Формирование предпосылок. 3 страница

6 a, 2 с, d, ае, 13 e, 2 f, 7 i, 3 l, 1 m, 8 n, 4 о, 4q, 2 r, 4 s, 9 t, 12 v, х (буквы V и U не различались в начертании).

Во второй половине XVII в. научное сообщество могло использовать различные формы коммуникации – личные сообщения, частную переписку, иногда через специализированных посредников-координаторов, таких как Мерсенн, издание научных книг, распространение зашифрованных текстов (анаграмм), публикации в газетах, альманахах и календарях, публикации сообщений (статей) в научных журналах. Анаграммы показали свою небольшую эффективность, (Гюйгенс прибег к использованию писем, изданию книг и к паралельным частным сообщениям, для Ньютона, по его мнению, анаграмма оказалась неэффективной), книгоиздание – медленный и дорогой процесс, а газеты, календари и альманахи – не ориентированы на научное сообщество – весьма специфическую социо-культурную группу. К началу XVIII в. из всего многообразия форм выделилась публикация в виде статьи в научном журнале, которая обеспечивала множество потребностей научного сообщества. Институт публикаций разрешил коммуникационные трудности формирования единого сообщества специалистов, в том числе и проблему распространения новой информации без утраты приоритета первооткрывателей.

В XVII-XVIII вв. на базе собраний частных, как правило, государственных лиц стали образовываться национальные библиотеки, один из основных инструментов деятельности научного сообщества. Так, в 1691 г. в Париже была открыта для публики библиотека, принадлежащая кардиналу Мазарини. Эта библиотека стала основой одной из наиболее крупных библиотек мира – Национальной библиотеки Франции. В течение следующих двух веков были сформированы национальные библиотеки в Германии (Библиотека герцога Августа, основанная в 1604 г., реорганизованная в 1659 и составившая основу Прусской государственной библиотеки), в Великобритании (Библиотека Британского музея, 1753 г., дополненная в 1757 г. собранием Королевского общества). Библиотеки не только собирали и сохраняли информацию, но и упорядочивали ее и распространяли.

Изменяется роль музеев, если до XVII в. они представляли собой преимущественно частные «выставки раритетов», то новые музеи превращаются в собрания упорядоченных тематических коллекций. Владельцы этих музеев уже не частные лица, а научные общества. Музеи организуются при Флорентийской академии исследований, Королевском Обществе, Академии Наук в Париже. Музейные коллекции становятся центрами сбора материала, организации экспедиций, научной работы.

Формирование социальных институтов науки включало развитие представлений о ценностях. В число наиболее фундаментальных ценностей входят общенаучный метод, и исследование, включая нормы его проведения и критерии оценки его соответствия другим ценностям (см. разд. Ценности, Критерии соответствия). Потребность обоснования познаваемости мира, пределов научного (и индивидуального) познания, логических правил построения теоретических конструкций, соответствия между реальностью и моделями реальности, была опредмечена в формировании и развитии специальной философской дисциплины — теории познания (гносеологии, в западной традиции — эпистемологии). В начале этого процесса для всех дисциплин было характерно смешение гносеологического аспекта рассмотрения предмета исследования (его познаваемость, точность и пределы познания) и онтологического, или конкретно-научного аспекта (существование объекта исследования в его реальных взаимодействиях с миром; термин “онтология” был введен сначала в XVII в. немецким философом Гоклениусом, а затем философом и психологом Христианом Вольфом в 1730 г.).

Предшествующие формы этого разделения можно обнаружить в учениях средневековых философов, напр. у Дунса Скота, который среди различий, устанавливаемых разумом в предметах, вызделял “distinctio realis – реально существующее различие между предметами и внутри предмета и distinctio rationis – чисто мысленное различение того, что в бытии неразличимо” [Майоров, 2001, с. 49].

