Комплексный подход

Для каждого из нас совершенно тривиальным и уже привычным кажется утверждение “человек - есть объект комплексных исследований”. Однако, это либо пустая фраза, за которой ничего не стоит кроме указания на невероятную сложность изучения человека и многообразие проявлений его сущности, которые исследуются самыми разнообразными науками, либо выражение крайнего натурализма, согласно которому нужно брать конкретного человеческого индивида и внимательно, скрупулезно его исследовать, воздействуя на него всевозможными средствами, “испытывать”. В классической экспериментальной психологии исследуемый так и называется: “испытуемый” или “подопытный”. Почти как у доктора Снаута из “Соляриса” А. Тарковского, когда он, сознавая собственное бессилие, восклицает: “А может нам Его высечь... розгами!” Словосочетание “объект комплексных исследований” оказывается выражением бессилия ученых перед проблемой изучения человека.

Итак, изучение человека - это проблема! Проблема - это задача, наподобие школьной, но для решения, которой у человечества нет средств и способов решения. Говоря о проблеме изучения человека, мы подчеркиваем мысль о далеко неясном и неопределившемся положении с определением предметов человекознания. На наш взгляд, можно говорить не только о нерешенности задачи построения предметов наук о человеке, но и об отсутствии ясной и определенной формулировки существа проблемы.

Как мы уже замечали, в 1-ом тезисе о Фейербахе К. Маркс выдвигает требование брать "предмет, действительность, чувственность... как человеческую чувственную деятельность, практику, то есть субъективно"[6]. К. Маркс утверждает, что ошибка всего предшествующего материализма, включая и феербаховский, заключается в том, что он рассматривал человека, его сущность или действительность как объект, то есть в форме созерцания. Но что означает "взять предмет в форме практики, как деятельность"? И как это сделать!?

Дело в том, что именно в практике исторической, общественной и культурной человек предстает в самых невероятных формах: и как объект различных воздействий и как непознаваемая, неведомая сущность, которую можно только созерцать. С одной стороны, он то рабочая сила, доведённая до уровня примитивной машины, то объект фельдфебельских манипуляций плохого педагога, то субъект бессмысленного для него самого эмоционального заражения политическим доктринерством (в толпе, на митинге), то, наконец, просто физиологический материал, сырьё для получения агрессивной мышечной массы, как это подчас происходит в спорте и т.д. и т.п.

С другой стороны, человек - непостижимое экзистенциальное существо, он - творец, создающий шедевры красоты, он способен на нравственный подвиг, на жертву, на исключительно внутренне обусловленный свободный поступок. В какой же из этих явленностей человек предстает перед изучающим его в форме деятельности? Во всех или ни в одной из них? Одинаково верным оказывается и тот и другой ответ, так как “предмет” изучения потому и оказывается “объектом”, что видится (берется) исследователем как предстоящий субъекту, независимый от исследовательского действия, естественный. Объект, если он не результат знакового оформления осознаваемых исследовательских процедур, если он не продукт искусственных действий, всегда оказывается действительностью предрассудка (не успел подумать, рассудить, как уже утверждаешь, что перед тобой объект - это и есть пред-рассудок). Таким образом, взять предмет в форме деятельности, это, значит, применить искусство построить такой научный предмет и найти такие понятия для обозначения сущности изучаемого, в которых это самое изучаемое предстало бы перед всеми в форме деятельности. А для этого необходимо совершить только одно: последовательно осуществить и скрупулезно описать свое собственное предметное исследовательское действие, точнее сложную систему действий - комплекс исследовательской деятельности.

На наш взгляд, именно в этом утверждении заключался смысл открытия системно-структурной методологии и впоследствии методологии комплексного подхода. Последовательно реализуя принцип деятельности, методология утверждала, что не существует особых системных или комплексных объектов. В действительности исследования только и существуют, что системный и несистемный анализы, естественнонаучный и комплексный подходы. Объекты отличаются друг от друга не своими природными, естественными, изначально присущими им свойствами, а различиями в представлениях исследователей о природе этих объектов, их взглядами и точками зрения, их “предметными позициями”.

Т. де Шарден наметил перспективу решения вопроса о том, что же значит взять предмет в форме деятельности. Имея в виду эту перспективу, можно предположить, что решение проблем человекознания лежит на пути изучения и анализа позиций исследователей. Однако, Шардену не удалось разрешить противоречия между требованием рассматривать только феномен человека и признанием значения позиции исследователя. Углубляясь в решение задач систематизации исследуемых явлений, и оставляя за рамками описания собственные исследовательские процедуры, ученый (а он утверждает, что он ученый, а не философ) неизбежно отождествляет искусственно получаемые, экспериментальные феномены со свойствами объекта - “он проваливается в объект”, то есть оказывается натуралистом.

