Переоценка всех ценностей. Критика христианства и европейской морали

«Переоценка всех ценностей», согласно комментарию М. Хайдеггера, – это их сознательное низложение, обнаружение их истока. Переоценка начинается с вопроса: «Что означает воля к истине? Почему человек хочет истины, а не лжи?». Средство переоценки – знаменитый «генеалогический» метод, призванный ответить на вопрос: кто толкует, кто говорит в метафизике, религии, морали, искусстве, науке? Поиск ответа на этот вопрос требует от философа «погрузиться в нашу последнюю глубину», т. е. под «поверхностью» разума – идей, норм, идеалов – обнаружить порождающие их иррациональные инстинкты и аффекты. В подоплеке «истинного», метафизического мира Ницше обнаруживает инстинкт страха: человек боится времени, перемен, страданий, смерти. Он помещает все, что дорого его сердцу, в «существо и сердце мира» – именно так рождается иллюзия «истинного мира». Категории метафизики – причина, действие, свобода, цель – всего лишь «толкование, а не текст». Толкование мира, однако, не является привилегией человека. В метафизике считается, что интерпретация предполагает интерпретирующего, но это иллюзия. «Субъект», «Я» – результат «веры в грамматику», т. е. следствие истолкования, уходящего корнями в историю языка. Возникновение языка, в свою очередь, коренится в инстинктах и аффектах древнего человека. Не следует ли в таком случае признать, что нет никакой другой реальности, кроме реальности наших инстинктов? Механический мир можно истолковать как «более примитивной форму аффектов», «праформу жизни». И еще одна гипотеза: инстинкты – это оформление воли к власти. «Мир, рассматриваемый изнутри, …был бы “волей к власти”, и ничем, кроме этого» (3, 2, 270). Прежней метафизике Ницше противопоставляет концепцию мира как воли к власти.

Воля к власти (воля к мощи, могуществу) – основная черта жизни, напоминающей гераклитов поток становления. Жить, согласно Ницше, значит хотеть расти, стать сильнее. Можно описать волю к власти как постоянное «стремление» всего сущего к самоутверждению, самоопределению и самопреодолению. Основные моменты воли – выход-за-пределы-себя, возрастание, повеление, созидание, самоутверждение. Эти характеристики позволяют трактовать волю к власти как искусство в расширительном смысле – как созидающее начало. «Воля к власти интерпретирует…», полагает ценности, «…интерпретация сама есть лишь средство достижения господства над чем-нибудь» (2, 354). Ценности – перспективы, точки зрения, порождаемые центрами воли, средства воли к власти. Интерпретация, фальсификация, иллюзия составляют неотъемлемый характер сущего. Последнее есть «по своей сути самой толкующее существование», оно перспективно, «сама жизнь ценит через нас». На вопрос «кто толкует?» философ отвечает: потребности, безличные влечения, воля к власти. С этой точки зрения искусство в собственном смысле слова, философия, наука, религия выступают как различные облики, модусы воли к власти. Ницше, таким образом, устраняет характерную для метафизики антитезу «истинного» и «являющегося» миров. Чувственный, «кажущийся» мир становится единственно достоверным для нас, а сверхчувственный, «истинный» – кажущимся. Мир есть «постоянно изменяющаяся ложь» в том смысле, что он – результат интерпретации. Ницше трактует всякую интерпретацию как художественную деятельность, и тогда мир явлений, «толкующее существование», предстает как «рождающее себя творение искусства». Это открывает возможность оправдания мира, лишенного трансценденции, высшего смысла.

Ницше использует генеалогический метод для низложения христианства и европейской морали. Христианство – могущественная интерпретация жизни, обладающая преимуществом перед нигилизмом, поскольку разрешает важнейшие проблемы человеческого существования. «Христианская моральная гипотеза» придавала человеку абсолютную ценность (человек как образ и подобие Бога); давало ответ на главный вопрос человеческой жизни – «к чему вообще человек?». Так было найдено противоядие от нигилизма: человек перестал быть «мячом абсурда и бессмыслицы». Однако смысл жизни, указанный христианством, иллюзорен, так же, как и цель – «истинный мир» – фикция. Согласно Ницше, христианство воспитало в человечестве требование безусловной правдивости, которое со временем обратилось против «фальши и изолганности всех христианских толкований мира и истории». Интеллектуальная совесть философа-«свободного ума» раскрывает глубокую нигилистичность самого христианства: «Когда жизненный центр тяжести переносят из жизни в «потустороннее» – в ничто, то тем самым вообще лишают жизнь центра тяжести» (3, 2, 667). Христианство обесценивает жизнь, придавая ей значение всего лишь «моста в инобытие», противопоставляя жизни «мир чистых фикций».

