

значение естественноисторического описания явлений мышления в том виде, в

каком они имеются налицо. Бессмертная заслуга Аристотеля, которая должна

наполнять нас величайшим чувством восхищения силой этого ума, состоит в том,

что он первый предпринял такое описание. Но необходимо идти дальше и познать

с одной стороны, систематическую связь между этими формами, а с другой - их

значение.

Членение

Понятие, согласно рассмотренному выше, есть единство бытия и сущности.

Сущность-первое отрицание бытия, которое вследствие этого стало видимостью;

понятие - второе отрицание, или отрицание этого отрицания; следовательно,

понятие есть восстановленное бытие, но восстановленное как его бесконечное

опосредствование и отрицательность внутри самого себя. Вот почему в понятии

бытие и сущность уже не имеют того определения, в котором они даны как бытие

и сущность, и равным образом не находятся лишь в таком единстве, при котором

каждое имеет видимость в другом. Поэтому в понятии нет различия по этим

определениям. Оно истина субстанциального отношения, в котором бытие и

сущность достигают друг через друга своей осуществленной самостоятельности и

своего определения. Истиной субстанциальности оказалось субстанциальное

тождество, которое равным образом есть положенность и дано только как

положенность. Положенность есть наличное бытие и различение; поэтому

в-себе-и-для-себя-бытие достигло в понятии сообразного с собой и истинного

наличного бытия, ибо указанная положенность есть само

в-себе-и-для-себя-бытие. Эта положенность составляет различие понятия внутри

его самого; его различия, ввиду того что оно непосредственно есть

в-себе-и-для-себя-бытие, сами суть все понятие; они всеобщи в своей

определенности и тождественны со своим отрицанием.

Это вот и есть само понятие понятия. Но это еще только его понятие, иначе

говоря, само оно также есть только понятие. Так как оно

в-себе-и-для-себя-бытие, поскольку это бытие есть положенность, иначе

говоря, абсолютная субстанция, поскольку она обнаруживает необходимость

различенных субстанций как тождество, то самим этим тождеством должно быть

положено то, что оно есть. Моменты движения субстанциального отношения,

благодаря которым возникло понятие, и реальность, которая ими представлена,

находятся лишь в состоянии перехода к понятию;

эта реальность еще не есть собственное определение понятия, происшедшее

из него; она принадлежала сфере необходимости;

реальностью же понятия может быть лишь его свободное определение -

наличное бытие, в котором понятие тождественно с собой и моменты которого

суть понятия и положены самим понятием.

Таким образом, понятие есть, во-первых, истина только а себе; так как оно

лишь нечто внутреннее, то оно в такой же мере лишь нечто внешнее. Вначале

оно вообще нечто непосредственное и в этом виде его моменты имеют форму

непосредственных, неизменных определений. Оно выступает как определенное

понятие, как сфера одного лишь рассудка. - Так как эта форма

непосредственности есть еще не соответствующее его природе наличное бытие

(ибо понятие есть соотносящееся только с самим собой свободное), то она

внешняя форма, в которой понятие может иметь значение не

в-себе-и-для-себя-сущего, а только положенного или субъективного. - Понятие

в своем непосредственном виде образует собой ту стадию (Standpunkt), на

которой понятие есть субъективное мышление, некоторая внешняя для сути

рефлексия. Эта ступень составляет поэтому субъективность или формальное

понятие. Его внешность проявляется в неподвижном бытии его определений,

вследствие чего каждое из них выступает само по себе как нечто

изолированное, качественное, находящееся лишь во внешнем соотношении со

своим иным. Но тождество понятия, составляющее как раз внутреннюю или

субъективную сущность этих определений, приводит их в диалектическое

движение, посредством которого снимается их разъединенность, а тем самым и

отделение понятия от предмета и в качестве их истины возникает тотальность,

которая есть объективное понятие.

Во-вторых, понятие в своей объективности есть сама сущая в себе и для

себя суть (Sache). Своим необходимым дальнейшим определением формальное

понятие обращает само себя в суть (Sache) и тем самым утрачивает характер

субъективности и внешности в отношении к ней. Или, наоборот, объективность

есть реальное понятие, выступившее из своей внутренней сущности и перешедшее

в наличное бытие. - В этом тождестве с сутью понятие имеет тем самым

собственное и свободное наличное бытие. Но это еще непосредственная, еще не

отрицательная свобода. Как единое с сутью, понятие погружено в нее;

Дата добавления: 2014-11-29