Дифференциация * конкретно-научного и философского знания — необходимый этап формирования института науки. Такое разграничение не подразумевает их изоляции, или разделения теоретического и эмпирического знания, но исключает два вида смешений:

(1) конкретно-научного исследования, позволяющего сделать эмпирически обоснованный выбор между альтернативными концептуальными построениями, который невозможно обосновать исключительно средствами логики, с логико-философским исследованием, которое позволяет дать лишь логическое обоснование “возможных миров”;

(2) гносеологического и онтологического аспектов рассмотрения объекта исследования [Пономарев, 1983].

Становление дисциплинарной структуры науки, формирование самостоятельных научных дисциплин, невозможно, если не устранено какое-либо их этих смешений.

Естественнонаучными дисциплинами и то и другое смешение были преодолены сравнительно быстро, уже к началу XVIII в. произошло их выделение из “философии как матери наук”. В этот период «математизированные области естествознания (механика, оптика)... выносились за рамки натурфилософии. В итоге весь корпус естественнонаучного знания как бы расщепился на “natural philosophy” и “science” [Дмитриев, 1999; с. 15]. Для некоторых дисциплин, особенно для психологии, сформировавшейся в рамках философской теории познания, преодоление смешения второго типа не завершено полностью по сей день (см. главу психофизпроблема).

В XVII в. были сделаны первые попытки эксплицитного формулирования научного метода – системы логических приемов, которые определяют познавательную позицию исследователя по отношению к предмету изучения, определяют всю совокупность логических и методических приемов исследования (см. подразд. МЕТОД). Изначально предполагалось, что метод должен быть единым для всего научного сообщества, быть общенаучным. Такой метод был обоснован в работах Ф.Бэкона (1561-1626), фундамент этого метода составила логическая операция индукции – восхождения от частного к общему, поэтому он получил название индуктивного (см. подробно подразд. МЕТОД). Бэкон первым эксплицитно сформулировал положение, что наука должна быть опытной. Он ввел типологию исследований, различив эксперимент * (системы процедур, посредством которых исследователь активно манипулирует изучаемыми объектами) и наблюдение (реализуемого без такого вмешательства). Эта классификация сохраняла свое значение до середины XX в. Произведения Бэкона можно оценить как первые работы, в которых зарождалась специальная дисциплина – методология науки. До XVII в. роль методологии выполняли специальные университетские курсы логики. Так, в Колледжо Романо (Рим), Паоло делла Валле читал лекции, в которых излагалась теория доказательств, включая способы определения научной ценности результатов. Известно, что конспекты этих лекций использовал Галилей [Фантоли, 1999, с. 53]. Состояние науки, не опирающейся на единый метод познания, Бэкон характеризовал так: «… осведомление самих чувств и недостаточное, и обманчивое; наблюдение, недостаточно тщательное и беспорядочное и как бы случайное; предание, суетное и основанное на молве; практика, рабски устремленная на свое дело; сила опытов, слепая, тупая, смутная и незаконченная; наконец, естественная история, и легковесная и скудная – все это давало разуму лишь совершенно порочный материал для филлософии и наук.» [Бэкон, 1971, с. 78 - 79].