Драма поисков выхода из этого противоречия очень интересна для истории науки и психологии в особенности. Приведем несколько примеров таких попыток, не претендуя на полноту анализа всех нюансов истории, только подчеркивая сложность проблемы преодоления натурализма в психологии.

Классическая психология использовала философский постулат непосредственной данности психических процессов сознанию исследователя - он такой же человек, хотя и вооруженный системой аналитической интроспекции. Действительно, если направить свой взгляд внутрь себя, можно обнаружить все человеческие особенности и феномены. Смотрящий в себя или спрашивающий о результатах его интроспекции другого (испытуемого) анализирует полученные психические представления, распространяет результаты своего анализа на всех людей - человека вообще. При этом собственно процедуры и условия интроспекции оказываются за рамками анализа, а в результате, несмотря на слова о том, что изучается внутренняя психическая деятельность, сама эта деятельность, пусть и еще до начала аналитической интроспекции, берётся как объект созерцания.

Американский философ и психолог Дж. Уотсон пытался решить эту проблему, вводя категорию поведения. Он предлагал уйти от философских традиций познания самого себя и начать "держаться того взгляда, что самый интересный и полезный метод - это изучение поведения других человеческих существ, а также мотивов, их направляющих"*. Однако категория поведения не позволяла реализовать эту интересную доктрину социального познания именно из-за невозможности объективного изучения мотивов как побудителей поведения. Введённые позднее в бихевиоризме понятия "внутренних" или "латентных" стимулов не помогли. Перед исследователем всегда оказывалась непреодолимая стена, за которой оставалась невыясненной изначальная субъективная причина того или иного акта поведения. Внутренний, "первичный" стимул оказывался инструментально неизмеряемым, и ученому ничего не оставалось делать, как возвратиться к тем же психологическим аналогиям, основанным на... собственной интроспекции. Круг замыкался. Изощренность описания конкретных экспериментальных измерительных процедур не позволяла разрешить противоречий внешне наблюдаемого и внутренне происходящего.

Один из основателей марксистской психологии в России, С.Л. Рубинштейн решал эту проблему в рамках философии детерминизма и ввел категории внутреннего - психического и внешнего - деятельностного, практического. Внешние предметные условия и практическая деятельность человека составляют совокупность причин его поведения, но действуют они не прямо и непосредственно, а косвенно - опосредованно внутренними психическими процессами. Следовательно, определив в ходе анализа природу этих психических процессов, исследователь получит возможность установить внутренние субъективные причины человеческих поступков и деятельности. Психические процессы во всей их совокупности и взаимосвязях друг с другом Рубинштейн предлагал рассматривать как внутреннюю психическую структуру деятельности.

Таким образом, разделив внутреннюю и внешнюю структуры деятельности, ученые получают возможность обозначить предметы психологического и праксиологического исследования в своих различиях и связях. Но при этом оказывалась неразрешимой другая проблема - определение границ внутреннего и внешнего. Как отделить, например, внутренние психические процессы от внешних практических действий и движений в целостном сенсомоторном акте поведения? Этот вопрос можно легко пояснить на примере решения испытуемым задачи о "горящей свече". Испытуемый пытается найти то действие, которое позволит ему нарушить установленное равновесие весов, не снимая с чашек разновесов ни одного предмета. Решить задачу можно одним единственным способом: зажечь свечу - она прогорит и станет легче. Человек думает, переставляет предметы, рассуждает вслух и про себя. Он совершает множество операций. Но какие из них психические, а какие практические - по внешним признакам определить нельзя. Исследователь прибегает к методу “рассуждения вслух”. Испытуемый, как правило, неспособен точно определить свои операции, поэтому экспериментатор опять был вынужден прибегать к собственной интроспекции, чтобы понять и описать процесс "анализа через синтез", когда испытуемый рассказывал о ходе его решения задачи. Исследователь отвечал за “испытуемого” о процессе решения задач. На каком основании? На основании своего собственного “синтеза через анализ”, на основании “внутревидения” себя, и только по аналогии с собой, о синтезе и анализе другого и всякого человека. Так о чем это - о внутренне происходящем, или о внешне наблюдаемом?

Другой известный психолог А.Н. Леонтьев, высказывая принцип тождества структур внешней и внутренней деятельности, фактически сделал принципиальное методологическое заявление о том, что границу между внутренним и внешним устанавливает исследователь, владея арсеналом тех или иных средств анализа. Мера чувствительности исследовательских средств определяет границы внутреннего и внешнего. И если к средствам относить понятия, то оказывается, что границы тех или иных представлений о сущности объекта определяются степенью дифференцированности научных понятий и способами их организации в логике научного рассуждения. Психология вплотную подошла к проблеме языка науки, в котором бы отображалась действительность собственного научного поиска, действительность работы с понятиями.