Одним из ключевых мотивов низложения христианства у Ницше является противопоставление подлинного, первоначального христианства самого Христа и христианства как исторического феномена. В книге «Антихрист» философ реконструирует «психологический тип Спасителя». Для Ницше Иисус – только человек, «странный святой», оставивший в наследство человечеству «евангельскую практику», практику жизни и смерти, которая имеет надысторическое значение («еще и сегодня возможно так жить»). Он ничего не знает о трансцендентном Боге, для него Царство Божие есть психологическая реальность, «опыт сердца», жизнь вечная, обретенная здесь и сейчас. Путь к ней – любовь, а «глубочайшее слово Евангелия» – «не противься злому». Для Иисуса нет ни «греха», ни «суда», ни «наказания», ни мира «по ту сторону». Он демонстрирует своей жизнью и смертью опыт «присутствия вечности в настоящем» (К. Ясперс), одну из принципиальных возможностей жизни, в основе которой лежит отказ от какого-либо осуждения жизни, «превосходство над всяким чувством ressentiment (злоба, злопамятство (фр.). – Т. К.)». Христианство как историческая реальность коренится в именно инстинкте ressentiment, ставшем творческой силой. Ressentiment – это чувство досады, болезненная чувствительность к оскорблениям, бессилие в мести, жажда мести, отравление во всяком смысле; на этой почве вырастает воля, которой хотелось бы господствовать над самой жизнью. Христианство – это «бунт обиженных жизнью» (2, 122) против самой жизни. В христианстве «говорит» так называемый «добрый человек», именно он «автор» концепции двух миров. Желая избавиться от становления, страдания, смерти, он измышляет «в качестве истинного мира новый мир, потусторонний нашему». «Добрый человек» – «тиран»: условия своего существования он делает масштабом жизни; а с другой стороны, он – «идеальный раб»: принимая высшие ценности как «подарок» Бога, «добрый человек» обретает в подчинении им свое жизненное призвание. Тайна «доброго человека», человека ressentiment – в наивном преувеличении собственной ценности, которое достигается через отречение от самого себя и приближение к единому для всех идеальному масштабу – к Богу, к «истинныму» миру.

Ницше, таким образом, усматривает сущность христианства в его «моральной гипотезе». Метафизика христианства рождается из нравственной оценки чувственного мира как злого, недолжного. Христианская мораль и ее суррогат – европейская светская мораль – становятся объектом жесткой критики со стороны Ницше. Совершенное им открытие сущности морали он считает эпохальным событием, разбивающим историю на две части. Главный мотив критики – мораль враждебна жизни. Мораль – это «точка зрения желательности», требование «так должно быть», и она превращается в осуждение жизни от имени не существующего мира добра. А поскольку основная черта жизни – воля к власти («… инстинкт свободы (на моем языке: воля к власти)…»), то мораль противоположна свободе, является средством принуждения. Мораль – полиция и суд, ловко внедренные в человеческие души. Ницше обнаруживает в ее подоплеке эгоистические мотивы. Христианские заповеди любви к ближнему, сострадания, самоотречения обесцениваются уже тем, что их исполнение выступает как средство личного спасения, речь идет о спасении или осуждении каждой души. Христианская мораль поэтому – «самая крайняя форма сосредоточения на себе»; «великая ложь о личном бессмертии» – «…беззастенчивое возведение всякого рода эгоизма в бесконечное, в бесстыдное…» (3, 2, 667). Истоки морали – не в трансцендентной божественной воле, не в кантовской разумной «доброй воле», а в иррациональной воле к власти. Ницше перемещает мораль из сверхчувственного мира в мир явлений, рассматривает ее как частный случай «коренной безнравственности всего существующего». «Становление невинно», жизнь – «по ту сторону добра и зла». Сама жизнь есть требование «так должно быть», и мораль – один из способов интерпретации, один из обликов воли к власти. Однако, разоблачая «морально-оптические обманы» европейской культуры, «имморалист» Ницше не останавливается на оправдании внеморальной «просто жизни», он стремится к преодолению морали в некоей «сверхморали». Следует отказаться от морали, чтобы суметь морально жить, превзойти мораль «доброго человека» в «морали созидающего». Отвергая мораль как способ принуждения индивидом самого себя, разоблачая добродетель, в глубине которой скрывается чувство ressentiment, Ницше призывает устами Заратустры: «Ах, друзья мои! Пусть ваше Само отразится в поступке, как мать отражается в ребенке, – таково должно быть ваше слово о добродетели!» (3, 2, 68).

Дата добавления: 2014-12-27