Р.Декарт (1596-1650), наиболее яркий основоположник рационализма нового времени, обосновывал научный метод, необходимый «для разыскания истины вещей» [Декарт, 1989 а, с. 85] в специально посвященных этому работах – «Правилах для руководства ума» [Декарт, 1989 а] и «Рассуждении о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках» [Декарт, 1989 б]. Метод, с его точки зрения, должен опираться как на дедукцию, так и на индукцию, которую он называл энумерация – перечисление, поскольку наиболее простой вид этой логической операции – «индукция через перечисление», хотя и считал, что индукция должна быть упорядоченной [Декарт, 1989 б, с. 99]. «Эти два пути являются самыми верными путями к знанию,… – все другие надо отвергать, как подозрительные и ведущие к заблуждениям»; индукция и дедукция «настолько способствуют друг другу и являются настолько взаимно дополняющими, что кажутся слившимися в одно действие». Декарт описывает такой переход следующим образом: дедукция применима тогда, когда «она проста и очевидна, но не тогда когда она сложна и темна; в последнем случае мы дали ей название энумерации, или индукции» [Декарт, 1989 б, с. 85]. Таким образом, индукция оказывается применимой к наиболее сложным исследовательским, и, шире - познавательным ситуациям. Правило XIII «Рассуждения о методе» вводит одно из наиболее важных требований нового рационализма – аналитизм и при этом – аналитизм индуктивный: «Если же мы вполне понимаем вопрос, его надо освободить от любого излишнего представления, свести к простейшему вопросу и посредством энумерации разделить на возможно меньшие части» [Декарт, 1989 б, с. 126-127]. Несмотря на придание настолько большого значения индукции, Декарт свой метод построил на аксиомах (интуитивно очевидных суждениях) и гипотезах, что в большей степени характерно для гипотетико-дедуктивного метода, в то время еще не сформулировано эксплицитно. Следует заметить, что широкое использование Декартом предположений было с неодобрением отмечено философами XVIII в. Так, в статье «Гипотеза (метафизика)», опубликованной в Энциклопедии Дидро и Даламбера, дается следующая оценка: «Декарт, значительную часть философии построивший на гипотезах, привил всему ученому миру вкус к гипотезам, и исследователи довольно часто оказывались в плену фиктивных представлений» [Д’Аламбер, 1994]. Таким образом, согласно методу Декарта, исходные истины, поставляемые интуицией, получают развитие дедуктивно с переходом в энумерацию/индукцию, поэтому он получил «метода рациональной интуиции».

Значение, приданное индуктивному методу Бэконом и форма рационализма, развитая Декартом, задали определенное направление развитию методологической рефлексии научного знания. Важным результатом этого стало формирование во второй половине XIX в. методологии позитивизма *, которая стала доминирующей методологией классической науки.

Первые специально организованные опытные исследования зафиксированы в конце XVI в. незадолго до появления призыва Бэкона. В качестве примера приведем исследование, проведенное английским ученым У.Гилбертом (1544-1603), результаты были опубликованы им в книге «О магните» в 1600 г. В специальных опытах он проверил утверждение итальянца Дж.-Б.Порта, европейского авторитета в исследованиях магнетизма, что железная стрелка потертая об алмаз, приобретает свойства магнита и указывает на север. Гилберт пишет «Мы сами проделали опыт с семьюдесятью алмазами в присутствии многих свидетелей, экспериментируя с рядом железных стержней и кусочков проволоки, обращаясь с ними с предельной тщательностью в то время, как они плавали в воде, помещенные на пробках; но ни разу мне не удалось наблюдать эффект, упомянутый Портой» (цит. по [Кирсанов, 1987, с. 53]). В этом исследовании в зачаточном состоянии выделяются важнейшие признаки исследования: предположение (еще не гипотеза!), многократное повторение опыта, использование выборки, контроль со стороны сообщества (наблюдатели, отчет с указанием методических приемов). В этом случае свидетельство многих наблюдателей рассматривалось как доказательство достоверности опыта. Заметим, что Порта опирался не на данные, полученные в исследовании, а на легенды, и даже не предпринимал попыток их проверки – эта практика еще только формировалась. Нормативы проведения опытов, формулирования гипотез и интерпретации результатов еще не были достаточно определены, поэтому в исследованиях можно было прийти к весьма странным и ошибочным выводам. Так, в 1611 г. два профессора Пизанского университета вступили с Галилеем в дискуссию о причинах плавучести льда. С аристотелевской точки зрения, которую они отстаивали, охлаждение тел увеличивает их плотность, поэтому лед более плотен, чем вода, и он удерживается на поверхности воды за счет своей плоской формы. Возражения Галилея были основаны на законе Архимеда, согласно которому тела плавают или тонут в зависимости от соотношения их плотности с плотностью жидкости, поэтому и лед плавает потому, что он менее плотен, чем вода. Его противники заявили, что могут продемонстрировать опыты, которые доказывают, что тела держатся на поверхности воды или тонут в зависимости от своей формы. Можно догадаться, что эффекты, которые они намеревались показать, были связаны с поверхностным натяжением жидкости, а следовало провести измерение и сопоставление плотности льда и воды при разных температурах, но соответствующие приборы еще не были совершенны.