Психология подошла к рубежу, за которым должен был последовать отказ от натурализма, но этого последнего шага в методологию психология еще не сделала. Сила натуралистической установки заключается в природных (в соответствии с природой человека) особенностях человеческого рационального познания. У человека нет никаких средств кроме языка для представления изучаемой действительности. Как только “ученый” найдет категорию для обозначения своего предмета и назовет его, так сразу же происходит метаморфоза по закону имеджинативного абсолюта, сформулированного Я. Голосовкером[7]: категория, понятие, знак, произведенный исследователем, становиться объектом и начинает предстоять перед исследователем. Это парадокс всякого рационального мышления.

Природа человеческого мышления посмеивается над незадачливыми учеными, похожими на Панурга, и со своей загадочной улыбкой наблюдает, как они до хрипоты спорят о категориях, которые они выбирают, забыв поспорить о способах выбора каких бы то ни было категорий. В таком пренебрежении собственным действием заключается суть сциентизма исследователя. Необходимо найти действия, не нарушая принципа рационализма - логику, в которой были бы представлены, как онтологическое содержание предмета (“объективное существование”), так и форма онтологизации (способ, которым мы полагаем существование).

Если принять верным утверждение, что позиция исследователя, его средства, его предмет центр перспективы, то верным будет также и утверждение, что таких позиций (центров, субъективных точек зрения) может быть много, и они могут быть разными. Из этого рассуждения следует принципиальный вывод, что предмет научного изучения - это не сторона, не аспект объекта, а точка зрения - предметное, профессиональное видение и исследовательская деятельность. Та или иная конфигурация этих видений и точек зрения и дает представление о действительности - объекте как объекте “идеальном”. В этом и состоит принципиальный вывод системно-структурной методологии о строении научных предметов. Таким образом, взять предмет в форме практики, как деятельность, можно только в том случае, если проанализировать и описать нашу собственную, субъективную, познавательную, исследовательскую, преобразующую, практическую деятельность.

Методология организации такого анализа определяет в частности различия системного и комплексного подходов. В случае системного анализа главным критерием является целостность и взаимная рефлексивная отнесенность каждого предметного описания друг к другу. Каждое предметное представление должно в особых процедурах “системной интерпретации” оказаться в единстве процессов и механизмов, конституирующих эти процессы. Системный анализ в его методологической интерпретации и есть логика описания исследовательской деятельности. Логика описания не системного объекта, а системной деятельности отличает этот системный анализ от всех других вариантов. Однако и в этом варианте требование сохранения целостности описания и интерпретации остается главным. Конечно, в случае системно-деятельностного подхода целостность создается в особых процедурах реализации требования взаимно рефлексивного отображения всех слоев системного описания (процес­су­ального, структурного, морфологического и “материального”) и осуществляются эти процедуры в формах организации полипредметной коммуникации. Завершают эту работу, даже если она осуществлена с соблюдением всех норм, конечная объективация и интерпретация “на органическое целое” в категориальной оппозиции схемы “процесс-механизм”. Такой системный анализ, достаточно сложный при описании моносистем, становится практи чески невозможным из-за отсутствия развитого языка конфигурации различных предметных представлений[8]. С этой точки зрения комплексный подход - это решение проблемы по “обходному пути”.

Для того чтобы взять предмет в форме деятельности и при этом не утерять ни одной из возможных деятельностных (ис­следова­тельс­ких) позиций необходимо самою деятельность познания брать в её всеобщих формах, избегая какого-бы то ни было редукционизма, той или иной дисциплинарной ограниченности взгляда.

Этого требует методологический принцип онтологизма. Первой деятельностной процедурой при построении предмета является. полагание исходной онтологии. В формах исходных онтологий всегда существуют два содержания: в категориях - “объективное содержание”, а в форме задания категорий - “ деятельностное содержание”. Именно во втором содержании будет присутствовать логика построения научного предмета и окажется, что мера сциентистского редукционизма будет полностью определяться степенью частности или всеобщности категориальных форм, в которых “полагается” познавательная деятельность.

Мы предлагаем рассуждение, обосновывающее способ решения проблем конфигурации самых разнообразных точек зрения, взглядов, научных подходов к феномену человека. Мы попытаемся описать общую онтологическую картину человекознания, найти в ней место каждому исследователю и практику, не заставляя их отказываться от своих предметных субъективных точек зрения, и предложить способы позитивной, практически ценной кооперации различных профессиональных позиций. На наш взгляд, именно в такой конфигурации предметных точек зрения, при которой правомерными признаются самые разные взгляды и соорганизуются в общем, предметном пространстве без изменений, состоит отличие комплексного подхода от всякого другого, включая и системный.

Дата добавления: 2014-12-27