У.Гилберт был, по-видимому, первым, кто применил моделирование для изучения объектов, недоступных прямому наблюдению. Для исследования магнитного поля Земли он изготовил шарообразный магнит «терреллу» (уменьшительное от лат. terra – Земля). С помощью этой модели им были установлены основные характеристики конфигурации земного магнитного поля. Галилей ввел в практику исследований систематические опытные проверки предположений, которые он называл “ cimenti ” (термин «cimento» был заимствован из лексикона ювелиров, он обозначал сисему приемов определения качества драгоценных металлов). В его исследованиях уже обнаруживается соответствие гипотетико-дедуктивной логике.

Научные исследования, вопреки настоянию Бэкона, строились не в соответствии с положениями индуктивного метода. Именно из-за явных для него отклонений от основных положений индуктивного метода «он презрительно отзывался о Гилберте, Коперника называл шарлатаном, отрицал правомерность их методов исследования, … не увидел заслуг Галилея [Кирсанов, 1987, с. 59]. Метод, как и все нормативы и требования к исследованию, формировался в реальных исследованиях, и практике он оказался гипотетико-дедуктивным (см. подразд. МЕТОД). Несмотря на прямое требование индуктивизма отказаться от теоретизирования, или, по крайней мере, снизить его значение, теория становится важным фактором в исследованиях. В XVII-XVIII в. впервые совершаются именно теоретические открытия. Так, использование концепции флогистона, позволило Э.Шталю (1660-1734) дать приемлемое объяснение превращения руды в железо и рационализировать технологию производства металла. Это событие оценивают как первое теоретическое открытие в области химии [Азимов, 1983, с. 37]. Всего несколько десятилетий раньше, роль теории выполняли, как правило, произвольные суждения, легендарные сведения, можно напомнить рассмотренный ранее пример Дж.-Б.Порта, причем и его критик Гилберт в этом отношении «мало отличался от своих предшественников и современников» [Кирсанов, 1987, с. 54].

С середины XVII в. увеличение роли теории в науке происходило постоянно. Дисциплины, развиваясь, все в большей степени подчинялись теории, становились теоретическими. В середине XIX в. впервые в физике были сделаны теоретические обобщения такого высокого порядка, как установление абсолютного нуля температуры У.Томсоном (в последствии лорд Кельвин) в 1848 г. (см. подробнее подразд. Развитие измерительных шкал), формулировка закона сохранения энергии Г.Гельмгольцем (публикация 1847 г.). Последний пример особенно показателен. Редактор и издатель журнала, в который была отправлена рукопись, отклонил ее, на том основании, что статья Гельмгольца была чисто теоретической. Судя по переписке участников этих событий (см. [Лебединский, Франкфурт, Френк, 1966]), теоретические построения воспринимались ими как философствование. Математическую и экспериментальную физику они рассматривали как совершенно различные области деятельности. Г.Г.Магнус (под его руководством работал Гельмгольц), «высказывался против слишком основательного занятия математикой и даже против тех работ своих учеников, в которых связывались две внешне отдаленные области физики» [Лебединский, Франкфурт, Френк, 1966, с. 25]. Следует специально отметить рождение именно «теоретической физики» (Theoretische Physik) в кружке, возглавляемом Г.Гельмгольцем (середина XIX в). Новый взгляд на физику придавал ей абстрактный, формальный характер, с этой точки зрения основная цель физики - выявление «скрытых, инвариантных структурных свойств физического мира» (см. [Поппер, 2000 а, с. 190]). Это событие можно рассматривать как одно из проявлений начинающегося перехода от классической к постклассической науке.

В процессе исследований интенсивно развивались исследовательские процедуры, создавались специальные устройства для исследований. Так, Галилей впервые построил установку для изучения ускоренного движения – наклонную плоскость, снабженную устройствами для измерения пути, пройденного за фиксированные интервалы времени. Он же внедрял уже известные технологии в исследования – применил «военно-морской» оптический прибор – телескоп – для наблюдения небесных тел. Это внедрение требовало значительных вспомогательных исследований, например, для того, чтобы доказать, что оптика не искажает наблюдаемые объекты (см. [Лакатос, 1995, с. 262-281]). Публикуются специализированные методические руководства руководства для исследователей. Тихо Браге в 1602 г. издал книгу «Astronomiaeæ instaurataeæ mechanica» (Приборы для восстановления астрономии), в которой были представлены изображения 23 астрономических инструментов с подробными указаними для их изготовления и использования. Наиболее известные исследователи стали уделять специальное внимание вопросам исследовательской техники, например, работы, посвященные теории оптических приборов, Кеплер (Диоптрика, 1611), Декарт (Диоптрика, включенная в «Рассуждение о методе», 1637), Ньютон (Оптика, работа начата в 1675, опубликована в 1704 г.) Складывались приемы измерения величин, измерительная техника, теоретические представления об измерении, измерительных шкалах (см. пример в подразд. Развитие измерительных шкал).

Специализация исследований (достижение соответствия исследовательских приемов предмету и объекту исследования) лежала в основе формирования дисциплинарной структуры науки. Первой из научных дисциплин конституировалась механика [Кирсанов, 1987]. В процессе становления научных дисциплин она служила концептуальным образцом. Система основных положений механики приобрела статус философской концепции и даже мировоззрения – механицизма *. Сложился идеал строения научной дисциплины – соответствие организации физики (см. словарь: физикализм *). В определенном смысле все научные дисциплины обладали самостоятельностью лишь в «пределах, допустимых классической механикой», что, с одной стороны, определяло высокую степень единства науки, а с другой – задерживало развитие её дисциплинарной структуры (см. подразд. Структура научного сообщества). К концу XIX в. механистические концепции столкнулись с рядом аномалий, например, в исследованиях электромагнитных явлений, радиоактивности, а особенно в рамках становящейся новой дисциплины – термодинамики (см. [Пригожин, Стенгерс, 1986]), и механицизм стал постепенно утрачивать роль источника единства научных дисциплин.

Постклассическая наука.

Существенные изменения в строении науки произошли в XX в. при переходе от классической к постклассической науке (неклассической, постнеклассической в терминах В.С.Степина, который предложил весьма дифференцированную модель развития науки в этот период [Степин, 1989]). Происходила интенсивная трансформация институтов, основных ценностей и принципов науки — общенаучного метода, структуры и нормативов исследования.¹ СНОСКА (¹ В этом подразделе мы лишь бегло рассмотрим эти изменения, поскольку последующие главы специально посвящены этому.)

Переход от классического периода развития науки к постклассическому связан со сменой типа рациональности (см. подразд. РАЦИОН). В рамках классической науки рациональность знания выступала как зависимость научного знания только от “реальных” свойств изучаемого объекта и правил, выявляющих эти свойства. Эта модель рациональности точно соответствует наиболее важным положениям индуктивистской доктрины (см. подразд. ОБЩЕНАУЧН МЕТОД), именно в ее рамках складывалась методология позитивизма *.

В постклассический период развития науки интенсивно формировалась (и продолжает складываться) иная модель рациональности, оппонентная индуктивистской, а, следовательно, противостоящая и методологии позитивизма. В рамках этой модели неразрывность теоретических и эмпирических компонентов знания, включенность в знание личностных компонентов принимается как важное и неотъемлемое свойство познания; представление о направленности исследований на установление единой истины сменилось представлением о множестве конкурирующих концептуальных систем, о принципиальной погрешимости знания; были эксплицитно противопоставлены джастификационистские (направленные на поиск подтверждения, индуктивистские по сути) и фальсификационистские модели верификации знания (см. Словарь Верификация *). Эта модель рациональности представлена несколькими версиями, но все они опираются на гипотетико-дедуктивный метод. Нет основания считать, что каждый из этих типов рациональности эквивалентен соответствующему методу познания, но можно полагать, что основные ценности, нормативы и установки позитивизма выражаются в индуктивном методе, а пост-, не- и контрпозитивистская рациональность генетически восходит к гипотетико-дедуктивному методу и дедуктивно-номологической модели предсказания/объяснения (см. подразд. общенаучн. Метод).

В рамках новой формирующейся рациональности были изменены представления о типологии исследований (преимущественно в работах Д.Кемпбелла [Кемпбелл, 1986], который разделял идеи К.Поппера и развивал их [Кемпбелл, 2000]). Классификация исследований, предложенная Ф.Бэконом, была основана на признаке вмешательства/невмешательства исследователя в исследуемые процессы и явления, она содержала два вида исследований – эксперимент и наблюдение. Однако именно возможность невмешательства в исследуемую реальность была поставлена под сомнение первоначально в связи с развитием квантовой физики, открывшей зависимость состояния изучаемого объекта от его включения в систему “исследователь — инструмент — объект”, а затем в практике исследований в других дисциплинах, в том числе и в психологии (ср. с подразд. Взаимодействие субъекта и объекта..). Новая классификация, которую развил Кэмпбелл, построена на множестве признаков, ведущим из которых является тип выявляемой закономерности (типология объектов/явлений; сопряженность характеристик; каузальные отношения), а «вмешательство/невмешательство» замещено степенью контроля переменных и их смешения (см. подразд. МЕТОД и главу ХХХ – классификация исследований).

В постклассический период изменилось понимание всех основных ценностей научного сообщества (см. главу ЦЕННОСТИ).

Наивысшую ценность классической науки представляла истина, поступательное приближение к которой проявлялось в построении неопровержимых завершенных теорий и кумулятивного накопления знаний (критику этой точки зрения см. в [Кун, 1977]). В классический период научный метод строился в соответствии с целью постижения даже если и относительной, то все равно – конкретной, предсуществующей и неизменной истины. Постклассическая наука, исходя из представления о потенциальной ошибочности любого знания (фаллибилизм *), сформулировала регулятивный принцип фальсифицируемости * знания, дающий возможность выявления ошибок (см. подразд. I.3.1), и приемы установления его истинности (о соотношении понятий “истина” и “истинность” см. подразд. I.2.6).

Классическая наука была ориентирована на идеалы классической механики, согласно которым изучаемый мир статичен, не находится в развитии, его динамика обратима, подчинен “линейному”, Лапласовскому детерминизму (см. подразд. ПРИНЦИПЫ РАЗВ, ДЕТ). Так, например, в работах Ньютона, и это характерно для всей ньютоновской физики, не встречаются задачи, в которых предполагается реализация нескольких вариантов движения («задачи с развилкой») (см. [Мелик-Гайказян, 1997, с. 13]). Эволюционные идеи в XIX в. формировались интенсивно, но они также были подчинены основным нормам классической науки и были преимущественно связаны с биологией, лишь приобретали общенаучное значение. Для классической науки мир, Вселенная представлялась статичными, объекты существовали в абсолютном и неизменном пространстве, представлялись погруженными в абсолютное время, течение которого не зависит ни от каких событий. Согласно постклассическим представлениям, пространство и время представляют собой единый континуум пространства/времени, причем пространство/время порождается, формируется в процессе эволюции Вселенной.

В постклассической науке статус глобального общенаучного объяснительного принципа приобрел принцип эволюции (см. разд. II.2), который оказывает мощное влияние на формирование научного метода (см. [Пригожин, Стенгерс, 1986]). Мир представляется находящимся в непрерывном, необратимом процессе развития, подчиненным сложной нелинейной детерминации. Складывается общенаучная, мировоззренческая концепция “глобального эволюционизма”, рассматривающая развитие Вселенной, Космоса, Жизни, социальной организации, культуры как целостный, единый процесс (см. например, [Казютинский, 1994; Карпинская, 1994; Фесенкова, 1994]). В настоящее время эволюционная точка зрения принята, хотя и в разной степени, но всеми научными дисциплинами (см. [Воронцов, 1999; Пригожин, 1985; Пригожин, Стенгерс, 1986]). Следует специально заметить: принятие эволюционного принципа развития – важная черта, отличающая классическую науку от постклассической.

В начале XX ст. сформировалась тенденция к разделению фундаментальной науки и университетской подготовки специалистов - исследовательские лаборатории выводились за пределы университетов, в этих лабораториях не должны были решаться также промышленные и прикладные задачи. Этот процесс начался синхронно в США (1901 г. - Рокфеллеровский институт медицинских исследований, который, впрочем, был реорганизован в университет 1954 г.), в Германии (в 1911 г. организовано Общество Кайзера Вильгельма - Kaiser-Wilhelm Gesellshaft, ныне Общество Макса Планка по содействию развития науки - Max-Planck-Gesellshaft) и в России (1912 г. - Московское общество научного института). В этих организациях фундаментальная наука приобрела весьма высокую степень автономии.

Представление о философии как об «общей» науке, порождающей частные дисциплины и поэтому имеющей доминирующее положение в системе наук перестало быть общепринятым в XX в. Размежевание науки и философии завершается (современное представление о соотношении философии и науки подробно рассмотрено в [Никифоров, 2001, глава «Философия не наука» с. 17-26]). Эта точка зрения не воспроизводит позицию позитивистов второй половины XIX в, характерную для классической науки: позитивисты отказывали философии в статусе науки, в частности, на тех основаниях, что в философии не применяется индуктивный метод (а он не является неизбежным и в естественных науках, см. подразд. МЕТОД), что она не опирается на факты, причем использовали понятие «факт» в специфическом, позитивистском смысле (см. подразд. ФАКТ).

С позиций постклассической методологии, философия, как специфическая область знания, ограничивается логическими способами верификации утверждений, а если логических критериев оказывается недостаточно, то альтернативные концепции оказываются равноправными, поэтому «в философии почти не встречается нерешенных проблем. На любой вопрос всегда имеется ответ, и даже не один, а несколько» [Никифоров, 2001]. В науке также сосуществуют различающиеся точки зрения на одну и ту же проблему, но общенаучная ценность «согласие сообщества» (см. подразд.) – мощный мотив поиска общего (теоретико-эмпирического) решения. Парадигмы в строгом понимании этого термина в философии не формируются, т.к. в философии не реализуются исследования в том смысле, в каком этот институт составил одну из основных ценностей научного сообщества (см. подразд. ИССЛЕДОВАНИЕ).

В философии не применяется гипотетико-дедуктивный метод в его развитой («исследовательской») форме (см. подразд. Метод). Философский поиск направляется предположениями, а не гипотезами, которые имеют весьма сложную структуру (см. подразд. ГИПОТЕЗА). Поэтому собственно философские концепции неопровержимы, к ним неприменим критерий фальсификации. Философские системы могут привлекать факты для подтверждения положений (а могут и не привлекать), но не для фальсификации. Таким образом, по критерию фальсифицируемости знания, недостаточному, но необходимому, философия оказывается по другую сторону линии демаркации от науки (см. подразд. Демаркация).

В XX в. в связи с развитием информационных технологий произошли кардинальные изменения коммуникационных возможностей, например, в 90-х годах количество научных психологических периодических изданий приблизилось к 2 тысячам. Драматически изменило информационную ситуацию развитие Интернета. Появились широко доступные базы данных, формирующиеся в совместных исследованиях международных коллективов. В связи с этим происходит унификация, ужесточение нормативов и методической базы исследований.

Важнейшая черта современной науки — быстро возрастающая сложность ее структуры — за счет увеличения конкурирующих парадигм, образования новых проблемных областей, в частности, за счет перекрытия уже сложившихся дисциплин и формирования в этих областях новых дисциплинарных структур.

Дата добавления: 2014-12-27